Текст книги "Гавани Луны"

13

– Откуда ты здесь взялась? – спросил я ее проформы ради.

После чего приоткрыл лицо девушки, до тех пор спрятанное под краем одеяла – с золотыми лунами и синим ночным небом, такой рисунок выбрала сама Рина, он будил какие-то ее детские воспоминания, – и всмотрелся, не останавливаясь взглядом ни на чем конкретно. Кажется, тонкие черты лица. Серое, – словно бумага, из которого осы делают свои гнезде, – лицо. Это значит, что жизнь ушла давно, не меньше чем десять-двенадцать часов назад, вспомнил я. После чего подумал – не мешало бы вызвать полицию. Правда, всего лишь подумал. Я не боялся объяснений, которые неизбежно предстояли. Я просто не хотел начинать всю эту суету. Как только я положу трубку, знал я, у моего дома завизжат тормоза, и начнется кутерьма: в комнатах будут ходить люди, по стенам станут жаться фотографы криминальной хроники, начнется бюрократическая тягомотина, и освобожусь я, в лучшем случае, через день.

Значит, еще целый день – вдобавок к пяти проведенных без Рины, – у меня не будет женщины.

При мысли об этом меня бросило в слабость, и я прислонился к окну лбом. Оставил отпечаток. Подумал о том, что неплохо бы проверить, нет ли отпечатков вокруг кровати, если, конечно, я не затоптал их своими босыми ногами. Легавые… Я буквально слышал диалог, который прозвучит в этой комнате.

В качестве собеседника я представил себе местного легавого, который иногда приходил к нам с Риной в гости, и, кажется, разочек присунул ей.

Я понимаю, что это звучит как в дурного сорта детективах… – скажу я.

Вы, кстати, пописываете эти детективы, да? – спросит легавый.

Да, время от времени, – смущенно скажу я.

Только они не дурного сорта. – отобью подачу я.

Надо будет почитать, – скажет он.

Я подарю вам экземпляр, – скажу я.

Кофе хотите? – спрошу я.

Ага, – скажет он и мы, по просьба эксперта, покинем комнату.

Мы пройдем на кухню, я заварю кофе под скептическим взглядом легавого, оказавшегося на кухне дома, который стоит двенадцать его жизненных окладов. Кофе станет закипать медленно, потому что кофеварка постоянно забивалась. А почистить ее времени у Рины никогда нет. Торопиться я не стану, нет.

Кстати, ваша жена, – скажет он.

Мы разъехались, – скажу я, и отчасти буду прав.

Она в курсе, что вы водите домой девушек? – спросит он.

Я не вожу девушек домой, – скажу я.

Она в курсе, что в ее постели лежит мертвая девушка, которую вы не приводили домой, и которая, видимо, пришла сама? – спросит он.

Она не приходила сама, – скажу я.

Стало быть, вы ее принесли мертвую? – спросит он.

Увидели у дороги, пожалели и подобрали? – спросит он.

Не нужно на меня давить, – скажу я.

Господи, – скажет он.

После чего отставит в сторону кофе, и скажет:

Знаешь я тебе что скажу, приятель.

Все вы, парни– засранцы, которые пишут детективные истории, – скажет он.

… ни хрена не понимаете в том, как происходят настоящие убийства, – приговорит нас он.

Вы говорите прямо как литературные критики, – скажу я.

Которые, кстати, понятия не имеют, как все это бывает на самом деле, – скажу я.

К тому же, – продолжит он, не обращая внимания на мою иронию, – все вы составляете представление об убийствах из книжек других таких же задротов, и понятия не имеете, как оно бывает По правде.

Вы повторяетесь, капитан, – скажу я.

Лейтенант, – скажет он.

Такими темпами вы им еще долго останетесь, – скажу я.

Угрожаешь знакомствами, парень? – спросит он.

Вот мы и подружились, – скажу я.

Вот мы уже и на «ты», – скажу я.

Зови меня «милый», – скажет он, ухмыльнувшись.

Да, милый, – скажу я.

И я налью ему еще кофе.

14

У меня осталось совсем мало времени.

Посветлело, и где-то на краю городка, отхаркиваясь, захрипел старый петух. Рину всегда раздражала эта старая птица, которую мы ни разу не видели. Она даже хотела, чтобы я, рано утром, прокрался в дом, где держат этого петуха, и укокошил его. Она считала, что я обязан совершить этот подвиг ради своей любимой жены. Ради ее сна.

По мне, так она просто боялась петуха, как и положено всякой нечисти.

Я подумал о том, что Люба, должно быть, уже в пути. Но я не двигался. В странном оцепенении, стоя у окна, я продолжил представлять, что произойдет, если я вызову в дом полицию. Кажется, мы остановились на кофе.

Да, спасибо, – скажет он мне.

Значит так, дружище, – скажет он.

Специально для тебя я сейчас открывают курсы писательского мастерства для новичков-детективщиков, – скажет он, и закурит, не пропустив мой жадный взгляд, брошенный на сигарету..

Стоя у окна, лбом в стекло, я буквально почувствовал запах сигарет, которые он курит.

Рассмотреть название я не успел, потому что давно уже близорук. Крепкий, достойный дым с легким ароматом чернослива. Вальяжный, и уверенный в себе дым – словно член клуба избранных с золотой бабочкой на шее. Улыбающийся дым.

Кажется, «Ротманс».

Интересно, хватает ли ему зарплаты лейтенанта полиции на дорогой сорт сигарет каждый день. И уловил ли я в этом дыме некий намек на привкус не только чернослива, но и лежалого запаха старых банкнот, запашка коррупции и продажности? Наверное, все эти мысли у меня на лице написаны, так что он перейдет к делу. Резко рубанет воздух рукой.

Я объясню тебе, как все бывает на самом деле, а ты за это окажешь мне услугу, – скажет он.

Просто расскажи мне, как это случилось, и мы оформим это как явку с повинной, и получишь ты за это не больше десяти лет, – пообещал он.

Располосованное горло мы выдадим за приступ безумия, а убийство за результат ссоры, – скажет он.

Аффект, ты был трезв, у тебя проблемы с женой, семь лет, – скажет он.

Пять ты отсидишь, а потом тебя выпустят за отличное поведение, – пообещает он.

И я уловлю в его обещаниях неуловимый запах разложения. Все легавые на предварительной стадии расследования готовы ноги перед тобой раздвинуть, лишь бы ты признался. На словах, конечно, о, лишь на словах. Это я как автор детективов знаю.

Вы ведете себя прямо как легавый из детективов, – скажу я.

Много ты о нас знаешь, – скажет он.

Как-то я написал книгу, в которой главная героиня на первой странице блюет и умирает, – скажу я.

О боже ты мой, – скажет он.

Продолжай, – скажет он, уловив мою паузу.

Ну, и после выхода меня сразу же обвинили в том, что я очерняю действительность, – скажу я. – Кровь, пот, все такое.

Ага, – согласно кивнет он.

Но никому из этих придурков, – скажу я, – обвиняющих меня в «чернухе» и в голову не пришло, что человек, умирающий от потери крови, Действительно блюет, его на части просто разрывает, так его тошнит…

Верно, – скажет он.

И, получается, в каждой моей строке больше знания жизни, чем во всех этих критиках долбаных, – скажу я и попрошу сигарету.

Тебя это так зацепило, ну, то, что книжку твою поругали, что ты уже даже посторонним людям об этом готов рассказывать? – спросит он.

Это я к тому, – скажу я, так и не прикурив, – что девушка-то умерла от потери крови.

Разрезанное горло, – напомню я ему то, о чем мы оба все это время и так думали.

Располосованное просто, – скажу я.

Все до капли сцежено, – скажу я.

Ну и? – скажет он.

Ну и где ее блевотина? – спрошу я.

Кто-то убил ее где-то, где она блеванула, – скажу я.

И уже потом принес ее обескровленное тело сюда, – скажу я.

И суну сигареты в рот, испытав невероятное чувство Узнавания. Голова закружится от одной лишь не зажженной сигареты во рту.

Тогда-то он и даст мне прикурить.

О нет, – скажет он, держа руки с огнем у моего лица.

Я до последнего надеялся, что мы избежим этих неприятных процедур, – скажет он.

Надеялся, что ты не станешь отпираться и усугублять свою положение, – скажет он.

Ты прямо как книжный легавый сейчас, – скажу я.

Что ты знаешь о легавых, – скажет он.

Немало, – скажу я.

После чего его отзовут в соседнюю комнату, и после трели мобильного он помолчит немного, осторожно дыша. Потом вернется. Нальет себе еще кофе. И меня не забудет.

Тебе крупно повезло как-то раз, – скажет он.

Тебя использовали как приманку, чтобы выйти на дилера, – скажет он.

… не посадили в тюрьму и ты после этого решил, что схватил Бога за яйца, – скажет он.

… написал об этом книжонку, купил домишко на курорте, и стал потрахивать девчонок тайком от жены, – скажет он.

… пока одна из них тебе не дала, и ты не обезумел, и не укокошил ее ножом для вскрытия консервов, – скажет он.

Вскрыл, как сгущенку, – сплюнет он на пол.

Здесь убирают, – скажу я.

Тут полно грязи, – скажет он, глядя мне в глаза.

Мы помолчим.

Но на этот раз все значительно хуже, – скажет он.

На этот раз ты попадешь в тюрьму и надолго, – скажет он.

Лет двадцать пять минимум, – прикинет он.

Это какое-то ужасное недоразумение, – скажу я.

Последний шанс, – скажет он

Что, черт побери, на тебя нашло? – спросит он.

Ты подцепил ее у пляжа, привел домой, стал раздевать, она заартачилась, и ты психанул? – спросит он.

Почему ты ее убил? – спросил он.

Она отказалась трахаться в задницу, или не позволила нагадить себе в рот? – спросил он.

О Боже, – скажу я.

Меня сейчас вырвет, ну и фантазия у вас, офицер, – скажу я.

Нет, ребята, это у ВАС фантазия, – скажет он.

Вы, интеллектуалы сраные, такие выдумщики, – сказал он.

Ну, рассказывай, чем ты поразил девушку, – скажет он.

Поразил настолько, что она предпочла сдохнуть, а не сделать то, чего ты от нее хотел, – скажет он.

Или ты этого и хотел? – спросит он.

Ты хотел убить ее, – скажет он.

И ты убил ее, – скажет он.

И тут я пойму, что он ненавидит меня.

Офицер, – скажу я.

Еще кофе? – спрошу я.

К черту кофе, – скажет он, – я с тобой сердечником стану, дружище.

Итак, – скажет он.

… – поощрит он меня взглядом.

Офицер, – соберусь с духом я

Итак, я понимаю, что эта фраза звучит как в дурного сорта детективах, – сделаю вторую попытку я,

… – будет ждать он.

… но я и правда понятия не имею, откуда и как здесь появилась эта девушка, – скажу я.

Даже имени ее не знаю, – скажу я.

Как она тут появилась, ума не приложу, – повторю я.

И, конечно, совру.

В конце концов, это я ее сюда привез.

15

Странно, но я ни капельки не волновался.

Почему я сказал «ни капельки»? Видимо, все дело в крови. Глядя на то, как свисает рука девушки, серая и безжизненная, я подумал о крови, которая вытекла из нее вся. По каплям, очевидно. Я глубоко вздохнул и потер лоб. Голова страшно болела, и я подошел к кровати, и присел на краешек. Пахло плохо, как всегда пахнет лежалая кровь. Итак, я понимал, что если вызову полицию, то мне предстоят, минимум, сутки напряженных разговоров. Сначала здесь, потом в участке. Безусловно. На некоторое время я выкручусь, но итог дела не представлялся мне чересчур уж радужным. Так или иначе, а у меня просто нет сил на то, чтобы вступать в схватку с честолюбивыми полицейскими, жаждущими расколоть в меру известного писателя на признание в убийстве с отягчающим обстоятельством.

Ну а что такое горло, распоротое консервным ножом, как не отягчающее обстоятельство?

Кстати, нож. Я поднял его, тупо глянул, и вдруг ощутил – физически, кожей, – движение теплого воздуха, который исходит от капота автомобиля Любви. Скоро она будет здесь. Я глянул на телефон. Безусловно, все, что я сейчас сделаю, – кроме звонка в полицию, – станет еще одним отягчающим обстоятельством. Так что решать нужно быстро. Больше всего на свете я мечтал сейчас хлебнуть алкоголя. Вместо этого я бросил консервный нож в раковину на кухне и вернулся оттуда с ведром горячей воды. Труп девушки я завернул в одеяло, и перетянул в области головы и ног ремнями. Тщательно вымыл пол, – несколько раз пришлось поменять воду, – и оттащил одеяло в подвал, где сбросил тело в дубовую бочку с вином.

Тихий плеск напомнил мне о реке.

Когда-то Рина мечтала делать домашнее вино, чтобы наслаждаться им со мной тихими вечерами с отдыхом на крыше… с видом на реку… Давно. В те времена, когда наш брак не превратился еще в пантакратион с элементами заказного убийства.

Конечно, это намерение – как все в ее жизни, – осталось всего лишь намерением.

Единственное, что она довела до конца, это наш брак, подумал я.

И вдруг отчетливо понял, что не проживу больше с Риной ни дня. Таинственное очарование пут, привязавших меня к ней намертво, разрушилось в мгновение ока. Тихий плеск реки, и вот путы уже сброшены кучкой в бочку, на одеяло, прикрывшее мертвое тело. Я никогда не буду жить с тобой больше, мысленно дал я Рине свою последнюю клятву.

И, почувствовав несказанное облегчение, продолжил мыть комнату, отрезая себе путь от покаянной, явки с повинной, смягчающих обстоятельств и тому подобных заманчивых вещей.

К концу уборки. я вспотел. Смывать следы убийства оказалось делом нелегким. К тому же, на мне оставались следы крови. Так что я – все еще раздетый – пошел в душ. Потом сварил кофе. Следовало дождаться следующей ночи, чтобы избавиться от тела. Заодно и придумать, как именно это сделать. Хотя река своим плеском намекала мне на то, как именно следует поступить. Воды Днестра уносят к морю немало падали, говорила река. Немало печалей утекли вниз по плато, шептала она журчанием в стекла моего дома. Немало бед… грязи и пакости… Много еще чего говорила река мне в то утро, и я слушал ее как завороженный.

Я видел реку уже совершенно отчетливо. Наступил день.

В это время у ворот тихо и кротко просигналил автомобиль.

Я пошел открывать Любе.

16

Люба зашла, не разуваясь.

Я знал, что в обуви она зайдет и в спальню. Меня всегда бесила ее неопрятность, но сегодня у меня были особенные причины прийти из-за этого в бешенство. Если где-то еще на полу осталась незамеченная кровь, она может попасть на подошвы. Нет, возможная экспертиза меня не пугала. Я просто боялся, что она увидит отпечатки, и тогда точно уверится, что я убил Рину. Почему-то мысль, что она может узнать, что убил я не Рину, меня не волновала. Как будто отсутствие имени у мертвой девушки напрочь лишало ее индивидуальности. Но для меня она и правда не была кем-то. Просто фигура, очень похожая, на восковую. Я представил, где она сейчас находится, и на минуту впал в оцепенение. Богом клянусь – и всеми его святыми, которые есть не что иное как сомны дезертировавших бесов, – что я почувствовал призыв, идущий от нее. Медленно колыхающиеся в жидкости волосы, застывшее навсегда лицо. Все это не имело значения, это ее внешнее спокойствие. Я знал, что и кораллы с виду камни. А на самом деле они живые, они дышат там, под этими камнями, и – да-да – чувствуют. Что чувствует эта девушка в погибшем теле, покрытом со всех сторон вином, думал я, глядя в спину осматривающейся Любе. Она, – девушка, – словно иголка в мертвом теле в мертвой безвоздушной капсуле, заполненной жидкостью. Интересно, нужен ли душам кислород, вдруг подумал я. Не задыхается ли она сейчас? И буквально услышал – это было похоже на шепот, струящийся по вашему позвонку, ползущий по вашему телу, как змея, ползущая по Клеопатре, – прерывистый тонкий свист.

Подойди ко мне и взгляни на меня, – говорила мне мертвая девушка.

Взгляни мне в глаза, – внушала она мне сейчас так же, как я внушал парой часов назад Любе пожар в ее мускулистой мохнатке.

Взгляни на меня, – велела она.

Я едва не сдался и не поплелся покорно в подвал, как вдруг понял, что последние слова произнесла Люба. Я позволил ей взять свое лицо в руки, и дать себя тщательно – как какой-то особенный вид герпеса или смертельного вируса, которым я сейчас и был, – рассмотреть. И лишь потом глянул на саму Любу. Она выглядела встревоженной. Под глазами у нее были легкие круги, что, впрочем, ее лишь красило. Если женщина пышет здоровьем, ей не помешает легкое физическое недомогание: месячные, там, или рак в какой-нибудь легкой стадии. Легкая безуминка и тревога во взгляде превращают пышную пастушку в зачарованную принцессу. Роль рака в данном случае играла моя проклятущая жена. Любу действительно беспокоило, куда та подевалась.

Где Рина? – сказала она.

Поговорим лучше о тебе, – сказал я, потянув ее за руку к стойке.

Только не спиртное, – сказала она.

Только спиртное, – сказал я.

Мы оба знали, что алкоголь делает ее неистовой жрицей то ли Приапа, то ли Вакха. Или, говоря без обиняков, шлюхой гребанной. И если я настаивал на том, чтобы она выпила, значит, я желал очутиться в эпицентре атомного взрыва. А я настаивал. Это встревожило ее еще больше. Она, не скрывая этого, постучала пальцами по нашей стойке, и оглянулась. Коснувшись бутылки, я вспомнил Рину. Это ее идея, сделать из двух комнат одну, выпилив в них огромный проем, который и стал нашей барной стойкой.

Позже, конечно, она упрекала меня в том, что это моя идея.

Но когда гости восторгались нашим домом – а она сделала его красивым, я признаю, она знала толк в интерьере и вила его вокруг вас и дома, словно лиана свои петли вокруг дерева – жертвы, – она, конечно же, решала, что все это исключительно ее затея. Она была словно неистовый генерал-штабист, вручавший себе награды – одну за другой – за все, что происходило на передовой. А происходил там ад. С другой стороны, именно генералы в штабах и организуют весь этот ад на передней линии, так что все честно.

Рина и тут оказалась безжалостно права.

Я невольно покачал головой и усмехнулся. Налил себе и Любе. Это был виски, который она так обожала. Глаза у нее блеснули. Я оглядел Любу придирчиво.

Ты выглядишь как шлюха, которая решила остепениться, но так и не сумела, – сказал я.

Я думала, что буду верной женой, – сказала она жалобно.

Никогда, пока есть я, – сказал я.

Никогда, пока есть ты, – согласилась она.

Мы выпили. Я рассматривал ее, как сутенер – новенькую. Придирчиво, тщательно и с пренебрежением. То, что она появилось здесь, уже капитуляция. И, как победитель, я мог позволить себе презирать ее. На ней были чулки – в качестве дани победителю, – которые я обожал. Чулки в крупную сетку. Блузка с глубоким вырезом, широкий ремень… Только туфли не на очень высоком каблуке, что несколько выбивалось. Такие туфли скорее подошли бы под деловой костюм.

Ты была в костюме, когда выехала из дома? – сказал я.

Да, мне пришлось соврать дома насчет деловой командировки, – сказала она.

Срочной деловой командировки, – сказал она с улыбкой, покатав во рту виски.

А переоделась я уже за городом, – сказала она.

Ах ты шлюшка, – рассмеялся я.

Но почему обувь?.. – сказал я.

Обувь в сумочку не сунешь, – сказала она.

А чулки, мини и блузка – вполне, – сказала она.

Теперь я понимаю суть истории про Данаю и Зевса, – сказал я.

Вы трахнетесь и с привидением, если захотите, – сказал я.

Интересно, почему в концентрационных лагерях были женщины? – сказал я.

Они ведь и оттуда на свидание бы убегали, – сказал я.

Не кощунствуй, мертвые мстят, – сказала она.

Выпьем, – сказала она.

Мы выпили еще. Странно, но я не торопился. Может, тому причиной знакомство Рины с Любой: моя жена неприятно удивится, увидев ее дома, но стерпит это. А может, моя твердая решимость вырваться из сомкнувшейся вокруг меня ловушки: пизды Рины, которой она так умело орудовала. Мне плевать, даже если она зайдет и увидит, что я трахаю Любу, подумал я. А я собирался это сделать. К тому же, мы оба знали, какой отличный секс нас ждет. Пизда Любы – как, впрочем, и многих других женщин, – была словно под меня шита. Я представил, как ангелицы, щебеча и смеясь, шьют розовую мохнаточку моей Любови на небесах, и распалился. Так сильно, что не удержался и потрогал себя внизу. Люба глядела с пониманием и уже облизнула губы. Следовало слегка притормозить.

Выпьем еще, – сказала Люба.

Уже после, – сказал я.

Ты что, хочешь здесь? – спросила она, не отставляя стакана в сторону.

А ты бы хотела, чтобы я повел тебя в супружескую постель? – спросил я, смеясь.

Боюсь, это плохо для меня кончится, – ответила она.

Мы оба поняли, что она имела в виду. Рина обладала телепатическим даром, и, как и все, кто вооружен им, могла причинить вам неприятности силой одной лишь мысли. Пойми она, что я трахал кого-то в нашей постели, этого «кто-то» ждали бы неприятности в виде отказавших тормозов, умершего родственника, а то и краха на бирже. Эта сумасшедшая умела проклинать. Как я попался на ее удочку?

Все никак не поймешь, почему ты на ней женился? – спросила Люба.

Да, – честно ответил я, и спросил, – а что, очень видно?

Ты уже говоришь это вслух, просто не замечаешь, – сказала она.

Какие вы, мужчины, недалекий народ, – сказала она.

Она просто всосала тебя в себя, и переваривает, – сказала она.

Это я и без тебя знаю, – сказал я.

Как я позволил себе попасться, – сказал я.

Вот в чем загвоздка, – сказал я.

Говорю же, мужчины – сказала она.

Это элементарно, Рина просто навела на тебя порчу, – сказал Люба.

Что ты имеешь в виду, – спросил я.

Она пожала плечами, и не удостоила меня ответом. Налила себе еще. Я свой предыдущий виски еще не допил. Мне вдруг стало понятно, что, если ты оказываешься мужем женщины, которая явно намерена сожрать тебя и ты видел это с самого начала, – без чар здесь не обошлось. Называйте это как угодно. Гипноз, колдовство, волшебство, нейролептические вещества… Ну, что же. Для меня не новость то, что Рина с успехом заменяет собой все женское население Иствика. Или как там звался тот апдайковский городок.

Никто не понимает, как ты связался с ней, – сказала Люба.

А я понимаю, – сказала она.

Рина навела на тебя чары, – сказала она.

С тех пор, как вы сошлись, у тебя вид человека, который пропустил удар в самом начале боя, – сказала она и я вспомнил, что ее последний муж комментировал боксерские поединки.

Вид обалделый, – кивнул я.

Вид человека, который не понимает, как он сюда попал, – сказала она.

Ты женился на ней против своей воли, – сказала она.

Возможно, – сказал я.

И поэтому ты убил ее? – спросила она.

Господи, Люба, – сказал я.

Мне страшно идти в спальню, – сказала она, – там лежит мертвое тело. Я буквально Вижу.

Я пожал плечами, выпил, взял ее за руку и повел в спальню.

Надо было, в конце концов, где-нибудь ее трахнуть.