Текст книги "Записки бывшего директора департамента министерства иностранных дел"

Большим приятелем Евгения Ивановича в Ярославле был директор ярославского юридического Демидовского лицея Михаил Николаевич Капустин, бывший профессор Московского университета, впоследствии попечитель учебных округов, сначала Рижского, а потом Петербургского. В бытность царя Николая Александровича наследником, Михаил Николаевич преподавал ему юридические науки. Ученый был Михаил Николаевич не ахти какой. Но исключительно был хороший человек. Призванием его, реально проявлявшимся во все дни его жизни, было творить добро, притом по возможности так, чтобы правая рука не знала о том, что делает левая. Хотя благодетельствовать человечеству представляется лучшим способом нажить себе беспощадных врагов – благодеяния не прощаются – тем не менее, Михаил Николаевич осуществлял врожденное свое призвание настолько незаметно, что был[84]84
  Вписано вместо: «теми, по крайней мере, кому не благодетельствовал, был искренне».


[Закрыть] любим и ценим. Оставил по себе светлую память у огромного большинства студентов, профессоров, вообще лиц, с которыми соприкасался по службе или в общественных своих отношениях. В интимном кругу был словоохотлив и занимателен. Семьи не имел. Женат был на девице из московской профессорской семьи Топоровой, сестра которой была замужем за моряком Бирилевым, бывшим впоследствии короткое время морским министром. Жена вскоре после брака оставила Михаила Николаевича. Детей у них не было.

После перевода Михаила Николаевича из Ярославля в Ригу его сменил в должности директора юридического лицея добродушный, но очень тусклый профессор Н. А. Кремлев, а последнего – некто Шпилевский. Об его ученых заслугах не принято было говорить. Директор лицея в самом лицее и в обществе, Шпилевский выдавал себя за аптекарского ученика по вечерам на бульваре тем особам прекрасного пола, за которыми пытался ухаживать «инкогнито». Ни дать ни взять, губернатор из «Периколы»[85]85
  «Перикола» – опера Ж. Оффенбаха.


[Закрыть]. Низко надвинутая на лоб широкая шляпа, поднятый воротник. Неузнаваем и только. А наутро инкогнито оказывается вскрыто: «Шпилевский опять охотился вчера на бульваре». Шпилевский был женат, и хорошо женат, на весьма достойной даме, урожденной Мосоловой, имел шалую дочь Аню, по-институтски поочередно влюблявшуюся во всех знакомых молодых дам, и племянницу Любовь Александровну Домелунксен, за которою поголовно ухаживали все посещавшие Шпилевских мои гимназические и университетские товарищи, в том числе сделавшийся впоследствии всемирно известным артистом-певцом Л. В. Собинов. Пококетничав с ними, Любовь Александровна вышла замуж за гродненского гусара богача Дервиза. Шпилевские устраивали у себя вечеринки и балы в прекрасной казенной квартире директора лицея. Было на этих вечерах и балах оживленно и весело. Танцевали преимущественно на рождественских праздниках, к которым съезжались из столиц учащаяся гражданская и военная молодежь и гвардейские офицеры.

Танцевали и у радушного губернатора генерала Алексея Яковлевича Фриде, переведенного в Ярославль из военных губернаторов Туркестанского края. Это был самый милый губернатор в Ярославле в описываемую эпоху. Отличало его отсутствие обычного напыщенного губернаторского важничанья, простота, обходительность и честность. Сменил он скоропостижно скончавшегося на своем посту губернатора Владимира Дмитриевича Левшина, недурного человека, но сухого и чопорного чиновника-карьериста. Перед Левшиным был в Ярославле губернатором очень надутый[86]86
  Вписано вместо: «способный».


[Закрыть] генерал Николай Александрович Безак, впоследствии начальник Главного управления почт и телеграфов. Несколько лет ранее губернаторствовал стяжавший себе большую популярность адмирал Иван Семенович Унковский, бывший командиром фрегата «Паллада», рейс которого в 1867 г. вокруг Африки и Азии описан И. А. Гончаровым в известном его классическом труде «Фрегат “Паллада”»[87]87
  Книга И. А. Гончарова «Фрегат “Паллада”: Очерки путешествия», вышедшая в 2-х тт. в 1858 г. в Петербурге, обобщила его впечатления, полученные во время кругосветного плавания 1852–1854 гг., когда Гончаров являлся секретарем адмирала Е. В. Путятина.


[Закрыть]. Ивана Семеновича я только однажды встретил в бытность его почетным опекуном Ведомства императрицы Марии по московскому его присутствию. Знаком же был впоследствии, после смерти Ивана Семеновича, с его вдовою Анною Николаевною, с дочерью Екатериною Ивановною, вышедшею замуж за моего приятеля и родственника Сергея Дмитриевича Евреинова, всех же их ранее познакомился с сыном Ивана Семеновича Семеном Ивановичем, с которым в гимназические годы и дружил, когда он гимназистом наезжал из Москвы погостить в Ярославль, в семью Урусовых. Семен Иванович по окончании гимназии поступил на морскую службу и участвовал в путешествии царя Николая Александровича, в бытность наследником, на Восток[88]88
  Имеется в виду путешествие вокруг Азии, предпринятое наследником-цесаревичем Николаем Александровичем (будущим Николаем II) в 1890–1891 гг. для завершения своего образования. В ходе путешествия он и сопровождавшая его свита посетили Египет, Индию, Цейлон, Сингапур, Индонезию, Сиам (Таиланд), Индокитай, Китай и Японию. Приплыв во Владивосток, цесаревич вернулся в Петербург сухопутным путем. Об этом путешествии см.: Кривенко В. С. Путешествие Его императорского величества наследника цесаревича на Восток, от Гатчины до Бомбея. СПб., 1891; Ухтомский Э. Э. Путешествие на Восток Его императорского высочества государя наследника цесаревича. 1890–1891. Т. 1–3. СПб.; Лейпциг, 1893–1897.


[Закрыть]. Анна Николаевна Унковская всегда тянулась к Ярославлю, в котором не только вышла замуж за Ивана Семеновича, но и воспитывалась и родилась. Поэтому вскоре после смерти мужа перебралась в Ярославль из Москвы, исхлопотав себе назначение на должность начальницы Ярославского женского епархиального училища.

* * *

В судейском мире в Ярославле, достаточно мне знакомом, так как отец мой был председателем Ярославского окружного суда, я не нахожу в своих воспоминаниях лиц, на которых было бы интересно в каком-либо отношении остановиться, за исключением недолго служившего в Ярославле прокурора суда Николая Валериановича Муравьева, впоследствии обвинителя в процессе по делу 1 марта 1881 г.[89]89
  Подразумевается процесс, по которому проходили члены революционной организации «Народная воля», подготовившие покушение на Александра II, в результате которого 1 марта 1881 г. он был смертельно ранен.


[Закрыть], затем государственного секретаря, министра юстиции и, наконец, императорского посла в Риме. О нем несколько раз упоминается в настоящих записках.

Никаких индивидуальностей не выделили и остальные губернские ведомства, кроме казенной палаты, управляющим которой некоторое время состоял Евгений Иванович Якушкин. Неяркость людей не мешала, однако, в порядке губернского управления, всем ведомствам действовать согласованно и налажено. Плох был, как и повсюду, нововводившийся институт земских начальников. Но он и задуман был настолько нелепо, что ничего хорошего не могло получиться из него. С другой стороны, и комплектовался этот институт не прошедшими какую-либо предварительную ведомственную подготовку службистами, а совершенно случайными людьми из незадавшейся земско-помещичьей общественности, теми самыми неудачниками, которые заполняли собой земские учреждения.

И в массе шли в земские начальники армейские офицеры, совершенно ни к какому делу, кроме строевой службы, не подготовленные, преимущественно из тех же незадавшихся общественных элементов[90]90
  Институт земских начальников был введен в 1889 г. одновременно с ликвидацией института мировых судей, функции которых отошли к земским начальникам, соединявшим в своих руках административную и судебную власти. Главная функция земских начальников состояла в контролировании деятельности крестьянских общин. Скептическая оценка, данная В. Б. Лопухиным личному составу земских начальников, соотносится с аналогичной оценкой, принадлежащей графу С. Ю. Витте, который писал: «Все земские начальники, собственно говоря, не что иное, как провинциальные чиновники, назначаемые административною властью, обыкновенно это – отставные офицеры, юнкера, не окончившие курс высших учебных заведений дворяне, одним словом – лица самого второстепенного сорта. Конечно, я не говорю о некоторых исключениях, которые, может быть, есть; конечно, между земскими начальниками, как исключение, есть порядочные люди, люди соответствующие» (Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. Кн. 1. С. 245, 246).


[Закрыть].

Из представителей военной власти не могу не упомянуть о начальнике местной пехотной дивизии Василии Павловиче Данилове, как о хорошем службисте, проявлявшем большую заботливость о солдатах и умело и эффективно подтягивавшем командный состав. Хороший был и семьянин Василий Павлович, примерный муж и отец. Милая и умная жена его Ольга Николаевна своею приветливостью и гостеприимством придавала особую привлекательность посещениям их дома многочисленными друзьями и знакомыми. Но лучшим украшением этого дома была старшая дочь Василия Павловича Ольга Васильевна, вышедшая замуж за ямбургского помещика, бывшего местного уездного предводителя дворянства графа Георгия Николаевича Сиверса[91]91
  Вписано вместо: «Ольга Васильевна. Красивая, голубоглазая блондинка, нежная, женственная. Душевные ее качества не уступали внешним. И думается, что счастливым смертным должен был себя почитать удостоившийся стать мужем этой прелестной девушки граф Георгий Николаевич Сиверс, петербургский помещик, бывший уездным предводителем дворянства Ямбургского уезда».


[Закрыть].

Из местных красавиц, также военной среды, вспоминается величаво красивая, но слишком уж большого роста, дочь командира полка Ольга Ляпунова, в замужестве Халкионова.

В. П. Данилова, по выходе его в отставку с производством в генералы от инфантерии, сменил маленький, щупленький, нервно-порывистый генерал А. Ф. Риттих. Порывистостью слова и движений он производил впечатление совершенно припадочного. Однако ученый был генерал – Генерального штаба. Женат был троекратно. В Ярославль попал вдовым, после третьего брака. Старший его сын Александр Александрович, лицеист по образованию[92]92
  Т. е. окончивший Александровский лицей в Петербурге.


[Закрыть], начавший службу в Департаменте полиции, сделал видную карьеру. Февральская революция застала его только что назначенным министром земледелия.

Начальником местного гарнизона в Ярославле был генерал Курлов – отец известного в связи с обстоятельствами убийства П. А. Столыпина и многими другими громкими делами Павла Григорьевича Курлова[93]93
  П. Г. Курлов, будучи товарищем министра внутренних дел, заведующим полицией, осуществлял высшее руководство охраной царской семьи и высших сановников, в т. ч. П. А. Столыпина, во время их пребывания в конце августа – начале сентября 1911 г. в Киеве. После совершенного 1 сентября Д. Г. Богровым смертельного ранения П. А. Столыпина П. Г. Курлов считался одним из главных виновников гибели премьера, а потому был уволен и над ним было начато следствие по обвинению в «бездействии». Дело П. Г. Курлова было прекращено в январе 1913 г. по повелению Николая II. Подробнее об этом см.: Тайна убийства Столыпина. М., 2003.


[Закрыть], которого в 1907–1916 гг. мы последовательно видим во главе Департамента полиции, начальником Главного тюремного управления, командиром Корпуса жандармов, товарищем министра внутренних дел. По Ярославлю припоминаю П. Курлова молодым красивым офицером Лейб-гвардии Конно-гренадерского полка, приезжавшим на побывку к родителям. Его и красивую его сестру Екатерину Григорьевну я встречал в доме Даниловых, где бывала и ставшая женою Павла Григорьевича дочь крупного коммерсанта, ярославского городского головы Вахрамеева. В супружестве с Курловым счастлива она не была. Общий голос винил в этом Курлова. Прожили вместе супруги недолго. Вскоре разошлись.

Глава 2. 1894–1896 годы

Я окончил Петербургский университет в 1894 г. Стал искать службу[94]94
  Вписано вместо: «27-го мая 1894 г. Дата запомнилась потому, что пришлась на день моего рождения. Мне исполнилось 23 года. Дела моих родителей были в то время достаточно плохи. Надо было позаботиться о службе, чтобы снять с семьи материальную заботу обо мне».


[Закрыть]. Из лиц, которые могли мне в этом помочь, имелся ход к Н. В. Муравьеву, бывшему в то время министром юстиции. Отношения завязались лет 15–16 перед тем в Ярославле, где мой отец был председателем окружного суда, а Н. В. Муравьев – прокурором. В самом Министерстве юстиции я устроиться, однако, не мог, не имея юридического образования, так как окончил физико-математический факультет. Но от Н. В. Муравьева ожидались хлопоты перед министром финансов С. Ю. Витте. Отец отправился со мною на прием к Н. В. Муравьеву. Отнесся он к нам приветливо. Взял заготовленную памятную записку с изложением ходатайства, обещал срочно передать С. Ю. Витте и посоветовал, не откладывая, пойти к нему на ближайший прием.

Через несколько дней отправились мы с отцом в Министерство финансов на Мойку. Как водится, пришлось подождать. К собравшейся публике вышел Витте и стал обходить посетителей. Дошел до нас. Отца он знал. Сказал, что предупрежден о нашей просьбе Н. В. Муравьевым. Принял от меня прошение, передал секретарю и направил меня к директору Департамента железнодорожных дел финансового ведомства В. В. Максимову.

Отдохнув после выпускных экзаменов в университете с месяц, я был определен в тарифное отделение железнодорожного департамента счетным чиновником на оклад в 50 руб. в месяц. Одновременно был оставлен при университете по кафедре астрономии у профессора С. П. Глазенапа, без стипендии.

Департамент, в ту пору недавно учрежденный, казенного помещения не имел и ютился над рестораном Кюба, в угловом доме на Большой Морской ул<ице>, по левой ее стороне, у Кирпичного переулка[95]95
  «Кюба» – ресторан в Петербурге, существовавший с 1840-х гг. и первоначально называвшийся «Restaurant de Paris». В 1887–1894 владельцем ресторана был французский повар Жорж Кюба, который и дал ему второе название, бытовавшее и позднее, хотя с 1894 рестораном владел Альмир Жуэн. Находился на углу Большой Морской улицы (д. 16) и Кирпичного переулка.


[Закрыть]. Начальником отделения, в которое я попал, был некто Бяловеский, ревностный служака, начальством ценимый, но совершенно невоспитанный человек, покрикивавший на своих сослуживцев иногда в крайне грубой форме. Далеко ли я от него стоял или по другой причине, но мне не пришлось испытать на себе грубости его обращения. Впрочем, я заранее приготовился к самому резкому отпору. Столоначальниками были сын известного художника-живописца А. И. Крамской и П. П. Бельковский, помощниками столоначальника – Н. П. Дорофеев и женатый на дочери нововременского критика Буренина А. Г. Ковалев. Меня засадили за расчеты впервые вводившегося в ту пору поясного пассажирского тарифа и за проверку стоимости проездных пассажирских билетов[96]96
  Общие пассажирские тарифы были введены в 1893 г. и действовали до их пересмотра в 1904–1908 гг. См. о них: Краткий отчет о деятельности тарифных учреждений и Департамента железнодорожных дел за 1889–1913 гг. СПб., 1914; Соловьева А. М. Железнодорожный транспорт России во второй половине XIX в. М., 1975.


[Закрыть]. Приходилось заполнять тарифными ставками целые простыни, склеивая бумажные листы по частям на полу, так как на столах места не хватало. Я ожидал работы, требовавшей хоть сколько-нибудь соображения. Недовольный порученным делом, задавался вопросом: для того ли требовалось проходить интегрирование дифференциальных уравнений и небесную механику? С большим основанием я задавался тем же вопросом, работая над записями С. П. Глазенапа по производившимся им наблюдениям переменных звезд без применения какого-либо измерителя яркости, на глаз. Наблюдения, не имевшие ни малейшего научного значения. Скучная была работа.

Поклеив тарифы, проверив расчет нескольких серий проездных билетов, я переходил в служебные часы, когда не было работы, к решению ребусов, шарад и других головоломок из «Петербургской газеты»[97]97
  «Петербургская газета» – ежедневная «политическая и литературная» газета, выходившая в 1867–1917 гг.


[Закрыть], прислушивался к беседам сослуживцев, изредка и сам участвуя в них. Смеялись, шутили, пока не появлялся Бяловеский. Тогда разговоры умолкали. Чиновники зарывались в бумаги, как застигнутые за шалостями школяры.

* * *

Осенью в Крыму неожиданно, после недолгой болезни, скончался император Александр III. В департаменте нас приводили к присяге новому царю Николаю II. Вслед за похоронами Александра III, состоявшимися в Петербурге в Петропавловском соборе, Николай II вступил в брак с принцессой Гессен-Дармштадтской Алисой (имп<ератрица> Александра Федоровна)[98]98
  Николай II вступил в брак с Александрой Федоровной 14 ноября в Петербурге, между тем как его отец был похоронен неделей раньше, 7 ноября 1894 г. Незадолго до смерти Александр III специально для ускорения свадьбы вызвал будущую супругу сына в Ливадию (Дневники императора Николая II. [М., 1992]. С. 46, 48; Кривенко В. С. В Министерстве двора: Воспоминания. СПб., 2006. С. 236).


[Закрыть].

* * *

На службе в Департаменте железнодорожных дел я чувствовал себя умеренно хорошо. Стали поговаривать, что особенно приятно, а по размеру содержания и более выгодно служится в Департаменте торговли и мануфактур, где директором был в ту пору модный, даровитый, кипучей деятельности человек – В. И. Ковалевский.

Я был вхож к сенатору В. В. Калачеву, играя с ним в винт, когда не составлялось для него лучшей партии. Однажды пришлось играть с зашедшим к Калачеву В. К. Плеве, бывшим в ту пору государственным секретарем. Не помню, кто был четвертый. По молодости моей и скромности положения присутствие Плеве меня немало смутило, и играл я плохо. Калачев дулся и ворчал. Любопытно, как сделал В. В. Калачев свою карьеру. Ловкий оппортунист, он из либеральных предводителей дворянства пробрался в царствование Александра III в губернаторы и был губернатором весьма реакционным сначала в Харькове, а потом в Костроме, куда просил его перевести вследствие испугавших его в Харькове беспорядков. В Костроме позастрял. Стал мечтать о высших должностях в Петербурге. Случилось, что освободился пост директора Департамента земледелия. Решили взять не бюрократа, а испытанного сельского хозяина. Министру Островскому рекомендовали действительного знатока сельского хозяйства, рязанского крупного помещика и земского деятеля, брата Виктора Васильевича Калачева – Владимира Васильевича. Но Островский перепутал. Провел назначение не Владимира Васильевича, а губернатора Виктора Васильевича, знакомого с сельским хозяйством лишь постольку, поскольку сумел промотать не только собственное имение, но и земли и большое состояние своей жены. Назначенный директором Департамента земледелия по ошибке, В. В. Калачев на этой должности по некомпетентности не засиделся и был вскоре переведен в Сенат, а затем, благодаря умело использованным связям, в Государственный совет. Так вот этот самый В. В. Калачев предложил мне переговорить с В. И. Ковалевским и просить его взять меня в Департамент торговли и мануфактур. Хлопоты Калачева увенчались успехом. Я был назначен весною 1895 г. в делопроизводство по устройству Всероссийской выставки 1896 года в Нижнем Новгороде[99]99
  Проведение, под патронажем Министерства финансов, Всероссийской промышленно-художественной выставки в Нижнем Новгороде было намечено еще при Александре III. При Николае II она была приурочена к его коронации, после которой выставка и проходила. Ее открытие состоялось 28 мая, закрытие – 1 октября 1896 г.


[Закрыть]. Содержание мое сразу повысилось до 100 р. в месяц. Начальником делопроизводства был Иван Николаевич Лодыженский, пожилой, маленький, редко некрасивый, но умный и образованный человек, говоривший и писавший на нескольких европейских языках, имевший все данные для крупной бюрократической карьеры, но ее не сделавший по причинам, доподлинно оставшимся мне неизвестными. Вредили ему, вероятно, его весьма дурной характер и, по-видимому, что-то в его прошлом, связывавшее его, между прочим, с Ковалевским, в молодости пострадавшим за «красноту» и сидевшим в крепости[100]100
  В начале 1869 г. В. И. Ковалевский, будучи студентом Земледельческого (впоследствии – Лесного) института в Петербурге, сблизился с революционером-террористом С. Г. Нечаевым, который, после организованного им в Москве зверского убийства студента И. И. Иванова, скрывался от полиции у В. И. Ковалевского и его знакомых. В январе 1870 г. он был арестован по делу С. Г. Нечаева и заключен в Петропавловскую крепость. В июле 1871 г. В. И. Ковалевский вместе с другими обвиняемыми предстал перед Особым присутствием Петербургской судебной палаты, которая оправдала его и освободила из крепости. Вместе с тем, В. И. Ковалевского лишили права поступления на государственную службу и отдали под надзор полиции. Он был близок к народникам на протяжении 1870-х гг., пока в 1879 г. не сумел добиться определения в Министерство государственных имуществ (Шепелев Л. Е. Воспоминания В. И. Ковалевского // Русское прошлое: Ист. – док. альм. СПб., 1991. Вып. 2. С. 6–9).


[Закрыть].

В выставочном отделении я попал на спешную, кипучую работу преимущественно редакционного свойства. Приходилось редактировать журналы выставочной комиссии и ее подкомиссий и писать исполнения по журналам. Работы было много. Постепенно я отходил от переменных звезд С. П. Глазенапа. Искал оправдания в том, что интересовала меня преимущественно теоретическая часть астрономии – небесная механика, отнюдь не составлявшая специальности С. П., преимущественно популяризатора-астронома и в некоторой степени астронома-практика. Но хозяином кафедры был С. П. Хочешь не хочешь, ориентируйся на него. А к практической астрономии я склонности не имел. Не примиряла меня с работою при С. П. и оценивавшаяся мною лишь с комической стороны сантиментально-поэтическая его настроенность. В результате я окончательно отошел от астрономии, которую мне навязывали взамен астрономии, которую я любил и которою занимался в бытность мою студентом под руководством профессора Жданова, впоследствии попечителя Московского учебного округа. Однако мне не раз пришлось, особенно в старости, пожалеть о проявленном мною в этом случае малодушии. Как ни неблагоприятно сложились обстоятельства, можно и должно было претерпеть и выждать, не сходя с лучшего в жизни пути научной деятельности.

Возвращаясь к воспоминаниям о службе и о людях, с которыми она меня свела, упомяну, что помощником Лодыженского по его должности заведующего временным выставочным делопроизводством при Департаменте торговли и мануфактур был некто Бобовкин. Делопроизводителей было 6 – Бильбасов, Депрерадович, Мей, Фелькнер, фон Крузе, я – шестой. Я был последний по времени назначения. Прикомандирован был к делопроизводству и состоявший одним из младших чиновников особых поручений при министре финансов камер-юнкер С. Т. Филиппов – сын государственного контролера, весьма в свое время популярного Тертия Ивановича Филиппова. Бобовкин не справлялся с редактированием журналов комиссий и наиболее сложных делопроизводственных бумаг, перегружая этим работу Лодыженского. Притом он отличался крайнею рассеянностью и неаккуратностью в ведении делопроизводства. В результате очередной оплошности, переполнившей чашу терпения злого и раздражительного Лодыженского, Бобовкин был смещен и, хотя по времени поступления я был последним вступившим в делопроизводство, Лодыженский настоял на замене Бобовкина[101]101
  Вписано вместо: «Бобовкина летом 1895 г. заменили».


[Закрыть] мною. Для меня новое назначение представлялось большим служебным успехом. Не говоря о иерархическом повышении, я выиграл вдвое на жаловании – со 100 рублей в месяц до 200 рублей.

Выставке я обязан встречами и знакомством со многими известными в ту пору людьми, в том числе с людьми выдающимися. Организация и заведование художественно-промышленным отделом выставки были поручены писателю Д. В. Григоровичу, морской отдел – адмиралу Скрыдлову, отдел русского Севера – П. П. Семенову-Тянь-Шанскому и т. д. Генеральным комиссаром намечался председатель Русского технического общества М. И. Кази, не попавший на эту должность вследствие происков нижегородского губернатора, бывшего с<анкт>-петербургского градоначальника генерала Баранова. Комиссаром был назначен скучный, бездарный В. И. Тимирязев, бывший в то время русским финансовым агентом в Берлине, а впоследствии, в годы кризиса власти, дважды пробравшийся на короткие сроки на пост министра торговли. Кази все же не оставил выставки и принял живое участие в ней. В организации выставки участвовал и член совета Министерства финансов Д. Ф. Кобеко, впоследствии член Государственного совета и директор Публичной библиотеки. Строителем выставки был близкий к С. Ю. Витте инженер путей сообщения Э. К. Циглер, помощником генерального комиссара – помощник начальника Монетного двора инженер Добронизский. Со всеми этими людьми приходилось часто встречаться и беседовать. По выставочным же делам довелось встретить Д. И. Менделеева. Познакомился и с известным оперным певцом Н. Н. Фигнером, с певцом и учредителем известного русского хора Агреневым-Славянским, видными представителями русского купечества Бугровым, С. Т. Морозовым, Крестовниковым и многими другими.

В начале весны 1896 года организовалось и переехало в Нижний управление генерального комиссара выставки, куда я не вошел, так как В. И. Ковалевский пожелал оставить меня при себе в Петербурге в качестве секретаря по делам выставки, а также для заведования делопроизводством по участию России в постоянно то здесь, то там устраивавшихся международных выставках в иностранных государствах. В управление комиссара вошли все мои товарищи по выставочному делопроизводству и назначенный из Министерства путей сообщения начальником канцелярии комиссара В. В. Прилежаев, впоследствии товарищ министра торговли, специализировавшийся на работах по заключению международных торговых договоров.

С поручением мне делопроизводства по международным выставкам пришлось заходить время от времени в Министерство иностранных дел и там вести переговоры с встречавшимся мною у В. В. Калачева вице-директором Департамента внутренних сношений Н. А. Малевским-Малевичем. Деловые беседы скрепили частное знакомство. Впоследствии Н. А. Малевский-Малевич, сделавший большую дипломатическую карьеру, имел существенное влияние на мою судьбу.

Более важные доклады по выставочному делопроизводству направлялись на утверждение министра финансов; доклады же по более мелким делам шли к его товарищам Иващенкову или Антоновичу. А. П.[102]102
  В рукописи ошибочно: «А. И.»


[Закрыть] Иващенков, опытный и почтенный государственный деятель, пользовался общим уважением, и с ним считались. Антоновича же директора департаментов держали в черном теле. И если какой-либо доклад от него возвращался неутвержденным, то, не объясняясь с ним, представляли доклад либо С. Ю. Витте, либо Иващенкову. Такое третирование Антоновича объяснялось разочарованием в нем самого С. Ю. Витте, призвавшего его к себе в товарищи из провинциальных профессоров, притом самых посредственных. Сам провинциальный деятель, проделавший свою выдающуюся карьеру начиная с должности начальника полустанка, С. Ю. Витте на первых порах работы на посту министра финансов полагал, что для освежения и улучшения центра нужны именно местные деятели. Но он неправильно исходил из собственного примера. Упустил, что работа в центре не имела ничего общего с работою на местах. Одно дело творить закон, направлять работу, другое – исполнять директивы. И если такой исключительно выдающийся человек, как Витте, не делается, а рождается министром и успевает на любом посту, где бы и как он ни начинал работать, то для человека среднего отсутствие исключительных дарований может компенсироваться, и то, конечно, лишь отчасти, только основательною подготовкою и накоплением опыта в сфере именно той деятельности, в которой ему предстоит занять руководящий пост. Поэтому из местных деятелей пригодны для работы в центре только люди действительно выдающиеся. Если же таких людей нет, то надо довольствоваться для замещения высших должностей в центре наиболее даровитыми работниками центра же из числа обладающих соответственным служебным стажем.

Кроме вызвавшего быстрое в нем разочарование Антоновича, С. Ю. Витте призвал еще из местных деятелей в центр на должность директора Департамента неокладных сборов, для проведения питейной реформы, начальника акцизного округа на Кавказе С. В. Маркова. Назначение это явилось вторым разочарованием для министра[103]103
  Мнение В. Б. Лопухина о С. В. Маркове противоречит мнению о нем графа С. Ю. Витте, который оценивал его в целом положительно. Ср.: Из архива С. Ю. Витте. Т. 1, кн. 1. С. 301, 354, 458.


[Закрыть]. Пришлось за Маркова работать С. Ю. Витте самому. И, как говорят, Витте поклялся больше местных деятелей в центр не призывать. Действительно, все последующие его ближайшие сотрудники по Министерству финансов приглашались им из центральных установлений.

Надо было отделаться от Антоновича, да и от Маркова. В крайнем случае, от одного Антоновича, с тем, чтобы его заменить товарищем министра, способным руководить работою, возложенною на Маркова.

Витте остановился на мысли заменить Антоновича В. Н. Коковцовым (бывшим в то время товарищем государственного секретаря) с оставлением Маркова.

Мысль эта была исключительно удачная. Коковцов, опытный петербургский бюрократ, достаточно сведущий в финансовом управлении, так как был в свое время статс-секретарем Департамента экономии Государственного совета, конечно, был бы неизмеримо более на месте товарища министра финансов, нежели окончательно провалившийся Антонович. И на него же возможно было бы возложить работы по проведению питейной реформы. Но одновременно обезвреживался главный нерв творившейся в Государственном совете оппозиции Витте. Коковцов в должности товарища государственного секретаря обслуживал эту оппозицию умелыми техническими советами, доставляя необходимый для выступлений против проектов Витте материал с усердием исключительным и ревностью необычайной. По-видимому, уже тогда он мечтал сесть на кресло С. Ю. Витте. И, по свойственному самомнению, значительно переоценивал себя, пытался свалить Витте, не дожидаясь естественного завершения карьеры этого большого человека, влияние которого в ту пору только крепло и росло. Как бы то ни было, но если не парализовать, то ослабить оппозицию привлечением к себе вредившего ему в Государственном совете Коковцова было для Витте во всех отношениях желательным. Министр финансов располагал возможностью увеличить содержание своего товарища добавочными назначениями к штатному окладу до цифры весьма соблазнительной. И Витте соблазнил Коковцова. Убежденное одухотворение Коковцовым оппозиции Витте в Государственном совете было сломлено тяжестью предложенных рублей. Из врагов Витте Коковцов стал на время его послушным товарищем. Антоновича устроили членом совета министра народного просвещения, где он увял окончательно, настолько, что все о нем позабыли, и что с ним далее сталось, этим никто никогда не интересовался. Местный деятель в центре не удался. Другой местный деятель, С. В. Марков, продолжал работать, но уже не самостоятельно, а под руководством Коковцова. С преобразованием Департамента неокладных сборов в Главное управление неокладных сборов и казенной продажи питей Марков был автоматически переименован начальником этого управления, а затем, во внимание к большому возрасту, сановности и заслуженной репутации доброго, милого и во всех отношениях почтенного человека, был назначен некоторое время спустя членом Государственного совета.

С Коковцовым я без всякого удовольствия встречался у общей знакомой Е. К. Мамоновой, вдовы директора бывшего Медицинского департамента Министерства внутренних дел. Самовлюбленный, чванливый, болтливый, сам себя слушавший, говоривший гладко, но с резким неприятным тембром голоса, Коковцов производил несимпатичное впечатление. Да и деловые качества его были не так уже высоки. Хороший стилист, недурной оратор, хотя, по многословию, и невыносимо скучный, с кое-какими знаниями, но без солидного их фундамента, – вот и все, что можно было сказать о нем положительного. Ловкий, крупного масштаба карьерист. С другой стороны, полное отсутствие творчества и инициативы. Панический страх всякого новшества. Если бы не умелый, а быть может, лишь счастливый подбор сотрудников, Коковцов был бы совершенно немыслим на тех высоких постах, которые ему готовила его карьера.

У Маркова я бывал. Мы состояли в свойстве. Его брат был женат на моей тетке. В обществе он был заслуженно ценим, любим и уважаем. Любезный, благожелательный, хлебосольный, он очаровывал и интересною беседою, в которой отражались отчетливые впечатления его богатой наблюдениями жизни.

Возвращаясь к Нижегородской выставке, упомяну, что незадолго до ее открытия В. И. Ковалевский, отправляясь в Нижний, предложил и мне ехать с ним. Поехали и Д. Ф. Кобеко и Д. В. Григорович. Прихватили, для обозрения заканчивавшихся устройств выставки и для отзыва о ее перспективах, пожелавшего к нам присоединиться известного журналиста-писателя А. В. Амфитеатрова. Путешествовали в салон-вагоне, где каждому было предоставлено полукупэ. Сидели преимущественно вместе в салоне. Беседы велись оживленные на самые разно образные темы. Наиболее интересным, увлекательным собеседником был милейший В. И. Ковалевский. Д. Ф. Кобеко, чопорный и злой, представлялся в достаточной степени скучным. Д. В. Григорович не столько рассказывал, сколько злословил и ядовито шутил. Блестящий стилист и остроумный писатель А. В. Амфитеатров оказался чрезвычайно тяжел в живой речи. Огромен, черен и грузен был он и по внешнему своему облику. Говорил нескладно, грубо. Силился быть на слове остроумным. Но это ему не удавалось. Его надо было читать, но не слушать.

Выставка раскинулась на левом берегу Оки недалеко от впадения ее в Волгу. Центр города, расположенного на Волге, занимает, как известно, правый берег Оки. Выставочные здания, внушительные и изящные, были закончены. Производилась разгрузка и установка экспонатов. На самой территории выставки были построены прекрасные барачные гостиницы с уютно обставленными номерами и уже функционировавшими ресторанами.

Я попал в Нижнем в атмосферу чрезвычайного бюрократического напряжения. Баранов интриговал против Ковалевского и Кази. На выставку ожидался приезд царя из Москвы после предстоявшей церемонии коронации. Ожидались и царские гости, имевшие присутствовать на коронационных торжествах. В порядке охраны Баранов был облечен чрезвычайными полномочиями. Пользуясь ими, он тормозил все начинания Ковалевского и Кази, взяв в подозрение все выставочное управление. Для ознакомления с выставочными делами он перлюстрировал всю деловую корреспонденцию выставки. Еще задолго до нашей поездки в Нижний В. И. Ковалевский разработал со мною шифр для сношений с генеральным комиссаром. Но нет шифра, который не поддавался бы раскрытию. Наш же шифр был простенький. К тому же Тимирязев сам интриговал против Ковалевского и, весьма вероятно, просто-напросто передал Баранову шифр. Вставление палок в колеса проделывалось со всем свойственным Баранову искусством.

Уже по моем отъезде из Нижнего, почему я об этом догадался только впоследствии, а подтверждение своим догадкам получил лишь много лет спустя, с Барановым решили договориться. Ему была обещана крупная денежная награда после посещения выставки царем и его гостями. Баранов, будто, запросил 200 000 руб. Но столь крупные денежные назначения тогда не производились. Как-то летом Ковалевский поручил мне составить от имени министра финансов доклад царю о выдаче Баранову в награду за его труды по содействию проведению выставки 20 000 р. Когда я выразил удивление по поводу и этой награды, и казавшегося мне преувеличенным размера выдачи, Ковалевский посмеялся и сказал мне: «Вы думаете, он останется доволен? Поверьте – будет сердит». И действительно, разгневался очень. Во время моего пребывания в Нижнем, пока еще не договорились, ощущалась крайняя нервность в верхах выставочного управления. Ковалевский сменял изысканную любезность во внешних отношениях к Тимирязеву вспышками открытого гнева. Холодный, деревянный Тимирязев был неизменно внешне корректен. Но он всею душою ненавидел Ковалевского и ненависть к нему перенес и на меня, ввиду близости моей к Ковалевскому. Холодность проявлял леденящую. Меня она забавляла. Но наиболее забавна была проявлявшаяся по отношению ко мне сдержанность со стороны сделавшихся подчиненными Тимирязева некоторых бывших моих товарищей, думавших сдержанностью этою угодить Тимирязеву, а быть может, и действовавших по его указанию. Даже на деловые мои вопросы я получал только уклончивые ответы. Я не настаивал.