Текст книги "Гонки с дьяволом"

Глава XIII
БЕГЛЕЦ

Свитязь по чистоте воды не уступает Байкалу. Глубина в нем достигает пятидесяти метров. Ширина семь, а длина – пятнадцать километров. В центре его есть небольшой островок, поросший мелким кустарником и деревьями. Там лет сорок назад был построен большой благоустроенный коттедж. Он принадлежал то лесничеству, то еще какой-то организации. В былые времена туда заезжало крупное начальство, чтобы вдали от посторонних глаз предаться мирским забавам.

На берегу раскинулось большое село. Жители его промышляли рыбной ловлей. С рыбой в последние годы стало хуже. Лет тридцать назад рыболовецкий комбинат начал применять электрический трал. В конце восьмидесятых комбинат закрыли, но последствия его деятельности так опустошили озеро, что его былая слава самого рыбного озера европейской части Союза померкла. Теперь изредка рыбакам удавалось поймать десятикилограммовую щуку или вытянуть леща килограммов на пять. Чаще на удочку шла плотва да мелкий подлещик.

Когда началась эпидемия, а за эпидемией пришли полчища голодных собак, на острове укрылось несколько семей. Вода надежно защищала людей от озверелых псов и давала пищу. У каждого жителя были припасены сети, которые, несмотря на строжайшие запреты, время от времени все-таки шли в ход. Сейчас сети дали возможность выжить, так как почва на острове была скудная и почти ничего не родила.

Мы обнаружили этих людей случайно, на второй год их робинзонады. Обычно, когда мы с вертолета разыскивали «городища» собак, над островом не пролетали. На этот раз вертолет отклонился в сторону, и Алексей заметил легкий дымок над островом. Он подлетел ближе и увидел на берегу людей, сбежавшихся на шум мотора. Их было человек десять. Алексей посадил машину на прибрежный песок.

Люди были в крайне бедственном положении. Запасы муки и других продуктов у них кончились еще год назад. Спасала только рыба. Из двух десятков кур, бывших на острове, сохранилось лишь пять. Остальных потаскали ястребы. На исходе была соль.

Зимой, когда озеро покрылось льдом, собаки начали жестокую осаду жилищ. Погибли четыре человека и островитяне лишились трех коз.

Они показали Алексею оружие, с помощью которого отбивались от собак. Это были длинные тонкие жерди с насаженными на них острыми ножами. Одно-единственное ружье было без патронов. Узнав, что неподалеку от них живет большая группа людей, а близлежащая местность очищена от собак, островитяне с радостью приняли предложение переселиться к нам.

В Грибовичах сохранилось много домов в хорошем состоянии. А, главное, там была плодородная почва. Мы дали новичкам трех коров, снабдили продуктами и семенами для посевов. Борис Иванович помялся-помялся, но все-таки дал им еще и лошадь.

Один из новоприбывших, Афанасий Иванович Цыба или попросту дед Афанасий, оказался отличным пчеловодом. С ним жили сын Степан и невестка. Раньше у них было трое детей. Но мальчик погиб во время эпидемии, а двух девочек загрызли собаки. Сам же дед Афанасий, несмотря на то, что уже давно разменял седьмой десяток, был крепким, подвижным стариком. С его помощью мы разбили большую пасеку. Затем туда был перенесен дом и дед Афанасий стал пасечником. Новое предприятие обещало в будущем году заменить нам сахар, запасы которого подходили к концу.

К лету второго года после катастрофы все уцелевшие от грабежей продовольственные склады пришли в негодность из за нашествия мышей и муравьев. Если бы мне кто-то раньше сказал, что мелкие козявки могут производить такие опустошения, я ни за что бы не поверил. На одном таком складе, который, казалось, был не тронут, так как замки на дверях были в полном порядке, перед нами предстала удручающая картина. Мешки с сахаром оказались прогрызены во многих местах. Вернее, это были уже не мешки, а тряпки, лежащие на кучах сахара, покрытых кишащей черной муравьиной массой.

Борис Иванович предложил метод очистки. Мы растворяли такой сахар в воде, фильтровали и затем выпаривали в больших чанах. Но было ясно, что и этот источник вскоре иссякнет.

Поэтому пасека нам была просто необходима. Дед Афанасий знал всех окрестных пчеловодов. Их ульи мы и перевезли на свою пасеку. Поля вокруг нее засеяли клевером и гречихой, а осенью собрались посадить рядом липы и разбить большой фруктовый сад. Иногда я заезжал на пасеку во время своих верховых поездок по хозяйству. Пробовал молодой мед и слушал рассказы Афанасия Ивановича, партизанившиго в этих краях. Во время одной из таких поездок, было это в конце августа, я встретился с Виктором. Да, тем самым Виктором, моим бывшим другом, потом – врагом и пленником. Его, едва живого, дед нашел рано утром неподалеку от пасеки. Правда, узнать в нем прежнего Виктора было трудно. Грязный, обросший, в лохмотьях, с кровоточащими укусами на руках и ногах, он был едва жив. Прежний мой знакомый был всегда подтянут, подчеркнуто аккуратен. Аккуратность эта граничила с некой брезгливостью по отношению к окружающим, прикрытой подчеркнутой вежливостью. Он не курил и, насколько я знаю, никогда не употреблял спиртного. Суждения его были четкими, холодно расчетливыми, без эмоций. Когда мы сошлись поближе, он не стал скрывать от меня своего презрения к людям и, как он говорил, ко всему человеческому, погрязшему в пьянстве, наркомании и коррупции. По многим проблемам современности у нас были разные точки зрения, но мне было интересно с ним. И ему со мной, кажется, тоже.

Три дня он не приходил в сознание, бредил, пытался вскочить с постели, искал что-то подле себя и снова впадал в забытье.

Пока он был в бессознательном состоянии, мы с Александром Ивановичем тщательно осмотрели его. К счастью, признаков инфекции у него не оказалось. Скорее, он был крайне психически и физически истощен, да еще жестоко искусан собаками.

На третий день он пришел в себя, но был настолько слаб, что не мог говорить. Через неделю он вполне оправился и мне передали, что он просит меня приехать. Вот что он рассказал.

Последовав тогда моему совету, он после трехдневных блужданий по лесу, вышел к сторожке лесника. Лесник принял его настороженно, однако не прогнал, а пустил жить в сарай. Каждое утро у порога ему оставляли еду, но в контакт не вступали. Через месяц, убедившись в том, что пришелец не заразный, лесник пустил его в дом. Еще через два месяца Виктор вошел в его семью на правах зятя.

Собак в окрестности не было. По-видимому, они предпочитали обитать вблизи сел, где легче было добывать пищу. Поэтому здесь еще сохранилась дичь.

Как-то в марте Виктор ушел на охоту и заблудился. Потом выяснилось, что он отклонился на восток. После двух дней блужданий Виктор очутился на заснеженной дороге и пошел по ней. Стояла пасмурная погода. Небо заволокло тучами. Виктор, как назло, забыл дома компас и, вместо того, чтобы идти на запад, все больше углублялся в лес в противоположном направлении.

Снег подтаивал и прилипал к лыжам. Идти становилось все труднее. Скоро лес кончился, пошли поля. Он забрел в какое-то полуразрушенное безлюдное село и чуть не стал жертвой голодной собачьей стаи. К счастью, собак было немного. Отстреливаясь от них, он окончательно сбился с пути, и, что еще хуже, сломал лыжу. Продукты, взятые из дому, кончились. Дичь не попадалась. На пятый день ему удалось подстрелить белку. Мясо ее было жестким, с неприятным запахом, но он съел все в один присест.

Следующие три дня он брел мимо каких-то озер, речушек, не представляя даже, где он находится. На седьмой день в небе появились просветы и по ним уже можно было определить, где находится солнце. Ориентируясь на него он решил выйти к Припяти и по берегу дойти до истока, вблизи которого было наше расположение. По пути попадались занесенные снегом дороги, но куда они идут – он не знал. Помня встречу с собачьей стаей, он обходил деревни стороной, так как это могло кончиться для него гибелью. Осталось всего три патрона да и то два из них были заряжены мелкой дробью.

Может быть ему и удалось бы осуществить свой план, но на десятый день пути он неожиданно уловил в воздухе запах дыма. Идя навстречу ветру, Виктор вышел к небольшому хутору и остановился, пораженный увиденным.

Хутор состоял из пяти домов. Из трубы крайнего вилась струйка дыма. Но поразило другое. Возле одного из домов стояли три крытые воинские машины на гусеничном ходу. Вокруг них сновали солдаты.

Не помня себя от радости, он, собрав последние силы, кинулся к ним, крича что-то бессвязное. Его накормили и посадили в машину. В другую машину погрузили пару свиней и корову с теленком, съестные припасы.

Хозяина, здоровенного мужика, который пробовал было сопротивляться, быстро связали и бросили на пол первой машины. Здесь уже находилась его жена и трехлетний мальчуган. Виктор скоро понял, что его ожидает такая же участь, если он вдруг вздумает отказаться от приглашения следовать вместе с ними.

Когда прибыли в военный городок, Виктору объявили, что он мобилизован, выдали форму и зачислили в учебную команду. Часть эта находилась неподалеку от Энска. Высокий кирпичный забор, по углам которого стояли сторожевые вышки, окружал территорию. Потянулись дни, похожие один на другой. В шесть часов подъем, зарядка. Затем – политучеба. После политучебы – завтрак и строевая подготовка. Затем, обед и снова учения.

В учебной команде было тридцать человек, в том числе и хозяин хутора, которого звали Иван Куценко. Жену его пристроили работать на кухне. Все остальные были «мобилизованы» точно таким же образом.

Через месяц карантина, так называлось их пребывание в учебной команде, их привели к присяге, выдали оружие и стали обучать стрельбе и тактике боя. Виктор здесь проявил способности и был произведен в сержанты. В апреле он уже участвовал в «операциях».

О них стоит рассказать особо. В результате регулярной воздушной разведки военные постоянно пополняли свои сведения о сохранившихся очагах жилья. Все это наносилось на карту.

– Ты видел эту карту?

– Она хранится в штабе под большим секретом. Не все офицеры имеют к ней доступ, – ответил он и продолжил рассказ.

«Операции» мало отличались от бандитских налетов, хотя эта воинская часть носила громкое название «Армии Возрождения». Итак, когда обнаруженное жилье наносилось на карту, туда посылался взвод солдат под командованием офицера. Иногда из поселения забирали всех, но чаще – молодых мужчин. Оставшихся облагали натуральным налогом, сбор которого напоминал грабеж.

– А как поступали с семьями «мобилизованных»?

– Некоторые работали в части, как, например, жена Куценко. Других селили поблизости, давали участок земли для обработки. Половину урожая затем забирали. Кроме того, почти все они работали и в самой части.

– И много таких вокруг этой части?

– Да что-то около пятидесяти семей.

– А солдат в армии?

– Человек двести, да офицеров с полсотни…

– Разве могут пятьдесят семей прокормить такую ораву, даже если будут отдавать половину урожая?!

– Нас, в основном, кормили консервами.

– А почему забирали не всех?

– Знаешь, оставляли, в основном, те поселения, где было налажено хозяйство. Это резонно.

– На каком же основании вводился налог?

– На основании преемственности государственной власти.

– Вот как?

– Да! В тексте присяги, которую нас заставили принимать, было сказано о преданности Верховному Командованию, как преемнику государственной власти.

– Значит, командиры этой части считают себя Верховным Командованием?

– Выходит, что так. Офицеры говорили, что наше подразделение единственное в стране, не потерявшее организацию и сохранившее боеспособность. Но, думаю, они лукавят. Многие из солдат были из других частей. Похоже, что это сборище распавшихся воинских частей, которое объявило себя армией и преемником верховной государственной власти.

– Кто же эту власть избирал?

– Это самая настоящая военная диктатура. Даже на политзанятиях учили, что военная диктатура в создавшихся условиях – единственная форма организации.

– С феодальными производственными отношениями?

– Именно! Фактически поселенцы находились на положении крепостных крестьян!

Я внимательно посмотрел на него:

– Тебя это возмущает?

Виктор покраснел и опустил глаза. Видя, что он молчит, я хотел было уйти, но он остановил меня.

– Тебе нужно, чтобы я непременно высек себя? Да! Возмущает. Более того, то, что я говорил, было еще более отвратительно, так как моими солдатами, моими соратниками, были уголовники. Я много думал об этом. Но тогда… тогда мне казалось, что это единственная возможность…

– Ты так считал потому, что стоял наверху иерархической лестницы задуманного тобою общества. А здесь ты очутился в самом низу. Может быть это помогло тебе сделать правильный выбор!

– Ты можешь так думать. Но это не совсем так. Но сейчас мои слова бездоказательны…

– Напротив, у тебя есть доказательства твоей искренности! Ты ведь ничего не сказал о нашей колонии?!

– Нет, я сбежал для того, чтобы предупредить вас…

– Ладно… Скажи, как вооружена эта «Армия Возрождения»?

– В основном – стрелковое оружие. Есть вертолеты, бронетранспортеры, минометы, много грузовиков, ракетные установки, типа противотанковых. Да, вот еще – мощная радиостанция.

– А кто всем этим руководит?

– Какой-то генерал. Я его всего-то один раз и видел. И то издали. Есть несколько полковников.

– «Мобилизовывали» только молодых мужчин?

– Нет! И девушек тоже. Якобы для работы в штабе. Но многие офицеры брали их к себе в дом.

– А если девушка не хотела работать в штабе или «идти в дом»?

– Да кто их спрашивал? Один старик заступился за дочь, так его до полусмерти забили.

– Словом, как это было у тебя?

– Я лично этим не занимался. Хотя представляю, что позволяли себе уголовники…

– Ну, это ты еще сам услышишь от потерпевших.

– А это обязательно?

– Да! Ты ведь хочешь привезти сюда семью. Значит, надо будет получить согласие остальных колонистов. В том числе и твоих бывших пленниц. Так что, готовься.

– И когда же этот экзамен?

– Как только поправишься.

– Быстрее бы… Сторожка моего тестя может быть обнаружена в любой момент.

– Да! Тогда твоя жена может стать «крепостной девкой» какого-нибудь майора!

– А ты все-таки жесток!

– Иногда! Но ты не беспокойся за семью. Мы завтра же вышлем туда вертолет и человек пять для охраны. Твой тесть – мой старый приятель. Жену заберет вертолет, а тестя, вместе с хозяйством вывезем на грузовиках.

– Тогда я напишу письмо жене. Она, наверное, думает, что я погиб.

– Как? Ты не виделся со своими?

– Не пришлось. Я бежал во время одной из «операций». Она проходила к югу отсюда, километрах в ста пятидесяти.

– Они уже начинают подбираться к нам?

– Выходит, что так!

– Хорошо! Мы обдумаем, как нам встретить гостей. Так говоришь, что их около трехсот?

– Что-то около этого!

– Многовато, но что-нибудь придумаем. Кстати, как ты бежал?

– Знаешь, задумал бежать уже в первый день. Но нужен был случай…

– А что, были побеги? – перебил я его.

– В том-то и дело, что были… Еще в мае бежали двое. Один скрылся, а второго поймали и расстреляли перед строем. Совсем мальчишка. Лет восемнадцати… Через месяц я участвовал в одной операции. Еще весной с вертолета было обнаружено около десяти мелких очагов жилья. Их решили не трогать до сбора урожая, а в конце августа послали три команды, чтобы забрать жителей и урожай.

Я был за рулем второй машины. Когда мы приехали на место, то нашли две семьи – пять человек. Пока солдаты грузили мою машину, я сделал вид, что копаюсь в моторе. Второй грузовик стоял метрах в пяти впереди моей. Кабина его была свободна и ключи остались в замке зажигания. Я незаметно снял крышку трамблера на своей машине и вытащил распределитель зажигания. Затем сделал короткое замыкание аккумулятора и перерезал провода, идущие к генератору. В общем, если бы за мной хотели организовать погоню, то им, даже если бы у них оказался запасной распределитель зажигания, пришлось бы потратить не меньше часа. Спокойно закрыв капот, я подошел ко второй машине, сел в кабину и уехал. Стреляли, конечно, кто-то даже кинул гранату. Но обошлось. Правда, через час мотор стал глохнуть – бензин кончился. Хотя, когда садился в кабину, бак был почти полный. Оказывается, его пробило осколком. Кое-как загнал машину в лес и спрятал между деревьями. И это спасло меня, так как часа через четыре появился вертолет. Наверное, сообщили по рации о моем бегстве. Вертолет сделал несколько кругов над лесом и улетел на запад.

Лес кончался и я не стал рисковать. Шел ночью. Неподалеку от Волынска на меня напали собаки. Патроны скоро кончились. Я едва успел заскочить в какой-то дом. Здесь меня псы продержали в осаде трое суток, а потом куда-то исчезли.

Труднее всего было пройти расстояние от Волынска до Любомля. От собак прятался в кабинах валяющихся вдоль дороги машин. Дней через десять снова начались леса. Перед самым Островом меня атаковала большая стая. К несчастью, кабина перевернутого автобуса, куда я успел заскочить, была без стекол. Пришлось отбиваться ножом и найденной под сиденьем монтировкой. После часа такого сражения мне удалось, наконец, отбиться от нападающих. Но покусали они меня сильно. Я думал, что мне уже конец. Силы на исходе – большая потеря крови… Если бы псы повторили свое нападение, я не смог бы сопротивляться. Они и начали собираться снова, но тут неожиданно пришла помощь, Я до сих пор не знаю, чей это был вертолет. Он шел низко, поливая собак из пулемета. Они разбежались.

Я подождал еще немного. До Острова оставалось каких-нибудь два километра. Не помню, как я их прошел. Рядом с дорогой стоял магазин. Окна и двери его были разбиты. Я нашел подсобное помещение и закрылся там. На полках я обнаружил несколько банок с компотом. Отдохнул и, дождавшись следующего дня, пошел дальше. Но, видно, переоценил свои силы. Очнулся уже здесь.

Глава XIV
КАТЮША

Ба-бах, трах-тарарах… – один за другим глухо прозвучали выстрелы. Стреляли где-то неподалеку, к северу.

Я выбежал из избы, вскочил на коня и поскакал домой. Навстречу мне попался конный разъезд из пяти автоматчиков.

– Где стреляли? – крикнул я.

Они махнули рукой на северо-восток и поскакали дальше. Я хотел было двинуться за ними, но, заметив у одного из них на шее рацию, решил вернуться домой.

Стреляли явно не наши, так как на охоту был наложен строжайший запрет. Мы берегли дичь и даже подкармливали зимой стада лосей, которых в этом году стало больше. Появились и косули. Зубры не особенно пострадали от собак. Те просто не решались нападать на этих могучих зверей. Весной мы встретили в лесу семейство оленей. Они и раньше были большой редкостью, а теперь и подавно. Изредка встречались зайцы. Но больше всего было белок. Мы их не трогали. Они жили повсюду и даже забирались к нам на кухню.

Стреляли, несомненно, чужие. Но кто? Бывшие приятели Виктора из «Армии Возрождения»? Я прислушался. Выстрелов больше не было. Не успел сойти с коня, как ко мне подбежал Николай, в обязанности которого входило командование охраной и разъездами, и сообщил, что в лесу задержали четырех браконьеров и уже ведут их сюда.

Приблизительно через час показалась пароконная телега, окруженная верховыми. Правил лошадьми щупленький мужичок лет сорока пяти, а на самой телеге сидели, свесив ноги, трое молодых женщин в цветастых платках, плотно повязанных вокруг шеи. На телеге лежала туша убитого лося и три корзины с грибами.

Один из ребят протянул мне трофей – две видавшие виды двухстволки. Мужичок бросил вожжи и пугливо озирался, громко шмыгая носом. Женщины же, напротив, не высказывали никакого страха, а только с нескрываемым любопытством оглядывались вокруг и о чем то между собой перешептывались.

– Кто такие? – спросил я мужичка.

Тот продолжал шмыгать носом. То ли он, действительно, был напуган, то ли просто придуривался. Ему на помощь пришла сидевшая рядом молодуха лет двадцати, с толстой косой, упрятанной под косынку.

– Люди мы! – категорически заявила она. – Кто же еще? Разве не видно?

– Кто тебя знает, может, ты кикимора лесная?! – шутливо произнес Борис Иванович.

Он неслышно подошел к телеге и с сожалением рассматривал убитого лесного великана.

– Ох, уморил! Кикимора! Да ты сам – старый леший, если я кикимора, – она развязала платок и тряхнула головой.

На плечи упали толстые русые косы. Всем своим видом она показывала: «Смотрите, дескать, какая я кикимора!» Она спрыгнула с телеги и неожиданно оказалась довольно рослой, длинноногой, с высокой грудью и тонкой талией, перехваченной матерчатым поясом.

– Как звать-то тебя? – спросил я, невольно залюбовавшись ее сильным и стройным телом.

– Катериной, – внезапно зардевшись, ответила она и опустила глаза.

– Скажи, пожалуйста, Катюша, кто вы и откуда сюда пришли? Ты понимаешь, что теперь такие встречи большая редкость.

– Что правда, то правда! – согласилась она, – мало людей осталось. Мы живем там! – Она махнула рукой на юго-восток, – у Припяти.

– И много вас?

– Да человек пятьдесят… В основном – бабы, – пожаловалась она. – Мужиков-то – раз-два и обчелся. Да все вот такие, как Егор, квелые. Вон у вас какие орлы! Может быть, одолжите парочку для развода?

– Я бы может и дал. Да самим не хватает! – поддержал я ее шутливый тон.

– Так у вас то же самое? – поняла она.

– Как видишь! Вы-то как уцелели?

– Кто как! Мы из разных сел собрались. Из тех, кто жив остался. Вместе – оно сподручнее. Собаки житья не давали. Сейчас их меньше. А тогда! Что ироды натворили! Скотины много порезали и на людей бросались!

– Ну что, девчата, перекусите? – обратился я к остальным, решив не форсировать события и расспросить более подробно потом.

– Если угостите, – заулыбались те.

Мужичок перестал шмыгать носом, видимо, успокоился: «Бить не будут!». Соскочив с телеги, поплевал на руки, пригладил волосы, затем подтянул ремень на брюках и застыл в ожидании.

– Борис Иванович! – попросил я нашего завхоза. – Распорядитесь, чтобы покормили наших гостей, – я сделал ударение на последнем слове, определяя тем самым наше отношение к прибывшим. Затем повернулся к девушке:

– Потом, Катюша, мы с тобой еще немного побеседуем, если не возражаешь.

– Отчего же! Пожалуйста! С вежливым да ласковым отчего же не побеседовать!

Борис Иванович все не мог успокоиться.

– Эх, за такого зверя-красавца вкатить бы им по паре горячих!

Вторая молодка сожалеюще смерила нашего завхоза взглядом.

– Эх, диду! Да ты хоть помнишь, когда ты в последний раз эти горячие вкатывал?

Бедный Борис Иванович так и остался с открытым ртом.

Алексей, как бы невзначай, наклонился к нему и тихо сказал:

– Вы, Борис Иванович, с женками поосторожнее! Видите, они все теперь к одному сводят…

Борис Иванович покачал головой, усмехнулся и пошел на кухню кормить приезжих. Часа через два мы о Катериной снова встретились. Ее привел Борис Иванович.

– А где остальные? – спросил я.

– Сидят во дворе, беседуют с нашей молодежью!

– Ну, пусть сидят. А ты проходи, Катюша, садись вот сюда, – я придвинул кресло ближе к камину. Она непринужденно села, огляделась.

– Богато живете! – оценила она обстановку комнаты и, застеснявшись своих грубых ботинок, поджала ноги под кресло.

Борис Иванович потоптался у двери и, видя, что его не приглашают, тихо исчез. Я не стал сразу забрасывать ее вопросами, а сначала рассказал о том, кто мы и что собой представляем, как здесь очутились. Она слушала внимательно, не перебивала. Только, когда я дошел до сражения на лесной дороге, невольно вздрогнула, выдавая свой неподдельный интерес. Продолжая рассказывать, я всматривался в ее лицо. В ее глазах светился незаурядный ум. Это ощущалось и по тому, как она сидит, слушает, по скупым, сдержанным и, в то же время, выразительным движениям. Не умолчал я и о рассказе Виктора, опасности для всех от соседства «Армии Возрождения».

Когда я кончил свой рассказ, она некоторое время сидела молча, как бы повторяя его в памяти, затем не спеша, обстоятельно, тщательно подбирая слова, стала рассказывать о себе.

Ей было двадцать два года. До эпидемии училась на втором курсе Киевского инфиза. После сдачи экзаменов и перехода на третий курс поехала навестить деда. Здесь ее застала эпидемия. В соседних селах осталось человек пятьдесят женщин, восемь мужчин и что-то около сорока детей в возрасте от трех до четырнадцати лет. К сожалению, добавила она, большинство – девочки. Села эти находились неподалеку друг от друга. Собрала оставшихся в живых и как-то организовала их жизнь и хозяйство председатель одного из колхозов Мария Семеновна Чубарь. В селах было раньше много охотников. После них остались ружья и патроны. Это помогло им как-то сдержать нападение псиных стай. Но скота погибло много.

– А что осталось?

– Сотни полторы коров, немного птицы, свиньи.

– А у вас есть кабан?

– Даже три!

– Зачем столько?

– Да из соседних колхозов. Вначале хотели забить, но потом решили оставить на всякий случай.

Я подошел к окну, раскрыл его и выглянул наружу.

– Срочно найдите Бориса Ивановича! – крикнул я ребятам.

Пока его разыскивали, я вернулся на место и, не зная как начать интересующий меня разговор, вопросительно посмотрел на Катюшу. Она сразу поняла меня.

– Вам нужен производитель?

– Вот так! – Я провел ладонью по шее.

– Что ж, это можно. Надо поговорить с Марией Семеновной. Я думаю, она согласится.

– Мы не даром! – поспешно заверил я. – Мы можем дать в обмен… – я задумался, что мы можем дать в обмен, но Катюша помогла мне и в этом:

– Если бы что-нибудь из одежды, – вопросительно проговорила она. – Мы, знаете, не смогли запастись и сильно пообносились. Ну, хотя бы материала на платья… Немного…

– Сколько вам нужно?

– Хотя бы метров тридцать – сорок. Или это много?

– Мы дадим вам двести метров шерстяной ткани и столько же полотна.

– Вы серьезно?

– Вполне!

– Ну, тогда считайте, что кабан ваш. Кроме того, мы вам можем подбросить птицы. Ну, там, кур, гусей. У нас они есть.

– Как вы их уберегли?

– У нас птицефабрика. Она огорожена бетонной стеной и собаки туда не забрались. Правда, теперь донимают ястребы! Но с ними легче. Ружья у нас есть.

Вошел Борис Иванович.

– Вот, – я жестом указал на Катю, – нам предлагают кабана-производителя!

– Милая моя! – вскричал завхоз, мгновенно приходя в отличное расположение духа. – Да мы тебе за это! – он замолчал, почему-то оглядываясь по сторонам, – все что угодно!

– Мы уже обо всем договорились! – сообщил я завхозу.

– Да? И что же? – сразу насторожился Борис Иванович.

– Пару мужиков! – незаметно подмигнув мне, сообщила Катя.

Борис Иванович открыл рот, глотнул воздуха, поочередно посмотрел на меня, затем на Катю, стараясь определить, шутка или всерьез. Я хмуро молчал.

– Это как же? – запинаясь, наконец, выдавил из себя Борис Иванович. – Людей на свиней?! Ну и ну!

– Так вам нужен производитель или нет? – продолжала Катя разыгрывать завхоза.

– Нужен то нужен, но…

– Видите ли, Борис Иванович! – вступил я в игру, – им тоже нужны производители…

– Я знаю?.. – завхоз был совершенно ошеломлен. – Может быть, кто добровольно…

Катюша не выдержала и рассмеялась. Я тоже. Вид Бориса Ивановича, действительно, был комичен. Еще немного, и он, казалось, согласится на обмен. Кабан-производитель был его заветной мечтой уже два года.

– А-а… – протянул он, когда я объяснил ему суть дела. – А я-то думал, всерьез… Ну так что? Я пойду выдам!

Я еще раз окинул взглядом нашу гостью и у меня возникла идея.

– Успеется. Завтра… – я глянул на часы, было около восьми вечера, – а пока вот что…

Я отошел к окну и подозвал к себе завхоза.

– Возьмите с собой Катю и пройдите в свои «закрома», – я кратко проинструктировал его, что надо сделать.

– Хорошо! – чему-то обрадовался Борис Иванович. – Это мы сейчас! Пройдемся со мною! – позвал он нашу гостью.

Пока они отсутствовали, я зашел домой и предупредил Женю, что у нас будут гости и попросил ее пригласить Алексея и Паскевича с женами. У меня начал созревать план и я хотел, прежде, чем выносить его на общее обсуждение, посоветоваться в кругу друзей. Немалую роль в этом плане занимала моя новая знакомая. Мне надо было, чтобы она присутствовала при этом разговоре. Я не сомневался, что содержание его будет передано этой самой, как ее… Марье Семеновне. Это, как раз, и входило в мои намерения.

Переговорив с Женей, я вернулся в комнату «у камина». Ждать пришлось довольно долго. Наконец, дверь раскрылась и вошел Борис Иванович, за ним – она.

Я застыл пораженный. Передо мною стояла сказочная красавица. Это была Василиса Прекрасная, Марья-Моревна из прочитанных мною в детстве сказок. Именно такой я представлял их. Казалось, сейчас раздастся гром и прилетит Змей-Горыныч, чтобы унести это чудо дивное за моря и океаны в тридевятое царство.

Возможно, вид у меня был довольно глупый, потому что Катюша улыбнулась и в этой улыбке было уже нечто снисходительное, сочувствующее. Так улыбается женщина, когда она сознает свое превосходство.

Борис Иванович, видя мою растерянность, удовлетворенно фыркнул, словно старый кот, и понимающе, чуть заметно, подмигнул. По-видимому, он был удовлетворен произведенным эффектом, к которому имел отношение.

Я не буду описывать наряд, потому что ровным счетом ничего не понимаю в этом, но чувствовалось, что наш завхоз не поскупился ни в чем, предоставив ей свободный выбор. А она, видимо, хорошо знала, что выбирать. Так неотшлифованный алмаз кажется простой стекляшкой, но стоит его огранить и заключить в оправу, как он начинает сверкать неповторимой светоигрой граней.

Бог ты мой! Сколько в нашей прошлой, социально организованной жизни, оказалось таких «алмазов» вдавленными в песок и глину! И сколько «булыжников» было заключено в драгоценную оправу! Сможет ли когда-нибудь общество подняться на такую высоту своего умственного и нравственного развития, когда красивая женщина станет получать от него должное, вне зависимости от того, чья она дочь или жена, а просто потому, что она красивая? Будет ли человечество когда-нибудь достойно ценить те дары, которые дает ему природа?

– Ну, я пойду? – спросил Борис Иванович. Он положил на стул объемистый узел. – Здесь шуба и пара лыжных костюмов.

Я кивнул головой, еще не в состоянии произнести ни слова.

Когда я, наконец, пришел в себя и заговорил, голос мой предательски дрожал. Чтобы как-то справиться с этим, я вытащил трубку и набил ее табаком.

– Вы разрешите?

– Вы курите трубку? – удивилась она.

– Да, иногда…

– У меня отец тоже курил трубку. Но он был старше вас.

– Надеюсь!

Она весело улыбнулась. Затем погрустнела.

– Моему отцу сейчас было бы около семидесяти. Я пятый ребенок в семье…

– У него было так много детей? – удивился я.

– Он был геологом. Зарабатывал много. С матерью виделись по месяцу в год, ну и, каждый раз…