Текст книги "Противостояние. Два месяца Ивана Пряхина"

Противостояние
Два месяца Ивана Пряхина
Владимир Майоров

Иллюстратор Мария Ренёва

© Владимир Майоров, 2024

© Мария Ренёва, иллюстрации, 2024

ISBN 978-5-0062-2730-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Иван сидел на крутом откосе над речкой Банькой, хотя речкой-то её разве что в Подмосковье можно назвать. Захочешь – перепрыгнешь, захочешь – по колено перебредёшь. А где-то и по щиколотку. Последние летние каникулы, беззаботная пора перед одиннадцатым классом, не вызывали никаких радостных предчувствий. Предчувствие было только одно – прежняя жизнь заканчивается. Через два месяца ему исполнится шестнадцать – и это будет финалом. Дальше начнётся новая жизнь, совсем другая, и представить её Иван не мог. Потому что уйдёт самое главное, то чем он жил эти четыре года. Четыре года назад всё и началось. Тогда он тоже сидел на обрывистом песчаном берегу. Только речка была не чета Баньке – широкая, что Москва-река в Тушино. И называлась Сейм…

 
                                     * * *
 

Ивану приглянулось это место. Высокий песчаный берег, сосновый бор, сверкающая, струящаяся гладь, берёзовая роща за рекой. Вот бы переплыть Сейм да погулять в той роще. Да уж больно студёная и быстрая вода…

Август, который ожидался захватывающе интересным, обернулся нудным времяпровождением. Двенадцатилетие Ивана собирались отметить в Греции, на скалистом острове, но неожиданно у мамы случился приступ, потребовалась срочная операция, да и у отца что-то не сложилось на работе. Вместо отпуска получился аврал, да ещё в больницу к матери каждый день мотаться надо. Вот и отправили Ивана к бабушке в скучный Бурск, чтобы под ногами не путался. Если правду говорить, Бурск оказался симпатичным городком, только Ивану места в нём не было. Ни друзей, ни книг. У бабушки шкаф был заставлен Чеховым, Тургеневым и ещё какой-то тягомотиной. Смешно в двадцать первом веке читать книги из девятнадцатого. Были, конечно, и тогда классные писатели: Жюль Верн, к примеру, или Конан Дойл, но их в бабушкиной библиотеке Иван не нашёл. Новенький ноутбук, подаренный на будущее двенадцатилетие, валялся без дела. Интернета у бабушки не было, а игры она наотрез отказалась покупать, называя их бездарными пожирателями времени и мозгов. Интересно, а можно ли время прожигать дарно?.. Конечно, деньги у Ивана были. Деньги отец дал, чтобы внук не сидел у бедной старушки на шее, но расстраивать бабушку, демонстративно покупая игрушки, почему-то не хотелось.

Была бы хоть библиотека поблизости… Была, конечно, только на ремонте, обещали открыть к первому сентября.

Вот и оставалось тратить рубли на маршрутку до речки, благо, бабушка не возражала. Она жила древними воспоминаниями, когда дети веселой кампанией убегали из дома с рассветом и возвращались к закату. Прогулки на свежем воздухе укрепляют детский организм. Созерцай и размышляй… Иван и пытался размышлять – только о чём? Уже столько лет на свете прожил, седьмой класс на носу, а ничего серьёзного в жизни не совершил. И не предвидится ничего серьезного. Откуда? Двадцать первый век за окном.

А ещё Иван любил сидеть здесь, потому что над ним заходили на посадку самолёты. Самолёты были его страстью. Он запросто отличал в полёте «Боинги» от «Аэробусов», знал все их типы. Отец когда-то был военным штурманом, а сейчас служил в Институте гражданской авиации. В другой жизни Иван, наверняка, стал бы летчиком, а в этой… В этой глаза подкачали. Однако не всё было потеряно. Иван слышал, если поставить контактные линзы, можно будет летать на дельтаплане. Только подрасти надо.

Вдруг за спиной будто из пушки пальнули, раздался оглушительный хлопок, потом другой. Гигантское чудище продиралось сквозь лес, ломая тонкие сосны. Миновав откос, «А-319» взревел, будто раненый кит, и, оставляя за собой клубы черного дыма, накренившись, потянул к берёзовой роще, надеясь, наверное, добраться до посадочной полосы. В конце фюзеляжа чернела рваная дыра, из которой сыпались какие-то обломки, потом выскользнуло что-то округлое и, снижаясь по дуге, плюхнулось за ближними берёзками.

– Не дотянет… – с тоской прошептал Иван, наблюдая за упорными попытками лайнера спастись.

Раненый самолёт удалялся очень медленно, будто в компьютерном кино. Казалось, он лениво раскачивается на невидимом тросе, протянувшемся к зениту.

– Один… Два… Три… – почти не дыша, считал Иван.

До аэродрома километров шесть. Значит, надо продержаться в воздухе около минуты…

– Ну же! Ну!.. Двадцать один… двадцать два… двадцать три…

Самолет вдруг как-то резко просел и исчез за холмом, донесся глухой звук удара, а потом в небо неторопливо выдулись огромные клубы дыма.

Иван стоял, обалдевший, и вдруг до него дошло, что упало неподалёку от реки. Это вывалилось кресло, а в нём мог быть человек! Следующая мысль высветилась уже в воде. Как катился кубарем с откоса – не помнил. Только шишка на башке да песок в волосах подсказали позже, что кувыркался Иван не хуже каскадера. А в воде сообразил, что бросился в реку как был – в кроссовках и шортах. Была бы вода спокойная – доплыл бы запросто, но шустрая струя с водоворотами уносила его все дальше от места трагедии. Тут раздался рокот мотора и к Ивану подрулила резиновая лодка. Крепкий паренек с наколками на руках помог Ивану перекатиться через круглый борт.

– Ты чего в одежде купаешься? С обрыва, что ли, сорвался?

– Там… Самолет… – с трудом выдавил из себя ещё не отдышавшийся Иван.

– Видел… Но это же далеко. За рощей болото, напрямик не пройти.

– Кресло вывалилось и упало сразу за рекой. Вдруг в нем сидел кто-то.

Его же не найдут…

– А мы посмотрим! – как-то легко воскликнул парень, и лодка, старательно заурчав, понеслась против течения.

– Ух, ты! – восхитился Иван. – Здорово тянет!

– «Ямаха», – небрежно произнес хозяин лодки. – С детства люблю быструю езду.

На высоком правом берегу заблестели свежими сломами стволы сосенок. Лодка ткнулась в левый берег, парень заглушил мотор.

– Куда, говоришь, кресло упало?

– Вон в те березки.

Бежать по кочковатой луговине было нелегко. Иван спотыкался, упал пару раз, и когда добрался до березок, парень с наколками был уже там. Самолётное кресло торчало из болота словно придуманный кем-то монумент. Черный ремень был разорван, и метрах в десяти, неестественно подвернув руку, лежал человек. Иван бросился к нему, но был остановлен резким окриком:

– Стой! Не трогай его! Может быть сломан позвоночник.

Парень наклонился к пострадавшему, приложил пальцы к его шее:

– Жив…

Достал мобильник:

– Скорая! У нас тут раненый, тяжелый… Нет, не авария, с неба упал. Я не издеваюсь, пассажир с разбившегося самолёта. Не слышали? Скоро услышите. Нет, вместе со всеми не подберут, он далеко, у самой реки. Кровопотери не видно. Переломы… Возможно, пострадал позвоночник. Знаем, знаем, не в первый раз. Да. Конечно, встречу сразу за мостом. Санитаров покрепче пошлите – тащить на носилках метров восемьсот.

– Побудь тут, а я «скорую» встречу. Только не трогай его. Кто знает, что там переломано. Кстати, меня Игнатом зовут, а тебя?

– Иван.

– Надо же, почти тёзки! Оба на букву «И», – Игнат хлопнул Ивана по плечу и легко, будто по асфальту, побежал к выгнувшемуся вдалеке автомобильному мосту.

Упавший с неба раскрыл глаза и вовсю смотрел на Ивана.

– Ты чего весь мокрый, – медленно, будто ощупывая каждый звук, произнес он, – от слёз, что ли?

Иван улыбнулся. Голос да и тон пострадавшего совсем не походили на шелест умирающего.

– Не двигайся! У тебя может быть позвоночник сломан.

Парень внимательно посмотрел на ноги, потом скосил глаза на руку.

– Это вряд ли… Рука – да, нога – да. Позвоночник – вряд ли.

– Всё равно не двигайся, Игнат запретил.

– Слушаюсь, мой капитан, – лежащий попытался повернуться и скривился от боли. – Игнат, это твой тьютер?

– Нет, мы в реке познакомились.

– Ну конечно, как я не догадался. Речная стремнина – лучшее место для знакомств. Дружба – не разбей года. Ты-то что там делал? Рубашку стирал?

– Нет… Сначала самолет через лес ломанулся, а потом разваливаться стал. Кресло из дыры – и за речку. Я как увидел – сразу в воду и прыгнул.

– Похвально. Иные кроссовки импортные пожалели бы.

– Это мне для Греции купили.

– Понятно. Греция-Венигреция накрылась, а тебя сюда в ссылку отправили.

– Откуда знаешь?

– Элементарно. Я таких в нашем Бурске сроду не видывал.

– Ты что, всех в городе знаешь?

– Не всех, но многих. Особенно таких, как ты. Тебе лет-то сколько?

– Одиннадцать.

– О-о-у-у… – разочарованно прошептал парень. – Что же ты так оплошал…

Голос его становился все слабее и слабее, будто в батарейках заканчивалось электричество.

– Эй! Ты только не умирай! – испугался Иван.

– Не дождетесь. Просто время нужно. Время должно пройти, а его теперь у меня как песка в пустыне…

Свалившийся с неба закрыл глаза и затих.

Иван обошел вокруг, наклонился и поднес щеку к губам лежащего. Кожу защекотало влажным теплом. Дышит! Да и цвет лица, вроде бы, нормальный. Если бы помирал – белый был бы, как бумага. Об этом Иван прочитал в одном детективе.

Прошло полчаса, наверное, даже больше, как Иван разглядел три фигурки, идущие вдоль берега.

– Приехали! – Иван метнулся к раненому. – Приехали! – хотел потрясти того за плечи, но вовремя спохватился.

– Чего кричишь! – проворчал лежащий. – Мало времени прошло.

– Приехали! Сюда врачи идут!

– Врачи, вряд ли. Один, наверняка, санитар-водитель.

– Всё равно. Тебя в больницу отвезут и там вылечат.

– Это сколько же времени я проваляюсь?!

– Ничего. Выйдешь из больницы – потом все дела переделаешь.

– Не все можно сделать потом… Жаль, что тебе только одиннадцать…

– И что тебе мои одиннадцать дались. Между прочим, через воскресение мне двенадцать стукнет!

– Врешь! – внезапно оживился раненый. – Нет, правда? Так мы в один день родились! Мне шестнадцать исполняется. Считай, тебе крупно повезло.

Он снова попытался повернуться и опять застонал сквозь зубы.

– В кармане рубашки… Возьми…

Иван осторожно вытащил из кармана лежащего розовую флешку.

– Там очень важное записано. Сохрани. Потом мне отдашь.

Пока Иван раздумывал, в чем же именно ему повезло, из-за березок появились врачи. Поцокали, разглядывая врубившееся в землю кресло, осмотрели, общупали, обмяли, обспрашивали упавшего с неба. Сняли кроссовки, кололи иголкой пальцы на ногах, интересовались, чувствует ли он боль? Могли бы и не интересоваться, потому что Валера, оказывается, так его зовут, выгнулся и завопил, может быть оттого, что потревожил руку.

– Ну, парень, – сказал тот, что помоложе, – считай, ты в рубашке родился.

– Наверное, даже в скафандре, – добавил тот, что постарше. – После такого аттракциона, – он посмотрел на кресло, а потом в небо, – и всего двумя переломами отделался.

– Ещё внутри не всё в порядке, – добавил Валера.

– Ну, глядя на пострадавшего, не скажешь, что у него серьезные внутренние кровотечения, – заметил тот, что помоложе. – А мелочь всякую заштопаем.

– Ты-то чего весь мокрый как цуцик? – поинтересовался тот, что постарше.

– Так он, – встрял Игнат, – как падающий самолет увидел, так, наверно с перепугу, в речку и сиганул, в чём мать нарядила. Пришлось с моторкой вытаскивать, чтоб не потоп.

– И все неправда, – обиделся Иван.

– Шучу, шучу. Парень – молодец! Как кресло увидел, не раздумывая в речку прыгнул, чтобы помочь. И переплыл бы, только течением сильно снесло. Тут и я подвернулся. Если бы не он, неизвестно сколько пришлось бы небесному пришельцу тут загорать…

– Пошли. У нас в машине одеялом укутаем, чтобы не простыл.

 
                                     * * *
 

То, что произошло четыре года назад, развернуло его жизнь. В нее вошла тайна и ощущение избранности, превосходства над сверстниками. Иван понимал, что нехорошо так думать, но поделать с собой ничего не мог. Мысли сами вползали в голову, или выползали из нее? Иван пытался их исправить, но получалось не всегда. И то ведь, одноклассники учились, бегали по улицам, сидели за компьютерами, бездумно прожигали время, а у него было знание, и цель, и масса времени впереди. Четыре года – это почти бесконечность, это треть прожитой жизни.

 
                                     * * *
 

Валеру поместили в реанимацию. Сначала Иван испугался, но ему объяснили, что так положено. Как только убедятся, что жизни больного ничего не угрожает, переведут в палату. Зря в реанимации держать не будут – сам видишь, что творится.

И вправду, в приемном отделении творился кошмар. Одна за другой с воем подруливали санитарные машины. Коридор приемного отделения был забит каталками. Суетились, толкались санитары и медсестры, метеорами проносились врачи…

На следующий день Иван утром приехал в больницу. В справочной ему сказали, что Валерию сделали операцию, и можно поговорить с врачом.

Врач, большой и розовощекий, отражал летящие в него вопросы, будто хоккейный вратарь шайбы. Переломы, сотрясения и ожоги… ожоги… ожоги… Ивану удалось просочиться сквозь толпу. Когда он вынырнул из под машущих рук, то понял, что не знает Валериной фамилии.

– А у тебя кто? – доктор сразу обратил внимание на появившегося перед ним обалделого мальчишку.

– Валера… шестнадцать лет… ожогов нет… он на кресле в болото грохнулся…

– А-а-а-а… Который в скафандре родился? Повезло, даже не верится. Такое раз в тысячу лет случается.

– Так тысячу лет назад и самолётов-то не было.

– Значит, ещё тысячу лет не случится. Не беспокойся, с твоим другом будет все нормально, завтра в палату переведем. Нечего в реанимации место занимать.

 
                                     * * *
 

Даже бесконечность когда-то кончается. Время, остававшиеся до шестнадцатилетия, неотвратимо сжималось, будто «шагреневая кожа»*. Все мы надеемся на вдруг. Вдруг, происходящее с другими, минует меня, не случится. Доходили же слухи, что где-то, то ли в Якутске, то ли в Игарке, в ячейках успешно действуют шестнадцати– и даже семнадцатилетние ребята. Вдруг удастся побыть со своими до весны или, хотя бы, до Нового года. Но то, что случилось вчера, поставило крест на его надеждах.

Обычно они сидели на покосившейся лавочке рядом с ее домом. В этот же раз им приглянулись посеревшие теплые деревянные столбы для электрических проводов, сваленные у забора в конце улицы. Кристина рассказывала про девчонку из Павшинской поймы, с которой познакомилась на пляже у Москвы-реки. Как все пойменные, новая знакомая недавно переехала туда и не успела обрасти подругами. Это было хорошо. Правда, она была девчонкой, и вот это так уж хорошо не было. Многие считают девчонок болтушками – и это неправда. Среди них есть посерьезнее иных ребят. Но вот задаются они и всё хотят верховодить, хотя ни капельки не старше. У Кристинки вот тоже норов – спасибо не скажешь. Но мастерством они получше многих ребят владеют – с этим не поспоришь.

В тени клена жара не так чувствовалась, хотя мозги крутились лениво. Напротив три женщины сплетничали о чем-то рядом с детскими колясками. Младенцы не тревожили мамаш – наверное, их тоже сморила жара. Мусоровоз, громыхая баками, заехал во двор. Витька с соседней улицы прокатил на велосипеде. Мусоровоз, сменив баки, уже выползал со двора. Витка, возвращаясь, решил шутануть, проехал впритирочку к говорившим да еще дернул звонок. Одна из женщин вздрогнула, отступила на шаг и чуть толкнула спиной коляску. Вослед Витьку понеслась брань, и женщины, занятые руганью, не заметили, как коляска покатилась по тротуару к выезду со двора, как раз под грузовик. Иван сжал руку Кристины. Остановить коляску, вернуть ее назад было плевым делом. Тут и одна Кристинка справится. Ну, поболит голова до ночи – так к утру и пройдет. Но коляска катилась и катилась, грузовик ехал и ехал, и густые кусты сирени не позволяли водителю видеть, что там, на тротуаре. Время растянулось. Мусоровоз гудит, чтобы кто, по дурости, не подлез под него, коляска не слышит, катится как судьба, женщины слышат, но успеть уже не могут, ни один нормальный человек не успеет, Кристинка вырывает руку и мчится через дорогу. Со стороны, наверное, кажется, что ее порывом ветра бросает под колеса. Она отпихивает коляску и падает наземь. Водитель, умница, вот ведь не лохом оказался, то ли заметил что-то, то ли почувствовал, тормозит, выпрыгивает из кабины. Женщины столпились у опрокинувшейся коляски, кудахчут, кричат на Кристину – мол, поосторожнее надо. Дуры. Ну, может, ушибся ребенок, ну плачет, так ведь жив остался.

Водитель Кристину поднял, та еле стоит, качается, мутит ее. Замутит после такого. У Ивана самого голова кругом.

– Сейчас ее в больницу отвезу, – кричит водитель.

– Не надо в больницу, – Иван стоит, держась за кузов. – Испугалась она, стукнулась, вон коленка кровит. Мы тут рядом живем. Уложим. Зеленкой смажем. Перебинтуем.

– Не надо зеленкой, а то в кузнечика превращусь, – попыталась улыбнуться Кристина.

– Видите, она уже шутит. Не надо в больницу.

– Ладно, доведу до дому, а через час перезвоню – все ли в порядке? А вы, клуши, замолкли бы. Вам молиться на эту девчонку надо, что ваш младенец живым остался…

Потому и ушел сегодня Иван на крутой берег Баньки. Занятно получается. С крутого берега началось, когда там, в Бурске, самолет упал, крутым берегом и заканчивается. Только речка другая. Надейся – не надейся, чудес не бывает. Еще шестнадцати не исполнилось, а он уже теряет силу. И Кристинка из-за него страдает. Она же ни в чем не виновата, ей еще работать и работать. Может, плюнуть на все и уехать?..

Раньше ему казалось, что главное, настоящее дело впереди. Чем они занимались? Наверно, важно, наверно, нужно, но с высоты прошедших лет – так, суета, сопляков через дорогу переводили. А вот теперь этого впереди осталось всего два месяца. А что нового может случиться за два месяца? Завязать, отрезать и выбросить. Разом – чтобы без всяких сантиментов. Перевод отца надо побыстрее оформить. Только бы на это сил хватило. А здесь оставаться нельзя, здесь он не выдержит. Только в Жуковский надо позвонить, попросить Фёдора на первых порах помочь ребятам…

 
                                     * * *
 

Сначала пускать не хотели.

– Не видишь, что творится? Не больница, а проходной двор. Да еще тут всякие знакомые рвутся.

– Да не знакомый я, а двоюродный брат.

– Документ покажи.

– Какие документы у двоюродных! У нас даже фамилии разные.

– Вот, пускай родные братья и приходят.

– Так нет сейчас никого, все в отпуск уехали, – Иван врал напропалую, надеясь, что в этом кошмаре дежурной не выяснить, к кому какие посетители приходили. – Скажите, Ванька пришел, флешку принес, которую он просил, – Иван боялся, что Валера не запомнил его имя.

– Ты тут ваньку мне не валяй! – совсем разошлась дежурная. – Сказала: не положено!

– Мань, да пропусти ты его. Парнишка из четырнадцатой совсем замаялся. Тот, что в скафандре родился. Никто к нему не приходит.

Дежурная сняла трубку:

– Алефтина, слушай, у тебя к этому, что с неба в кресле упал, сегодня приходили? То есть как: «Откуда я знаю!». Кому же знать, как не тебе… Спроси там… Не приходили?.. Ладно, – и посмотрела на Ивана. – Молнией туда и обратно. Глаза б мои тебя не видели.

Коридоры были заставлены кроватями. В палате тоже было не протиснуться. Сидели, стояли родственники. И только возле Валеркиной кровати было пусто.

– Здорово, – просипел Валера. – Как тебя пропустили?

– Сказал, что я твой двоюродный брат.

– Соврал, значит… Врать нехорошо.

– Нехорошо. Но если очень нужно – можно.

– Смотря кому нужно… Ладно, проехали. Садись, рассказывай.

– Что рассказывать? – изумился Иван.

– А всё. Ты же меня развлекать пришел.

– Ну… Скажи, как ты?

– А что со мной… – чувствовалось, что слова даются Валере с трудом. – Малость разрезали, малость зашили. Загипсовали. Вишь, как теперь драться здорово! Двинул локтем – и морда наперекосяк, – больной закашлялся. – Часто дерешься?

– Нет, совсем не дерусь.

– Как это – совсем? А если кого обижают? Не вступишься?

– Вступлю-ю-юсь.

– Ты че? Ботаник? Побьют ведь.

– А пусть и побьют, – насупился Иван.

– Ничего, карате займешься или айкедо. Для борьбы-то хиловат, – Валера рассматривал Ивана, будто собирался выставлять на аукцион. Да ты рассказывай, рассказывай.

– О чем рассказывать?

– О себе, о друзьях, о школе, как сюда попал… Мне-то говорить тяжело, – Валера снова закашлялся.

Иван стал рассказывать и вдруг понял, что говорить в общем-то не о чем. Ничего особенного в жизни его не происходило. Всё как у всех. Родился, учился, отдыхает – каникулы ведь. Друзья… Есть один друг – Гоша, вместе еще в детский сад ходили. Компьютерные игрушки? Нет, не очень. Читать интереснее. Много чего прочитал. Самые любимые? «Трудно быть богом» Стругацких, «Далекая Радуга». Еще «Капитан Сорви-голова», «Дети капитана Гранта»… Ну и что ж, что старье. Зато интересно. Сейчас так не пишут. «Гарри Поттер»? Конечно, читал. Только это ведь сказка. Так не бывает…

– Да, – перебил Валера, – то, что я тебе на болоте дал, принес?

– Принёс, – Иван неспешно достал из кармана розовую флешку.

– Ну и как?

– Что, «как»?

– Ты чего, не посмотрел, что там записано?

– Ты же сказал – секрет.

– Всегда делаешь, что говорят? И не скучно?

– Смотреть чужие флешки, все равно, что читать чужие письма.

– Ты серьезно? Попади тебе письмо врага, неужели не прочитал бы?

– Так ты же не враг.

Валера покрутил в пальцах здоровой руки флешку и протянул Ивану.

– Пусть у тебя побудет. Попытаешься прочитать – все сотрется. Там пароль. Потом скажу.

– Не нужен мне пароль. И читать ничего не буду.

– Ладно, не дуйся. Там, правда, секретные вещи. Лучше, вот что разузнай. Нас восемь было в самолете. Возвращались с конкурса патриотической песни. Эти, – он кивнул в сторону коридора, – не говорят ничего. Все нормально, все хорошо. Никакой информации не добьешься. Ты послушай, поспрашивай, что там с ребятами? Клуб патриотической песни… Иди теперь, я спать буду.

Иван сделал пару шагов и остановился.

– Почему к тебе никто не приходит?

– Откуда знаешь?

– Нянечка сказала.

– Кому приходить-то? Тетка болеет, еле до магазина добредает. Куда ей сюда тащиться.

– А родители?

– Так их никогда и не было. Я же в детдоме рос… А друзья все в том самолете были.

– Я узнаю. Обязательно узнаю.

– Подожди! – уже в дверях окликнул его Валерка. – У тебя компьютер есть?

– Ноутбук, – кивнул Иван.

– С Интернетом?

– С Интернетом. Только у нас дома сети нет.

– Здесь есть. Принеси, ладно? Позарез надо.

 
                                     * * *
 

Иван зашел на «Форум». Пусто. Все отдыхать раскатились. Только ребята из Чертаново передают привет. Значит, им что-то надо. И что же у них на страничке?.. Ясно. Нет у них стоящего хакера, вот Сему и теребят. Оставим Семе записку, чтобы он с чертановскими связался. А еще лучше позвоним. Пароль – паролем, а береженого бог бережет. Подслушать разговор сложнее.

– Сём, привет!

– Здорово, командир.

– Что-нибудь новенькое?

– Опять павшинские с дедовскими подрались. Но несильно. Всего несколько разбитых носов.

– Я уж устал их мирить. Надо Серого с Кручёным свести, пусть полаются – может помирятся. Стаса попроси. Пусть приведет их завтра утром, ну, в десять, к плотине.

– Мы же в десять как обычно в блиндаже встречаемся.

– Сёма… Вы там как-нибудь без меня.

– Как, без тебя? Да что мы без тебя сможем?

– И плохо! Я ж вам не мамка, чтобы за мой подол держаться. Знаете же, что мое время заканчивается.

– Так тебе ведь только осенью шестнадцать стукнет. Говорил же, до сентября, а то и дольше вместе работать будем.

– Думал, дольше, а выходит – меньше. Мы вчера с Кристинкой коляску остановить не смогли. Из-за этого она чуть под грузовик не угодила. Так что передай всем – встречи со мной запрещаю. Только через Контакт, в крайнем случае – по телефону. Еще что-то интересное есть?

– Откуда… Все разбежались, и крошки, и наши. В Чертаново какой-то шестиклашка домой вовремя не пришел. Так пусть чертановские разбираются – их там много. А в нашем районе даже не утонул никто.

– Когда ты перестанешь глупо шутить? Не можешь по-умному – промолчи. Лучше с чертановским комком* свяжись. Они у тебя что-то спросить хотят, или попросить.

– Слушай, давай им сами какого-нибудь хакера сварганим. А то я уж умотался: Семочка – тут, Семочка – там, Семочка – тут, Семочка – там.

– Кончай гнать пургу. У самого-то, небось, рот до ушей. Ладно. Ребятам привет. И подумайте, как там всё без меня организовать.

Теперь Жуковских разыскать… Что они, тоже все разъехались? Давно в Контакте не были. И Федор на своей страничке давно не появлялся. Иван оставил условную фразу, прочитав которую, Федор поспешит с ним связаться.

А может, зря он торопится? Жарко было, не сосредоточились, в фазу не попали… Может, он и не теряет силу. Что за беда, если он встретится с ребятами несколько раз. Не может же он вот так, разом, стать для них заразным…

Иван бесцельно гонял курсор туда и обратно, потом выключил компьютер, взял мобильник, нашел номер, дождался ответа:

– Привет! Куда ты исчез?

С ней всегда так. Два дня назад поругались, казалось, на всю жизнь. А сегодня: «Куда ты исчез!». И ведь сама никогда первая не позвонит.

– Что делаешь?

– На реку собираюсь. Пошли?

– Пошли. Я сейчас к тебе забегу.

– Один или с Кристинкой?

– Ты против неё что-то имеешь?

– Ну что ты! Просто спросила, сколько яблок брать.

– Сейчас прибегу.

Иван был зол на себя. Всегда так. Чуть пальчиком поманит – и он сразу тут: «Гав! Гав! Гав!». Хотел ведь выдержать характер, показать, что оскорблен… А ей достаточно было сказать: «Пошли купаться!». Где же его гордость? Разве это достойно мужчины?..

Мысли крутились в голове, пока он бежал, а когда увидел Алёну в сарафанчике

на крыльце с пляжной сумкой через плечо, куда-то испарились. Осталось лишь ощущение абсолютного счастья.

– А Кристинка где?

– Простыла. Ей купаться нельзя.

– Её яблоко пополам съедим, – Алёна пожала плечами и пошла по тротуару.

И так она всегда. Вышагивает своими ходулями и смотрит куда-то вдаль, будто ей наплевать, что кто-то семенит сзади. Правду сказать, ходульки у неё очень даже ничего, загорелые, прохожие с другой стороны улицы заглядываются. Выглядит она почти как взрослая, а он пацан-пацаном. И чего она с ним таскается. Вокруг неё одиннадцатиклассники крутятся. Иван как вымахал после восьмого, так первым на физкультуре в шеренге стоял. А потом постепенно смещался, смещался и докатился до третьего с конца. Одно утешает, он теперь тоже одиннадцатиклассник.

Тут внутренний голос услужливо напомнил, что с сентября будет абсолютно все равно – в одиннадцатом он классе или в пятом.

Когда они перешли железную дорогу, Алена умерила шаг.

– Завтра опять в блиндаж?

– Откуда ты знаешь?

– Весь город знает. Как воскресенье – вы на пятидесятый. «Алло, алло! Тревога! По тропе идут двое… Отбой!». Играться не надоело?

Иван знал, что Алена обижалась – он ни разу не позвал ее на пятидесятый. Не мог. Из-за этого у них часто случались размолвки.

– Я завтра не еду, – произнес он после небольшой паузы.

– Как?! – Алена резко остановилась и повернулась к нему. Иван не помнил, чтобы Алена вот так останавливалась.

– Сама же говорила, сколько можно в игрушки играть!

Алена отвернулась и почти побежала. Иван едва поспевал за ней. Никогда нельзя было представить, как она отреагирует на те, или иные слова. Ну что такого он сказал? Почему она так разозлилась?

На берегу она со злостью бросила сумку наземь и опустилась на край откоса.

– Ну почему? Почему! Я ничего не понимаю. Эти ваши воскресения были самым главным в жизни. Это было святое. Ты ни разу не взял меня с собой. Ни разу! Что я тебе, враг? Шпион? Выдам кому-то ваши никчемные тайны? И вдруг: «Надоело в игрушки играть!» Что-то случилось? Я же вижу – что-то случилось. Почему ты мне не говоришь? Почему не пускаешь? Ты открываешь мне узенькую дверцу, крохотный кусочек своей жизни, а мне этого мало! Понимаешь ли, мало! Какой же ты дурак!

Она молча скинула платье и прыгнула в воду. Плавал он лучше её. Теперь бы запросто переплыл Сейм не то, что в кроссовках, а даже в резиновых сапогах…

«И не встретил бы Игната», – съязвил внутренний голос.

Ладно, это не главное. Главное – с чего это Алена взъелась? Хорошо она сделала, что в воду прыгнула. Можно плыть рядом и ни о чём не говорить. Плыть рядом – это здорово! Лучший способ помириться. Это она здорово придумала. Она умная…

Умная-умная, а что же тогда? Тоже думала, что в воду прыгает? Она никогда не говорила, почему? Что тогда случилось? А Иван никогда не спрашивал. И это тоже было правильно. Есть вещи, с которыми человек должен разбираться сам.

Они запросто перемахнули реку туда и обратно. Алена выбралась на берег совсем другой.

– Давай яблоки есть! – крикнула она, будто собака встряхивая волосами.

Большие красно-желтые яблоки хрустели, словно и не было никакой ссоры.

– Уезжаешь? – неожиданно спросила она.

 
                                     * * *
 

Анна Степановна была в растерянности. Собственно, чувство это появилось в начале года, а потом разрасталось и разрасталось. Тогда Иван неожиданно заявил, что хочет уехать учиться в Бурск. Почему? Одиннадцатый класс, хочет, чтобы ничего не отвлекало. Там он сможет хорошо подготовиться к экзаменам… Глупости, говорила она, и здесь можно организовать себя так, чтобы минимизировать помехи. Тьфу-ты! Словечко какое: «ми-ни-ми-зи-ро-вать»! Канцелярит лезет, как ни противься. Должность такая – директор.

Что-то происходит с Иваном. Наверное, влюбился. А что еще может случиться с мальчишкой в шестнадцать лет. Самое время… Может быть, дурная кампания? Ну, кампания у них, вроде бы, хорошая. Ребята все положительные. Организация у них. Играем в тимуровцев, шутил сын. Ну, какие тимуровцы в двадцать первом веке? Большинство и слова такого не знают…

Анна Степановна в тайне даже от Игната Максимовича съездила на пятидесятый километр, нашла их блиндаж. Понравилось. Всё чисто, аккуратно. Никакого баловства. Ни бутылок пустых, ни окурков вокруг не валяется. И вообще, грех ей жаловаться. Школу Бог хранит, хотя сама она и неверующая. Дисциплина в порядке. Пошаливают ребята, случается, но до хулиганства дело не доходит. Драк давно не было. Возятся в коридоре, куда от этого деться. Ну, прикрикнешь, пригрозишь родителей вызвать – всё успокаивается. В туалете не курят и не выражаются. Почти. Коллеги приезжают и удивляются: «Как вы добились, что у вас в туалетах не курят?» Тщеславие нашептывает – такой у нас эксклюзивный метод воспитания. Только она-то знает, никакого такого метода нет. Раньше вовсю дымили, в туалет войти без противогаза невозможно было, а года три – как отрезало. Так что за кампанию можно не тревожиться. Влюбился, наверное. Девочка эта, Алёна, непредсказуемая какая-то. Может ни с того, ни с сего с урока уйти. Хлопнуть дверью и уйти. И невозможно добиться, что случилось? Родители… А что – родители? «На вас вся надежда, – говорят, – мы с ней никак сладить не можем». Угораздило же Ивана в такую штучку влюбиться. И взрослая она какая-то не по годам… Вон, Кристинка, хвостиком за Иваном бегает. Умненькая, скромненькая, но палец в рот не клади. Хорошая жена была бы, только они разве об этом думают? Им надо нечто эдакое, с другой планеты. А «эдакое» – часто просто дурость. Ну, своей головы не приставишь. Странные вещи про нее рассказывают. Будто из-за несчастной любви выбросилась с двенадцатого этажа. Единственная многоэтажка в округе. Жила бы как все, в старом доме, руку сломала бы или ногу. А вернее всего – ничего не сломала бы, потому что бросаться со второго этажа глупо. С двенадцатого тоже глупо, но эффектно. Для дур. Значит, она – дура, но мне-то от этого не легче. Итак, во-первых, врут, что она выбросилась с двенадцатого этажа, иначе больницы бы она не миновала. И это в самом лучшем случае. Во-вторых, врут, что Иван её на руки поймал. После этого они вдвоем в палате лежали бы. А вот, что он ее на руках держал – пожалуй, не врут. Хотя, с другой стороны, с чего бы ему незнакомую девушку на руки брать? Подойти к незнакомке и сказать: «Извините, можно я возьму вас на руки???» Это уже даже не из двадцатого, это из девятнадцатого века.