Текст книги "Ожерелье императрицы"

Владимир Кузьмин
Ожерелье императрицы

Пролог

Двое ранних посетителей дворца были в равной мере схожи и отличны друг от друга. Первый, облаченный в камзол цвета топленого молока, с пышными кружевными жабо и манжетами того же оттенка, и кюлоты[1]1
  Кюлоты – короткие, застегивающиеся под коленом штаны, которые имели право носить только аристократы.


[Закрыть], еще более светлые, чем камзол, со звездой, сверкающей на груди бриллиантами, чувствовал себя здесь по-хозяйски, смотрел прямо перед собой и чуть кривил губы, улыбаясь собственным мыслям. Его спутник в заметно не новом мундире с капитанскими эполетами, с левой рукой на перевязи, хоть и старался смотреть столь же прямо, но глаза его невольно отвлекались на роскошь дорогой обивки стен, на картины, на блеск зеркал в золоченых рамах.

И все же было в этих двух мужчинах и общее: военная выправка в осанке, твердость во взгляде и, главное, абсолютная уверенность в себе и природное благородство.

Анфилада комнат, пронизанных насквозь прямыми лучами встающего солнца, завершилась закрытыми дверями, по обе стороны которых стояли караулом два статных гвардейца. Вельможу они опознали с первого взгляда, оттого и не шелохнулись, продолжали стоять словно статуи, лишь глаза скосили на посетителя. Лакеи в обильно шитых золотом ливреях, на фоне которых мундир офицера стал выглядеть еще более бедно, нежели на фоне камзола его спутника, распахнули беззвучно тяжелые створки, и оба мужчины вошли в просторную залу, тонущую в полумраке из-за задернутых тяжелых портьер на окнах. Даже вельможе пришлось чуть сощурить глаза, чтобы разглядеть у стены небольшой столик, за которым поскрипывал пером дежурный секретарь. Тот при виде гостей неспешно поднялся со своего места и склонил голову в довольно небрежном поклоне, который, впрочем, сопроводил вполне искренней улыбкой.

– А что матушка, уже встала? – спросил вельможа.

– Ее императорское величество в будуаре, кофий кушают.

– Так мы в таком случае пройдем без доклада!

Слова вельможи относились к его спутнику, но секретарь счел нужным ответить:

– Как вам угодно, ваше сиятельство.

Вельможа толкнул дверь, в этот раз небольшую, и вошел в будуар императрицы, жестом велев капитану следовать за ним.

Здесь было много светлее, чем в приемной, хотя портьеры и тут оказались задернуты, но были они много легче и не столь плотными, а оттого пропускали достаточно света.

Императрица сидела в неглиже[2]2
  В неглиже – здесь: одетая по-домашнему, в простом платье или халате.


[Закрыть] за небольшим кофейным столиком. В пяти шагах позади нее застыл лакей, в дальнем углу неслышно переговаривались несколько фрейлин.

– Доброе утро, матушка! – приветствовал вельможа, свободно подходя к столику и целуя протянутую с улыбкой руку. – О, ручка сдобой пахнет!

– А ты, никак, голоден, Григорий Александрович? – вскинула брови императрица Екатерина. – И что такого важного случилось, что не евши спозаранку прибыл? Надеюсь, вести не дурные?

– Как можно, матушка? – наигранно возмутился князь Потемкин. – Напротив, хотел тебя порадовать, вот и не стал завтракать, сюда поспешил.

– Ну так за добрые вести награда полагается! – оживилась императрица, судя по всему пребывавшая в отличном расположении духа. – Какой награды просишь?

– Чашки кофе с той булочкой, которой ручки вашего величества пропахли, весть моя точно стоит. А по правде сказать, так и двух чашек.

Григорий Александрович скосил глазами на своего спутника, доселе проявившего себя лишь официальным поклоном императрице и оставшегося стоять подле входа в будуар.

Екатерина вскинула вопросительно брови, пристально вгляделась в не самого привычного во дворце гостя, перевела глаза на своего фельдмаршала, но вопросов задавать не стала, лишь чуть шевельнула пальцами, и лакеи в единый миг пододвинули к ее столику два стула.

– Полагаю, что здесь-то ты отказываться не станешь? – засмеялся князь, обращаясь к своему спутнику. – Не тушуйся, садись, коли приглашен, уж чашку кофе ты точно заслужил!

– Благодарю! – ответил офицер, прошел к столу, спокойно опустился на стул и уверенно взял в руки не понять когда и кем поставленную и наполненную для него чашку.

Чашки тончайшего фарфора с золотым российским гербом были неожиданно крупными, а вовсе не наперсточного размера, какие зачастую водились для этого напитка в лучших домах.

Императрица еще раз пристально посмотрела ему в лицо, офицер взгляд выдержал без смущения.

– Ну, рассказывай свою новость! – велела императрица Потемкину.

– Представляешь, матушка, совершенно случайным образом попался мне на глаза приказ о разжаловании некоего майора в капитаны. За действия, сим майором предпринятые на бранном поле в нарушение приказа.

– И что тут необычного?

– Да необычны были те самые действия. Майор этот, видя, что враг теснит наши полки и уже готовится кавалерией ударить им в спину, собрал горстку конных гвардейцев и ударил вражеской кавалерии во фланг. Смешал их ряды, а после и вовсе обратил в бегство, дав тем самым нашим прийти в себя, перестроиться и пойти в контратаку. Силами человек в пятьдесят три сотни заставил спину показать!

– За это обычно к награде представляют, а никак не разжалуют, – задумчиво произнесла императрица. – Впрочем, если был приказ поступать иначе…

– Вот и я удивился да решил проверить! Не было никакого приказа сидеть или тем паче драпать с поля боя! Правда, и приказа атаковать не было, так от кого его было ждать? Полковник-то как раз удирал в первых рядах. Так что не было тут никакого нарушения приказа, и даже самовольства не было. Была разумная инициатива.

– Похвально!

– Вот и я так подумал и отыскал того майора. В госпитале отыскал, потому как ранение он получил в том бою самое серьезное. И вот в награду за свой подвиг он теперь выходит в отставку в капитанском чине да без пенсии!

– Это и есть твоя добрая новость? – укоризненно произнесла Екатерина.

– Ну уж нет, матушка! Ты же знаешь, я такого стерпеть не мог бы. Решил по мере сил исправить сей конфуз. Соразмерно своих скромных возможностей.

– Да ты уж, Григорий Александрович, рассказывай, не томи.

– Разузнал я о том храбром офицере побольше и самолично навестил его. Тот мне многое рассказал. Но еще о большем умолчал, да только я о том сам догадался, потому как узнал его, хоть никогда и не видел ранее, лишь слышал о нем.

Императрица движением пальцев отослала прислугу дальше.

– Я вот тоже узнала и вспомнила многое, – чуть дрогнувшим голосом произнесла она еле слышно.

Князь Потемкин довольно засмеялся.

– Видишь, Никитин, я же говорил, обязательно узнает. Матушка и так ничего никогда не забывает, а уж про хорошее помнит еще дольше.

Вот тут на лице храброго офицера выказалось смущение, и глаза влажно заблестели.

– Что же ты мне, прапорщик Алешка Никитин, о себе ни разу не напомнил? – чуть укоризненно сказала императрица. – Впрочем, не отвечай, и так мне все ясно. Ты и в тот раз отказался от награды, и после ее просить не стал бы. А напомни ты о себе, по-твоему, это так и выглядело бы, что награды просишь.

– От наград он впрямь большой охотник отказываться, – вновь негромко хохотнул князь. – Чего я ему только не предлагал, от всего отказался. Говорит, что единственная награда, коя ему потребна всегда – это верно служить тебе, матушка, и России.

Императрица благодарно кивнула.

– А ты что же, Гриша?

– А я перестал спрашивать и все, что решил, взял да сделал! Он о том пока не ведает, но в отставку выйдет в чине полковника и с надлежащей пенсией. А тут еще выяснилось вдруг, что его имение соседствует с моими землями в Орловской губернии. Так я ему пару деревень с полями, угодьями, лесами да с крестьянами отписал.

Капитан сверкнул глазами едва ли не возмущенно, но возражать в присутствии императрицы не посмел.

– А еще я подумал, что и ты пожелаешь его отблагодарить за верную службу да за ту услугу, что он тебе оказал, когда ты еще была принцессой на бобах.

– Услугу, говоришь? Да нет, сей милый человек не услугу мне оказал, а спас мне и жизнь, и честь мою.

– Ну так тем более, – сказал Потемкин, словно разговор шел о чем-то пустячном. – Я сперва насчет ордена подумал, а потом решил, что и титул графский помехой ему не будет. Он помимо прочего в своей отставке и положительную сторону нашел, жениться надумал наконец-то, хоть невесту невесть когда еще присмотрел. Да вот свататься опасается по бедности да незнатности своего рода. Так уж пусть он с будущим тестем на равных станет!

– А ты, поди, и бумаги заготовил?

– Заготовил, уж не обессудь. Бумаги в случае чего и выкинуть можно, а так они как раз под рукой.

– Так давай сюда, не тяни.

– У секретаря лежат.

Императрица вновь шевельнула пальцами, и снова в единый миг подле нее оказался нужный человек, на этот раз секретарь с бюваром, чернильницей и склянкой с песком[3]3
  Мелким песком, чтобы не размазались, посыпались чернила на бумагах.


[Закрыть].

Императрица привычно пробежала глазами по строчкам заготовленных указов и тут же скрепила их подписью.

– Ваше величество, – между делом шепнул секретарь, – французскому послу назначено…

– Помню. Подождет твой посол. Передай извинения, скажи, буду через пять минут.

Секретарь вышел, а императрица подозвала фрейлину, та склонила голову к самому уху, кивнула, выслушав распоряжение, упорхнула куда-то, но через минуту вернулась с бархатным футляром в руках и, повинуясь взгляду императрицы, вручила футляр Никитину.

– Открой! – велела Екатерина. Никитин послушно открыл. – Узнаешь?

– Узнаю, ваше…

– Двадцать годков назад… или поболее?

– Двадцать два.

– Как время-то бежит! Тогда ты от этого подарка отказался и правильно поступил. Знаю, что отказался ты по бескорыстию, но и резон в твоем отказе был: увидел бы кто это ожерелье у тебя, обоим нам худо было бы. Но сейчас время прошло, и хоть могу я тебя отблагодарить многим другим, но ты уж возьми именно это. Все эти годы оно твоим было. Невесте подаришь! От меня! И пусть попробует отказать!

Никитин вновь влажно блеснул глазами, хотел что-то сказать, да помешал комок в горле.

– На свадьбу пригласишь? Я не шучу!

– Всенепременно!

– Тогда устраивай свадьбу в Петербурге, и я всенепременно буду.

– Обо мне забыли! – обиженно воскликнул князь.

– Как же, забудешь о тебе. Ох, хотелось бы мне с тобой, Алешка Никитин, подольше поговорить, да посол французский ждет, будь он неладен. Коли в такую рань напросился, стало быть, дело важное. Ты уж ступай да благодарить нас не смей!

Никитин встал, склонил голову в поклоне и, по-военному четко развернувшись, шагнул к дверям.

– Обожди. – остановил его князь и добавил со смехом: – Распоряжусь, чтобы тебя проводили, а то, не ровен час, заплутаешь с непривычки ко дворцам.

Вернулся фельдмаршал минутой спустя. Императрица стояла у окна.

– Вот ведь как бывает, Гриша! – тихо произнесла она, когда князь приблизился к ней. – Не окажись его тогда рядом, кто может сказать, кем бы я была сегодня? Он и от смерти меня спас, да как лихо, один против пятерых! Но главное, от позора сберег. Я с шеи то ожерелье сняла, говорю, возьми в награду, а он лишь головой покачал. «Скажи хоть, как зовут?» – спрашиваю. «Алешка Никитин, ваше высочество!» Вот и весь наш разговор. И сегодня он не более того слов произнес.

– Катенька, ты бы шла переодеваться. Посол, он, конечно, и обождать может, да ведь ты сама не любишь задерживать по государственным делам пришедших.

1

Мы с Петей шли по тенистой улице, я держалась за локоть его руки. Было очень хорошо и еще более удивительно. Удивительным, конечно, было вовсе не то, что мы гуляли вместе. И даже не то, что впервые я видела Петю не в гимназическом мундире, а в легком светлом летнем костюме. Самым удивительным было место, по которому мы не спеша прогуливались. Я легко могла себе представить такую прогулку в Томске, в Москве и даже в Санкт-Петербурге. Но вовсе не представляла, что нам доведется этак гулять по Лондону!

Ну ладно, мы с дедушкой приехали в Лондон к маменьке. Посмотреть на нее на сцене и просто встретиться пораньше. Раньше, чем она сама к нам вернется. И планировали мы этот приезд заранее. Впрочем, именно потому и Петя с отцом оказались здесь, что мы планировали заранее, а я своими планами поделилась с Петей. А уж как Пете удалось убедить отца вместо Баден-Бадена приехать в туманный Альбион, мне в жизни не догадаться! Но ведь сумел. И вот шагает вместе со мной по уютной и нешумной Лондон-стрит, и даже изредка поглядывает по сторонам. Изредка оттого, что предпочитает смотреть на меня.

– Необычно как-то!

– Что?

– Ну дома необычные. Длинные и крылечек множество.

– Англичане, видимо, терпеть не могут лестничных площадок, потому и устраивают себе каждый отдельный вход. И квартиры у них не только в ширину, но и в высоту.

– И что, вот все эти четыре этажа – одна квартира?

– Петя, мы, да и вы с папенькой тоже, сами в таких квартирах сейчас проживаем!

– Но мы же не полностью все занимаем, а лишь комнаты на одном этаже. На первом, который на самом деле второй. Ну, конечно, спускаемся в столовую на первом, который тут вообще никакой. В общем, необычно.

Впереди показались деревья и лужайки.

– Не иначе Гайд-парк![4]4
  Гайд-парк – королевский парк в центре Лондона. Один из самых известных парков Великобритании, прежде всего благодаря расположенному в нем Уголку ораторов (Speakers’ Corner), месту, где официально разрешено выступать с речами любому желающему.


[Закрыть] – воскликнул Петя.

– А вы, сударь, хорошо знаете Лондон!

– Нет, – засмеялся Петя, – я просто знаю всего один парк в Лондоне, можно сказать, пошутил! А что, это и правда Гайд-парк?

– Правда, правда!

Мы свернули налево и пошли вдоль парка, поглядывая через невысокую ограду на людей, сидящих на скамейках, а то и прямо на газонах.

– Ой, смотрите, оратор! Интересно, о чем это он?

– Кажется, о разведении певчих птиц, – прислушавшись, пояснила я.

– Да? А я думал, что тут больше о политике речи произносят.

– Тут можно говорить, о чем пожелаешь. Видите, про птичек многим интересно послушать. Может, много большему числу людей интереснее про птичек, чем про политику.

Вскоре мы вышли на фешенебельную и шумную – из-за людей, экипажей, а больше всего из-за автомобилей – их тут было множество, едва не каждую минуту проносились мимо – Оксфорд-стрит и почти сразу оказались возле того места, которое было нашей целью. Петя извлек из жилетного кармашка часы, крышечка с легким щелчком откинулась вверх.

– У-у-у, мы пришли раньше на целый час, – разочарованно протянул Петя.

– Но мы же, вернее вы, хотели побывать еще в одном месте.

– А мы успеем?

– Насколько помню, здесь недалеко. Так что даже спешить нет необходимости.

Добрались мы действительно очень быстро. Я заранее знала, что Петя будет разочарован, но говорить про это все равно не стала. Тем более что была уверена, чуть позже его разочарование будет совершенно и бесповоротно забыто. Но когда я увидела лицо Пети, мне даже стало его немного жаль, так искренне он переживал.

– Это как же? А где же дом 221b?

– Нет здесь такого дома.

– Но где же тогда жил мистер Холмс?

– Петя, ну как так можно, вы же не ребенок уже. Мистера Холмса на самом деле не было, так что и проживать ему где-либо не было необходимости.

– Да я помню и понимаю, что его придумал мистер Дойль. И все равно был уверен, что хотя бы дом такой есть на самом деле. Ой, смотрите, Даша, вон еще какие-то иностранцы таблички на домах рассматривают. Наверное, тоже ищут дом 221b. И тоже расстроятся, как узнают.

Петя с минуту стоял на месте, хмуро глядя себе под ноги, но потом вдруг поднял голову, улыбнулся и сказал:

– Если такого дома нет, то его следует выдумать!

– Вы о чем?

– Нужно просто повесить на один из этих домов табличку с нужным номером. Вон тот дом в конце улицы вполне подойдет. Я, во всяком случае, примерно такой представлял себе.

– А еще можно в одной из квартир устроить музей.

– И водить всех, кто пожелает, на экскурсии!

– За большие деньги.

– Ни в коем случае. Можно и за деньги, но за очень небольшие!

2

Мы еще посмотрели на закрытый сегодня для посетителей музей мадам Тюссо[5]5
  Музей мадам Тюссо – лондонский музей восковых фигур. С 1884 года располагается на Marylebone Road, рядом со станцией метро «Baker Street».


[Закрыть], решили, что в него стоит заглянуть, но только при условии, что выдастся свободное время, и пошли в обратную сторону. На Оксфорд-стрит, вернее на то место этой улицы, которое нам было нужно, мы вернулись за несколько минут до пяти. Попробовали разглядеть за зеркальным стеклом чайной мистера Джона Фрейзера, но хоть стекло и было идеально прозрачным, зеркальный отблеск и легкие кисейные портьеры на окнах делали посетителей чайной смутными силуэтами, и разглядеть лица было сложно.

– А что, five o’clock tea должен начинаться непременно ровно в пять часов пополудни? – очень серьезно спросил Петя.

– Не знаю, – засмеялась я серьезному тону такого пустякового вопроса. – Я и сама впервые приглашена на английский пятичасовой чай.

– Ну раз нас пригласили на пять часов, то, верно, и войти нужно ровно в пять? Или в пять нужно уже сидеть за столом?

Петя явно смущался, оттого и задавал нелепые вопросы. Ответить ему я не успела, на пороге появился мистер Фрейзер и, широко улыбаясь, поприветствовал нас по-русски:

– Здравствуйте, сударыня Даша. Здравствуйте, сударь Петр Александрович!

– А откуда вы меня знаете? – спросил Петя, тут же понял, откуда английскому журналисту известна его персона, и покраснел, окончательно стушевавшись.

Джон Фрейзер искренне рассмеялся, и Петя засмеялся в ответ.

– Ну проходите, проходите, гости дорогие! – предложил англичанин, распахивая перед нами двери.

Обстановка была дорогой, как в любом заведении на этой улице, но притом очень уютной. Белые круглые столы с гнутыми ножками, застеленные белоснежными скатертями, пейзажи Лондона в золоченом багете, развешанные по стенам, изящные золоченые светильники-бра и крохотные настольные светильники.

Мистер Фрейзер высказывал Пете, как он несказанно рад вновь видеть настоящего сибиряка, а я остановилась подле большого зеркала. Чтобы чуть поправить волосы, но больше, чтобы осмотреться, не разглядывая слишком откровенно посетителей чайной. А еще мне хотелось глянуть заранее на человека, ради которого и была затеяна эта встреча. Время, как уж говорилось, близилось к пяти, так что почти все столики были заняты – английская публика весьма трепетно относилась к традиции пить в пять часов чай. За каждым столом уже сидели как минимум два-три посетителя или посетительницы. Лишь у самого окна располагался стол, накрытый на четверых, но сидел за ним один-единственный джентльмен. Лет сорока, с коротко стриженными волосами и густыми усами, кончики которых были тщательно закручены вверх. Джентльмен с неменьшим любопытством, чем я на него, смотрел в нашу сторону. Перед ним на столе лежали вечное перо и раскрытая примерно на середине пухлая записная книжка, страницы которой он придерживал двумя пальцами левой руки, чтобы они не закрылись ненароком, как это бывает в таких толстых книгах. Я уже собралась повернуться, когда к джентльмену подошел официант, сказал пару слов, и джентльмен вслед за ним вышел в соседний зал.

Мистер Фрейзер спросил, нет ли у нас желания вымыть руки, мы ответили, что такое желание есть, и он показал нам, где это можно сделать. Когда я вышла из дамской комнаты, Петя и мистер Фрейзер уже оживленно беседовали, и мне оставалось лишь ждать, когда нас пригласят к столу. Впрочем, мистер Фрейзер, будучи человеком воспитанным, долго ждать не заставил.

Пока мы шли к нашему столику, джентльмен, за ним сидевший, успел вернуться. Выражение его лица, до того момента несколько озабоченное, стало чуть более веселым. Он сел за стол, что-то коротко исправил в своей записи и, завидев нашу компанию, встал, чтобы поприветствовать нас.

– Позвольте, мой дорогой друг, – обратился к нему журналист на английском, – представить вам моих русских знакомых. Графиня Дарья Бестужева. Мистер Петр Макаров.

Названный мистером, Петя вновь засмущался, хорошо хоть краснеть не начал.

– А это, дамы и господа, сэр Артур Конан Дойль! – слегка напыщенно произнес англичанин по-русски, словно представлял королевскую особу, впрочем, не слишком скрывая при этих словах ироническую улыбку, и перешел с русского на французский, видимо для того, чтобы все сказанное было понятно обеим сторонам. Петя по-английски говорил едва-едва, да и мой английский оставлял желать лучшего. Мистер Артур Конан Дойль русского не знал вовсе. – Сэром мой прославленный товарищ стал совершенно недавно, оттого и слегка смущен моим официальным представлением. Но как бы то ни было, я в точности знаю, что имя его вам прекрасно известно.

При этих словах лицо сэра Артура едва заметно помрачнело, но он переборол себя и с широкой улыбкой сказал:

– В свою очередь и мне кое-что известно о вас, ваша светлость, и о вас, мистер. Уважаемый журналист порассказал столько небылиц о вашей стране и о вас лично, что пробудил во мне сильнейшее любопытство, и меня совсем не пришлось уговаривать на эту встречу.

Тут он умолк, чуть поколебался – судя по всему, он заранее сдерживал себя от подобного вопроса, – но так до конца и не сдержался, спросил:

– Неужели мое имя и в самом деле так широко известно в России, как об этом говорит мистер Фрейзер? Мне кажется, что он сильно преувеличивает!

– Насколько я знакома с мистером Фрейзером, – сказала я, – он в отличие от большинства своих коллег весьма сдержан в своих оценках и не склонен к преувеличениям. Я не знаю, что он вам, сэр, говорил в точности, но не сомневаюсь, что его слова справедливы.

Сэр Артур отвел взгляд и даже чуть опустил голову. Мне на миг показалось, что господин литератор сейчас зардеется от удовольствия, словно мой товарищ, который никак не мог прийти в себя от неожиданного знакомства и то порывался что-то произнести и при этом по-детски смущался и краснел, то начинал ерзать на стуле. Но со знаменитым писателем ничего подобного не произошло, он лишь улыбнулся мне в ответ. Улыбнулся неожиданно грустно, и крохотное замешательство скорее всего было вызвано еще одним вопросом, который он желал и одновременно не желал задать.

Тогда снова заговорила я:

– Сэр, я лично являюсь огромной поклонницей вашего таланта! Совершенно искренней. А ваш «Белый отряд» считаю лучшим историческим романом. Я об этом говорила и прежде и счастлива, что могу сказать вам это в глаза!

Я глянула на Петю, тот уже начал было приходить в себя, но от моих слов вновь растерялся.

Лицо английского литератора заметно просветлело, он хитро прищурил глаза и спросил:

– Неужели он лучше романов мистера Вальтера Скотта?

Я не стала отвечать сразу, подумала, припомнила впечатление от тех и других книг.

– Его романы мне тоже нравятся. Но «Белый отряд» ничем не уступает лучшим из них. Притом написан более живым и современным языком. Выходит, что в чем-то он лучше.

Тут сэр Конан Дойль искренне рассмеялся.

– Сознавайтесь, самая очаровательная и умная читательница моих книг, – потребовал он, указывая на журналиста, – это он вас надоумил начать разговор с похвал «Белому отряду», который, похоже, я один во всем мире считаю моим лучшим произведением?

Журналист сделал недоуменное лицо, мол, как можно такое подумать, но я его выдала с головой.

– Мистер Фрейзер действительно предупредил меня, что вы не разделяете восторгов по поводу историй о сыщике с Бейкер-стрит. Но и только. К тому же я сама читала об этом в газете. А «Белым отрядом» и сэром Найджелом я восхищаюсь абсолютно искренне!

К этому времени нам подали на стол фарфоровый чайник с чаем, молочницу с молоком, вазы с выпечкой и крохотными «пальчиковыми» сэндвичами, сахарницу. Официант, не спрашивая, принялся разливать молоко и чай – именно в такой последовательности – по чашкам. Петя впервые заговорил и произнес по-русски:

– Э… А что, с лимоном нет чая?

– Петя, с лимоном будете пить чай дома. А здесь попробуйте настоящий английский чай с молоком. Уверена, вам понравится!

Петя чуть пожал плечами, кинул щипчиками пару кусочков сахара, тщательно размешал и отважился попробовать.

– Действительно неплохо! – сказал он по-французски с видом истинного гурмана, отведавшего редкий деликатес.

Эти слова явно были рассчитаны на публику и вызвали у англичан улыбки.

– О, и сэндвичи, хоть для нас и привычнее бутерброды, тоже вкусные! Слегка необычное сочетание: огурцы, ветчина и сыр. Сэр Артур, если позволите, я не удержусь задать вопрос о Шерлоке Холмсе? Я не стану высказывать никаких восторгов, но позвольте все же спросить: отчего вы так настроены к своему герою?

Вопрос был задан очень деликатным тоном, и писатель счел необходимым столь же деликатно на него ответить.

– Я, мистер Питер, полагаю Шерлока Холмса очень неживым персонажем. Он чистой воды выдумка, пусть толчком к его созданию и послужил реальный человек.

– Не может быть, сэр! Я не о том, что некий человек послужил образцом для создания этого героя, я о том, что вы полагаете его «неживым». Мне вот казалось… Только что мы прошлись по Бейкер-стрит, и я очень расстроился, что там нет дома с номером 221b! Понимал, что мистера Холмса на самом деле не существует, но он был для меня таким живым, что я был искренне уверен: он проживает по названному вами адресу. Потому и расстроился. И я точно знаю, что был не первым, кто испытал подобные чувства. Да вот даже сегодня я не был единственным, кого этот факт расстроил.

– Возможно, в ваших словах есть доля правды, – не очень охотно согласился автор историй о знаменитом сыщике. – Но ведь и сами рассказы… в них великое множество ошибок. Притом некоторые из них я допускал осознанно, специально, чтобы подразнить поклонников Шерлока.

– Я знаю, – легко согласился Петя и быстро глянул на меня, ведь наше с ним знакомство началось именно с беседы о великом сыщике и с того, что я указала Пете на одну из таких ошибок, о которых сейчас завел разговор сам автор. – Я даже специально перечитывал ваши рассказы и повести, чтобы отыскать такие ошибки.

– И каковы результаты?

– Есть ошибки! – отчего-то очень весело согласился Петя. – Но ведь Шерлока Холмса любят не только за безупречность логики, за его умение пользоваться дедукцией. Впрочем, – извините, если это вам покажется несколько фривольным, – отчего вы свои ошибки ставите в вину вашему герою?

Тут рассмеялись уже все. Ободренный, что его высказывания не воспринимают в штыки, Петя решил подвести итог разговору:

– И могу вас уверить, сэр, метод, изложенный в ваших книгах, работает и на практике! Мы с мисс Дарьей это неоднократно проверили!

– Артур, я ведь рассказывал тебе… – начал было журналист, но его остановили.

– Да, Джон, рассказывал, чем и вызвал мое безмерное любопытство и желание встретиться с этими приятными и образованными молодыми людьми! Но я был уверен, что ты и сам, будучи литератором… э-э-э… довел логику описанных тобой событий, наблюдений и выводов до полной точности, так как это делаю я в своих рассказах.

– Да ни в малейшей степени! Все, что я рассказывал, имело место быть у меня на глазах и записано мной сразу на месте событий!

– Да? – Сэр Артур глянул на своего приятеля недоверчиво. – Впрочем, нам ничего не мешает проверить. Мистер Шерлок Холмс горазд с ходу рассказывать подробности жизни человека, едва бросит на него взгляд. Вы, мисс Дарья, и вы, мистер Питер, можете что-то сказать обо мне?

– Вы слишком известная личность, про вас написано столь много, что почти и нечего добавить! – сказала я. – Тем не менее… Могу сказать, что за несколько минут до нашей встречи вы дважды разговаривали по телефону.

– Ну… – разочарованно протянул сэр Артур. – Я наблюдал за вами и знаю, что вы видели в зеркало, как ко мне подошел официант и я вышел вместе с ним. Не в мужскую же комнату он меня приглашал!

– Совершенно верно. Но еще до нашего прихода вы сами подходили к телефону, чего мы видеть не могли. При этом результат разговора вас не слишком удовлетворил, вы настаивали на своем, и вам было обещано, что согласуют или обсудят вашу просьбу и ответят незамедлительно. Повторный разговор пришелся вам по душе куда больше.

– Гм! Забавно! А можно попросить разъяснений?

– Обязательно. В конце концов, я могу оказаться просто ясновидящей, а совсем не поклонницей дедуктивного метода! А вот если привести факты, то и выводы вы вынуждены будете признать. Спрашивайте!

– Для начала о втором, правильнее сказать, о первом звонке!

– Когда мы вошли, вы закончили делать запись в вашем блокноте. Сделана она была вечным пером, а не карандашом, и вы придерживали страницы, дожидаясь, чтобы чернила высохли. Вернувшись от телефона во второй раз, вы не сделали новой записи, а исправили несколько букв… да нет, не букв, а цифр… скорее всего дату. Вот я и посчитала, что обе записи связаны между собой. Плюс ко всему, возможно, вы здесь и завсегдатай, но скорее всего, – нет. Ну, – ответила я на вопросительный взгляд, – вы, возвращаясь в этот зал, взяли от двери немного круто и чуть не споткнулись о выступ камина. Следовательно, вы здесь не частый гость и вряд ли кто-то знал, что вас нужно искать здесь и вряд ли стал бы звонить вам по телефону сюда.

– Но я знал заранее, куда иду, и мог сообщить…

– Вы не знали заранее. Мы с мистером Фрейзером договорились о встрече накануне, он обещал лишь согласовать время, чтобы подстроиться под ваши планы, а когда два часа тому назад он сказал, что предлагает встретиться около пяти часов, и спросил, чем нас угостить, я ответила, что неплохо было бы узнать, что такое настоящий английский five o’clock tea. Нам известно, что мистер Фрейзер заехал за вами в последнюю минуту и привез вас сюда. Ой, мы отвлеклись, и я сбилась…

– Вы, Даша, – пришел на помощь Петя, – остановились на том, что никто не знал, что мистера Конан Дойля можно застать здесь.

– А раз так, – подхватила я реплику Пети, – то, придя чуть раньше времени, вы сами воспользовались телефоном и высказали какую-то просьбу. О дальнейшем я уже сказала. То есть получается, что вы звонили два раза – один раз сами, второй раз вас приглашали к телефону.

Литератор покачал головой и развел руками:

– Осталось лишь узнать от вас предмет моего разговора, и я сдамся, признав вашу правоту! – сказал он.

– Пожалуй, я смогу ответить и на этот вопрос, – чуть неожиданно для меня сказал Петя. – Я видел, как вы сделали исправление в вашей записи. Мне тоже показалось, что вы исправили пару цифр, скорее всего дату, но, может быть, и время. А сразу следом у вас на лице возникла… очень саркастическая улыбка, и вы довольно размашисто добавили к записи две литеры: S и H. После первой поставили точку, после второй восклицательный знак. Не удивляйтесь, что я это разглядел с такого расстояния, очень вы их отчетливо выписали. Ну а дальше вот что получается. Из нашей беседы я понял, как вы относитесь к Шерлоку Холмсу, так что выражение вашего лица заставляет меня думать, что эти литеры являются начальными буквами его имени и что вы будете писать новую историю о сыщике! Чему я несказанно рад, а вы не слишком!

– Ну что, Джон, как, по-твоему, годятся они в Шерлоки Холмсы? – спросил сэр Артур.

– В данном конкретном случае они действовали и размышляли точно как он, – многозначительно кивая, очень серьезно ответил журналист и тут же добавил: – То есть слишком многое притянуто за уши, прямо как в твоих книгах.