Текст книги "Сотворение"

Молитва! Эта молитва Анастасии! Всего лишь слова! Слова таёжной отшельницы, необразованной, со своеобразным мышлением и образом жизни. Всего лишь слова. Но почему-то всякий раз, как вновь звучат они, взбухают жилки на руке, что пишет, и кровь по ним пульсирует быстрей. Пульсирует, отмеряя секунды, за которые необходимо решить, что лучше и как дальше жить. Просить у доброго Отца – избави, дай, преподнеси? Или вот так, решительно и от души, так, как она, вдруг заявить:

 
Отец мой, существующий везде,
Не допущу греха и слабости в себе.
Я сын Твой, я для радости Тебе
Твою собою славу преумножу…
 

Какой молитвы смысл будет приятнее Ему? Что должен делать я или все вместе мы? Каким путём идти?

 
Отец мой, существующий везде,
Не допущу греха и слабости в себе…
 

Но где же силы взять, чтоб так сказать? И чтобы сказанное выполнить потом!

Род Анастасии

– Скажи, Анастасия, как случилось так, что ты и прародители твои в глухом лесу, от общества отдельно, на протяжении тысячелетий жили? Если, как ты утверждаешь, всё человечество – единый организм, у всех единые имеются истоки, то почему твой род среди других словно изгой?

– Ты прав, у всех единый есть родитель. И есть родители, которых видим мы. Но есть ещё у каждой человеческой судьбы свобода выбора пути по воле собственной, ведущего к определённой цели. Средь прочего от воспитанья чувств зависит выбор.

– И кто ж тогда так воспитал далёких прародителей твоих, что до сих пор твой род так отличается? Ну образом жизни, что ли, понятием своим?

– Ещё в далёкие те времена… «В далёкие» сказала, а было всё как будто бы вчера. Я лучше так скажу: когда настали времена и человечество не сотворять совместное, а разбирать творенья Бога устремилось, когда копье уже летело и шкуры преданных зверей на теле людей достоинством считаться стали, когда сознанье всех менялось и устремлялось по пути, ведущему к сегодняшнему дню, когда не к сотворенью, а к познанью устремилась мысль людская – вдруг стали люди разбирать, как, вследствие чего мужчина с женщиной, сливаясь, великое удовлетворенье способны испытать. Тогда впервые мужчины женщин стали брать, а женщины себя мужчинам отдавать не ради сотворенья, а для того, чтоб получить приятное двоим удовлетворенье.

Казалось им, как и сейчас живущим людям кажется, оно приходит каждый раз, когда слиянье происходит мужского, женского начал, их плоти, видимых их тел.

На самом деле удовлетворенья от слиянья только плотских тел неполны, скоротечны. В деяниях лишь утешных другие планы человеческого «я» участия не принимают. А человек стремился к ощущенью полноты, тела и способы соединения меняя, но до сих пор сполна его не получая.

Последствием печальным плотских тех утех являлись дети их. Их дети были лишены осмысленных стремлений к цели для претворения Божественной мечты. И стали женщины рожать в мученьях. И дети подрастающие в муках были жить обречены, отсутствие трёх планов бытия им не давало счастье обрести. Так до сегодняшнего дня мы и дошли.

Одна из первых женщин, когда в мученьях родила своё дитя, увидела, что девочка новорождённая её при родах ножку повредила и такой хиленькой была, что даже плача звук не издавала. Ещё увидела та женщина, как тот, кто с нею плотскою утехой наслаждался, к рожденью равнодушным оставался, с другою женщиной утехи стал искать. И женщина, что стала матерью случайно, на Бога вознегодовала. Грубо схватила девочку новорождённую свою, от всех подальше, в лесную чащу, не обжитую людьми, бежала. В отчаянье остановившись, чтоб дыхание перевести, со щёк своих слезу рукой стирала, на Бога всякий раз слова со злобою бросала: «Зачем в Твоём, как Ты считал, прекрасном мире есть боль, есть зло, есть отреченье? Я не испытываю удовлетворенье, когда на мир, Тобою созданный, смотрю. Я вся в отчаянии и злобой вся горю. Я всеми брошена. И тот, к кому ласкалась я, сейчас с другой ласкается, меня забыв. И это Ты их создал. Он Твой, меня предавший, изменивший мне. Она, его сейчас ласкающая, тоже ведь Твоя. Они Твои творенья, да? А я? А я их задушить хочу. Я злобой вся на них горю. Безрадостен мне мир Твой стал. Что за судьбу Ты для меня избрал? И почему уродливо, полумертво дитя родилось от меня? Я не хочу, чтоб видели его. Нет радости во мне от созерцания такого».

Та женщина не положила – грубо бросила в траву лесную едва живой комочек – дочь свою. С отчаяньем и злобой прокричала, снова обращаясь к Богу:

– Никто пусть не увидит дочь мою! А Ты смотри. Смотри на те мученья, что средь Твоих творений происходят. Она не будет жить. Я не смогу кормить рождённое дитя. Сжигает злоба молоко в моей груди. Я ухожу. Но Ты смотри! Смотри, как много в мире, созданном Тобой, несовершенства. Пусть умирает пред Тобой рожденье. Пусть умирает средь творенья, что создал Ты.

Со злобой и отчаяньем от девочки своей бежала мать. А девочка новорождённая одна, беспомощным комочком и едва дыша, одна осталась на траве лесной. Прамамочка далёкая моя в той девочке, Владимир, и была.

Идущие с Земли Бог ощутил отчаянье и злобу. Печаль и состраданье было в Нём к рыдающей, несчастной женщине. Но любящий её, невидимый Отец не мог менять её судьбу. На женщине, в отчаянье бегущей, свободы, им же данной, был венец. Сам каждый строит человек свою судьбу. План материальный не подвластен никому. Лишь человек один его хозяин полноправный.

Бог – личность. Отец всему, не во плоти Он существует. Не во плоти. Но комплекс всех энергий в Нём вселенских, весь комплекс чувств, присущих человеку, есть. Он радоваться может и переживать, грустить, когда один из сыновей иль дочерей свой путь к страданью выбирает. Отцовской нежностью ко всем пылает Он и каждый день для всех без исключенья всю Землю солнца лучиком любви ласкает. Он каждым днём надежды не теряет в том, что дочери Его, Его сыны Божественным пойдут путём. Не по указке, не под страхом, свободой пользуясь, определят они свой путь к совместному творенью, к возрожденью и к радости от созерцания его. Он верит, наш отец, и ждёт. И жизнь собою продолжает. Весь комплекс чувств людских в нашем Отце.

Представить сможет ли хоть кто-нибудь, что чувствовал Отец наш Бог, когда в его лесу, среди его творений новорождённое Его дитя тихонько умирало?

Не плакала та девочка и не кричала. Сердечко маленькое замедляло ритм. Лишь иногда своими губками она искала сосок живительный, хотела пить.

Нет плотских рук у Бога. Всё видящий, не мог Он девочку к груди своей прижать. Отдавший всё что может ещё дать? И тогда, вселенную способный заполнить всю энергией Своей мечты, над лесом тем в комочек сжался. В комочек маленький, способный разнести при быстром расширении вселенские все необъятные миры. Он концентрировал над лесом энергии Своей любви. Любви ко всем своим твореньям. Он воплощался через них в деяниях своих земных. И они…

Уж посиневших губ в траве лежащей девочки коснулась капелька дождя, и тут же тёплым ветерком подуло. Упала с дерева пыльца, и девочка её вдохнула. И день прошёл, и ночь настала, а девочка не умирала. Лесные твари, звери все, Божественной объяты негой, ту девочку своим детёнышем признали.

Шли годы, девочка росла и девушкою стала. Лилит могу её назвать.

Когда она ступала по траве, рассветом озарённой, «Лилит» – всё радостно кричало! Лилит улыбкой озаряла и ласкала мир, Богом созданный вокруг неё. Лилит всё окружающее принимала, как мать свою и как отца воспринимаем мы.

Уж повзрослевшая, она всё чаще к краю леса подходила. Тихонько прячась средь травы, кустов, она следила, как люди, так похожие на неё, какой-то странной жизнью жили. Всё больше от творений Бога отделялись, жилища строили, ломая всё вокруг, в шкуры зверей зачем-то одевались. И восхищались, убивая Божью тварь, и восхваляли тех, кто убивал быстрее. Из омертвевшего всё что-то создавали. Ещё тогда Лилит не знала, что, из живого мёртвое творя, при этом умными людьми они себя считали.

Она стремилась к людям, чтоб сказать о том, что радость может принести для всех. Она совместного желала сотворенья и радости от созерцания его. Всё больше возрастала в ней потребность к рожденью нового живого Божественного сотворенья. Свой взор она всё чаще направляла на одного. Среди других невзрачным он казался. Недалеко копьё метал, в убийствах неудачливым считался, задумчив был и часто тихо пел, уединившись, мечтал о чём-то часто о своём.

Однажды вышла Лилит к людям. Живительных даров лесных собрав, несла в сплетённой из лозы корзине она людской толпе, стоявшим у убитого слонёнка, о чём-то спорящим мужчинам. И он был среди них, её избранник. Её увидев, замолчали все. Собой Лилит прекрасною была. Стан обнажённый не прикрыв, не ведала она, что у мужчин над всем желанья плотские уже преобладали. Они к ней бросились толпой. Она, дары свои поставив на траву, смотрела, как похотью глаза бегущих к ней горели. И он, её избранник, побежал за всеми.

Ещё на расстоянии Лилит вдруг ощутила, как струн тонких её души волна агрессии коснулась. И, сделав шаг назад, она вдруг повернулась и побежала от приближающихся воинов-мужчин.

Гнались за нею долго, вожделением горя. Она легко бежала и не уставала, а гнавшиеся потом обливались. Не суждено к Лилит им было прикоснуться. Не знали те, кто возжелал прекрасное догнать, чтобы прекрасное познать, внутри себя таким же нужно обладать.

И воины от бега утомились. Из виду потеряв Лилит, обратно побрели и заблудились. Потом дорогу всё ж нашли.

Один в лесу блуждать лишь продолжал. Устал, присел на дерево упавшее, запел. Лилит, тихонько прячась, наблюдала и слушала, как песню пел тот, к кому она стремилась, тот, кто со всеми мужчинами за нею гнался. Пред ним всё ж вышла в отдалении она, чтоб показать дорогу к его стану. И он пошёл, не побежал за ней. Когда до края леса так они дошли, когда увидел он костры и стан свой, про всё забыв, к нему бежать пустился. И на бегущего избранника Лилит смотрела. То билось необычно сердце в ней, а то вдруг замирало, когда Лилит твердила про себя и повторяла: «Будь счастлив ты среди других, любимый, счастлив будь. О, как хочу, песню не грустную, счастливую твою услышать здесь, в моём лесу».

Бегущий вдруг остановился, в задумчивости к лесу повернулся, потом на стан взглянул и снова к лесу взор направил. Вдруг он копьё отбросил и уверенно пошёл. Он шёл туда, где, спрятавшись, Лилит стояла. Когда укрытие её он мимо проходил, не отрываясь, вслед ему Лилит смотрела. Быть может, взор любви его остановил. Он повернулся и пошёл к Лилит. С ней рядом встал, она не убежала. В его протянутую руку свою ладонь, ещё робеющую, возложила. И вместе, взявшись за руки, они пошли, ещё ни слова не сказав друг другу. К полянке, где Лилит взрастала, шли поэт, отец мой, и прамамочка моя.

Шли годы, продолжался род. И в каждом поколенье моих предков стремленье хоть кого-нибудь обуревало прийти туда, где жил другой народ, так схожий внешне, но с другой судьбой. И шли они под видом разным. То среди воинов терялись, то среди жрецов, то, как учёные стремились представать. Поэтами, своей поэзией блистали. Они пытались рассказать, что есть иной путь к счастью человека, что рядом Тот, Кто создал всё, лишь от Него не надо закрываться, в угоду меркантильной суете, в угоду не Отцу, а сущностям иным не надо поклоняться.

Они стремились рассказать и погибали. Но даже когда женщина одна или мужчина оставались, они своей любовью находили друга среди живущих образом иным – и продолжался род, не изменявшийся с первоистоков своими помыслами, жизни образом своим.

Чтоб чувствовать деянья всех людей

– Анастасия, подожди, – меня как будто током мысль кольнула, – ты говоришь, что погибали все. И длится так тысячелетья. И все попытки безуспешны, всё человечество идёт своим путём?

– Да, все попытки были безуспешны моих прамамочек, отцов моих.

– Все погибали, значит, да?

– Все погибали, кто в люди шёл и говорить стремился.

– Так это же одно лишь означает – и ты погибнешь, как и все. Ты тоже стала говорить. И здесь надеяться на что-то просто глупо. Ну, если никому не удалось мир, образ жизни общества сменить, зачем же ты…

– К чему о смерти преждевременно твердить, Владимир? Смотри, вот я и продолжаю жить. И рядом ты, и сын взрослеет наш.

– Но что уверенность в тебя вселяет? Что заставляет верить, будто победишь именно ты и вопреки попыткам неудачным твоих предков. Ты, как они, всего лишь говоришь.

– Всего лишь говорю, считаешь ты? Когда-нибудь ты в фразы внимательнее вдумайся мои. Не для ума они. Нет информации в них, ранее не излагавшейся, но люди их читают, и чувства бурные во многих возникают. Всё потому, что так построены они, что люди много понимают между строк. Поэзия их собственной души пробелы недосказанного заполняет. И говорю теперь об истине Божественной не я, они её сами открывают. Всё больше их становится, теперь их не свернуть с пути мечты, присущей только Богу. Ещё и миссия моя не завершилась, а в душах многих претворилось желанье то, что ждал Творец. И это главное.

Когда душа в мечте к чему-то устремилась, то обязательно, поверь, всё обязательно и в жизни претворится.

– Тогда скажи мне, почему такими фразами всё ранее не излагалось?

– Не знаю. Может быть, Творящий блеснул энергией какой-то новой! Говорящей по-новому о том, что видим каждым днём вокруг себя, что видим, но значенья должного не придаём. И чувства не обманутся мои, я ясно чувствую, Он снова все энергии Свои приводит в ускоренье. Рассвет грядёт для всей Земли. Земные дочери Его, сыны познают жизнь такую, какой творила жизнь энергия Божественной мечты. И ты, и я причастны к тому будем. Но главное! Но главное, они, те, первые, кто ощутить сумел те мысли, что сложились между строк, те мысли, что, как музыку души, энергии Творца в людей вселили. Всё получилось! Всё произошло! Уж в мыслях новый мир стремятся строить люди.

– Ты как-то в общем говоришь, Анастасия. Скажи конкретнее, что люди должны делать, какой и как, ну, этот мир построить, в котором счастливыми все будут жить?

– Сейчас конкретнее, Владимир, не могу. Трактатов на Земле немало в жизни человечества бывало. Пред многими из них впадали люди в преклоненье. Но только все бессмысленны они. Трактаты мир не в силах изменить, и доказательством тому всего одна лишь точка служит.

– Какая точка? Не пойму.

– Та точка во Вселенной, где предел всему определён. Та точка, на которой всё человечество сейчас стоит. И всё зависит от того, в какую сторону оно направит следующий шаг. Всё это говорит о том, что нет в трактатах смысла никакого. Всё человечество от сотворения живёт лишь чувствами влекомо.

– Постой-постой. Я что же?.. Я, что ли, не умом всё в своей жизни делал?

– Владимир, ты, как все другие люди, умом своим вокруг себя соотношение материи менял, стремясь посредством материальным ощущенья испытать, те ощущенья, о которых интуитивно знает каждый человек. Которых ищет каждый и найти не может.

– Какие ощущенья? Что каждый ищет? Ты о чём?

– О том, что ощутили люди там, в первоистоках, когда их жизнь была ещё в раю.

– И что же, значит, хочешь ты сказать, я столько дел умом своим перелопатил для того, чтоб чувства эти райские познать?

– А ты, Владимир, сам помысли, для чего ты все дела свои творил.

– Как «для чего»? Как все, и я обустраивал жизнь свою, своей семьи. Чтоб чувствовать себя других не хуже.

– «Чтоб чувствовать» – слова ты произнёс.

– Да, произнёс.

– Теперь понять сумей. «Чтоб чувствовать»… деянья всех людей.

– Ну как же – «всех». И наркоманов действия, что, тоже поиском являются тех ощущений?

– Конечно. Как и все, они стремятся эти ощущения найти, идя своим путём. Земное тело подвергая истязаниям, употребляют зелье, чтоб на миг, хоть приблизительно оно им ощущение великое помочь познать смогло.

И пьяница, все забывая, морщась, горькую отраву пьёт лишь потому, что поиск ощущения прекрасного и в нём живёт.

И напрягает ум учёный, причудливый изобретает новый механизм, считает, будто механизм ему и всем другим поможет удовлетворение познать. Но тщетно.

За свою историю немало людская мысль бессмысленного наизобретала. Владимир, вспомни, и тебя предметов множество там, где живёшь ты, окружает. И каждый тот предмет считается достижением научной мысли. Труд множества людей затрачен для появления его. Но только мне скажи, пожалуйста, Владимир, какой из них тебя счастливым, удовлетворённым жизнью сделал?

– Какой?.. Какой?.. Ну может быть, отдельно взятый – никакой. А вместе все предметы жизнь всё же сильно облегчают. Машина легковая, например. За руль садишься и едешь куда хочешь. На улице дождь, холод, а в машине можно отопление включить. На улице жара, все потом обливаются, а ты кондиционер включаешь – и вокруг тебя прохлада. А в доме, вот на кухне, например, для женщин множество приспособлений существует. Посудомоечные машины даже есть, чтоб женщин от труда освободить. И пылесосы тоже есть, чтобы уборку облегчить и время сэкономить. Всем ясно, множество предметов способны облегчать нам жизнь.

– Увы, Владимир, иллюзорны облегченья эти. Своею жизнью сокращённой да страданьями всё человечество за них и вынуждено каждый день платить. Чтоб получать бездушные предметы, работой нелюбимой, как рабы, всю жизнь и вынуждены заниматься люди. Предметы появляются бездушные вокруг, как индикатор степени непонимания человеком вселенской сути бытия.

Ты – человек! Внимательнее посмотри вокруг себя. Чтоб получить очередной свой механический предмет, заводы строятся, чадя смертельным смрадом, безжизненной становится вода, и ты… Ты, человек, для них всю жизнь свою нерадостной работой должен заниматься. И не они тебе, а ты им служишь, изобретая, ремонтируя и поклоняясь им. Меж тем, Владимир, мне скажи, кто из великих мудрецов учёных изобрёл и на каком заводе произвёл вот этот механизм для услуженья человеку?

– Какой?

– С орешком белочку, что под моей рукой.

Я посмотрел на руку Анастасии. Она держала её протянутой, ладонью вниз, примерно в полуметре над травой. А на траве, как раз под ладонью, на задних лапках рыженькая белочка стояла. В передних лапках белочка держала кедровую шишку. Мордашка рыжая то к шишке опускалась, то задиралась вверх, и круглые блестящие глазёнки белочки смотрели на лицо Анастасии. Анастасия улыбалась, глядя на зверька, не шевелясь, и руку на весу по-прежнему держала. И белочка в траву вдруг шишку положила, захлопотала как-то вся над ней и лапками передними, своими коготками лущила шишку, маленький орешек из неё достала. И снова встав на лапки задние, подняв свою мордашку, словно протягивала тот орешек для Анастасии, как будто бы просила его принять из её лапок. Но, по-прежнему не шевелясь, сидела на траве Анастасия. И белочка, склонив головку, быстро надкусила скорлупу орешка и лапками своими, коготками очистила зерно от скорлупы и положила на листок травы зерно ореха. Потом она всё новые орехи из кедровой шишки стала доставать, надкусывала скорлупки, и ядрышки на листик складывала. Анастасия опустила руку и положила на траву ладонью вверх. И белочка все ядра чистые в ладонь с листа переложила торопливо. Анастасия второй своей рукой слегка погладила пушистого зверька, и белочка вдруг замерла. Потом поближе к Анастасии подбежала и встала, как-то радостно пред нею трепеща, заглядывая ей в лицо.

– Спасибо! – в адрес белочки произнесла Анастасия. – Ты сегодня хороша как никогда, красавица. Иди, иди же, хлопотушка. Найди избранника, красавица, достойного себе. – И руку протянула в сторону ствола развесистого кедра. Вокруг Анастасии вприпрыжку белочка два раза обежала и бросилась стремглав по направлению, указанному ей рукою человека и, вскочив на ствол, исчезла в кроне кедра. А на ладони, протянутой ко мне, лежали чистые ядра кедрового ореха. «Действительно! Вот это механизм, – подумал я. – Сама продукт срывает, сама его приносит, ещё и чистит от скорлупы, ухода за собой не требует зверёк, ремонта, электроэнергию не потребляет».

Попробовав орешков, я спросил:

– А полководцы – Македонский, Цезарь, правители, что войны затевали, Гитлер тоже, что ли, чувства первоистоков те искали?

– Конечно. Чувствовать себя они хотели правителями всей Земли. Считали подсознательно, что ощущение такое сродни тому, что все интуитивно ищут. Но ошибались в том они.

– Считаешь, ошибались. Почему ты так считаешь? Ведь никто ещё весь мир завоевать не смог.

– Но завоёвывали города и страны. За город шло сраженье, победы достигали, но скоротечное удовлетворенье завоеватели от той победы получали. И к большему завоеванию они стремились, войны продолжали. Завоевав страну, и не одну, не радость, а заботы получали. И страх всё потерять, и вновь пытались удовлетворение искать путём воинственных свершений. Их ум, погрязший в суете, уже не мог их привести к мечте Божественных великих ощущений. Печален был конец у всех воинственных правителей земных. И обозримая, известная сегодня всем история о том гласит. Но только, к сожаленью, суета, метанья, догматов меркантильных череда не позволяют тем, кто в дне сегодняшнем живёт, определить, где, в чём их ощущение Божественное ждёт.