Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 34. Июль – октябрь 1917"

Ответ{19}19
  Статья «Ответ» была опубликована 26 и 27 июля 1917 года в №№ 3 и 4 газеты «Рабочий и Солдат» под заглавием «Ответ тов. Н. Ленина».
  «Рабочий и Солдат» – ежедневная газета; выходила вместо закрытой Временным правительством газеты «Солдатская Правда» – органа Военной организации при ЦК РСДРП(б). В связи с разгромом в июльские дни 1917 года газеты «Правда» на заседании ЦК 4 (17) августа было постановлено, «что «Рабочий и Солдат» является органом ЦК» («Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б). Август 1917 – февраль 1918», 1958, стр. 4). Газета выходила с 23 июля (5 августа) по 9 (22) августа 1917 года; 10 (23) августа газета была закрыта Временным правительством.


[Закрыть]

В газетах от 22 июля напечатано сообщение «от прокурора Петроградской судебной палаты» о расследовании событий 3–5 июля и о привлечении к суду, за измену и за организацию вооруженного восстания, меня вместе с рядом других большевиков.

Правительство вынуждено было опубликовать это сообщение, ибо слишком уже скандально все это гнусное дело, явно – для всякого грамотного человека, явно – подделанное при участии клеветника Алексинского во исполнение давних пожеланий и требований контрреволюционной кадетской партии.

Но опубликованием сообщения правительство Церетели и К^о сугубо осрамит себя, ибо грубость подделки теперь особенно бьет в глаза.

Я уехал из Петрограда по болезни в четверг 29 июня и вернулся только во вторник 4 июля утром{20}20
  В. И. Ленин с 29 июня по 4 июля (с 12 по 17 июля) находился на даче В. Д. Бонч-Бруевича в деревне Нейвола, около станции Мустамяки (ныне Рощинский район, Ленинградской области).


[Закрыть]. Но само собою разумеется, что за все решительно шаги и меры как Центрального Комитета нашей партии, так и вообще нашей партии в целом я беру на себя полную и безусловную ответственность. На мое отсутствие мне необходимо было указать, чтобы объяснить мою неосведомленность насчет некоторых деталей и мою ссылку, главным образом, на появившиеся в печати документы.

Очевидно, что именно этого рода документы, особенно, если они появились во враждебной большевикам прессе, должны были прежде всего быть тщательно собраны, сведены вместе и проанализированы прокурором. Но «республиканский» прокурор, проводящий политику «социалистического» министра Церетели, именно этой своей, самой основной обязанности не пожелал выполнить!

В министерской газете «Дело Народа»{21}21
  «Дело Народа» – ежедневная газета, орган партии эсеров; издавалась в Петрограде с марта 1917 до июля 1918 года, неоднократно меняя названия. Газета занимала позицию оборончества и соглашательства, поддерживала буржуазное Временное правительство. Издание газеты возобновилось в октябре 1918 года в Самаре (вышло четыре номера) и в марте 1919 года в Москве (вышло десять номеров). Газета была закрыта за контрреволюционную деятельность.


[Закрыть], вскоре после 4 июля, было признано, как факт, что большевики 2 июля в гренадерском полку выступали, агитировали против выступления.

Имел ли право прокурор умолчать об этом документе? Имел ли он основания скинуть со счета показание такого свидетеля?

А это показание устанавливает тот первостепенной важности факт, что движение нарастало стихийно и что большевики старались не ускорить, а отсрочить выступление.

Далее. Та же газета напечатала еще более важный документ, именно текст воззвания, подписанного ЦК нашей партии и составленного 3 июля ночью. Это воззвание было составлено и сдано в набор уже после того, как движение, вопреки нашим усилиям сдержать или, вернее, регулировать его, перелилось через край, – после того, как выступление уже стало фактом.

Вся безмерная низость и подлость, все вероломство церетелевского прокурора проявляется именно в обходе им вопроса о том, когда именно, в какой день и час, до большевистского воззвания или после него, выступление началось.

В тексте же этого воззвания говорится о необходимости придать движению мирный и организованный характер!

Можно ли себе представить более смехотворное обвинение в «организации вооруженного восстания», как обвинение организации, в ночь на 4-ое, т. е. в ночь перед решающим днем, выпустившей воззвание о «мирном и организованном выступлении»?{22}22
  Речь идет о воззвании ЦК РСДРП(б), Петербургского комитета и Военной организации при ЦК РСДРП(б) к рабочим и солдатам Петрограда, написанном в ночь на 4 (17) июля, с призывом к мирной и организованной демонстрации. Воззвание было выпущено отдельной листовкой и 4 (17) июля распространено в рабочих районах Петрограда. На следующий день после июльской демонстрации, 5(18) июля, текст листовки был напечатан в газете «Дело Народа» под заглавием «Документы».


[Закрыть] И другой вопрос: чем отличается от прокуроров по делу Дрейфуса или по делу Бейлиса тот «республиканский» прокурор «социалистического» министра Церетели, прокурор, обходящий полным молчанием это воззвание?

Далее. Прокурор умалчивает о том, что 4-го ночью ЦК нашей партии составил воззвание о прекращении демонстрации и напечатал это воззвание в «Правде», которую именно в эту ночь разгромил отряд контрреволюционных войск{23}23
  Имеется в виду воззвание Центрального Комитета РСДРП(б), Петербургского комитета, Межрайонного комитета РСДРП(б), Военной организации при ЦК РСДРП(б) о прекращении демонстрации. Воззвание было напечатано в № 99 газеты «Правда» от 5 (18) июля 1917 года. В связи с тем, что в ночь с 4 на 5 (с 17 на 18) июля помещение редакции газеты было разгромлено юнкерами и казаками, этот номер газеты широко распространен не был.


[Закрыть].

Далее. Прокурор умалчивает о том, что Троцкий и Зиновьев в ряде речей к рабочим и солдатам, подходившим к Таврическому дворцу 4-го июля, призывали их разойтись после того, как они уже продемонстрировали свою волю.

Эти речи слушали сотни и тысячи людей. Пусть же каждый честный гражданин, который не хочет, чтобы его страну позорили подстраиванием «дел Бейлиса», позаботится о том, чтобы независимо от их партийной принадлежности слушатели этих речей сделали письменные заявления прокурору (оставив у себя копии), заявления относительно того, был ли призыв расходиться в речах Троцкого и Зиновьева. Порядочный прокурор сам бы обратился к населению с таким призывом. Но где же это мыслимо, чтобы в министерстве Керенского, Ефремова, Церетели и К^o были порядочные прокуроры? И не пора ли русским гражданам самим заботиться о том, чтобы «дела Бейлиса» стали в их стране невозможны?

Кстати. Я лично, вследствие болезни, сказал только одну речь 4-го июля, с балкона дома Кшесинской. Прокурор упоминает ее, пробует изложить ее содержание, но не только не называет свидетелей, а опять умалчивает о свидетельских показаниях, данных в печати! Я далеко не обладал возможностью иметь полные комплекты газет, но все же видел два показания в печати: 1) в большевистском «Пролетарском Деле» (Кронштадт) и 2) в меньшевистской, министерской «Рабочей Газете»{24}24
  «Рабочая Газета» – ежедневная газета меньшевиков, выходила в Петрограде с 7 (20) марта по 30 ноября (13 декабря) 1917 года; с 30 августа (12 сентября) – орган меньшевистского ЦК. Газета поддерживала буржуазное Временное правительство, боролась против большевистской партии и ее вождя В. И. Ленина. Октябрьскую социалистическую революцию и установление Советской власти встретила враждебно.


[Закрыть]. Почему бы этими документами и гласным обращением к населению не проверить содержания моей речи?

Ее содержание состояло в следующем: (1) извинение, что по случаю болезни я ограничиваюсь несколькими словами; (2) привет революционным кронштадтцам от имени питерских рабочих; (3) выражение уверенности, что наш лозунг «вся власть Советам» должен победить и победит несмотря на все зигзаги исторического пути; (4) призыв к «выдержке, стойкости и бдительности».

Я останавливаюсь на этих частностях, чтобы не обходить того ничтожного, действительно фактического, материала, который столь бегло, небрежно, неряшливо задет – едва только задет – прокурором.

Но, конечно, главное не в частностях, а в общей картине, в общем значении 4-го июля. Об этом хотя бы только подумать прокурор обнаружил полную неспособность.

Мы имеем, прежде всего, по этому вопросу ценнейшее показание в печати, сделанное ярым врагом большевизма, обливающим нас целым дождем ругательств и выражений ненависти, корреспондентом министерской «Рабочей Газеты». Этот корреспондент поместил свои личные наблюдения вскоре после 4 июля. Точно устанавливаемые им факты сводятся к тому, что наблюдения и переживания автора разделяются на две резко различные половины, из которых вторую автор противополагает первой словами, что дело приняло для пего «благоприятный оборот».

Первая половина переживаний состоит в том, что автор пробует защищать министров в бушующей толпе. Его подвергают оскорблениям, насилиям, наконец, личному задержанию. Автор выслушивает возгласы и лозунги, до последней степени возбужденные, из коих он в особенности запомнил: «смерть Керенскому» (за то, что он перешел к наступлению, «уложил 40 000 человек» и т. д.).

Вторая половина переживаний автора, давшая его делу «благоприятный», как он выражается, оборот, начинается с того момента, когда бушующая толпа приводит его «на суд» в дом Кшесинской. Там автора сейчас же отпускают на свободу.

Таковы факты, дающие автору повод извергнуть бездну ругательств против большевиков. Ругань со стороны политического противника вещь естественная, особенно, когда этот противник меньшевик, чувствующий, что массы, угнетенные капиталом и империалистскою войной, не с ним, а против него. Но ругань не меняет фактов, которые, и в изложении самого бешеного врага большевиков, говорят, свидетельствуют, что возбужденные массы доходили до лозунга «смерть Керенскому», а организация большевиков придала движению в общем и целом лозунг: «вся власть Советам», что организация большевиков имела одна только моральный авторитет перед массой, побуждая ее отказываться от насилий.

Таковы факты. Пусть вольные и невольные слуги буржуазии кричат и бранятся по поводу них, обвиняя большевиков в «потворстве стихии» и т. д. и т. под. Мы, как представители партии революционного пролетариата, скажем, что наша партия всегда была и всегда будет вместе с угнетенными массами, когда они выражают свое тысячу раз справедливое и законное возмущение дороговизной, бездеятельностью и предательством «социалистических» министров, империалистской войной и ее затягиванием. Наша партия исполнила свой безусловный долг, идя вместе с справедливо возмущенными массами 4-го июля и стараясь внести в их движение, в их выступление возможно более мирный и организованный характер. Ибо 4-го июля еще возможен был мирный переход власти к Советам, еще возможно было мирное развитие вперед русской революции.

До какой степени глупа сказка прокурора об «организации вооруженного восстания», видно из следующего: никто не оспаривает, что 4-го июля из находящихся на улицах Петрограда вооруженных солдат и матросов огромное большинство было на стороне нашей партии. Она имела полную возможность приступить к смещению и аресту сотен начальствующих лиц, к занятию десятков казенных и правительственных зданий и учреждений и т. под. Ничего подобного сделано не было. Только люди, которые так запутались, что повторяют все небылицы, распространяемые контрреволюционными кадетами, способны не видеть смехотворной нелепости утверждения, будто 3 или 4-го июля имела место «организация вооруженного восстания».

Первым вопросом, который должно бы было поставить следствие, будь оно хоть сколько-нибудь похоже на следствие, явился бы вопрос, кто начал стрельбу, затем вопрос о том, сколько именно убитых и раненых с той и с другой стороны, при каких обстоятельствах имел место каждый случай убийства и нанесения раны. Будь следствие похоже сколько-нибудь на следствие (а не на склочную статью в органах Данов, Алексинских и т. п.), тогда обязанностью следователей было бы устроить гласный, открытый для публики, допрос свидетелей по этим вопросам с немедленной публикацией протоколов допроса.

Именно так поступали всегда следственные комиссии в Англии, когда Англия была свободной страной. Именно так или приблизительно так почувствовал себя обязанным поступить Исполнительный комитет Совета в первую минуту, когда страх перед кадетами еще не затемнил окончательно его совести. Известно, что Исполнительный комитет печатно обещал тогда два раза в день выпускать бюллетени о работах его следственной комиссии. Известно также, что Исполнительный комитет (т. е. эсеры и меньшевики) обманули народ, дав это обещание, которого они не выполнили. Но текст этого обещания остался перед историей, как признание со стороны наших врагов, признание того, что должен был бы сделать всякий сколько-нибудь честный следователь.

Поучительно во всяком случае отметить, что одной из первых буржуазных, бешено ненавидящих большевизм, газет, которая дала сообщение о стрельбе 4-го июля, была вечерняя «Биржевка»{25}25
  «Биржевка» – «Биржевые Ведомости» – буржуазная газета; основана в 1880 году. Издавалась в Петербурге вначале три раза в неделю, потом четыре, а затем ежедневно. С 1902 года выходила два раза в день. Приспособленчество, продажность, беспринципность сделали название газеты нарицательным («биржевка»). После Февральской буржуазно-демократической революции газета вела погромную агитацию против большевистской партии и В. И. Ленина. Закрыта Военно-революционным комитетом при Петроградском Совете в конце октября 1917 года.


[Закрыть] от того же числа. И как раз из сообщения этой газеты вытекает, что стрельбу начали не демонстранты, что первые выстрелы были против демонстрантов!! Разумеется, «республиканский» прокурор «социалистического» министерства предпочел умолчать об этом свидетельском показании «Биржевки»!! А между тем это показание безусловно враждебной большевизму «Биржевки» вполне соответствует общей картине события, как ее представляет себе наша партия. Будь это событие вооруженным восстанием, тогда, конечно, повстанцы стреляли бы не в контрманифестантов, а окружили бы определенные казармы, определенные здания, истребили бы определенные части войск и т. п. Напротив, если событие было демонстрацией против правительства, с контрдемонстрацией его защитников, то совершенно естественно, что стреляли первыми контрреволюционеры отчасти из озлобления против громадной массы демонстрантов, отчасти с провокационными целями, и так же естественно, что демонстранты отвечали на выстрелы выстрелами.

Списки убитых, хотя вероятно и не совсем полные, были все же напечатаны в некоторых газетах (помнится, в «Речи»{26}26
  «Речь» – ежедневная газета, центральный орган партии кадетов; выходила в Петербурге с 23 февраля (8 марта) 1906 года. После Февральской буржуазно-демократической революции 1917 года активно поддерживала внутреннюю и внешнюю политику Временного правительства, вела погромную травлю против В. И. Ленина и партии большевиков. Газета была закрыта Военно-революционным комитетом при Петроградском Совете 26 октября (8 ноября) 1917 года. Позднее (до августа 1918 года) продолжала выходить под названиями: «Наша Речь», «Свободная Речь», «Век», «Новая Речь», «Наш Век».


[Закрыть] и в «Деле Народа»). Прямым и первейшим долгом следствия было проверить, пополнить и официально напечатать эти списки. Уклониться от этого значит прятать доказательства того, что стрельбу начали контрреволюционеры.

В самом деле, уже беглый просмотр напечатанных списков показывает, что две главные и особенно ясные группы, казаки и матросы, насчитывают приблизительно равное число убитых. Возможно ли было бы такое явление, если бы 10 000 вооруженных матросов, пришедших 4-го июля в Питер и соединившихся с рабочими и солдатами, особенно с пулеметчиками, имевшими много пулеметов, если бы они преследовали цели вооруженного восстания?

Ясно, что тогда число убитых на стороне казаков и других противников восстания было бы раз в 10 больше, ибо никто не оспаривает, что преобладание большевиков среди вооруженных людей на улицах Питера 4-го июля было гигантское. Об этом есть длинный ряд появившихся в печати свидетельских показаний противников нашей партии, и сколько-нибудь честное следствие, несомненно, собрало бы и опубликовало все эти показания.

Если число убитых приблизительно одинаково с обеих сторон, то это указывает на то, что стрелять начали именно контрреволюционеры против манифестантов, а манифестанты только отвечали. Иначе равенства числа убитых получиться не могло.

Наконец, из появившихся в печати сведений крайне важно следующее: убийства казаков известны 4-го июля, когда была открытая перестрелка между манифестантами и контрманифестантами. Такие перестрелки бывают даже в нереволюционные времена при известном возбуждении населения; например, они нередки в романских странах, особенно на юге. Убийства же большевиков известны также за время позже 4-го июля, когда никакой встречи возбужденных манифестантов и контрманифестантов не было, когда, следовательно, убийство безоружного вооруженными было уже прямо палачеством. Таково убийство большевика Воинова на Шпалерной улице 6-го июля.

Что же это за следствие, которое не собирает полностью даже появившегося в печати материала о числе убитых с обеих сторон, о времени и обстоятельствах каждого случая причинения смерти? Это не следствие, а издевательство.

Понятно, что при таком характере «следствия» ждать от него хоть попытки исторически оценить 4-ое июля не доводится. А такая оценка необходима для всякого, кто хочет вдумчиво относиться к политике.

Кто попытается исторически оценить 3 и 4 июля, тот не сможет закрыть глаз на полнейшую однородность этого движения с движением 20 и 21 апреля.

В обоих случаях стихийный взрыв возмущения масс.

В обоих случаях выход вооруженных масс на улицу.

В обоих случаях перестрелка между манифестантами и контрманифестантами, при известном (приблизительно одинаковом) числе жертв с обеих сторон.

В обоих случаях вспышка крайнего обострения в борьбе между революционными массами и контрреволюционными элементами, буржуазией, при устранении на время с поля действия средних, промежуточных, склонных к соглашательству элементов.

В обоих случаях противоправительственная манифестация особого вида (особенности эти перечислены выше) связана с глубоким и длительным кризисом власти.

Различие между обоими движениями в том, что второе гораздо острее первого, и в том, что партии эсеров и меньшевиков, нейтральные 20–21 апреля, запутались с тех пор в своей зависимости от контрреволюционных кадетов (чрез коалиционное министерство и чрез политику наступления) и оказались поэтому 3 и 4-го июля на стороне контрреволюции.

Контрреволюционная партия кадетов и после 20–21 апреля также нагло лгала, крича: «на Невском стреляли ленинцы», и также комедиантски требовала следствия. Кадеты и их друзья были тогда в большинстве в правительстве, следствие было, значит, всецело в их руках. Его начали, но бросили, ничего но опубликовав.

Почему? Очевидно, потому, что факты никак не подтверждали того, чего хотелось кадетам. Другими словами: следствие о 20–21 апреля «затушили», ибо факты подтверждали, что стрельбу начали контрреволюционеры, кадеты и их друзья. Это ясно.

То же самое было, видимо, 3–4 июля, и потому так груба, топорна, подделка господина прокурора, который, чтобы доставить удовольствие Церетели и К^о, издевается над всеми правилами сколько-нибудь добросовестного следствия.

Движение 3 и 4-го июля было последней попыткой путем манифестации побудить Советы взять власть. С этого момента Советы, т. е. господствующие в них эсеры и меньшевики, фактически передают власть контрреволюции, вызывая контрреволюционные войска в Питер, разоружая и расформировывая революционные полки и рабочих, одобряя и терпя произвол и насилия против большевиков, введение смертной казни на фронте и т. д.

Теперь военная, а следовательно, и государственная власть фактически уже перешла в руки контрреволюции, представляемой кадетами и поддерживаемой эсерами и меньшевиками. Теперь мирное развитие революции в России уже невозможно, и вопрос историей поставлен так: либо полная победа контрреволюции, либо новая революция.

Обвинение в шпионстве и в сношениях с Германией, это уже чистейшее дело Бейлиса, на котором приходится остановиться совсем кратко. Здесь «следствие» просто повторяет клеветы известного клеветника Алексинского, особенно грубо подтасовывая факты.

Неверно, что арестованы были в 1914 году в Австрии я и Зиновьев. Арестован был только я.

Неверно, что я арестован был, как русский подданный. Я был арестован по подозрению в шпионстве: местный жандарм принял за «планы» диаграммы аграрной статистики в моих тетрадках! Видимо, этот австрийский жандарм стоял вполне на уровне Алексинского и группы «Единства». Но я, кажется, все-таки побил рекорд по части преследования интернационализма, ибо меня в обеих воюющих коалициях преследовали как шпиона, в Австрии жандарм, в России – кадеты, Алексинский и К^о.

Неверно, что в моем освобождении из тюрьмы в Австрии сыграл роль Ганецкий. Роль сыграл Виктор Адлер, стыдивший австрийские власти. Роль сыграли поляки, коим стыдно было, что в польской стране возможен такой гнусный арест русского революционера.

Гнусная ложь, что я состоял в сношениях с Парвусом, ездил в лагеря и т. п. Ничего подобного не было и быть не могло. Парвус в нашей газете «Социал-Демократ» был назван после первых же номеров парвусовского журнала «Колокол»{27}27
  «Колокол» («Die Glocke») – двухнедельный журнал, издававшийся в Мюнхене, а затем в Берлине в 1915–1925 годах членом Германской социал-демократической партии социал-шовинистом Парвусом (А. Л. Гельфандом).


[Закрыть] – ренегатом, немецким Плехановым[2]2
  См. Сочинения, 5 изд., том 27, стр. 82–83. Ред.


[Закрыть]. Парвус такой же социал-шовинист на стороне Германии, как Плеханов социал-шовинист на стороне России. Как революционные интернационалисты, мы ни с немецкими, ни с русскими, ни с украинскими социал-шовинистами («Союз освобождения Украины»{28}28
  «Союз освобождения Украины» («Сшлка визволення Украши») – буржуазно-националистическая организация, созданная группой украинских буржуазных националистов в 1914 году, в начале первой мировой войны. Рассчитывая на разгром царской России в войне, «Спилка» ставила задачей добиваться отделения Украины от России и создания буржуазно-помещичьей украинской монархии под немецким протекторатом.


[Закрыть]) не имели и не могли иметь ничего общего.

Штейнберг – член эмигрантского комитета в Стокгольме. Я первый раз видел его в Стокгольме. Штейнберг около 20 апреля или попозже приезжал в Питер и, помнится, хлопотал о субсидии эмигрантскому обществу. Проверить это прокурору совсем легко, если бы было желание проверять.

Прокурор играет на том, что Парвус связан с Ганецким, а Ганецкий связан с Лениным! Но это прямо мошеннический прием, ибо все знают, что у Ганецкого были денежные дела с Парвусом, а у нас с Ганецким никаких.

Ганецкий, как торговец, служил у Парвуса или торговал вместе. Но целый ряд русских эмигрантов, назвавших себя в печати, служили в предприятиях и учреждениях Парвуса.

Прокурор играет на том, что коммерческая переписка могла прикрывать сношения шпионского характера. Интересно, скольких членов партии к.-д., меньшевиков и эсеров пришлось бы обвинить по этому великолепному рецепту за коммерческую переписку!

Но если прокурор имеет в руках ряд телеграмм Ганецкого к Суменсон (эти телеграммы уже напечатаны), если прокурор знает, в каком банке, сколько и когда было денег у Суменсон (а прокурор печатает пару цифр этого рода), то отчего бы прокурору не привлечь к участию в следствии 2–3 конторских или торговых служащих? Ведь они бы в 2 дня дали ему полную выписку из всех торговых книг и из книг банков?

Едва ли в чем еще так наглядно обнаружился характер этого «дела Бейлиса», как в том, что прокурор приводит лишь отрывочные цифры: Суменсон за полгода сняла со своего текущего счета 750 000 руб., у нее осталось 180 000 руб.!! Если уже печатать цифры, отчего же не печатать полностью: когда именно, от кого именно Суменсон получала деньги «за полгода» и кому платила? Когда именно и какие именно партии товара получались?

Чего же легче, как такие полные цифры собрать? Это в 2–3 дня можно и должно было сделать! Это вскрыло бы весь круг коммерческих дел Ганецкого и Суменсон! Это не оставило бы места темным намекам, коими прокурор оперирует!

Самая грязная и гнусная клевета Алексинского, переписанная на «государственный» манер чиновниками министерства Церетели и К^о – вот как низко пали эсеры и меньшевики!

Было бы, конечно, величайшей наивностью принимать «судебные дела», поднятые министерством Церетели, Керенского и К^о против большевиков, за действительные судебные дела. Это была бы совершенно непростительная конституционная иллюзия.

Эсеры и меньшевики, войдя в коалицию с контрреволюционными кадетами 6 мая и приняв политику наступления, т. е. возобновления и затягивания империалистской войны, оказались неизбежно в плену у кадетов.

Как пленники, они вынуждены участвовать в самых грязных делах кадетов, в самых подлых клеветнических подвохах их.

«Дело» Чернова{29}29
  В. М. Чернов, лидер партии эсеров, министр Временного правительства, был обвинен буржуазной печатью в том, что, находясь за границей в начале мировой империалистической войны, он писал пораженческие статьи и участвовал в литературном органе, издававшемся якобы на немецкие деньги. 20 июля (2 августа) Чернов вышел из состава Временного правительства, мотивируя свой уход тем, что о нем распространяются компрометирующие слухи. Он заявил, что вернется в правительство лишь после полной реабилитации. Уход Чернова из правительства был санкционирован Центральным Исполнительным Комитетом Советов рабочих и солдатских депутатов и Исполкомом Всероссийского Совета крестьянских депутатов. ЦК партии эсеров потребовал от Временного правительства разбора дела Чернова в трехдневный срок. 24 июля (6 августа) на заседании Временного правительства министр юстиции в своем докладе заявил о полной несостоятельности выдвинутых против Чернова обвинений. Во вновь сформированное Керенским правительство Чернов снова вошел в качестве министра земледелия.


[Закрыть] быстро начинает просвещать и отсталых, т. е. подтверждать правильность этого нашего взгляда. А за Черновым «Речь» травит уже и Церетели, как «лицемера» и «циммервальдиста».

Теперь и слепые увидят, и камни заговорят.

Контрреволюция сплачивается. Кадеты – вот ее основа. Штаб и военные начальники, Керенский в их руках, черносотенные газеты к их услугам – таковы союзники буржуазной контрреволюции.

Гнусные клеветы на политических противников помогут пролетариату поскорее понять, где контрреволюция, – и смести ее во имя свободы, мира, хлеба голодным, земли крестьянам.

Написано между 22 и 26 июля (4 и 8 августа) 1917 г.

Напечатано 26 и 27 июля 1917 г. в газете «Рабочий и Солдат» №№ 3 и 4. Подпись: Η. Ленин

Печатается по рукописи