Текст книги "Культурная политика и национальная идея"

– Никакой тут нет недемократичности.

Во-первых, есть вопрос образования. На уровне образования обязательно должны предлагаться канонические версии – максимально взвешенные, максимально выверенные, максимально бесспорные. Не все выпускники общеобразовательной школы станут профессиональными историками и будут рыться в деталях. Но они должны иметь базовый набор знаний, который является самоценностью, тем самым нравственным стержнем. То же самое – русский язык, литература. Не все будут писать стихи и даже не все будут в дальнейшем читать что-то, кроме Донцовой и Марининой. Но все должны знать Пушкина и Гоголя. Это канон, который дается обязательно. Этот гуманитарный канон и закладывает обязательную систему ценностей, на которых и базируется культурный код.

И вот, во-вторых, когда из таких качественных людей путем отбора формируется научное сообщество – в нашем случае историческое, – то пускай внутри него и идут споры, ищутся новые факты. И если в результате этих споров будут убедительно установлены факты, которые противоречат канону, – да, тогда мы подправим канон.

Вот сейчас мы знаем, что за весь период сталинских репрессий с 1921 по 1953 год было вынесено около 800 тысяч смертных приговоров. Предположим, будет научно установлено, что их было больше – только научно, по документам, а не так, что «я прочитал Солженицына и пришел к выводу, что никак не меньше ста миллионов», – тогда мы в каноне к этой цифре добавим новую, доказанную, понимание масштаба трагедии у нас от этого не изменится. Но не надо на этой трагедии спекулировать и бесконечно самоистязаться.

– Мифы и контрмифы. Так или иначе, отражение истории в произведениях искусства – это вопрос трактовок и даже домыслов. Есть же разница между мифом о 28 героях-панфиловцах и художественным вымыслом о штурме некой «цитадели» гражданскими лицами с черенками от лопат? Какой вы здесь предложите критерий – как отличить «полезный» миф от «вредительского»?

– Я думаю, по тому же нравственному стержню, о котором мы с вами уже говорили.

Во-первых, домысел или миф не должны противоречить большой исторической правде, логике событий. Во-вторых, они не должны противоречить базовым цивилизационным ценностям, включающим в себя и гордость за свою историю, за свою страну. С этой точки зрения какая разница – было героев-панфиловцев 28, 50 или 130? Хотя, кстати, есть данные, что тот плакатный образ, запущенный в советскую пропаганду в 1941 году, имел вполне реальные основания. Но, как бы то ни было, независимо от цифры образ 28 героев-панфиловцев более чем правдиво, объективно и исторично отражает героизм наших воинов в битве за Москву. Что касается «черенков от лопат», вы знаете по этому поводу позицию Михалкова: снимал не документальное кино, а «военную сказку-притчу». Здесь работают законы другого жанра.

Но меня с этой точки зрения еще больше разочаровал недавний фильм «Шпион». Там тоже объясняют, что снимали «сказку». Обидно, ведь и актеры замечательные, и отработали хорошо, и режиссерские и технические решения, на мой вкус, интересные. Но все впечатление портит ложный «историзм», когда в угоду «сказочному сюжету» искажаются реальные события, их логика, тем более такое трагическое и определяющее для нашего культурного кода событие, как Великая Отечественная война.

Хочу обратиться к деятелям искусств. Если вы делаете «сказку», то не привязывайте ее к реальным, но искаженным вами историческим личностям, замените их такими же вымышленными персонажами, хотя бы как у Абуладзе в «Покаянии» или у Захарова в «Убить дракона». Поверьте, ваши аллегории выглядят гораздо более органично, когда в них задействованы орки и гоблины, эльфы и гномики или уж совсем канонические Чеширский кот и Мартовский заяц. Во всяком случае, это более естественно, чем когда на сюжет в стиле фэнтези наложены конкретные исторические персонажи, и вписан этот сюжет в знакомый исторический контекст.

– Как вам представляется практическая реализация культурной политики? Какие эффективные политические инструменты вы видите между цензурой сусловского образца и безынициативностью государства?

– Цензура – ни в коем случае. Это омертвляет культуру. В конце концов, мы это уже пробовали, и плохо закончилось. Государство должно сформировать идеологию, элиты должны сформировать идеологию. И дальше в рамках этой идеологии оказывать системную поддержку. Для этого нужно сформулировать свои стратегические цели, а наше государство не хочет или просто боится свои стратегические цели формулировать.

Цель должна быть понятна: допустим, восстановление единого союзного пространства хотя бы на базе экономического союза с максимальной политической интеграцией РФ, Украины, Белоруссии и Казахстана. Вот понятная цель хотя бы, допустим, на ближайшие десять лет. Дальше просто. Все, что идет в рамках этого, – единая история, общие учебники, строительство домов дружбы, – все во благо. И так каждый день, тысячу раз по тысяче разных важнейших системообразующих вопросов.

Иначе тогда… зачем? Зачем жить? От чемпионата до чемпионата Европы по футболу? Это не масштаб России. Чтобы всенародно мечтать о втором месте на ЧЕ после четвертого, такая огромная, сложная, многомерная страна не нужна. Тогда лучше разделиться и существовать в своих бельгиях. Иначе будет несоответствие формы и содержания. Страна такой формы, как Россия, должна иметь соответствующее содержание.

«За Смоленском в 1611 году не стоял никто. Государства как такового уже не существовало!» 99
  Выступление В.Р. Мединского на презентации романа «Стена» в г. Смоленск // «Рабочий путь», 26 апреля 2012 г.; http://www.rabochy-put.ru/culture/14738-vladimir-medinskijj-po-strastjam-i-geroizmu.html


[Закрыть]

– «Стена» – мой первый опыт художественной книги. Так получилось, что этот роман посвящен Смоленску. Конечно же, в целом он посвящен не только вашему древнему городу, но и всей России. Но так сложилось, что действие книги сконцентрировано вокруг крепостной стены, фотография которой, датированная началом XX века, вынесена на обложку. За стеной просматривается ансамбль Московского Кремля. Сознательный фотомонтаж! Трижды в своей истории Смоленск выполнял функцию стены, на которую накатывались и разбивались притязания врагов России. Щит, прикрывавший сердце России.

В январе Дмитрий Медведев подписал указ о проведении в нашей стране Года российской истории. В этом году мы отмечаем 400 лет со дня окончания Смуты, 200 лет победы над Наполеоном, 70 лет битвы под Сталинградом… И каждый раз Смоленск оказывался на пути армий, в состав которых входили народы большей части континентальной Европы. Кого только не было в войсках Сигизмунда! В 1609 году под Смоленском стояли поляки, венгры, немцы – самая ударная сила польской армии, запорожские казаки, даже французы…

В романе стена сначала фигурирует как фортификационный объект, не более чем кирпичная кладка. Именно поэтому сначала она выведена в повествовании с маленькой буквы, а в конце книги Стена уже пишется с большой буквы. Стена – главное действующее лицо. Стена в сердце и в умах каждого защитника города и страны. Стена – это люди.

Как публицисту мне непонятно, почему в массовых школьных учебниках не упомянут эпизод героической обороны Смоленска 1609-1611 годов. Смоленск в 1812 году – упомянут, Смоленск в 1941 году – всего в двух словах. Это – результат нашего общего безразличия, пренебрежения к собственным корням. Если взять Смоленскую оборону в Смутное время, – на мой взгляд, по страстям и героизму это событие, простите за вульгаризм, гораздо круче, чем Сталинград, блокада Ленинграда и Брестская крепость в одном флаконе! Речь не идет о масштабах боев и жертвах, проявлениях подвига русского духа. Я говорю о другом. За каждым из городов-героев стояла Москва, их защитники верили в поддержку мощного государства и были убеждены – про них не забудут. А за Смоленском в 1611 году не стоял никто. Государства как такового уже не существовало.

– Как писалась книга?

– Тяжело. Три года. История создания «Стены» простая. Мои коллеги рассказали о Смоленской обороне 1609-1611 годов, про которую я точно так же, как и многие другие люди в нашей стране, ничего не знал. История меня потрясла. Кстати, у Карамзина события в Смоленске описаны достаточно публицистично, и мне подумалось, что их нужно преподнести ярче. И в итоге получился не очередной «Миф о России», а целый роман. Но сначала я написал сценарий – мне показалось, что работать в сценарном жанре проще. Я показал его Никите Сергеевичу Михалкову. Он прочитал и сказал: «Знаешь, тема потрясающая, но сценарии так не пишут. Нужно переработать»… Пока рано говорить об успехе моего литературного опыта, но в Москве книга продается, превосходя самые смелые ожидания.

– На развороте «Стены» идет перечисление событий XVII века. И вдруг – неожиданность: «Родился д’Артаньян». Этот факт явно выпадает из общего контекста исторических событий, описываемых в романе…

– В детстве мы изучали историю Франции по д’Артаньяну. В результате историю Франции – я имею в виду массовое сознание – знаем лучше, чем историю России. Однажды я спросил у студентов МГИМО, как звали трех мушкетеров, их «партийные» клички. Отвечают, не задумываясь. Вспомнили даже имя короля, хоть и возникли сложности с нумерацией. «А теперь, – говорю, – вопрос на засыпку: назовите хотя бы одного государственного, военного или религиозного деятеля России той эпохи». Молчание. «Даю подсказку – Минин и…». Удивляются: «А что, они жили в то время?». Какие там патриарх Гермоген, митрополит Филарет, воевода Шеин?! И это лучшие студенты!

О романе Дюма с исторической точки зрения даже говорить смешно. Но он сделал великое дело, создав романтический миф о прекрасной Франции. Посмотрите кино про мушкетеров – там неправда все, начиная от формы мушкетеров, «видов» Парижа и заканчивая фехтованием. Один из моих консультантов, специалист по средневековому фехтованию, много интересного рассказывал о специфике боя того времени: «Возьмите шпагу мушкетера и попробуйте ею драться. Это в принципе невозможно и бессмысленно!»

Конечно же, «Три мушкетера» – не научный труд. Но я пытался быть объективным с исторической точки зрения и старался максимально избежать вопиющих ошибок. Например, помощника воеводы зовут Лаврентий, и он носит круглые очочки. Не случайно, конечно! Я даже стал специально выяснять, были ли очки в то время, или нет. Были! Правдоподобная деталь.

Мне очень нравится, как блестяще Акунин пишет исторические романы. Искренне ему завидую, читаю «Беллону», слезами обливаюсь, хотя и стараюсь быть в описании предельно точным. Мою книгу редактировали два серьезных рецензента – дьякон Андрей Кураев и протоирей Владимир Силовьев. Они нашли миллион ошибок, очень долго правили текст, а затем совершенно неожиданно заявили следующее: «Вот теперь у тебя книга лучше, чем у Акунина». Для меня Акунин – идеал! «А ты «Пелагию» читал? Это же ужас какой-то! Человек, который имеет хотя бы малейшее представление о церковной жизни, ничего подобного не напишет! Ошибка на ошибке, ляп на ляпе». Я ответил, что «у Акунина не было таких рецензентов, как вы».

– Есть ли прототип у смоленского «д’Артаньяна»?

– Мой герой не дворянин, а стрелец. Но суть дела не меняется, это реальный исторический персонаж. В «Стене» фамилии многих действующих лиц взяты из летописи, ряд эпизодов соответствуют подлинным историческим событиям. Штурмы, подземная война… Мне не нужно было ничего выдумывать про подвески королевы. У нас свои подвески! В чем специфика российской истории? У них интрига, где и какие бриллианты и с чьей, простите, ляжки. А у нас цена каждой интриги – тысяча квадратных километров.

Не стоит забывать и о том, что «Стена» написана в жанре исторического детектива, который в чем-то напоминает роман Умберто Эко «Имя Розы». Я пишу об убийствах, коварстве, предательстве, и читатель ни за что не догадается, кто предатель. Виктор Ерофеев любезно согласился прочитать книгу и написать к ней предисловие. Он признался (чем мне очень сильно польстил), что дочитал роман до конца, но так и не угадал развязки. Я понял, что оказался прав. В нашей беллетристике предатель – Плохиш, он таким родился – с бочкой варенья и коробкой печенья. Мои отрицательные герои, даже если и совершают предательство, все равно были и остаются разумными, инакомыслящими людьми. Они искренне думают, что поступают правильно, а Шеин – самолюбивый, тщеславный упрямец, который губит людей, и давно пора открыть ворота, потому что с Польшей жить гораздо выгодней, чем с Москвой. Польша – цивилизованная европейская страна, какая разница, как креститься? Гораздо интересней вопрос, с кем торговать и когда войти… в ВТО.

– Три мушкетера в романе Дюма разговаривают, как было принято общаться во времена писателя. А у вас?

– Я не пытаюсь сымитировать язык эпохи Смуты по двум причинам. Во-первых, тогда мне нужно закончить филфак; во-вторых, меня будут читать в XXI веке. Перекличка с современностью – часть замысла книги, поэтому я совершенно сознательно вставляю фразы из нашего времени. Но были и достаточно забавные моменты. Рецензент придрался, что у меня один из героев пообещал поляков в «сральне замочить». Понятное дело, русский человек в начале XVII века вряд ли использовал в разговорной речи французское слово «сортир».

– Как Вы относитесь к роли митрополита Филарета в истории, который вел предательскую политику. Ведь именно он виноват в том, что о героической обороне Смоленска забыли!

– Он хитрый был. Ловил момент, и не очень-то сильно гордился своей ролью в посольстве. С одной стороны, Филарет уговаривал Шеина сдаться. Но он же не принуждал его сделать это на тех условиях, которые смоляне считали бесчестными? В процессе торга Филарет де-факто занимал сторону Шеи-на, был его «крышей». Казнить такую фигуру фактически без суда и следствия – ежовщина чистой воды! Обидно другое: Ришелье знает весь мир, а Филарета – только российские историки. Ришелье правил за спиной Людовика, а Филарет – за спиной государя. Но если мы посмотрим на результат, то увидим: правление Филарета было более эффективным для России в плане территориальных приобретений и упрочения страны, чем правление Ришелье. Но мы ничего об этом не знаем, потому что у нас нет своего Дюма, нет Голливуда и правильного отношения к истории. У меня в детстве был любимый приключенческий роман «Наследник из Калькутты». Я его зачитал до дыр. Так интересно, захватывающе написано, но – не про нас. И я задумался, а почему ничего такого про Россию нет? Худо-бедно сделал что-то подобное.

Мифы войны и мира

Одним из бестселлеров последних лет по праву стала трилогия Владимира Мединского «Мифы о России». Талантливый публицист пишет обо всех наиболее распространенных мифах о России и русской истории, легко и изящно развенчивая самые устойчивые стереотипы. Недавно вышла новая книга Мединского «Война» – о мифах, которыми окружена Великая Отечественная. По наиболее острым темам книги автор ведет блог на молодежном сайте «МЫ». Мы пришли к Владимиру Мединскому с острыми вопросами о войне, об исторической памяти и современной России 1010
  «Православие и мир», 6 апреля 2011 г.; http://www.pravmir.ru/ mify-vojny-i-mira/#ixzz3abDMV1Mi


[Закрыть].

– Владимир Ростиславович, как вы, историк, оцениваете роль Русской православной церкви в войне?

– Это бесконечная тема. Роль Церкви вообще трудно переоценить, а во время войны особенно.

Противостояние врагу ведь зиждилось на многом. Я не думаю, что люди умирали «за Сталина»: когда у тебя брата убили – то тебе уже все равно. Гитлер не понимал, что в нашей православной российской цивилизации геноцид вызовет не рабское послушание, а остервенение.

Может быть, в случае с разумным протестантом террор подавляет сопротивление, а у нас это вызвало народную войну.

Вы знаете, сколько было воздушных таранов (таких как у Талалихина) в армии США? Ни одного – это же нерационально. А у нас это явление носило массовый характер. Не потому что хотели получить Звезду Героя (таран – это практически гарантированная гибель), а потому что остервенение народное было.

И таранов было так много, что мы знаем случаи чудесного спасения. Вот кончился боезапас и один из наших ребят таранит немца, причём делает это хитро – пропеллером отрубает рули, сам сажает самолет, а немец падает. А другой наш летчик, когда боезапас кончился, а немецкие бомбардировщики продолжали бомбить – догнал немца, пользуясь преимуществом в скорости, насел на него и стал давить, пока тот, по законам аэродинамики не упал в озеро. Это нелогичное поведение – человека переклинило, как в драке.

Православная Церковь давала мощную поддержку для такого героизма. Сталин уловил это. Есть известная история о Василевском: у него отец был священник, и он это скрывал по понятным причинам. А Сталин как-то спросил его:

– Поддерживаете контакты с отцом?

– Да, жив-здоров, живет в деревне.

– Священник?

– Да.

– Как вы считаете, образование церковное – есть от него польза?

Что тут ответить? И Василевский сказал:

– От любого образования есть польза!

А Сталин ему на это сказал:

– Попы – самое главное – учат, как понимать людей.

А потом, когда Василевский приехал к родителям, узнал, что в течение нескольких лет они получали деньги из Москвы.

– Как вы относитесь к изданию «История России ХХ век» под редакцией А.Б. Зубова?

– Книга Зубова – это не учебник, и к ней отношусь нормально. Более того, сам с интересом ее прочел. Там есть моменты, о которых я не знал и которые любопытны.

– Например?

– Довольно много интересного пишется о Церкви во время войны, о Зарубежной церкви, об эмиграции. Это любопытно. В то же время, когда о борьбе белоэмигрантского движения с фашизмом пишется чуть ли не в пять раз больше, чем про Сталинградскую битву – это коробит. Тогда книга должна называться не «История России», а «История белоэмигрантского движения в период войны».

Когда подвиг Александра Матросова расписывается детально, но основной акцент делается не на том, что это было проявление массового героизма, а на том, что это был башкир-детдомовец и сын алкоголика – осадочек остается.

– Должны ли быть такие книги в продаже?

– Любая трактовка имеет право присутствовать. Вопрос только в том, как к ней относится официальная наука, и как – государство. Если бы подобного рода книги получали гриф учебного пособия для школы, это попадало бы под классический термин 30-х годов «вредительство». Как точка зрения ученого «История России. XX век» имеет право на существование, но там есть ряд, лично на мой взгляд, грубых идеологических ошибок. Таких как, например, термин «советско-нацистская война».

– Вы сами не хотели написать учебник по истории?

– Учебник? Нет, у меня нет достаточного количества знаний по всем направлениям. Но войти в авторский коллектив, который будет наблюдать за учебником с точки зрения государственной идеологии – почему бы и нет. В написании учебника вопрос не в том, какие факты будут указаны, а как они будут интерпретироваться. Как с призванием Рюрика – никто не знает правды. Вроде Рюрик прервал династию Кия, но была ли вообще эта династия? А копья вокруг его мифического призвания ломаются триста лет.

– Вы за цензуру?

– Цензура нужна. Но только не «до», а «после». И не политическая, а нравственно-духовная. Требуется нечто вроде цензурно-общественного совета, в который включены представители от Президента, от Госдумы, от сообщества моральных авторитетов…

– По аналогии с Высшим аудиовизуальным Советом во Франции?

– Такой совет мог бы отсматривать какие-то вещи и говорить: «Мы считаем появление «Дома-2» противоречащим принципам жизни в нашей стране». И это предписание отправлялось бы на телеканал. Если канал его игнорирует, то, по требованию Совета, предписание отправляется в соответствующее министерство, которое решает – может ли канал, который такими вещами занимается, иметь лицензию на вещание. Три-четыре показательных порки – и у нас бы такая самоцензура включилась у продюсеров, что они сами начали думать – пускать ли эти сиськи-попки и все остальное на экраны.

Листал недавно книгу для детей – шведский общественный институт проспонсировал – книжка о какашках. Для младшего школьного возраста. Вот это что такое? Но что от них ещё ждать – у них «голубых» в церкви венчают.

У нас свои нормы, свои правила, у них – свои. Один мой приятель эмигрировал в Америку – сейчас же трагедия – идет новая скрытая волна эмиграции – и с придыханием рассказывает, как там хорошо… Но признает, что самое главное там – не заболеть и не попасть в какую-то переделку с юристами. Потому что если ты кого-то зеркалом машины задел (не сбил), то человек падает, ложится на дорогу, и заявляет: «Я умираю». И если ты не застрахован, то ты до конца жизни его будешь содержать.

Он арендует квартиру и рассказывает: «У меня договор аренды 10 страниц. Там прописано, что я не имею права к себе приводить людей ночью, что имею право только две пары обуви оставлять внизу и что я должен за каждую стирку 1,5 доллара оставлять. А у хозяев кот. Он ко мне ночью пришел, я утром ухмыляюсь, вот, мол, у меня был ночной посетитель. Тут вижу – у хозяина потёк пот, а хозяйка начала отпаивать меня чаем и спрашивать, нет ли у меня аллергии на кошек». Эту историю он рассказал знакомому юристу, который ответил: «Какая досада, что у тебя нет аллергии. Если в контракте нет кота, а мы бы у тебя зафиксировали аллергию, то считай, что эта комната уже твоя».

Вы называете это здоровым обществом? Я называю это кончеными «правовыми» извращенцами. Человеческие отношения извращены, не говоря уже о том, что у них в заявлениях на паспорт теперь пишут родитель номер один и родитель номер два. Это не политкорректность, это гибель человечества.

– Как сегодня сохранять и передавать память о войне молодежи?

– Нужно просто издавать хорошие книги, снимать фильмы, показывать эти фильмы по телевидению. Возьмем фильм «Спасти рядового Райана» и наш «Брестская крепость». В «Рядовом Райане» – там есть true story на 15 минут экранного времени, а все остальное – масштабная фантазия, спецэффекты. Действительно снято эпохально, и создается ощущение, что вся война была там. У нас же даже в хорошем фильме – «Брестской крепости», после которой люди в кинозале плачут, постеснялись сказать всю правду про героизм ее защитников.

В наши дни военные фильмы – это и есть военно-патриотическое воспитание. Раньше ветераны приходили на встречи в школы – сейчас это уже невозможно.

Надо развивать военно-патриотические клубы, скаутское движение, делать это модным. Чем не занятие для отставных офицеров, которых в армии сокращают? Суворовские училища, от которых Минобороны сейчас открещивается, – наоборот надо клонировать. И они должны иметь максимальную государственную поддержку.

Суворовское училище это:

– порядок

– дисциплина

– здоровый образ жизни

– никаких наркотиков

– образование лучше школьного

Туда по блату детей устраивают олигархи. При том, что вся система финансирования училищ сейчас в корне неправильная…

150 депутатов из ЕР написали письмо президенту. К сожалению, глас наш услышан не был. Но еще не поздно это сокращение остановить.

Беседовала Анна Данилова