Текст книги "Последняя любовь лейтенанта Петреску"

* * *

– А приведите-ка мне стукача! – велел Константин, и отвалился на спинку стула, поигрывая наручниками.

Танасе вспомнил, что сегодня четверг, а ведь этот день был для него знаковым. Дело в том, что в НКВД МССР четверг отличался двумя особенностями: рыбными котлетами на обед, и тем, что каждый сотрудник госбезопасности был обязан провести допрос подследственного или стукача. Причем независимо от должности: по четвергам с несчастными задержанными беседовали, поигрывая наручниками (отсюда и отработанный жест Константина) все сотрудники госбезопасности Советской Молдавии: от начальника службы до самого юного стажера или уборщицы. Особенно нравилось чекистам допрашивать стукачей, которых допрашивать вообще-то и не следовало. Со стукачами обычно беседовали. Но не в четверг. В четверг их допрашивали. Когда Танасе стал руководителем СИБ, то возродил эту добрую традицию.

– Какого из них? – поинтересовался майор Эдуард, сунув голову в приоткрытую дверь кабинета шефа.

– Заходи уж, – радостно удивился Танасе, – а что, сегодня стукачей больше, чем по одному на брата?

– Так точно. У вас в приемной двое сидят.

– Вместе? – нахмурился Константин.

– Обижаете, шеф, – обиженно шмыгнул носом абсолютно здоровый Эдуард, – все сделали по инструкции. Один стукач, из журналистов, сидит в отсеке для секретаря. Мы ему познавательный фильм показываем.

– Какой? Про Освенцим?

– Нет, то кино механик, по пьянке, потерял. Сейчас сцену «Допрос с пристрастием четвертой степени» крутим.

– Это хорошо, – одобрил Константин. – После этого они обычно мягкие, как подогретый маргарин «Добрая семья», становятся.

– Вы путаете, шеф, – осторожно возразил Эдуард. – Маргарина «Добрая семья» нет. Есть марка «Моя семья», и сок «Добрый».

– А как же тогда называется маргарин? – задумался Константин.

– Не знаю. Но, уверен, что завтра же на ваш стол ляжет аналитическая записка по данному поводу.

– Это хорошо, – улыбнулся Танасе, – это значит, что вы ответственный и внимательный подчиненный. Хотя, нет. не так. Это дает мне повод рассматривать вас, как ответственного и внимательного подчиненного, майор.

– Служу Сове… Простите! Служу Молдове.

– Ничего, я тоже часто оговариваюсь. А ведь четырнадцать лет прошло… Кстати. Стукач из журналистов знает, что он стукач?

– Пока нет, пока он думает, что будет сотрудничать с нами за деньги, но не стучать, – разочарованно признался майор, и по-собачьи посмотрел в глаза начальнику, – но ребята не сомневаются в том, что вы его завербуете.

– Это еще что? – неприятно удивился Танасе. – А ну, признавайтесь, что это еще за ребята и сомнения?

– Видите ли, шеф, – решил сыграть в откровенность проболтавшийся Эдуард, – ребята часто ставят на вас пари. Завербуете или не завербуете. Я обычно ставлю на то, что завербуете. И выигрываю.

– Это хорошо. А почему, кстати, от вас водкой несет? Вы ведь еще не выиграли, – ядовито улыбнулся Танасе. – Ну, ладно, ладно. Не смущайтесь. Так и быть, сегодня я вас прощаю. Но пить постарайтесь все-таки меньше. Ведь мы – чекисты. А что второй стукач?

– А вот это, – обрадовался Эдуард перемене темы, – классический стукач. Стукач в чистом виде. Пришел с целью настучать.

– Ну, – рассудил Танасе, – такие обычно ничего интересного не рассказывают. Так, по мелочам на соседей клевещут. Этот тоже на соседей пришел стучать?

– Говорит, что нет. Мы ему для пущей убедительности подсунули демонстрационный фильм «Не хотел говорить-2». А потом – «Отвлекал по мелочам-4». Но стукач не впечатлился. Говорит, что пришел по очень важному делу. И даже когда капитан Стрымбяну из восьмого отдела ему для пробы палец вывихнул, все равно не сдался. Требует встречи с вами, и все тут.

– Хорошо. Это, наверняка, стоящий. Кстати, майор…

– Да, генерал, – снова уселся Эдуард, собравшийся было снова уходить.

– Вы сколько на меня поставили?

– Господин Танасе, я…

– Да прекратите вы оправдываться. Сколько поставили-то? И какова ставка?

– Поставил, – удрученно признался майор, – я на то, что вы завербуете. Пятьдесят леев. Ставка, что не завербуете – 1 к 10—и. Ставка, что завербуете – 1 к 1, 5. Но я подумал, что лучше выиграть чуть-чуть, чем проиграть много…

– То есть, шансы мои очень велики, – задумчиво сказал Танасе, отложив наручники.

– Гм. Да, шеф.

– Отлично, – хмыкнул Танасе, и достал из кармана купюру, – поставьте вот эти сто леев на то, что я стукача не завербую. Я его не завербую, и вы выиграете. Тысячу леев принесете мне.

– А вы и в самом деле его не завербуете? – восхищенно спросил Эдуард.

– Разумеется, завербую. Но это будет тайной, майор. Нашей с вами маленькой тайной.

– А почему?

– А потому, что двести леев из тысячи вы возьмете себе.

– Получается, – поморгал короткими ресницами тугодум Эдуард, – мы фальсифицируем итоги пари, мой директор.

– Нет, Эдуард, нет.

Танасе помолчал, и улыбнулся.

– Мы их корректируем.

* * *

Выпроводив из кабинета Сержиу, рассказавшего ему все об афганце Осаме, который режет овощи в киоске шаурмы, Танасе несколько минут сидел, глядя в стол пустыми глазами. Он понимал, что ему не просто, а сказочно повезло, но понимал также, что по-настоящему поймет это только через день-другой. Тогда же он и обрадуется. Встав, директор СИБ подошел к шкафу, на котором стояла небольшая иконка Божьей Матери, и несколько минут истово благодарил ее за эту удачу. Невозможное свершилось. Если верить стукачу, – а этому стукачу Танасе верил, потому что Сержиу оказался классическим стукачом, – в Кишиневе прячется террорист из десятки самых опасных террористов мира. Если точнее, – террорист, занимающий первое место в десятке десяти самых страшных террористов мира. Осама Бен Ладен.

Танасе торопливо порылся в газетных вырезках, которые выложил на стол из ящика, и нашел материалы по Бен Ладену. Газеты. Никаких других источников информации у директора СИБ, да и у его подчиненных, не было. Что лишний раз давало повод Константину напомнить сотрудникам службы о необходимости бережного отношения к прессе и телевидению. Вернее, к их сотрудникам.

Это досье Танасе скопировал на страничке «Компромат» в Интернете. Подзаголовок, гласивший, что материал основан на раскрытом для общественности докладе «Моссада», Константин вырезал. И принес досье, велев перепечатать его машинистке, президенту. Принес, чтобы похвалиться связями молдавской спецслужбы с израильскими коллегами. Президент Танасе очень хвалил, и с надеждой спрашивал, нет ли каких-либо данных о присутствии международных террористов в Молдавии? Тогда как раз подходил срок выплаты долга МВФ, и срочно нужны были деньги, которые всеми забытой республике могли подкинуть на борьбу с терроризмом.

– Вы только не сгущайте краски, – предупредил президент Танасе, – не то они решат бороться с терроризмом здесь сами, сюда введут войска НАТО, и погорим мы все синим пламенем.

– Я все понимаю, – вежливо откланялся Танасе, – и буду держать вас в курсе нашей работы.

И вот, похоже, президента можно было известить. А то он уже выказывал признаки нетерпения. Танасе начал читать.

«… помогли Усаме бен Ладену создать „арабский батальон“ в Афганистане. Вашингтон же выделил 3 миллиарда долларов на наем 35 тысяч „солдат удачи“ из 40 стран, которые составили „многонациональные мусульманские силы“. Еще несколько сот миллионов долларов передала на эти цели Саудовская Аравия. Деньги и оружие распределяли между моджахедами. Американцы хотели с помощью Усамы предотвратить экспансию коммунизма в южном направлении…».

Танасе завистливо поцокал языком. Три миллиарда долларов! Три государственных долга Молдавии

– И мы ведь эти деньги за четырнадцать лет понаодалживали, – переживал Константин, – а этот Осама, раз, и за месяц получил! И американцы хороши… Дали бы мне три миллиарда, так я бы коммунизм остановил не только на южном, но еще и на северном с восточным направлениях.

Безусловно, с Танасе будет солидарен и президент. Хоть он и считался коммунистом, но три миллиарда долларов… Константин послюнявил палец, пролистнул, и продолжил чтение.

«Психологический портрет. Обладает харизмой и утонченным вкусом, очень быстрым и глубоким умом. Способен объединить вокруг себя людей, которые являются антиподами один другому. Очень практичный и расчетливый. Готов до конца бороться за то, во что верит… Осама бен Ладен, 44 года, 17—й ребенок в семье, где кроме него еще 56 детей. Семья живет в Джидде (Саудовская Аравия). Осаму воспитывали гувернантки, и общался он только с детьми из аристократических семей, за что получил кличку Принц».

– Принц… в семье – пятьдесят шесть детей… – задумался Танасе, и снял трубку. – Быстро соедините меня с отделом слежки. Алло? Кто на проводе? Подполковник Дабижа? Говорит Константин Танасе. Добрый, добрый. Подполковник, послушайте, у меня для вас важное задание. Да. Да. Нет. Да. Только не надо перепоручать его какому-нибудь майору. Что? Да бросьте, знаю я, как вы там работаете.

– Ничего подобного, шеф, – защищался подполковник.

– Ну, ладно. Забудем об этом. Задание такое: завтра утром, в 9 часов 00 минут по молдавскому времени, выйдете из здания СИБ. Причем выйдете так, чтобы вся улица видела это. Чтобы все знали: вот, выходит на улицу сотрудник СИБ.

– Парадный мундир надеть?

– Нет, – терпеливо объяснял Танасе, – это лишнее. Так вот, вы выходите из здания, а в это время, может, ко входу подъедет машина на бешеной скорости и резко затормозит. Как зачем? Нет. Машина будет наша. И водитель наш. Как зачем?! Чтобы привлечь внимание улицы. Вы что, там, пьяны, что ли?

– Никак да. То есть, нет. Виноват!

– Пьяны, – грустно констатировал Танасе, – но все равно слушайте, потому что если не сделаете все, как я сейчас говорю, выйдете в отставку без пенсии. Итак, вы вышли, машина подъехала. Вы, не обращая на нее никакого внимания, переходите дорогу, и направляетесь к киоску, где торгуют шаурмой. Ну, тот, что напротив нас.

– Знаю. Не покупал, но вижу регулярно.

– Еще бы не регулярно, киоск-то ведь там все время стоит, – начал раздражаться Танасе. – И вот, вы подходите к киоску, заказываете одну порцию шаурмы…

– И приношу ее вам, позавтракать?

– Идиот. Шаурма – это неважно. Сделайте потом с ней все, что хотите. Скушайте, выкиньте, подарите нищему, неважно.

– Так скушать, выкинуть или подарить нищему?

– Кретин, – начал скрежетать зубами Танасе, – я же сказал, неважно.

– Вас понял, шеф.

– Но самое главное для вас, – чеканил разъяренный Танасе, – когда вам протянут шаурму, заплатить за нее, и сказать высокому афганцу, который режет в киоске овощи…

– Я его узнаю?

– Непременно, – заорал Танасе, – ведь он высокий, а все остальные там – низкие!!!

– Виноват.

– Еще бы не виноват, кретин!!! Слушайте дальше. Итак, вы протягиваете деньги, и говорите, глядя высокому афганцу прямо в глаза… Теперь записывайте, что вы ему должны сказать.

– Записываю.

– Вы скажете ему: «Привет, Принц. А где твои остальные пятьдесят пять братьев и сестер?». При этом внимательно смотрите ему в глаза. Обязательно при этом сдерживаться, чтобы не моргнуть. Вы должны загипнотизировать его взглядом.

– Записал. А потом?

– Если он спрашивает, что вы имеете в виду, делаете вид, будто очнулись от какой-то мысли, и говорите, чтобы он не обращал внимания. Вы, мол, часто заговариваетесь. Потом вы переходите дорогу, и возвращаетесь в здание СИБ.

– Зачем?

– Продолжать работать, идиот!!!

– Понятно. А-а-а. Можно вопрос?

– Ну?!

– А где на самом деле его пятьдесят пять братьев и сестер?

Закончив ругаться, Танасе ногой отбросил остатки разбитого в бешенстве телефона, как вдруг услышал шорох в углу. Константин бросился туда, и вытащил к столу невысокого толстяка, по виду – сотрудника национал-радикальной газеты. Директор СИБ совсем забыл, что сегодня у него – еще один допрос. У него вообще все вылетело из головы. Все еще недоумевая, кто этот человек, и как он попал к нему в кабинет, Танасе дел толстяку подсечку, поставил ногу на грудь, и заорал, орошая слюной лицо, первое, что пришло ему на ум:

– Если ты, дрянь такая, не скажешь мне сейчас фамилию человека, который рассказал тебе про террористическое подполье, я тебя уделаю на смерть!!!

С трудом сглатывая, ошарашенный Дан Балан, – явившийся, как ему обещал майор Эдуард, «на встречу с интересным человеком», – выпалил первую фамилию, которая пришла ему на ум:

– Петреску…

* * *

– Две шаурмы, и без огурцов, пожалуйста, – попросил Петреску, и протянул деньги в окошко. – А то я как-то с огурцами взял, так они у вас почему-то кровью отдавали. Зарезали, что ли, кого?

– Зарезали. Огурца и зарезали, – поддержал шутливый тон Сергея высокий задумчивый араб, нарезавший овощи.

– Больше так не делайте, – рассмеялся Петреску, – негуманно это.

– На самом деле, – вмешался в беседу толстый смуглый повар, резавший мясо, – кровь была ваша. Это вы язык прикусили, до того шаурма вкусная была.

– Наверное, – искренне согласился Петреску, – шаурма-то у вас очень вкусная. Впрочем, положите-ка мне и огурцов.

– Видишь, Саид, – негромко сказал Осама напарнику, когда лейтенант с пакетами в руках отошел, – бывает, что и здесь кто-нибудь в хорошей шаурме разбирается.

Сержиу одобрительно фыркнул, и пошел за вторым подносом с овощами.

Петреску присел в парке, и развернул первый пакет. Это был его завтрак. С площади доносился гул: студенты все еще бастовали. Но Сергея это мало волновало. Наталью он попросил на площадь не ходить: все равно от этих выступлений, говорил он, толку не будет. В этом мире все всегда дорожает. И начало дорожать с тех пор, как люди придумали деньги. А на площади очень опасно: не бастующие камень бросят, так полицейский дубинкой ударит

Внезапно Петреску почувствовал, что за ним кто-то следит. Не оборачиваясь, лейтенант достал из кармана маленькое зеркало (в работе оно иногда бывало полезным) и выдвинул ладонь с ним вправо от себя. В зеркале замаячило отражение низенького мужчины в потертом кожаном плаще, старомодных темных очках, и желтых ботинках, явно давно ношенных.

– Слишком похож на шпиона, – задумчиво сказал Петреску, со зверским после бессонной ночи аппетитом расправляясь с шаурмой, – до маразма похож. Значит, какой-то опустившийся несчастный человек. Эй, бродяга!

– Вы меня, – робко приблизился мужчина, и Петреску увидел у него в руках пакет с пустыми бутылками.

– Тебя, тебя. Жрать, небось, хочешь?

Не успел мужчина ничего сказать в ответ, как Петреску резко встал, подошел к нему, и протянул один пакет. Оттуда приятно пахло свежими овощами и жареным мясом.

– Шаурма вот. Возьми, ешь.

Через мгновение мужчина в старом плаще видел лишь спину быстро уходящего Сергея, который не любил себя за такие порывы, и очень стеснялся выслушивать благодарность.

Подумав, мужчина присел на скамейку, и торопливо развернул пакет с шаурмой. Оглянувшись, начал есть. Два раза он едва не подавился. Закончив с завтраком, мужчина, – агент СИБа с двадцатилетним стажем, неудачливый старший лейтенант Мунтяну, получавший зарплату в пятьсот леев, – пошел к фонтану напиться. Он долго хватал воду побелевшими губами: шаурма была хорошо просолена и проперчена. Напившись, Мунтяну направился к елкам, растущим за Кафедральным Собором, и прилег вздремнуть. Легенда бомжа ему это позволяла. На случай, если к нему подойдут полицейские, у Мунтяну было удостоверение сотрудника СИБ. Конечно, ему следовало не подходить к Петреску, за которым ему поручили слежку, и уж тем более – принимать от лейтенанта еду. Но зарплату свою Мунтяну пропил еще в первую неделю после ее получения, и не ел два дня. Старший лейтенант СИБ знал, что слежка безнадежно испорчена. Но завтрак того стоил.

…Второй раз в этот день старшего лейтенанта Мунтяну Сергей Петреску встретил, когда возвращался домой через тот же парк. Сергей, уставший донельзя, брел по песчаной дорожке с двумя банками пива в руках.

– Прикурить не найдется? – неожиданно спросило его темное пятно на скамейке.

– Не курю, – вздрогнув от неожиданности, ответил Петреску, – да это же ты…

– А, вы, – узнал и его Мунтяну, весь день добросовестно разыгрывавший из себя бомжа. – Ну, хоть копеечку дайте.

– Разоришь ты меня, – вздохнул Петреску, и с сожалением протянул бомжу банку пива, – Возьми вот. Хоть попьешь.

– Спасибо, – Мунтяну открыл банку и жадно хлебал.

– Здоровый мужик, – назидательно сказал Петреску, вспомнив занятия психологией в полицейской Академии, – шел бы работать. Каждый день пиво пил бы.

– Нельзя, – рассудительно ответил Мунтяну, утирая рот рукавом плаща.

– Это еще почему? – полюбопытствовал Сергей.

– Так и спиться можно! – серьезно ответил агент госбезопасности.

– Логично, – заключил Петреску, – ну, я пошел. Всего тебе. Завтра, уж не обессудь, ничего от меня не получишь. Нельзя развивать в человеке комплекс тунеядца.

– Какой вы… моралист, право.

Петреску ушел, смеясь над последними словами бомжа. Мунтяну грустно встряхнул банку, и побежал звонить начальству, – докладывать о сегодняшней слежке. Разумеется, большую часть донесения он собирался придумать. Выпросив у уличной торговки бесплатную телефонную карточку, старший лейтенант госбезопасности набрал нужный номер:

– Алло, господин майор?

– Ты что, придурок, опять пьян? – зашипел в трубку майор Эдуард, – О конспирации забываешь.

– Простите, – спохватился Мунтяну, – это ветеринарная клиника?

– Она самая, – подобрел майор, – что вам нужно?

– Дело в том, – начал мучительно вспоминать тайный шифр Мунтяну, – что у меня заболел… э-э-э…

– Песик, – ядовито подсказал майор.

– Точно, песик. Утром он гулял в парке у Кафедрального собора, и съел чуть-чуть шаурмы…

– Этого, – перебил его, очевидно тоже для конспирации, Эдуард, – делать нельзя. Собаку нужно кормить только специальной едой. А не давать ей то, что сами едите.

– Ага, – согласился Мунтяну, чувствуя, как у него поднимается давление, и, стало быть, нужно срочно выпить, – А после парка он пошел гулять на постоянное место службы. В будке песик просидел до вечера, а потом гулял в том же парке.

– С другими песиками контактировал? – мягко осведомился майор.

– Никак нет.

– Что ж ты как на плацу разговариваешь? – снова озлобился на Мунтяну начальник.

– То есть, я хотел сказать – нет. Нет, не контактировал. Он у меня необщительный, песик мой.

– Хорошо. Оставьте телефон, к вам приедет наш ветеринар.

Мунтяну надиктовал первый пришедший в голову телефон, и повесил трубку. Его мутило. В первую очередь, от желания выпить, но и от разговора с майором ему тоже было не по себе. Детскими играми балуемся, подумал Мунтяну, и пожалел, что не перебрался в Россию. Отравил бы Хаттаба, получил бы орден, с сожалением подумал старший лейтенант. Вот это – работа…

На телефонной станции уставшая девушка с пожилым от суточной работы лицом повесила трубку, и рассмеялась. Повернулась к соседкам:

– Девочки, по улице Пушкина снова гэбисты шифруются.

* * *

Проснулся Мунтяну от громких автомобильных гудков. Подняв голову с травы, старший лейтенант напряженно вглядывался в площадь у Собора, затем вновь уткнулся, и полежал так несколько минут. Чекист собирался с духом. Спал Мунтяну между двумя елями, укрывшись плащом и еще какой-то рванью, собранной им на расположенной неподалеку мусорке. Ночью к нему несколько раз подбегали бродячие собаки, но человека не трогали, принимая, очевидно, за своего. Наконец, Мунтяну встал, и пошел к фонтанчику, совершить утренний туалет.

– Стой. Сюда пошел, – лениво окликнул его полицейский из патруля, прогуливавшегося по парку.

Мунтяну так же лениво достал из кармана удостоверение, развернул, и протянул в сторону патруля, куда с удовольствием начал еще и справлять малую нужду. Побледневший сержант патрульно-постовой службы постарался приблизиться настолько близко, чтобы суметь разглядеть удостоверение и настолько же далеко, чтобы не попасть под струю Мунтяну. Наконец, прочитав удостоверение, сержант козырнул, и обиженно шмыгнул мимо Мунтяну. Закончив, чекист умылся в фонтанчике, и присел на ступени у Собора. Руки дрожали. Постепенно старший лейтенант согрелся на солнышке и задремал.

– Хэй, добрый человек, что ты развалился здесь, как Клеопатра на коленях у коня Александра Македонского?! – Мунтяну проснулся от слов суетливо бегавшего перед ним человечка, – Встань, встань, немедленно!

– Разве у коня есть колени? – очень удивился Мунтяну.

– Какая разница, есть они у него, или у тебя, или у коня, – суетился толстячок, перевязанный наискось большой белой лентой, – если через час здесь будут венчать мою крестницу и ее жениха?

– Было бы удивительно, если бы здесь венчали твою крестницу и НЕ ее жениха, – ядовито заметил Мунтяну, и стрельнул у толстячка сигарету.

– Ты, я погляжу, остер на язык, – осуждающе цокал языком крестный невесты, – а мне не улыбается, чтобы под ногами брачующейся пары валялся бомж, да еще и не в меру остроумный

– Отнесись ко мне, как Александр к Диогену, – философски заметил Мунтяну, и повернулся к толстячку спиной.

Ситуация начала его забавлять. Выпрошенную сигарету Мунтяну спрятал в рукав плаща.

– Слушай, я не знаю, как в вашем селе относятся к этому Диогену, – нахмурился толстяк, – а у нас в селе, как бы тебя не знали, к тебе отнесутся хорошо. Все мы люди, все мы – добрые люди. Все мы молдаване, что мы, волки друг другу?

– Еще какие, – пробормотал Мунтяну, устраиваясь на ступеньках поудобнее, – homo homus lupus est.

– Я тебя, кажется, – толстяк стал совсем серьезным, – не материл.

– Я тоже тебя не материл, добрый человек, – закрыл глаза Мунтяну, – а просто сказал тебе одну поговорку на латыни. Ты ведь должен ее понимать, ведь мы, молдаване, добрый народ – потомки римлян.

– Хм, – задумался вдруг толстяк-крестный. – Да ты, видать, из этих.

– Каких? – щурился на солнце продрогший за ночь до костей Мунтяну.

– Из образованных, – неожиданно неприязненно выпалил толстяк, но потом расплылся в заискивающей улыбке, – У меня к тебе есть дело, образованный.

– Выкладывай.

– Сумел бы ты мне помочь во время свадьбы? А уж я тебя отблагодарю.

– Как помочь, и как отблагодаришь?

– Ну, помощь такая – будешь на подхвате. Сходи туда, принеси то, унеси это, развлеки гостя. А благодарность… Да какая тебе еще нужна благодарность, ты же на свадьбе погуляешь! Мы, молдаване, добрый народ. Есть будем, пить, веселиться, до самого утра.

– Есть, говоришь, пить, веселиться, – задумчиво повторил Мунтяну, глядя, как толстячок одобрительно кивает, – заодно то приносить, это уносить…

– Какой ты обидчивый, – насупился крестный, – хоть и бомж. Да такие как ты на коленях за мной ползать будут, лишь бы на свадьбе погулять.

– Я плохо одет.

– Неважно. Какая разница, никто и слова не скажет. Мы, ведь…

– Знаю, знаю. Мы, молдаване, добрый народ.

– Ну, согласен?

– Да вроде как.

– Тогда вставай, – толстячок неожиданно посуровел, – и сбегай в церковь за дорожками. Да побыстрее! Пошевеливайся.

– Эк ты поменялся, – крякнул Мунтяну, – шустрый какой.

– Еще бы, – приосанился толстячок, – я ведь теперь твой работодатель.

– Пошел к черту, – беззлобно сказал Мунтяну, и снова вытянулся на ступенях.

Вдалеке показался лейтенант Петреску, шедший на службу. Приветственно помахав ему, Мунтяну, не обращая внимания на ругательства толстяка, положил под голову руку, и приготовился спать.

– Ну, скотина наглая, – угрожающе сказал толстяк, закатывая рукава, – сейчас я тебя бить буду.

– Боюсь, не справишься, – сонно ответил Мунтяну.

– Справлюсь. Потом еще и полицию вызову.

– Вызывай, – спокойно ответил Мунтяну.

Толстячок задумался. Если бомж так спокоен и уверен в себе, дело нечисто. Толстячку и в голову не приходило, что человек может быть спокоен, и уверен в себе просто потому, что он спокоен и уверен в себе. Если человек такой, значит, тут дело нечисто. Задумавшись над этим, устроитель свадьбы сам побежал в церковь за дорожками.

– Встал бы ты все-таки, – сказал Мунтяну тощий мужчина в порванных спортивных штанах, – а то разозлятся, будут венчаться в другой церкви, и нам ничего не достанется.

– Вам, – спросил Мунтяну, – это кому?

– Нам, людям.

Мунтяну сел, и оглянулся. На территории Собора действительно копошились бомжи. Человек семь.

– А что, они вам много дают? – поинтересовался Мунтяну, протирая глаза.

– Денег нет, а еды – навалом. Мы за счет этого и живем, – пояснил бомж, с любопытством глядя на Мунтяну, и спросил, – ты кто, и откуда?

– Вообще-то, – решил вдруг быть откровенным Мунтяну, – я старший лейтенант Службы Информации и Безопасности.

– Это еще что за служба такая?

– Ну, наследница КГБ.

– А что, – удивился бомж, – КГБ уже нет?

– Ты с какого света явился? – поразился Мунтяну, – КГБ уже четырнадцать лет нет.

– То есть, как это нет? – тупо спросил бомж, – Ну, и кто теперь за порядок в стране отвечает?

– Ну, СИБ и отвечает.

– А почему КГБ нет?

– Так страны нет, вот КГБ не стало.

– Как страны нет? – засмеялся бомж, и понял. – Да ты меня разыгрываешь, добрый человек. Как это страны нет, если ты есть, я есть, город есть. Все, как было, так и осталось.

– Ну ты и темный, – присвистнул Мунтяну, – неужто ты не слышал, что СССР развалился? Это же четырнадцать лет назад было!

– Как развалился?!

– Ты что, по новым деньгам не понял?

– Откуда мне знать?! – разволновался бомж. – Деньги, как деньги. Думал, их просто так поменяли.

– А флаги? – иронически поинтересовался Мунтяну. – Их тоже просто так поменяли?

– Я на флаги не смотрю. Они обычно на стенах висят, а там ни пустой бутылки, ни пакета с едой, ничего не найдешь.

– Ну, а в небо-то ты смотришь? – патетически спросил Мунтяну.

В то же время старший лейтенант вынужден был, – пусть и про себя, – признать, что выглядит нелепо. Сам почти бомж, опустившийся, пьяница, издевается над несчастным человеком… Мунтяну вдруг даже прослезился, что было, без сомнения, одним из признаков катастрофически быстро надвигавшегося на него алкоголизма.

– Знаешь… Как тебя зовут?

– Григорий.

– Знаешь, Григорий, я, пожалуй, не сказал тебе всей правды.

– Да, я тоже так решил, – признался Григорий. – По-моему, ты не старший лейтенант государственной безопасности.

– А кто же? – удивился Мунтяну.

– Я думаю, ты – сержант государственной безопасности, – шепотом сказал бомж.

– Нет, Григорий, – покаянно вздохнул Мунтяну, – я действительно старший лейтенант государственной безопасности, просто спившийся и потерявший надежду добиться чего-то в этом мире.

– Эка невидаль, – успокоил его Григорий, – а чего бы ты хотел добиться? Двухкомнатной квартиры в стареньком доме, подержанного автомобиля, и возможности венчать свою глупую беременную дочку в Кафедральном Соборе? Это, по-твоему, значит чего-то добиться в жизни?

– Да ты, я погляжу, – улыбнулся сквозь слезы Мунтяну, – философ.

– В общем, да. Даже преподавал в институте, – гордо признался Григорий, – но мне это надоело, и я стал асоциальной личностью.

– Трудно ей быть? – с надеждой спросил Мунтяну.

– Очень, – разочаровал его Григорий, – очень легко. Думаю, тебе понравится.

– Нет, – повесил голову Мунтяну, – я не могу. По крайней мере, до тех пор, пока не выполню свое последнее задание. Я должен следить за одним лейтенантом полиции. Петреску его фамилия.

– А тебе очень хочется за ним следить?

– Вообще-то нет. Человек он, кажется, симпатичный, да и сил гоняться за ним по городу у меня нет. Он ведь молодой. Сегодня дома, завтра в гостях у девушки, через час – гулять пошел, потом – работать. А у меня артрит, и, кажется, алкоголизм.

– Знаешь, практически все чекисты, которые к нам, бомжам попадают, – поделился секретом Григорий, – очень зависимы от алкоголя. Но это ничего. Мы поможем тебе справиться. И с лейтенантом твоим разберемся. А сейчас вставай со ступенек, и пошли поможем ребятам поцыганить на свадьбе.

Взявшись за руки, новоиспеченные друзья пошли к ограде Кафедрального Собора. Когда они приблизились к бомжам, Григорий остановил Мунтяну поодаль, подошел к собравшимся, и поднял руку.

– Важные вести, – взволнованно крикнул он.

Бомжи, привлеченные необычным поведением вожака, подошли к Григорию поближе. Когда собрались все, Григорий от волнения заговорил как герой «Одесских рассказов»:

– Люди. Бомжи! Я имею сказать вам новость, которая перевернет ваши сердца, и всю вашу жизнь.

Из толпы раздались голоса:

– Стеклянные бутылки отменяют?

– Теплотрассу у аэропорта наконец-то починят?

– У собак туберкулез, и их нельзя больше есть?

– Маринка с базара подцепила триппер?

Видно было, что люди волновались. Григорий переждал минуту, потом вновь поднял руку:

– Все, что вы сказали, это тьфу! – демонстративно плюнул он. – Бомжи, я имею сказать настоящую новость. Бомжи, мы живем вовсе не в Советском Союзе. Вы, оказывается – граждане независимого и суверенного государства Молдавия!

Несколько минут люди, ошеломленные, молчали. Наконец, один из мужчин сорвал с головы женскую соломенную панамку и завопил, что есть мочи:

– Виват!!!