Текст книги "Поднебесья странница"

Поднебесья странница
Владимир Лобов

© Владимир Лобов, 2024

ISBN 978-5-0062-5020-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

МОЛОДОСТЬ

«Выбегу в поле…»

 
Выбегу в поле,
У ближнего стога
Рухну на землю
И с нею сольюсь —
Силы мои! – Вы из этих истоков!
Вечно бы слушал, как плещется Русь.
 
 
Будет кузнечик трещать возле уха,
Будет трава шелестеть на ветру,
К самому солнцу взовьется пичуга…
Нет, никогда не умру!
 

«Сколько ни помню себя в нашем доме звучали…»

 
Сколько ни помню себя в нашем доме звучали
Плавные песни – как поле под ветром – волной,
Тихие, – словно вся жизнь пролетела в печали,
Грустные, – словно и радости в ней никакой.
 
 
А за столом, в изобилье, крыла распростершем,
Родичи наши и каждый мотив мне знаком,
Вновь распоются
И я свой баян осторожно
Трогаю, чтобы не выглядеть здесь чужаком.
 
 
Старый баян, увлекаемый песнею тихой,
Все понимает и сам приглушает басы —
Вот замолчали – как много им выпало лиха,
Словно прислушались, остановились часы.
 
 
Снова устроюсь щекой прикоснувшись к баяну
И растревожит надолго меня этот хор,
Словно и сам я такой же усталый упрямый —
Лиха хлебнул —
И сердце щемит с этих пор…
 

«Такое родное и дом, и подъезд…»

 
Такое родное и дом, и подъезд,
Глубокие лужи стоят.
И крики «Ура!» раздаются окрест,
И мчится ватага ребят.
 
 
За редким забором, – где хлебозавод —
Кидай! – Кто-то звонко кричит
И вижу – мальчишка уж булку жует,
А только лежала в печи.
 
 
Горячая булка и страшно вкусна,
И пот ручейками с лица,
А мамка зовет и зовет из окна
Обедать домой сорванца,
 
 
А он и не слышит —
Полнехонек рот —
Во двор через щели глядит,
Дощечки в заборе раздвинул – и вот
Вослед за ватагой бежит.
 
 
Щемящая сладкая в сердце тоска —
Сейчас – вот еще поворот, —
Но прежнего нет ничего. У виска
Лишь пух тополиный метет…
 

«Мы пришли в этот мир, чтобы «дать», а не «взять…»

 
Мы пришли в этот мир, чтобы «дать», а не «взять»,
В меру Господом данных талантов —
Это все, что у нас невозможно отнять,
И сравнимо с ценой бриллиантов.
 
 
Помню раннее детство, – как старец седой
Вырыл вишню прекрасную где-то,
И довольный собой возвращался домой,
Мы за ним, – босоногие дети.
 
 
Он взглянул на село, поглядел на детей,
Луг сверкал не просохшею лужей,
И сказал – посажу я ее для людей, —
И посеял добро в наши души.
 
 
Эта вишня цвела с каждым годом сильней
Перед самым селом, у дороги —
Провожала с добром и встречала гостей,
Как хозяйка села, на пороге…
 
 
Птица на руку мне обронила перо,
Лист к ногам опустился крылато —
Этот дед завещал, чтобы нес я добро,
В силу знаний своих
И таланта…
 

«В счастливом детстве, под окном…»

 
В счастливом детстве, под окном,
Где рисовали мелом,
Он называл ее хвостом,
Она его – Валелой.
Текли, менялись времена
И хвостик – повзрослела,
Но также с нежностью она
Звала его – Валера!
Мужчине выпало потом
Испить лихую долю
И та, что прозвана хвостом,
Хлебнула тоже горя.
Но уходя в иную даль,
Нести не в силах бремя,
Он на асфальте написал,
Как был влюблен все время.
 
 
С годами множество окон
Прочло посланье это
И только местный почтальон
Поведал по секрету, —
Что где-то в доме есть окно,
Там напевает ветер,
Что у нее семья давно
И подрастают дети,
И надпись надо затереть,
И смыть ее дождями,
И жизнь наполнена на треть
Никчемными мечтами…
 
 
Но приходящая весна
Из подо льда и соли
Вытаивала письмена
Знакомые до боли.
И проступало под окном,
Как – будто в душу мостик,
Письмо,
жарптицевым пером, —
Я помню тебя, Хвостик!
 

«Уже не так молода…»

 
Уже не так молода,
От счастья не чуя фальши —
Буду рожать – тогда
Подумаю – что же дальше.
 
 
И подоспела пора…
Взгляд окунулся в скрижали,
Где мудрые доктора
Заранее предупреждали —
 
 
Поймите, нельзя вам рожать —
Здоровье не позволяет —
 
 
Выходит, что чувствует мать
Она никогда не узнает.
 
 
Больничная чистота…
Запомнила старая няня
Слова ее: – В возраст Христа
Решения не меняют.
 
 
Пол-ночи весь медперсонал
Стоял у ее изголовья,
Работали в полный накал —
На-ка-чи-вали
Тело кровью.
 
 
Не вынесла боли душа,
Оставив недвижное тело,
И только у малыша
Сердечко тихонечко пело.
 
 
Сначала чуть слышно
И вдруг,
Как отзвук далекого храма
И выпавший скальпель из рук
Отчетливо выкрикнул —
Ма-ма!…
 
 
И сердце —
Что замолчало —
Не вынесло – застучало.
 

«Нам бы снова породниться…»

 
Нам бы снова породниться,
Как и триста лет назад —
Ты тогда была жар-птицей,
Так предания гласят.
 
 
Я поймал тебя на поле,
Умоляла ты хитро, —
Отпусти меня на волю,
И оставила перо.
 
 
Эта дивная игрушка
Не дала спокойно жить.
И пошёл я к бабке-с-клюшкой,
Чтоб тебя приворожить.
 
 
А вокруг луга и чащи,
И болотисты места,
И я понял, – в этой части
Оказался не с проста.
 
 
На бору, где елей стража,
Появилась ты вослед,
Превратилась в девку,
Краше
Я не видывал сто лет
 
 
И сказала – Многократно
Будет наша встреча вновь,
Но узнать друг друга врядли
Сможем мы, моя любовь!
Это ночь для нас последней
Будет в этот век лихой
Через три глухих столетья
Повстречаемся с тобой.
На обветренном перроне,
Разрисованном под гжель,
И приеду я в вагоне,
Мне неведомом досель.
С ярко красными цветами
Подходящими под роль.
Ты скажи мне – здравствуй пламя!
Это будет наш пароль!
 

……………………..

 
Пролетели три столетья,
На столичный мой вокзал
Поезд въехал незаметно,
Тихо, тихо шёл и встал.
 
 
И идёт моя жар-птица,
И кипит по жилам ток —
Может правда,
Может снится —
В яром пламени восток.
 

Крест

 
Не поднимайте крест чужой,
Найденный на дороге, —
Он вам аукнется бедой,
Измучают тревоги.
 
 
Пускай останется Христос
В пыли.
Своим распятьем
Он, может, в эту землю врос,
Спасаясь от заклятья.
 
 
Из уст в уста,
Из уст в уста
Молва переносила —
Не поднимай с земли креста!
Быть может не по силам!
 
 
Я опускаю к Богу лик
И крест беру устало —
Возможно, в этот самый миг,
Кому-то легче стало…
 

«Есть в московском такси очень странный таксист …»

 
Есть в московском такси очень странный таксист —
Я поймал его в прошлую осень —
Он под рокот мотора, ветра сабельный свист
Перевозит и «сколько» не спросит.
 
 
Все дороги, сокрытые наяву,
Явью светятся в сказочных фарах —
Он в счастливое завтра – по волшебству —
Перевез меня, запросто, даром.
 
 
Там я женщину встретил такой красоты,
Что она затмевала округу,
В первый миг перешли с нею сразу на «ты»
С полуслов понимали друг друга.
 
 
Но удача лишь раз улыбнулась судьбе,
Мне признался таксист на прощанье,
Что от господа Бога – и ей, и тебе —
Был подарок.
Случайный…
 

Волчица

Л.Р.

 
Она волчица, сильная волчица,
Она одна растит своих волчат,
А мне ночами запах ее снится,
А мне в ночи глаза ее горят.
 
 
А у нее все в логове душисто,
А у нее все тряпочки под стать
И на груди колышется монисто,
Которого мне в жизни не достать.
 
 
Мне в первый день пройти бы стороною,
Чтоб не коснуться взглядом ее глаз
И не мечтать, как сказочно устрою,
Я эту жизнь никчемную подчас…
 

«По божьему ли повеленью…»

 
По божьему ли повеленью,
В прожженной огнями ночи,
Склоняюсь над колыбелью —
И не оттащить…
 
 
А там, в полынье одеяла,
С законом страны не в ладу,
Лежит – чего так не хватало —
На сорок девятом году.
 
 
Друзья говорят – благородство
Не самый последний изъян,
Но запрещено многоженство
В России, среди христиан.
 
 
А все мои беды от лени,
А так не положено жить,
А я преклоняю колени,
И не оттащить…
 

«В этом доме все с характером …»

 
В этом доме все с характером —
Даже кот,
А вода из крана – трактором —
там ревет.
 
 
У кота на все претензии
Есть ответ.
На окне растет гортензия —
Синий цвет.
 
 
За окном снежинки кружатся
И луна.
Никого на сонной улице —
Тишина.
 
 
А в квартире
Раз-гова-ривает паркет,
И такого в целом мире
Больше нет.
 
 
Потому что в доме этом, —
Огню родня —
Подрастает дочь —
Портретом вся в меня.
 

«Господь забрал единственного сына…»

 
Господь забрал единственного сына,
Прервав навеки родовую нить,
Как-будто разом вычерпали силу,
Как дальше жить?
Как жить…
 
 
Вокруг деревья наливались соком,
Вскипала жизни полная река,
Стоял отец над золоченым гробом —
Седой старик – чуть больше сорока.
 
 
И в скорбные мгновения прощанья,
Взрывая нервы свитые в струну,
За что, Господь! – кричал он от отчаянья,
А бог молчал, как чувствовал вину…
 

Волчице

 
Умерла моя волчица —
Прыгнула за край
И теперь ночами снится,
Это – ад!
И рай…
 
 
И теперь ночной порою,
Задремлю едва —
Вижу я ее живою,
Зная, что мертва.
 
 
Веет холодом по миру
Без ее добра,
Опустевшая квартира
Черная нора.
 
 
Может все это не правда?
Может правда – сон?
Но звучит все время рядом
Поминальный звон…
 

«Заправлены полные баки…»

 
Заправлены полные баки,
Но всхлипнул усталый металл
Для самой паршивой собаки
Работы такой не желал, —
Протянута на километры,
А где-то под самый рассвет
Упрямые встречные ветры
Мечтают отправить в кювет.
И хлеб мой от пота соленый,
Путаны и блатари —
Мои пассажиры – зеленый —
Желают с зари до зари.
Я знаю, что с ними полажу,
Когда полечу с ветерком,
Кого-то жалея поглажу,
Кого-то пошлю матерком.
Прощайте и все вам простится.
Дороги мои палачи —
Скрипела железная птица
Меня унося из ночи…
 

Бомбардировщик

 
Затянувшееся лето,
Утром слышно соловья, —
От заката до рассвета
Протекает жизнь моя.
 
 
Я делю ее на пробки
На московских мостовых,
Я делю ее на робких,
Наглых, пьяных и хромых,
 
 
На хорошеньких девчонок,
Торопящихся домой,
Надоевших до печенок
Постовых на мостовой,
 
 
На столичных проституток —
Смотрят наглые в глаза —
Я в ночное время суток
Отпускаю тормоза…
 

«Мы разучились праздновать …»

 
Мы разучились праздновать —
Потеря из потерь!
Такие были разные…
Похожие теперь.
 
 
Одной мечты поклонники —
Купить или продать!
Что завтра будет с Толиком!
На это наплевать.
 
 
Толян хлебает горькую
Почти полсотни лет.
Считаем алкоголиком,
Смеется он в ответ —
 
 
«Промытая и чистая
Душа полна добра,
Бандиты с коммунистами
Закончились вчера,
 
 
Остались только кролики.
Я им не по зубам.
Они и – алкоголики, —
Купи! Или продам!»
 
 
Ну, рассмешил до коликов —
На все найдет ответ —
Весь мир из алкоголиков
И только Толик – нет…
 

«Ко мне приходит в Магазин…»

 
Ко мне приходит в Магазин
Одна девчонка,
Стоит подолгу у витрин
В мечтах о чем-то,
 
 
А в переливах мишуры,
И в светотенях
Лежат волшебные дары,
Но нету денег.
 
 
И в голубых ее глазах
Такое горе,
Что стал вокруг торговый зал
Мрачнее, что ли?
 
 
Она стоит, как арестант —
В пальтишке старом,
И никудышный коммерсант
Отдал все даром…
 
 
Светлой памяти Оленьки Лекач
 

«Яркий полдень…»

 
Яркий полдень,
Но что-то не так —
Ветер землю сжимает в кулак,
И горят облаков паруса,
И дрожит на ресницах роса,
 
 
Но вползла белых стен чернота
И сковала уста немота.
 
 
Глянул,
Зеркало рябью пошло —
Юность вечностью обожгло…
 

«Соловьеву…»

 
Соловьеву
 
 
Покинул мир Серега Соловей —
Нет, он не пел
И пил совсем немного.
Я знаю всех знакомых и друзей,
Которых в мире жаловал Серега.
 
 
Он был для всех – подай и принеси!
Его душа на небе, не иначе.
Раздолье щукам, если караси
Забыли кто кому здесь предназначен.
 
 
А он любил, лелеял этот свет.
И очень жаль, что кто-то кем-то съеден.
Оправдывал и зверя, и обед,
И может быть поэтому был беден,
 
 
Но не душой.
Душой он был богат,
И прожил так, как дай вам Боже тоже.
Ему бы позавидовал Сократ,
Когда Господь Сереге жизнь итожил…
 

«До чего же это странно…»

 
До чего же это странно,
В белокаменной глуши,
Я заштопываю рану
У одной живой души.
 
 
И ищу пути сближенья,
Только будут или нет? —
На стене, как отраженье,
Гладью вышитый портрет.
 
 
Шелк, натянутый на пяльца,
По нему течет река
И снуют над речкой пальцы,
Оживляя берега.
 
 
По реке плывет кораблик,
У штурвала капитан.
Ей когда-то храбрый мальчик
Был в награду богом дан.
 
 
И кораблик, и речушка
На ладошке удержись! —
Что ж ты делаешь, девчушка,
Перевертываешь жизнь.
 
 
Заиграло в небе пламя,
Не поймешь где верх, где низ —
Сосны черными корнями
В небо белое впились…
 

«Метель. На улице темно…»

 
Метель. На улице темно.
Погашены огни.
И лишь одно твое окно
Еще тепло хранит.
 
 
И ни одной живой души,
И только провода
Гудят в полуночной тиши —
Куда же ты? Куда?
 
 
А я все дальше ухожу
В заснеженную тьму
И оправданье нахожу
Упрямству своему.
 
 
И лишь немая пустота
В попутчиках со мной,
И повторяют провода
Последний возглас твой…
 

«Уже воркует оттепель …»

 
Уже воркует оттепель —
Слегка откроешь дверь.
Любви хотелось? – Вот тебе!
Помучайся теперь!
 
 
Она порошей снежною
Метнулась мне на грудь —
Красивую и нежную
Не смог я обмануть.
 
 
Дышу ее пыланием —
Оно с моим не в такт,
Эх, годы мои ранние,
Зачем умчались так?
 
 
Окно стекает дождиком,
И грежу, и грешу!
Молю о ней,
У Боженьки
Прощения прошу…
 

Самсон

 
Там, где ветры лижут землю,
Где Кудыкина гора,
Друг мой Колька, ветрам внемля,
Встанет с раннего утра
 
 
И пойдет во чисто поле,
Кликнет Бурушку-коня,
По широкому раздолью
Понесется до меня.
 
 
Я за много километров
Но ему – все ничего!
Потому что эти ветры
Гонят по миру его.
 
 
И все время дуют в спину,
Чтобы больше добрых дел,
Совершить сумел по миру —
Вот, такой его удел!
 
 
За десяток километров
Мне на помощь прискакал,
Виноваты были ветры —
В оправдание сказал.
 
 
Кабы знать, что это значит?
И какой его резон?
 
 
Подари, Господь, удачу!
Кольке —
С прозвищем Самсон…
 

Женам летчиков

 
Всего на миг глаза закрою
И вижу, словно наяву —
Стальная птица надо мною
Беззвучно режет синеву.
 
 
Потом качнулась, накренилась,
Как-будто дерево в грозу,
И пламя бешено внизу
У левой плоскости забилось.
 
 
Всего на миг глаза закрою,
И словно вырвавшийся стон,
Глаза их жен передо мною,
И тишины зловещий звон…
 

«Вот и пришла пора прощаться…»

 
Вот и пришла пора прощаться,
Еще минута и уйду,
Твои глаза еще лучатся,
Еще не чувствуют беду.
 
 
Но жребий брошен,
Жребий гадкий
И в этом нет твоей вины,
Что наши плотские повадки,
Так опьяняюще сильны.
 
 
Я все давно конечно знаю, —
Про твой обман, про наш обман.
Лишь одного не понимаю
Зачем все это нужно нам?
 
 
И стоном вырвется у края,
У грани – быть или не быть,
Что я последнее теряю
И все, что выпало любить…
 

«Когда душа закончит грешный путь…»

 
Когда душа закончит грешный путь,
Я попрошу у Господа вздохнуть —
Один разок вздохнуть за той чертой,
Что делит мир на мертвый и живой.
 
 
Всего глоток – последний – как итог.
 
 
И жизни вновь закрутится виток…
 

«Как помру, схороните на горочке, …»

 
Как помру, схороните на горочке, —
Чтоб далеко все было видать,
Чтоб березоньки были и елочки —
Попросила родимая мать…
 
 
Для нее я родная кровинушка,
Что ж молчу я, – как-будто чужой,
Как к реке наклоненная ивушка
Моя мама всю жизнь надо мной.
 
 
Промолчал, как обычно, упрямо я,
Не сказав о сыновней любви —
Ты прости меня милая самая
И пожалуйста, дольше живи…
 

«Неизбежно это расставанье…»

 
Неизбежно это расставанье
В молодую осень у крыльца —
Милое беспутное созданье —
Нежное созвездие Тельца.
 
 
Сентябрем оплавленые свечи
Незаметно гаснут у ворот —
Это в молодости время лечит —
В зрелости иначе все течет.
 
 
Неизбежно это расставанье,
Как и все, что связано с тобой —
Милое беспутное созданье —
Чистый свет
И крест тяжелый мой.
 

ЗРЕЛОСТЬ

«Она мне писала две буковки «Лю…»

 
Она мне писала две буковки «Лю»…
А дальше,
Лови, мол, удачу —
Мне «Лю» это было, как курс кораблю.
Как парус взлетевший на мачту!
 
 
И я устремлялся черт знает куда,
Преграды ломая и скалы,
Чтоб эта коротенькая ерунда
Однажды огромною стала.
 
 
А путь был не близок —
Ой, труден был путь,
К душе её —
В юности начат.
В глаза ее просто мечтал заглянуть,
Спросить, – что же все это значит?
 
 
Но дни пролетели,
Как солнечный свет.
Юнец – не поверил ответу…
 
 
И вот, я читаю за пропастью лет,
Две буквы ведущие к свету…
 

«Иной раз пахнет, как из детства…»

 
Иной раз пахнет, как из детства,
Знакомым и чем то родным.
Войдешь в приоткрытую дверцу,
Сквозь времени тающий дым,
 
 
А там за столом с оргалитом,
С костяшками домино
Сидят с беломором и пивом,
Ушедшие очень давно.
 
 
И так станет грустно, обидно,
Что здесь на родимой земле
Нет тех,
Кто прикроет мне спину,
Когда мир потонет во мгле…
 

«Мне в юности цыганка нагадала…»

 
Мне в юности цыганка нагадала,
Что буду я богат до сорока,
А в сорок лет к разбитому причалу
Ладью направит женская рука.
 
 
И обанкротит все мои свершенья,
И помыслы,
И все, что в жизни чту!
Но я влюблюсь до умопомраченья
В случайную попутчицу – мечту!
 
 
И в тот же миг замедлится планета,
И сам Господь отмашку даст рукой,
И мир вокруг, и люди, и рассветы
За все грехи отправит на покой!
 
 
И только мы,
И только наши руки,
И пальцы заплетенные в замок,
Возьмем весь мир у Бога на поруки —
Отмаливать любовью жизни срок…
 

* * *

И. Г.

 
Господи,
Послал ее зачем?
Возраст мой – почти у края жизни!
Не смыкаем в полночи очей,
Отправляя через версты письма.
 
 
Птицы-письма через сорок лет
Говорили каждое о многом,
Сорок лет наложен был запрет —
Я тогда поклялся перед Богом.
 
 
Сорок лет!
Какой библейский срок!
Сам Господь воздел, наверно, руку
Чтобы мы усвоили урок —
О предназначении друг другу.
 

«Говорят, что я снова был в Питере…»

 
Говорят, что я снова был в Питере,
Хочешь – верь, ну, а хочешь – не верь.
Нас на Мойке знакомые видели,
А потом у моста на Неве.
 
 
Говорят, что все это не просто так, —
Нет случайностей на небесах.
Я опять на Васильевском острове,
Словно юнга, стою на часах.
 
 
Возле дома Кораблестроителей,
На тропе у Смоленки-реки.
Вы случайно меня там не видели? —
Ты давно там! – твердят земляки,
 
 
Я давно!
Только ясного повода,
Чтоб уйти, не найти никому.
Здесь стрелой мое сердце проколото
И приколото к дому тому…
 

«Ты так далеко на планете Земля…»

 
Ты так далеко на планете Земля,
Меж нами полмира леса и поля,
А письма, толпою бегущие вслед,
Тропу протоптали, но выхода нет.
 
 
Я все понимаю, – любовь не умрет.
Смотри, как по небу летит самолет,
Он чертит полоску белее, чем снег,
Она быстротечна, как времени бег.
 
 
О. время! Над миром моим постовой!
Оно беспристрасно, хоть волком завой.
А помнишь у Друниной? – все устает…
И рушится мост – за пролетом пролет!
 

«Иглы очень острые у сосен…»

 
Иглы очень острые у сосен,
Весь из сосен лес в моей судьбе.
Если, вдруг, дождем прольется осень —
Это я скучаю по тебе.
 
 
Небо озарилось звездопадом.
Ты стоишь у дома на тропе.
Не волнуйся, милая, не надо —
Это я скучаю по тебе.
 
 
Фонари качаются от ветра.
Знаю, что в далекой стороне,
Ты сейчас застыла у мольберта.
И скучаешь тоже обо мне.
 
 
О, святые сказочные ветры,
Что шумят сегодня над Москвой,
Пронесите через километры
Голос мой туда,
Где голос твой…
 

«Мы другие с тобой, – не такие, как все…»

 
Мы другие с тобой, – не такие, как все.
Уезжая вчера из столицы,
Я услышал
В лесу прокричал коростель —
Вам даровано свыше влюбиться!
 
 
А ещё он сказал – ты спешить не спеши,
С этой женщиной нужно нежнее,
У неё расцвела хризантема души,
Разве может быть что то важнее?
 
 
Это розы колючи, тюльпаны горьки,
Гладиолусы ярки снаружи.
Хризантемы давно, с чей то лёгкой руки,
Отвечают за нежную душу.
 
 
Потому не спеши —
Мне кричал коростель.
День июньский все длится и длится…
 
 
Я спешил
И спешил уложить нас в постель,
А Господь даровал нам
Влюбиться…
 

«Какая женщина была в моих объятьях!..»

 
Какая женщина была в моих объятьях!
Какая Женщина!
О, Господи, прости!
Я осторожно вынимал ее из платья —
Боясь коснуться краешка груди!
 
 
Которая ладошке моей в пору.
Казалось, что сюжет банально прост.
Вода по капле наполняет море,
По сантиметру прибавляет рост.
 
 
Я все могу,
Но с нею нету слада!
Она волна,
Она вольна, как свет.
Я расшибался в доску, до упаду,
Чтоб угодить
И взять ее в ответ!
 
 
Но ничего в ответ не получалось.
Ей все мои потуги ни к чему.
Она тогда испытывает радость,
Когда сама одаривает тьму!
 
 
Какая женщина была в моих объятьях!
Какая женщина!
О. Господи, прости!
Я осторожно вынимал ее из платья
И поцелуи плавил на груди…
 

«Последнее тепло сегодня утекло…»

 
Последнее тепло сегодня утекло,
На завтра обещают дождь и сырость.
Тропинку до тебя листвою замело,
Но есть она – судьбы слепая милость!
 
 
А помнишь, как давно гуляли мы с тобой,
Каналом Грибоедовским в ненастье.
А мир вокруг гудел и мы со всей толпой
По набережной в ожиданье счастья.
 
 
Сегодня тишина на острове твоем.
Летит листва, кружится рядом с домом.
Смоленка вся в листве и моря окоем
Мне кажется чужим и незнакомым.
 
 
Пойдем за горизонт событий в дивный лес,
Где мир, как прежде, от объятий жарок,
Где ты сказала мне: —
«Не жди даров с небес,
Я здесь, перед тобою, – твой подарок!»
 

«Сегодня на небе осколок луны…»

 
Сегодня на небе осколок луны,
А перед луною звезда.
Мы также с тобою друг другу нужны,
Но редко идут поезда.
 
 
И редко летят самолеты к тебе,
И долго плывет пароход,
И только на небе, как в нашей судьбе,
Луна за звездою идет.
 
 
А здесь, на земле, между нами река,
Намокший у берега плот
И у горизонта, как парус, рука —
Воздетая к небу – зовет!
 

«Для всех других ты будешь в ярко-красном…»

 
Для всех других ты будешь в ярко-красном,
А для меня ты будешь в голубом.
Всё потому, что красный – он опасный
И лишь небесный отворяет дом.
 
 
И там, где дом, полно любви и неги,
Он в том краю стоит не для чужих.
Куда ни глянь, молочные там реки
И берега кисельные у них.
 
 
Через моря лежит в тот край дорога.
Я не богат, но оплатил проезд,
Один билет для льва и козерога
Мне принесли вчера до этих мест.
 
 
Я знаю, ты не веришь в мои сказки,
Но только чуточку прикрой глаза —
Мы рядом с морем.
Чуешь ветер ласков?
Теперь смотри! —
Алеют паруса!
 

«Божия коровка – поднебесья странница…»

 
Божия коровка – поднебесья странница,
Расскажи ты Господу про мою любовь
К девочке из Питера, может быть он сжалится
И подарит девочке музыку из снов.
 
 
У нее слова свои есть для каждой песенки,
У нее душа давно на моем пути,
На шестой этаж уже смастерил я лесенку,
Чтобы мимо Цербера тихо проползти.
 
 
А внизу тропинка есть возле дома узкая
По-над нею ласточки залетают в дом.
Девочка из Питера, отзовись на музыку,
Я стою на площади, прямо под окном.
 
 
И пускай зима еще
С Бахом и Бетховеном,
У парадной топчется горбунок-конек,
Чтоб мы были счастливы
Время остановлено,
Чтоб мы были счастливы,
Хоть один денек!