Текст книги "Последняя любовь лейтенанта Петреску"

* * *

– Ну, скажи. Скажи. Ну, пожалуйса! Давай!

Сергей, отдуваясь, лежал на диване, держа руку на лбу Натальи.

– Говори, давай!

– Ну, хорошо, – улыбнулся он. – Блядь.

– Нет, – капризно скривила губы она, – жестче. Ты – блядь. Давай.

– Ты – блядь.

– Петреску, – вздохнула она, – у тебя получается без души. Как будто, «ты – в форме». Или «ты – на туфлях с высоким каблуком».

– А что, – задумался Петреску, – ты и в самом деле в туфлях на высоком каблуке пришла?

– Бог мой, – застонала Наталья, – трахаешься ты хорошо, а вот с оформлением… Да еще и тугодум.

– Какой есть, – обиделся лейтенант.

– Так вот, – она освободилась от его объятий, – пришла я действительно в туфлях на высоком каблуке. Сейчас вот отдохнем, я их надену, а ты – свой несчастный – разнесчастный китель, и снова будем трахаться.

– Китель не надену, – смеялся лейтенант, – я в нем себя буду чувствовать, как на планерке у начальства.

– Ох, Петреску…

– Не называй меня по фамилии, ладно?

– Ладно, лейтенант. Убери с меня ногу. Тяжелая.

«Какая есть», чуть было не сказал Сергей, но вовремя сдержался. Беседуя с ней, он всегда чувствовал себя в проигрыше. Не так, как в постели. Отдавалась она умело и самозабвенно. Для лейтенанта, считавшего до сих пор самым извращенным моментом своей половой жизни тот день, когда одна из его подружек напялила перед сексом чулки в крупную сетку (ты понимаешь, зачем в крупную? – мурлыкала она) Наталья стала просто ошеломляющим открытием.

– Странная ты какая-то, – сказал он ей после первой встречи, – все девушки как девушки, замуж выйти хотят, а ты – нет.

– А зачем? – она красила губы, чуть согнув ноги, чтобы видеть лицо в зеркале, низко висевшем на стене. – С кем хочу, с тем и вожусь. Рано или поздно найду любимого.

– Почему не ждать его просто так? – пустился в морализаторство Петреску.

– Разницы, – закончила она с губами, и занялась ресницами, – никакой. Никакой совершенно, милый.

Квартира, где они встречались, принадлежала, по словам Натальи, ее тете. Старушку Петреску никогда не видел, но выяснять, существует ли она вообще, ему было лень. Пока лейтенанта устраивало все.

– Знаешь, – повернулся он к девушке, – с тобой я теряю навыки.

– Это как? – она зажмурилась, и погладила его волосы.

– Не запоминаю, во что ты одета, как выглядишь. Упускаю детали туалета.

– Это очень важно?

– Для полицейского, конечно.

– Что тебе эта полиция сдалась? – безучастно спросила она.

– Рано или поздно, – Петреску перевернулся на живот, – я стану министром. А там и до премьер-министра недалеко. А там – и до президента…

– У меня был любовник, – вспомнила она, – какая-то шишка. Тоже, кажется, из полиции. Или военный. Не уточняла.

– Вот как, – равнодушно ответил Петреску, стараясь не ревновать, – вот как…

– Я его бросила. Он был интересным только вначале. А потом испортился, стал называть меня молочной кукурузой, – представляешь?! – и хотел, чтобы я стала его женой, или, в крайнем случае, официальной любовницей. А это неинтересно. Вот и бросила.

– Ты, я вижу, всех бросаешь.

Наталья вскочила с кровати, и бросилась к стулу. Мгновение спустя она, в фуражке Сергея, сидела на его ягодицах, прихлопывая парня по спине, и говорила:

– Да, будущий господин министр. Так точно, мой премьер. Разрешите хлопнуть вас по заднице, мой президент? Позвольте?

Сергей, смеясь, перевернулся, и сбил с нее фуражку.

– Ты в ней на эсэсовца похожа, – объяснил он, но Наталья его уже не слушала.

– Скажи, – она опускалась все ниже, – что я твоя шлюха.

– Скажи, – повторил он, – что я твоя шлюха.

– Свинья, – Наталья коротко засмеялась, и продолжила скользить вниз. – Жалко, что ты не негр. Всю жизнь мечтаю трахнуться с негром.

– Вот шлюха! – вполне искренне и возмущенно бросил Петреску. – Блядь!

В благодарность Наталья накрыла его мягким ртом.

* * *

– А, пленку принесли, – радостно потер руки Танасе, – давайте-ка ее сюда, и покиньте кабинет.

Майор Эдуард, склонив голову, выполнил распоряжение начальника, и направился к выходу, как вдруг, Константин, вспомнив, окликнул его.

– Погодите, Эдуард! Как, кстати, агент, которого приставили следить за Петреску? Как он, справляется?

– Петреску, – подумав, ответил Эдуард, – справляется, конечно, ведь полицейский он хороший.

– Да не Петреску, идиот! – взревел Танасе, – Я имею в виду агента.

– Вы сказали, – неожиданно спокойно начал майор, – следующую фразу, мой директор. «Как, кстати, агент, которого приставили следит за Петреску? Как он, справляется?»

– И что? – тупо спросил Танасе.

– В данном случае местоимение «он», – терпеливо, тоном учителя, продолжал майор, – следует за существительным… пардон, за именем собственным. Петреску, затем – «он». И, стало быть, ваша фраза была неверно сконструирована, вследствие чего вы получили не удовлетворивший вас ответ. Кстати…

– Что? – челюсть Танасе опускалась все ниже и ниже.

– Вот если бы вы сконструировали вопрос следующим образом: «Как, кстати, поживает приставленный за Петреску агент? Как он, справляется»?…

– То? – озадаченно спросил Танасе.

– То местоимение «он» стояло бы после существительного «агент», и, следовательно, относилось бы, – победно закончил майор, – именно к нему!

Танасе побледнел и сжал кулаки. Несколько секунд мужчины молчали.

– Пошел. Вон, – шепотом сказал Константин.

Майор, знавший, что в гневе Танасе не кричит, а шепчет, пулей выскочил из кабинета. Но Константин еще успел бросить вслед подчиненному пикантный гипсовый бюстик Маты Хари с обнаженными грудями. На левой груди кто-то из предшественников Танасе пометил сосок как мишень в тире. Танасе было очень жалко бюстик, но тот разбился, попав майору в голову. Эдуард, с приглушенными проклятьями, закрыл дверь.

Чтобы успокоиться, Константин подошел к шкафу, в котором хранил избранные произведения операторов своего ведомства. Надписи на папках, стоящих в шкафу в ряд, были самые разнообразные.

«Человек, похожий на мэра столицы, совокупляется в месте, похожем на сауну с молодыми людьми, похожими на десятилетних мальчиков». «Человек, похожий на министра финансов, ворует предмет, похожий на пепельницу, со стола, установленного в месте, похожем на ресторан». «Человек, похожий на премьер-министра, сует пальцы в часть тела, похожую на нос, после чего вытирает пальцы о предмет мебели, похожий на стол». «Человек, похожий на жену человека, похожего на президент, занимается комплексом упражнений, похожих на йогу, – человек, похожий на жену человека, похожего на президента, похоже, в чем мать родила».

И все в таком духе. Отдышавшись, Танасе сунул кассету в диктофон, и положил ноги на стол. Внезапно из динамиков полилась песня «Ред Хот Чили Пеперз». Константин грязно выругался, но вспомнил, что главный специалист СИБа по прослушке был завзятым меломаном, и не упускал случая записать понравившуюся ему песню на служебные кассеты. Более того, он этим подрабатывал, и его сборники на кассетах пользовались на Центральном рынке Кишинева большим спросом. Уволить специалиста Танасе не мог (тогда прослушкой некому было бы заняться), поэтому пришлось слушать хит до конца. Тем более, что перематывать кассеты Константин не умел (мог только включать и выключать диктофон).

После того, как песня закончилась (недурна, великодушно признал директор СИБа), на кассете пошли треск и шорох, затем – несколько избитых анекдотов «армянского радио» (Танасе начал багроветь от гнева), но, наконец, началась и запись прослушки.

Константин устроился поудобнее, вновь закинул ноги на стол, и открыл пакет купленных специально для такого случая орешков арахиса. Танасе их очень любил, за что подчиненные, за глаза, конечно, звали его «Наш Хомяк».

– Ну-ка, – промурлыкал он, – лейтенант Петреску, проявите

свою сущность пособника мирового терроризма…

Отступать было некуда. Не так давно начальник СИБ Константин Танасе на основании двух донесений сделал выводы о существовании в Молдове зачатков террористического подполья, связанного с «Аль-Каидой». Первое сообщение исходило от некоего Сержиу Мокану, зятя владельца киоска шаурмы, расположенного в самом центре города (под носом устроились, негодовал Танасе). По словам Мокану, некто Осама, режущий в лавке овощи, очень смахивает на самого Осаму Бен Ладена. А почему бы и нет?! В конце концов, Молдавия – место тихое, провинциального, и лучше страны, чтобы спрятаться, Осаме не найти! Второе сообщение исходило от источника в СМИ. Он, источник, назвал среди лиц, могущих разделять экстремистские взгляды исламистов, некого Петреску. Правда, уточнять, кто это, не стал. Но и в СИБе не дураки работают: круг знакомств источника проследили, и выяснили, что у него есть только один знакомый по фамилии Петреску, лейтенант полиции.

После этого Танасе понял, что в руках у него – будущее не только службы, но и страны. И послал срочную депешу в посольство США. Американцы поняли, что дело серьезное, и обещали поддержку. Разумеется, всех деталей американским партнерам Константин раскрывать не стал.

– Неужели я такой дурак, – презрительно говорил он, поглаживая сосок Мата Хари, – чтобы позволить какому-то третьеразрядному ЦРУ-шнику, сосланному в Молдавию за пьянство, задержать самого великого в мире террориста?! Нет, конечно, Танасе не дурак. Танасе еще всем покажет!

Тайком от подчиненных Константин даже принес в свой кабинет охапку западных газет, которые покупал в каждой командировке. «Ле Монд», «Геральд Трибьюн», «Лос Анжелес», «Нью-Йорк Таймс». На первую полосу каждой газеты Танасе наклеил свою увеличенную фотографию, и подолгу смотрел на себя. Задумчиво, чуть нежно и печально.

– Ну-ну, – улыбнулся директор СИБ, и прибавил диктофону громкости. – Что ты там рассказал, Петреску?

Запись пошла.

«А там и до премьер-министра недалеко. А там – и до президента…»

Танасе вскочил, благоговейно сжал руки, и встал на колени. Есть! Покушение! Не забыть записать в блокнот!

«У меня был любовник… какая-то шишка. Тоже, кажется, из полиции. Или военный. Не уточняла».

Быстро записать, спешил Танасе, – террористы заводили знакомства в высших кругах власти.

«Я его бросила… стал называть меня молочной кукурузой, – представляешь?!.. хотел, чтобы я стала его женой, или, в крайнем случае, официальной любовницей… неинтересно…».

Константин сжал зубы, и стал раздирать себе грудь. Наталья. Наталья. Наталья. Опустив потный лоб седой головы на край стола, директор Службы информации и безопасности заплакал. Диктофон доигрывал кассету.

«Скажи… что я твоя шлюха… скажи… твоя шлюха… свинья… жалко, ты не негр… мечтаю всю жизнь встретиться с негром… трахнуться с ним… большие, черные… толстые… ТОЛСТЫЕ!»

– Как кукурузный початок, – всхлипнул Танасе, – толстые, как кукурузный початок, толстые… О, Наталья…

«Как у тебя… шлюха… блядь… да… да… называй так… о».

Короткий всасывающий звук. После этого пленка кончилась. Танасе, пошатываясь, встал (пришлось опереться о край стола) и, не видя перед собой ничего, подошел к сейфу, откуда вытащил служебный пистолет.

* * *

– Стреляться будет! – вскочил со стула молоденький стажер. – Бежим в кабинет!

– Сидеть! – скомандовал майор Эдуард, и, достав из под расшатанного стола бутылку водки, начал неспешно откручивать пробку. – Успеется.

– Да он же сейчас застрелится! – едва не закричал стажер.

– Молодой ты еще, – сочувственно заметил Эдуард, и разлил. – А теперь пей. Это приказ, стажер. Пей!

Выпили. Помолчали. Стажер, выдохнув после паузы (атмосфера в кабинете наполнилась благоуханием дешевой подпольной водки, к тому же еще и теплой) заморгал. На глазах у него выступили слезы.

– Не плачь, девчонка, – улыбнулся Эдуард, и снова налил.

– Я, мне, – язык у юнца начал заплетаться после первых же ста граммов (нет, отметил Эдуард, не выдержан еще, не наш еще человек), – я знаю, почему мы сидим здесь, пока господин Танасе вот – вот застрелится!

– Ну, и? – поднял левую бровь Эдуард. – Какие соображения?

– Вы хотите, чтобы он застрелился, потом умер, и освободил место директора нашей Службы. Я вас раскусил!

– Застрелился, и потом умер… – задумчиво кивнул Эдуард. – Что ж, стажер, логично. Прямо скажу, дедуктивное мышление у тебя развито.

– Да, – неожиданно для себя опрокинул второй стакан стажер, – меня в Академии за логику хвалят. И вообще… По философии десять баллов в прошлую сессию получил.

– Что ж, – разлил Эдуард по новой, – за философию надо выпить…

Выпили. Снова помолчали. На сером экране в углу кабинета директор СИБа пристально смотрел в дуло пистолета.

* * *

– Ну, с Богом, – шумно выдохнул Эдуард, и допил остатки водки.

– Что-то мне не по себе, – глядел мутными глазами на экран стажер, – жарковато у вас.

– Вот сейчас, – ласково сказал Эдуард, – и прогуляешься по свежему воздуху.

– Следить за кем-то надо?

– Нет. За водкой сходишь.

– Ой, я столько пить не могу.

– Во-первых, стажер, тебя никто о количестве водки, которую ты можешь выпить, не спрашивает. Во-вторых, принесешь ты ее мне. После чего свой рабочий день можешь считать оконченным.

– А как же господин Танасе?

– Сколько мы с тобой здесь сидим?

– Двадцать минут пятьдесят две секунды. Пятьдесят три уже. Пятьдесят четыре…

– Умница. Дотошный. Сразу видно, наш человек. Только вот напрягаешься зря. Стреляться он не будет. Посидит с пистолетом, да обратно положит.

– Точно? – с надеждой взглянул на него стажер.

– Конечно, – успокоил его Эдуард, – я ведь начальника своего хорошо изучил. И ты, когда на службу возьмем, меня хорошо изучишь. На том и стоим.

– На ком?

– Неважно. Бери десять леев, и неси водки. И закусить чего-нибудь.

– Она же дороже стоит.

– А ты что-нибудь придумай. Ты же будущий разведчик.

После того, как стажер ушел, Эдуард вынул из видеомагнитофона кассету, и поставил новую. Камеры скрытого наблюдения показывали, что в кабинете Танасе ничего не изменилось. Майор с любопытством посмотрел на экран. Ему было безумно интересно: застрелится Танасе, или нет. Ведь такое с директором СИБ случалось впервые: подчиненные знали его, как человека уравновешенного и спокойного.

Наконец, тихо вздохнув, Танасе отвел от лица дуло пистолета, встал, и положил оружие обратно в сейф. Эдуард удовлетворенно хмыкнул, и посмотрел на себя в зеркало. Там, в обрамлении пятен от зубной пасты, помады, жирных пальцев, сидел на стуле невысокий плотный мужчина с красным от регулярной выпивки лицом. По носу, от горбинки к ноздрям, сбегали две синеватые прожилки. Над верхней губой топорщились редкие усики: бриться Эдуард не любил. Мужчина в зеркале поправил прическу опухшими пальцами, и почесал за ухом.

– А я еще очень даже ничего, – задумчиво сказал Эдуард, и придвинул стул поближе к зеркалу, – только вот нос чересчур волосатый. Да и… уши, – точно, уши тоже волосатые.

Напевая песню «Драгостя дин тэй» (Эдуард знал, что она бесит Константина Танасе, и поэтому очень любил эту песню) майор подошел к столу, вынул маникюрные ножницы, подсел к зеркалу, и принялся постригать волосы в носу. Было щекотно. Краем глаза майор поглядывал на камеру наблюдения. Эдуарду было очень жалко, что Танасе не застрелился. Конечно, майора на пост главы Службы информации и безопасности не назначили бы (у него не было родственников в парламенте и правительстве), но смерть Танасе означала для всех офицеров службы автоматическое повышение на одну ступень. Это Эдуарда, который засиделся в майорах, устраивало. Но, увы, директор СИБ не застрелился. Задрав голову, Эдуард засунул ножницы себе в ноздрю, и проговорил свою ежедневную молитву, слова, сказанные ему когда-то отцом:

– Никогда никому ни в чем не завидуй. Ты можешь быть извращенцем, трахать двенадцать любовниц и иметь виды еще на троих; можешь трахать мальчиков, девочек, лошадей и скунсов; бить старушек, сыпать стекло в салаты в общественных столовых, быть психом, придурком, озлобленной тварью – и все равно у тебя будет все, – если, конечно, ты не будешь завидовать.

Слова эти Эдуард повторял себе ежедневно. Но чувство зависти его, к сожалению, не покидало. Майор постоянно завидовал. Всем. Директору СИБ, владельцам автомобилей (сам Эдуард так и не сумел сдать на права), соседу, купившему новую стенку, соседке, затеявшей ремонт, одноклассникам, многие из которых добились в жизни большего, чем он, майор госбезопасности Эдуард. Единственным светлым пятном на его памяти была двухгодичная поездка в Лондон, где Эдуард намеревался постичь тайны ремесла Джеймса Бонда. Увы, английские коллеги на странного человека в замызганном плаще, приехавшего из неизвестной им страны (англичане постоянно путали Молдавию с Мальтой) не обращали внимания. За два года Эдуард научился лишь одному: хорошо заваривать чай.

– Что ж, – спокойно говорил Танасе, когда майор вносил в кабинет чашки с ароматным, правильно заваренным чаем, – это тоже многого стоит. Вот вышибем мы тебя за плохую службу, устроишься в ресторан какой-нибудь. Или в чайную.

И хохотал. Эдуард кисло улыбался, ставил чашку на стол, и выходил, мягко прикрыв за собой дверь. После этого он обычно плевал на обивку двери, кривлялся, и высовывал язык. А чтобы этого Танасе не увидел, майор залепил жевательной резинкой зрачок камеры наблюдения, расположенной над дверью. После этого Танасе решил, что камера просто сломалась (взглянуть на нее ему и в голову не пришло).

Закончив процедуру стрижки волос в носу, Эдуард сполоснул лицо холодной водой в умывальнике, стоящем в углу кабинета, вытер руки, и приступил к ушам. В это время вернулся стажер с водкой и помидорами.

– Это еще что? – покосился майор на помидоры.

– Закуска, – ответил, икнув, чуточку протрезвевший стажер, – мировая закуска. Испанцы, когда привезли томаты в Европу, называли их яблоками любви. Или это об апельсинах?

– Ты давай, – закончил с левым ухом Эдуард, – ботанику мне тут не разводи, а лучше налей водки.

– А можно и я тоже выпью?

– Можно, – поощрительно кивнул Эдуард, – только себе нальешь меньше.

– Я ходил за выпивкой, а наливаю себе меньше. Разве это справедливо? – возмутился стажер.

– Конечно нет, – весело согласился Эдуард, пряча ножнички в ящик стола, – только если тебе справедливость нужна, иди стажироваться в Комитет по правам человека.

– А что, есть у нас такой?

– Естественно. Американцы два года назад открыли. И сразу после этого сократили бюро ЦРУ в Молдавии.

– Это еще зачем?

– А на кой черт им держать в одном месте две одинаковые организации?

Эдуард снова включил камеру наблюдения, установленную в кабинете директора. Константин Танасе, неумело держа в руках бутылку коньяка, пытался открыть ее зубами.

– Ничего у него не выйдет, – глянул на экран стажер, – неправильно открывает.

– Пусть мучается, – решил Эдуард, – не пойдем же мы к нему помогать, сказав: так, мол, и так, вели наблюдение за вами в вашем же кабинете…

– Это, кстати, противозаконно, – блеснул знаниями стажер.

– Конечно, – флегматично кивнул Эдуард, – поехали. Выпьем.

– А интересно было бы посмотреть, – осторожно сказал стажер, глядя на Эдуарда снизу (он уселся на полу), – как застрелился директор всемогущей Службы информации и безопасности.

– Всемогущей она никогда не была, – отхлебнул Эдуард прямо из горлышка, на пробу, – да и не застрелится он никогда.

– И все из-за женщины… – стажер отчаянно хотел казаться взрослее.

– При чем здесь женщина, – пожал плечами Эдуард, – это все нервы.

Мужчины выпили, и погрузились в задумчивость. В открытое окно залетела муха. Эдуард лениво проследил за насекомым, и когда то уселось на спинку стула, резким ударом свернутой в трубку газеты прихлопнул муху.

– Это же негигиенично! – возмутился стажер.

– Вот так мы, – вытер пот со лба Эдуард, – расправляемся с врагами родины. А теперь слушай меня внимательно, стажер.

– Я вас и так внимательно слушаю.

– Нет, – терпеливо объяснил Эдуард, – до сих пор слушать было совсем необязательно.

Константин Танасе на черно-белом экране начал плакать навзрыд. Положив на стол голову, он всхлипывал, повизгивал, и судорожно вздыхал. Стажер закусил губу от жалости. Эдуард смеялся.

– В общем, ты нам подходишь, – сообщил он стажеру, – и мы уже зачислили тебя в штат нашей организации. Естественно, не просто так, за красивые глаза.

– У меня…

– Да, да, – нетерпеливо перебил стажера Эдуард, – обычные глаза. Знаю, потому что людей с броской внешностью не берем. Одно дело, когда за тобой ведет слежку серая мышь, другое – какой-нибудь Антонио Бандерас.

– Вы и Бандераса завербовали, – восторженно прошептал стажер, – ну и дела…

– Ну, скажем так, – стараясь не разочаровать стажера, бросил Эдуард, – мы с ним сотрудничаем. Но ты не отвлекайся. Сейчас я расскажу тебе о задании, которое предстоит выполнить. Как ты знаешь, на выборах в парламент новое руководство страны обещало населению, как можно решить проблему с Приднестровьем.

– И еще бесплатный троллейбус для студентов! – воодушевлено выкрикнул стажер.

– Троллейбус это неважно. Мы троллейбусами не занимаемся. А вот Приднестровьем занимаемся, и еще как. Так вот, первым дело, что сделал наш президент, когда стал президентом? Напоминаю: попробовал договориться с Приднестровьем миром. А в ответ? Провокации, клевета, ложь.

Стажер сочувственно покачал головой. Он очень жалел президента. По крайней мере, в этот момент, после некоторого количества водки в кабинете Эдуарда.

– А кто инициатор всей этой грязной компании против нашей родины? Правильно, некто Смирнов, который…

– Является президентом непризнанной Молдавской Приднестровской республики! – как на экзамене отчеканил стажер, и покачнулся на стуле.

– Правильно, стажер. Я горжусь тобой. Можешь выпить еще. Считай это первой благодарностью.

– Ее занесут в трудовую книжку?

– Нет, конечно, стажер. Не занесут. И трудовой книжки у тебя не будет. И если тебя вдруг схватят и начнут пытать, а ты скажешь, что работаешь на СИБ, мы от тебя отречемся. Таковы правила нашей суровой мужской игры.

– Я понимаю, – стажер приосанился, – все понимаю.

– Так вот, если бы не Смирнов, то приднестровский народ, благодарный нашему президенту за его любовь и поддержку, давно бы уже сам присоединился к Молдавии. Но этот вот Смирнов, он все портит. Всем мешает. Назойливый, как муха. А ведь он даже не из Молдавии родом. Так, приезжий. А в Россию уезжать не хочет. И, получается, что какой-то Ванька, родства не помнящий, мешает воссоединиться Молдавии и Приднестровью.

– Это ужасно…

– Это неважно, стажер. Ужасно то, что мы никак не можем Смирнова нейтрализовать. Ликвидировать. Уничтожить. Как тебе больше нравится?

– Мне больше нравится «нейтрализовать».

– Ну и молодец. Будешь, значит, его нейтрализовывать.

– Я?! – стажер даже привстал.

– Ты. И ничего не бойся: после того, как Смирнова не станет, мы воссоединимся, и ты станешь национальным героем Молдавии.

– Героем Молдавии в границах 1989 года, – поправил пунктуальный стажер.

– Хорошо, – согласился Эдуард, – пусть ты будешь национальным героем Молдавии в границах 1989 года. В любом случае, это не слагает с тебя почетной обязанности сотрудника СИБ выполнить приказ командира, получить орден, и стать живой легендой спецслужб.

– Легендой…

– Конечно. Ведь Смирнов не кто иной, как участник международного террористического движения. Оружие, изготовляемое на заводах Тирасполя, отправляется эшелонами талибам в Афганистан, бандитам в Ираке, поставщикам живого товара в Албанию…

– Вот ведь мерзавцы, – воодушевился стажер, – я согласен. Но как? Стреляю я не очень хорошо, примами рукопашного боя не владею.

– Все просто, стажер. Через день, на рассвете, ты выедешь в Тирасполь на машине редакции одной из газет. С тобой будет журналист. Некий Дан Балан. Он будет брать интервью у Смирнова, в связи с очередной годовщиной так называемой независимости так называемой Молдавской Приднестровской республики. По легенде ты – фотограф.

– Я плохо снимаю

– Это даже хорошо. Почти все молдавские газетные фотографы плохо снимают. Ты не будешь выделяться из серой массы. Во время интервью подойдешь к Смирнову, и слегка коснешься его рукавом этого пиджака. Здесь, в рукаве, как ты видишь, вмонтирован специальный шприц. Укола Смирнов даже не почувствует. Вы уедете, и все.

– Он умрет?

– Нет, будет жить долго и счастливо. Умрет, конечно.

– Он будет сильно мучаться?

– Ну, я не думаю. Яд действует через сутки после укола, и особых мучений жертва не испытывает.

– Господин Танасе знает о том, что я должен сделать?

– Нет. Эту операцию веду я. Господин Танасе занят сейчас другим делом: собирается разгромить террористическую ячейку в Кишиневе, и изловить самого Бен Ладена.

– Бен Ладен в Кишиневе?

– А где же ему еще быть?!

– Если меня поймают…

– Ты ничего не знаешь, в СИБ не был, откуда шприц в рукаве, даже не догадываешься.

– Можно будет, – придумал стажер, – списать его на отвратительную работу легкой промышленности нашей республики.

– Я патриот, я не могу отказаться выполнять этот приказ, – стажер встал, и пошатнулся, – торжественно клянусь, что выполню свой долг до конца.

– Умница, стажер, – встал и Эдуард, – дай я тебя расцелую.

Константин Танасе на черно-белом экране монитора уснул, положив голову на руки. Эдуард, обслюнявив стажера, аккуратно вынул шприц из специальной петли в рукаве пиджака.

– Что вы собираетесь делать? – заинтересовался стажер.

– Собственно, наполнить шприц ядом.

– А можно узнать, – присел на корточки любопытный юноша, – его компоненты? Я просто так. Для мемуаров. Ведь рано иди поздно я их напишу.

– Для твоего же блага советую, – радушно улыбнулся Эдуард, – напиши их как можно позже. Желательно, в доме для престарелых. Поздно ночью. Под кроватью. Чернилами из молока.

– Ну, все-таки?

– Объясняю. Раньше для таких целей мы использовали сок зеленой кукурузы. Это только дурачкам смешно!

– Простите, я не специально…

– Так вот, этот сок крайне ядовит. Как, впрочем, и листья помидоров или картофеля. Ты ведь, я погляжу, у нас специалист по ботанике, должен знать…

– Так точно. Часть растений из семейства пасленовых – ядовиты.

– Ну, вот. Потом враги нашли противоядие от сока зеленой кукурузы. И нашим специалистам пришлось срочно изыскивать новые средства. Помог случай. Полиция накрыла притон, в котором производилась фальсифицированная водка «Пробка».

– Раскрученная марка, – кивнул стажер.

– Она, – осторожно капал яд в шприц Эдуард, – как оказалось, обладала силой яда, несравнимого даже с таким знаменитым отравляющим веществом, как кураре.

– Читал. У Луи Буссенара.

– Выяснилось, что после употребления ста-двухсот граммов этой водки, человек слепнет, глохнет и немеет. Это было то, что нам нужно. Мы конфисковали партию, которую полицейские уже хотели сбыть на рынок через знакомых, а наши специалисты сделали из этого варева концентрат.

– У меня есть предложение!

Эдуард, осторожно переливавший яд, всем своим видом выразил заинтересованность. Стажер внимательно следил за пальцами майора.

– Я думаю, – начал он, – что процедуру нейтрализации нашего главного врага можно значительно упростить.

– Это как? – хмыкнул Эдуард, закончивший переливать яд.

– Достаточно просто остаться после интервью со Смирновым в кабинете, и предложить ему выпить. И поставить на стол бутылку названной вами водки.

– Неплохо, стажер, – одобрительно кивнул Эдуард, – только понимаешь, в чем тут загвоздка. Смирнов на такую водку и смотреть не станет. Он коньяк пьет, хороший. «Квинт» называется. Слышал?

– Конечно, господин майор.

– Да зови ты меня просто. По-дружески. Эдуард Николаевич.

– Конечно, Эдуард Николаевич, я знаю, что за коньяк «Квинт».

– Да… В Кишиневе по двадцать долларов за бутылку идет, а в Тирасполе – по пять. Кстати, после того, как задание выполнишь, заедете в фирменный магазин, купите ящик коньяка. Денег я дам.

– Вас понял.

– Молодец. Так что, вариант с распитием водки не подходит. И потом, а что, если охрана, не дай Бог, прикажет тебе выпить первому, на, так сказать, пробу? А? Ха-ха.

– Окочурюсь?

– Не то слово. В лаборатории четырнадцать крыс сдохли, когда мы только открыли бутылку этой гадости.

– Бедные…

– Это же крысы, стажер. Не жалей. Обычные серые крысы. Думал, у нас в лабораториях симпатичные грызуны бегают, как с рекламы корма для хомячков? Белые там, лабораторные крысы? А вот и нет! Крысы у нас самые настоящие, которые в домах бегают. На лабораторных белых крыс у ведомства денег нет. Экономия, мать их так!

– Скажите, Эдуард Николаевич, – робко начал стажер, – а почему в Молдавии водку такую плохую делают? Это что, заговор?

– Это имидж, стажер, – рассудительно ответил майор, – имидж. Вода здесь хорошая, спирт тоже, люди – не пальцем деланы, так что водку Молдавия могла бы производить хорошую. Но имидж страны этого не предполагает. Мы должны делать только хорошие вина и коньяки.

– А почему тогда вина стали хуже?

– А вот это уже, стажер, – заговор.