Текст книги "Серебряная Птица"

Серебряная Птица
Сказка
Владимир Маталасов

Было ль то, иль не было, знает

только ветер в поле

(Имярек)

© Владимир Маталасов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Найдёнушка

Было это очень и очень давно. Тогда не было ещё ни машин ни поездов, ни самолётов ни ракет, ни радио ни телевизоров, и тем более – компьютеров. В ту пору, в дальних землях, где всё живое ветру внемлет, жили себе да поживали молодой лесник со своею молодой женой. Добротно срубленная избушка их из дубового тёса стояла на самом краю леса, у обочины просёлочной дороги.

Много ли, мало ли прошло времени, и вот, как-то поутру, на самой зорьке, родилась у них маленькая доченька.

– Ты только посмотри, муженёк, – радостно воскликнула молодая жена, – какое красивое у нашей доченьки родимое пятнышко за правым ушком!

– Эх, твоя правда! – удивляется муж. – Ну прямо вылитый «крестик»!..

Покрестили родители дитя у местного попа, дали имя и дальше стали заниматься своими делами. Молодой лесник за лесом ухаживает, бережёт от воров стережёт. Жена в избе порядок да чистоту наводит, еду готовит, ребёночка нянчит.

Так они и жили себе поживали в житейских заботах, радости да согласии. Но не долго длилось их счастье. Однажды, ненастным днём, явился со своей шайкой разбойник Кучум Бучум и увёл к себе в рабство лесника с его женой, а ребёночка оставил на произвол судьбы. Решил: какая от него польза, только морока одна.

На другой день проезжала мимо избушки цыганская кибитка. Старая цыганка Зара услыхала детский плач, заглянула в избу и увидела на полу маленького, голенького ребёночка.

– Ах ты боже ж мой! – воскликнула она, поднимая девочку с пола и прижимая к груди. – И куда только родители смотрят! Да как же это угораздило тебя, милая, упасть с кроватки-то?

А ребёночек всё плачет-надрывается, слезами заливается, никак не может остановиться. Стала звать родителей. Никто не отзывается. Что делать? Посоветовалась со старым цыганом, мужем своим.

– Ну, раз такое дело, – молвил Шаро Баро, – давай заберём девочку с собой, а там посмотрим, как быть дальше.

На том и порешили. Привезли к себе домой, и… стала с той поры маленькая девочка жить да поживать в цыганском таборе. Так как никто не знал её имени, то назвали девочку Найдёнушкой…

Прошёл год, другой, третий, а за ними ещё семь лет. Всем хороша да ладна вышла Найдёнушка. Личико свеже да румяно, глазки огромные, глубокие – что синь небесная, кудри густые – что звездопад ночной. Одна лишь беда: хроменькой да горбатенькой уродилася. Видать сказались последствия падения девочки с кроватки, когда Кучум Бучум взял её родителей в полон. По этой причине местные детишки стали дразнить её Горбулечкой-хромулечкой. Однако Найдёнушка была незлобивой, доброй и всё прощала своим цыганским сверстникам. А когда наступала ночка, она тихо плакала-горевала и молча жаловалась самой себе на судьбу свою:

– Отчего я такая несчастная да горемычная уродилася? Нет у меня ни маменьки, ни папеньки. Некому и пожалеть-то меня, бедную.

– Не горюй, не печалься, милая, – стал успокаивать девочку старый цыган-конокрад Чубчулай, когда она как-то раз осталась с ним наедине, в ночном. – Всё образуется, всё станет на свои места. Дай только срок. И вот ещё что скажу тебе. Голос свыше подсказывает мне, что близок тот час, когда ты обретёшь саму себя и впоследствии станешь самой счастливой на этом свете. Только надо уметь сильно верить, надеяться и ждать.

Сказав это, Чубчулай замолчал. Сидел он на земле, подобрав под себя ноги и, подкидывая хворост в костёр, готовый вот-вот погаснуть, в глубокой задумчивости смотрел куда-то вверх. Сполохи дальних зарниц бороздили звёздное небо, бросая таинственные, сказочные по своей красоте блики на погрузившуюся в дремоту природу. Отблески костра выхватывали из темноты ночи неподвижные силуэты стреноженных коней на фоне призрачных очертаний цыганских шатров и кибиток.

– А ты вздремни, милая, поспи чуток, – словно выходя из забытья, наконец-то вымолвил Чубчулай. – Поди ж ты, уморилась-умаялась, видать, с малыми цыганчатами. Не дают они тебе, бедолашной, прохода: дразнятся, обзываются. Но ты не обращай внимания. Что с них возьмёшь. Ведь глупенькие, несмышленые. Кнута моего ещё не пробовали. Ничего, скоро всё изменится к лучшему.

С этими словами он уложил Найдёнушку на одну половинку своего кожушка, другой половинкой прикрыл, а под голову подложил свиток сермяжный.

– Спи! – сказал Чубчулай, а сам погрузился в раздумье глубокое.

Дивный сон

Заснула Найдёнушка, и снится ей небывалый, дивный сон. Идёт будто бы она ночной дорогой куда глаза глядят. Тихо, холодно, страшно. Филин в лесу кричит, только глаза блестят. Небо звёздным бисером усыпано. Вдруг, над головой её, пролетела яркая звёздочка и упала где-то впереди, прямо на дорогу. Идёт она себе дальше и видит: стоит на её пути, посреди самой дороги, седой Старец в сияющей блёстками хламиде, со светящимся посохом в руке и манит пальцем к себе. Испугалась тут Найдёнушка, затряслась как былинка, а Старец и говорит:

– Не бойся, девочка. Я тебе ничего худого не сделаю. Подойди ко мне поближе.

– Вы кто, дедушка? – дрожащим голосом молвила Найдёнушка, с большой опаской подходя к странному незнакомцу.

– Я пришёл поведать тебе, милое дитя моё, обо всём том, что тебе неизвестно и обо всём том, что ждёт тебя ещё впереди. Так вот, слушай меня внимательно. Родилась ты десять лет назад в семье молодого лесника и его молодой жены. Родилась на рассвете, на самой зорьке, и по этой причине родители назвали тебя Зоряночкой. Но пришёл разбойник Кучум Бучум со своими сатрапами и увёл батюшку с матушкой в рабство, оставив тебя один на один с неизвестностью в пустой избе. Ты родилась на славу очень живой, подвижной, а потому и упала с кроваточки на пол, с которого тебя и подобрала на следующий день цыганка Зара, заслышав детский плач. С той поры Шаро Баро и Зара стали для тебя вторыми родителями. Убогонькой же ты оказалась по причине падения с кроватки.

Так, ты – Зоряночка, и воспитывалась в доброй, сердобольной цыганской семье, которой надо отдать должное за любовь, за всё то хорошее, что она сделала для тебя в твои десять лет.

Старец замолчал и пристально посмотрел Зоряночке в глаза. Седую копну волос его, взятую сзади ленточкой в пучок, окружённую едва приметным нимбом, нежно шевелил лёгкий степной ветерок.

– Это всё то, что было с тобой до сих пор, – продолжал странный незнакомец. – Теперь всё то, что будет. А ждёт тебя впереди, милая, немало испытаний, которые должна ты пройти с честью и достоинством. В награду же за это обретёшь ты Серебряную Птицу. И явится к тебе на ней ни кто иной, как добрый молодец, который полюбит тебя. Что станется дале, сама узнаешь.

Сказав всё это, Старец достал из бокового кармана длинной хламиды какой-то предмет и протянул его Зоряночке.

– Возьми, это тебе!

Девочка послушно приняла подношение. Предметом этим оказалась маленькая шкатулка, легко разместившаяся на её ладошке.

– Открой её! – молвил Старец.

Следуя совету незнакомца, девочка приоткрыла крышку шкатулки. На самом дне её, в сиянии звёзд, она увидела несколько маленьких зёрнышек, а поверх них – небольшое пёрышко и перстенёк с изумрудным камушком.

– То всё тебе, милая, – пояснил Старец. – Зёрнышки – это семена добра. Пёрышко исполнит любое твоё, но всего лишь одно, заветное желание. Стоит только сказать:

 
«Лети, лети пёрышко
За высоку горушку,
Божье создание,
Исполни моё желание»,
 

и вслух произнести его. Оно тут же и исполнится, а пёрышко исчезнет навсегда. Перстенёк же сослужит тебе добрую службу и поможет отыскать своё счастье в лице юноши – добра молодца. Как всё это произойдёт, Богу одному известно, но произойдёт обязательно.

Тут Старец умолк. Глаза его светились лаской и добротой. Полы хламиды, едва касаясь земли, издавали тихие, мелодичные звуки журчанья ручья. Стать его, похожая на волшебное изваяние, мерно подрагивала в свете лунных бликов.

– Вот, пожалуй, и всё, что должен был сказать тебе, – наконец-то нарушил он молчание. – А теперь ступай себе с Богом! – и он коснулся рукой плечика Зоряночки.

От этого прикосновения девочка вдруг почувствовала во всём теле какую-то необыкновенную лёгкость. Горбик пропал, а хромота куда только девалась. Тут Старец неслышно стукнул посохом о землю. Видение тут же и исчезло, и… девочка проснулась.

Зоряночка остаётся в цыганском таборе

Небо уже начинало заниматься зарёй. В поле застрекотали кузнечики. Из берёзовой рощи доносились прерывистые, призывные трели соловья. Дурманящий запах трав, казалось, обволакивал природу и всё живое, находящееся в ней. Мир постепенно просыпался.

Первым делом, что почувствовала проснувшаяся девочка, так это какой-то твёрдый предмет в своём кулачке. Ещё лёжа под кожушком, она разжала пальчики. На ладошке её красовалась маленькая шкатулка. Открыв крышечку, она увидела на самом дне её несколько зёрнышек, маленькое пёрышко и перстенёк с изумрудным камушком. От такой неожиданности девочка тут же вскочила на ноги: значит сон-то был вещий!

– Дядюшка Чубчулай, дядюшка Чубчулай! – радостно воскликнула она, обращая взор свой в сторону цыгана-конокрада, застывшего на земле в неизменной позе турецкого султана. – Боже мой! Радость-то какая!

Девочка прыгала и заливалась радостным смехом, словно малое дитя, а Чубчулай в большом смущении и недоумении, широко раскрыв глаза свои, смотрел на неё и ничего не понимал. Однако, в скором времени, с великим содроганием во всём теле, он приметил, что девочка внешне сильно изменилась: куда только подевались и горбик её и хромота. Чубчулай быстро поднялся с земли.

– Да что это с тобой, Найдёнушка? – пребывая в наивысшей степени растерянности, спросил он. – Что случилось, дитя моё? Отчего светишься ты как ясно солнышко?

– И никакая я не Найдёнушка, а – Зоряночка! – радостно танцуя вокруг давно погасшего костра, сообщила она старому цыгану своим звонким, заливистым голосочком.

Немного погодя, остыв от радостного возбуждения, она увлечённо стала передавать ему содержание своего сна. Тот только молчал и одобрительно покачивал головой.

– Какие только чудеса не случаются на этом свете! – вымолвил Чубчулай, разглядывая со всех сторон свою собеседницу. – До чего ж хороша ты стала, Зоряночка: пуще прежнего. Навряд ли теперь сыщется тот человек, который не будет завидовать твоей красе…

В скором времени небывалая новость разнеслась по всему табору. По этому случаю был устроен пир горой с песнями да плясками, с шутками да прибаутками. Веселились весь день и всю ночь. А поутру следующего дня был созван совет старейшин, на котором решили: не место Зоряночке в цыганском таборе. Уж больно хороша собой: стройна, красива да белолица. Не цыганская, вольная, кочевая жизнь подстать ей, а такая, которая предписана ей свыше. Но так как девочка ещё мала и не приспособлена к взрослой жизни, то пусть поживёт пока ещё лет пяток в таборе, а там видно будет. На том и порешили.

И стала Зоряночка дальше жить да поживать в цыганском таборе. Добрая, работящая, она снискала любовь и уважение среди своего окружения. Помогает всем по хозяйству: и обед приготовит, и постирает, и коня стреножит, и деточек чужих, малых понянчит. В свободное от работы время забавляется в разные игры со сверстниками. А какова рукодельница, певунья да плясунья. Ну просто цены ей нет. Когда же поручают пасти на лужку козочек да овечек, то вся живность собирается вокруг неё: бабочки, стрекозы, кузнечики, сверчки, птички, кошечки, собачки. Одно умиление, да и только…

Шаро Баро отвозит Зоряночку в город

Так, незаметно, год за годом, и пролетели пять лет. За это время Зоряночка успела превратиться в пятнадцатилетнюю девушку. Цыганские одежды и наряды только подчёркивали небывалую, необыкновенную красоту её.

Но вот пришло время и наступила пора расставания Зоряночки с близкими ей людьми. Всем табором, со слезами на глазах, с заунывными песнями провожали они её в дальний путь. Ребята, сверстники девушки, тихо вздыхали в сторонке и очень сожалели, что никому из них она так и не достанется. А ведь какая красавица, какая работящая. Вот бы ведь кому-то из них всем жёнам жена была. Да ничего не поделаешь: судьба!

Шаро Баро запряг коня в кибитку.

– Прощайте все! – со слезами на глазах молвила Зоряночка. – Прощайте, милые! Я вас очень люблю и никогда не забуду, буду всегда помнить и молиться за всех вас. Даст Бог, ещё свидимся.

С этими словами кибитка, управляемая Шаро Буро, медленно двинулась по пыльной просёлочной дороге, сопровождаемая крикливой, разноголосой гурьбой ребятишек и прощальным лаем собак. Взрослое же население цыганского табора долго ещё стояло и смотрело вслед удалявшейся повозке.

Путь её был не далёк и не близок – в небольшой городок, – туда, где по предварительному уговору старого цыгана с богатеньким богатеем Вавилой Зоряночке предстояло поступить к последнему в услужение, в качестве прислужницы. А у Вавилы того была жена Пелагея, сынок Балдадур, да дочка Вереда. Что муж, что дети – одна сатана. Жадные, завистливые. Одна только Пелагея сердобольная, да добросердечная, за что в семье её никто не любил. Да и была-то она Вавиле чуть ли не десятой женой на седьмом киселе. А всех прежних своих жён он своим поведением раньше времени в могилу уложил.

Ну, привёз старый цыган Зоряночку в дом Вавилы, распрощался с ней, благословил и отправился в обратный путь.

Для жилья хозяин отвёл ей маленькую коморочку на самом чердаке трёхэтажных, тёсаных хором своих. С этого часу приступила Зоряночка к исполнению возложенных на неё обязанностей. И еду готовит, и всю семью хозяина обстирывает, за чистотой и порядком в доме следит, подневольным мастеровым хозяина в их работе помогает. А мастерили они разные детские игрушки да побрякушки. Вавила же потом ездил по городу и собственноручно продавал их маленьким детишкам. Теперь это дело он перепоручил Зоряночке, строго-настрого наказав, на каждый день, не возвращаться домой с непроданным товаром. У него-то самого последнее время продажа шла ой как из рук вон плохо.

Теперь же дела у Вавилы пошли в гору так быстро, что он даже не успевал денежки считать. Распродажа товара Зоряночкой шла очень успешно, чему Вавила был до чрезвычайности доволен. Через неделю её уже знал и полюбил весь город за доброту, отзывчивость и красоту необыкновенную.

А ещё, для пущего заработка, хозяин заставил Зоряночку петь и играть на скрипке, которую ей подарил когда-то в цыганском таборе Шаро Баро, обучив игре на ней. Поэтому в свободное от распродажи и домашних работ время девушка шла на городскую площадь, где своей игрой и пением собирала вокруг себя почти всё население города. От её звонкого, небесного голосочка на подоконниках городских квартир и в палисадниках распускались цветы, а на звучание скрипки сбегалась и слеталась вся городская живность.

Только Балдадур да Вереда не рады такому обстоятельству. Уж больно завистливыми оказались и никак не могли смириться с мыслью: как это так, что какой-то там замухрышке столько чести да внимания оказывается.

– А чем мы хуже? – оба жаловались отцу. – Подумаешь! Какая-то там Зорянка-содержанка, а всё туда же. Почему нас никто не любит, а ей такая честь? И почему до сих пор она в цыганских нарядах ходит? Она же наша прислуга. Вот пусть и одевается соответственно своему положению.

Вереда выкидывает изумрудный камушек от перстенька Зоряночки

Следуя наговорам и наветам своих детей, Вавила обрядил Зоряночку в холопские одежды. Но и это не помогло: народ пуще прежнего полюбил девушку за её великотерпение и добрый нрав. Когда же шла она по городской мостовой, стуча по ней своими деревянными башмачками, окна всех домов приветливо распахивались настежь. Длинное, поношенное, с чужого плеча платьице её, множество раз стиранное и залатанное, приобретало вдруг неописуемо привлекательный вид, приковывая к себе внимание прохожих, особенно – молодых парней.

Однажды, когда Зоряночка, стоя у раскрытого окошка, коротала время, в каморку к ней явилась Вереда и стала расспрашивать, мол, откуда она, кто её родители и, вообще, чем она занималась все пятнадцать лет. Ничего не утаивая, Зоряночка поведала ей о своём прошлом, по доброте души своей рассказав и историю, приключившуюся с ней во сне: о Старце, о добром молодце на Серебряной Птице и, конечно же, о шкатулке.

– А где она эта твоя шкатулка? – полюбопытствовала Вереда.

– Да вот же она! – сказала Зоряночка, вынимая её из-под подушки на лежанке.

– Дай посмотреть! – с загоревшимися вдруг от любопытства глазами, попросила хозяйская дочь.

Добрая, доверчивая душа протянула ей шкатулку.

– Пожалуйста!

Вереда чуть ли не вырвала её из рук девушки. Открыв крышку, она первым делом извлекла из шкатулки перстенёк и, не обращая внимания на остальное её содержимое, вновь передала шкатулку в руки владелицы.

– Ой, какой красивый перстенёк! – с жадно загоревшимися глазами воскликнула Вереда, покручивая его перед глазами и любуясь сиянием изумрудного камушка. – Отдай мне его.

– Я не могу этого сделать! – произнесла Зоряночка, забирая перстенёк назад и одевая его на свой пальчик. – Это подарок, которым я не вольна распоряжаться.

– Ах, ты так?! – завопила Вереда, пытаясь сорвать перстенёк с пальца Зоряночки.

Однако это ей не удалось, но изумрудный камушек всё же остался у неё в руке.

– На, получай! – пронзительно взвизгнула она и выбросила его через открытое оконце коморки. – Пусть же он не достаётся никому!

– Что же ты наделала! – в отчаянии горько заплакала Зоряночка. – За что ты меня так, что я тебе плохого сделала?

Как не искала Зоряночка на пыльной мостовой изумрудный камушек от перстенька, но найти так и не смогла…

Молодой царевич идёт в народ

Так уж случилось, что в ту пору в город прибыл какой-то, никому не известный, добрый молодец. Всем хорош собой: статен, умён, скромен, красив, доброжелателен. Но никто даже и заподозрить-то не мог, что этот молодой человек в одеянии и с манерами простолюдина никто иной, как наследник царского престола. Ничем не выделялся он из толпы горожан.

А всё дело было в том, что Царевич с детства не был приучен к безделью, чему постарался поспособствовать его отец – человек строгих правил. Он полагал, что прежде чем сыну взойти на престол, ему необходимо пожить в самой гуще народа, познать нужды своих верноподданных, пожить их чаяниями и переживаниями, не чуждаться никакого труда – ни умственного, ни физического, браться за любую, даже самую грязную работу.

Когда царевичу исполнилось 15 лет, отец наказал ему пойти в народ, обойти все города и веси царства, познать нелёгкий труд простых людей. Вот уже как год прошёл с той поры. Царский сын и землю пахал, и подмастерьём в городах работал, и в кабаках мужикам водку разливал да подносил. Был он и портным, и плотником, и чистильщиком сапог. В общем, кем только не работал юноша, и жил, собственно говоря, тем, чем зарабатывал: умом своим и руками.

К этому времени царевич успел обойти пешком почти всё царство, и вот, уже почитай как два дня, пребывал в городе. На временное поселение устроился он к старому старьёвщику Еремею. Домик хоть и плохонький, покосившийся, но жить можно. Да и сам хозяин его – добродушный старик, до разговоров охочий, со своим учёным вороном Каркушей, пришёлся по душе юноше. Дабы лишний раз не искать себе работу и тем самым не приковывать к себе постороннего внимания, напросился он к старьёвщику напарником. Тот согласился. Стали они оба ходить по городу и за гроши покупать у населения никому не нужные старые вещи. Третьим был ослик, запряжённый в маленькую двухколёсную повозку.

– Люди добрые! Старьё-ё, тряпьё-ё, ненужные ве-ещи покупаю! – громкогласно и призывно извещал старьёвщик. – Зло и дё-ёшево! Выноси-и, не стесня-яйся, моими заботами забавля-яйся.

Юноша находит на мостовой изумрудный камушек

В один из погожих, солнечных дней, когда проходили они возле дома Вавилы, царевичу вдруг ударил в глаза тоненький, искрящийся, разноцветный лучик света. Исходил он прямо из-под самых ног юноши от какого-то светящегося предмета, застрявшего между камнями мостовой. Он наклонился и поднял его. Предметом тем оказался изумрудный камушек небесной красоты. По его филигранной огранке юноша сразу догадался, что камушек этот принадлежит перстню, но был, видимо, по какой-то причине утерян его владельцем. О своей находке юноша сообщил Еремею. Тот покрутил его на солнышке, полюбовался, крякнул и передал царевичу назад.

– Красивый камушек, ничего не скажешь! – вымолвил старьёвщик. – Только где ж теперь сыскать-то его хозяина? Но поверьте моему жизненному опыту, молодой человек: камушек этот не иначе как от женского перстенька, с пальчика молоденькой, красивой девушки.

Юноша внимательно выслушал старьёвщика, пожал плечами, спрятал находку в карман, и оба продолжили свой путь.

Ближе к обеду заглянули в корчму. Народу оказалось в ней не так уж и много: двое каких-то пьянчужек, местный извозчик и городской разносчик сплетен Шурваляй. Не успели ещё Еремей с юношей усесться за стол и заказать обед, как он тут же подсел к ним.

– Вы слышали новость? – с широко раскрытыми глазами на беззубом лице обратился он к вновь прибывшим. – Прислужница Вавилы, того, умом тронулась, – и он покрутил пальцем возле виска.

– Да что ж ты такое балабонишь, душа твоя поганая! Это ты уже давно умом тронулся, – возмутился старьёвщик. – Чтоб язык твой отсох! Тебе ли говорить об этом божественном создании. Ишь чего придумал!

– Да вы только послушайте, – не унимался Шурваляй. – Ничего я и не придумал. Это с лёгкой руки Вереды, дочки Вавилы, пошла такая молва по городу. Служанка-то их, Зоряночка, камушек от перстенька своего потеряла. Она сама рассказывала Вереде, что перстенёк тот необыкновенный, и что поможет он ей отыскать своего суженого, который прилетит к ней на Серебряной Птице. Теперь она по ночам стоит у раскрытого окна своей каморки, что на самом верху, и вслух бредит своей Серебряной Птицей. Вереда тому свидетельница, она-то уж не обманет.

– Да вы оба с ней – два сапога пара: сплетни мастера разносить, – возмутился Еремей. – На большее вас и не хватает. А ну, прочь с моих глаз! – и он замахнулся на Шурваляя бутылкой с вином.

– На кого, на кого, а на тебя-то управу найду! – злобно пригрозил тот, отпрянув в сторону и боязливо выскользнув в раскрытую дверь.

В это самое время до слуха посетителей корчмы донеслись шум улицы, людской толпы и звучание какой-то необыкновенно красивой, но очень грустной песенки.

– Это Зоряночка! – подал из-за стола голос извозчик.

– А как поёт, красавица! – похвалил один из пьяниц

– Да-а! Прямо душа разрывается, – поддержал его собутыльник.