Текст книги "Родовая книга"

Я спасу свою маму

– Однажды мамы долго не было. Я подумал: «Где она?» – и решил, что мама на соседней полянке, которая рядом с нашей, похожа на нашу, но на ней не так хорошо. Я пошёл на соседнюю полянку. Там я увидел маму. Она лежала, не двигаясь, и белая вся была. И вокруг лежавшей без движения мамы трава была белая.

Я сначала стоял и думал: «Почему такое происходит, не должно быть совсем белым лицо мамино и трава вокруг». Потом решил потрогать маму, она глаза с трудом открыла, но не пошевелилась. Тогда я за ручку её взял и тащить из белого круга начал. Она своей второй ручкой помогала, и перетащились мы из белого круга.

Мама, когда прежней стала, мне сказала, чтобы я никогда её не трогал, если ещё такое случится. Она сама справится, а я не справлюсь. После того, как я побывал в белом круге и маму тащил, у меня ручка и ножка онемели и долго отходят. Мама быстро прежней становится, а мои ручка и ножка долго отходят.

Когда я второй раз увидел маму в таком же круге… Как совсем белая она там лежит, я не стал сам маму трогать. Я крикнул, позвал медведицу сильную, на которой спал маленьким. Приказал медведице маму тащить. Медведица ступила на белое, и упала, и не живёт теперь медведица больше. Только дети медведицы остались.

Медведица сразу умерла, когда на белое ступила. На белой траве всё умирает.

Тогда я снова сам пошёл по белому кругу и стал тащить маму Анастасию. Мы вместе вытащились с мёртвой травы. Но мои ручка и ножка уже не немели так сильно, как первый раз, только тело всё дрожало немножко. Теперь не дрожит. Видишь, папа, не дрожит моё тельце, слушается меня. И ручка скоро подниматься будет, когда я захочу. Она уже сейчас немножко поднимается. А раньше совсем не поднималась.

Оторопев, я слушал рассказ сына. Вспомнил, как однажды сам видел Анастасию в подобной ситуации и тоже интуитивно постарался вытащить её из белого круга. Вспомнил, как говорил об этом явлении старый философ Николай Фёдорович.

Но зачем она подвергает себя такой опасности? Сыном даже рискует. Неужели это так важно – сжигать в себе направленную какую-то невидимую энергию?

Необычные круги правильной геометрической формы не раз показывали по телевидению. Они появлялись в разных странах, в основном, на полях со злаковыми культурами. Люди обнаруживали среди нормально растущих стеблей круг, в котором стебли оказывались прижатыми к земле. Не хаотично помятыми, а наклонёнными в одну сторону и образовавшими геометрические фигуры. Учёные изучают эти непонятные явления, но объяснения им пока не дали. И в случае с Анастасией тоже круг, тоже примятая трава, но плюс к тому, что показывали по телевидению, трава ещё и белела, словно ей не хватало солнечного света.

Анастасия говорила, что это – негативная энергия, производимая людьми. Допустим, но почему она направлена строго на Анастасию? Что за люди её направляют? И, забывшись, сказал вслух:

– Зачем она с ней борется? Кому это нужно? Кому от этого может быть лучше?

– Всем понемножечку, – услышал я голос сына, – мама говорит, если станет меньше злобной энергии, если сможет она её уменьшить, сжигая в себе, а не отражая в пространство, станет меньше её. Те, кто производит её, сами подобреют.

– Покажи, сколько их, кругов белых? Где они?

– Рядом с нашей полянкой есть совсем маленькая полянка. Там всегда и появляются белые круги. Потом в них трава снова зеленеет, но сейчас ещё не вся позеленела, и видны белые круги. Если хочешь, пойдём, я покажу тебе их, папа.

– Пойдём.

Я быстро встал и взял за ручку своего сынишку. Ребёнок торопливо семенил маленькими ножками, но я заметил, что он слегка прихрамывает, и старался идти не так быстро.

Время от времени Володя стремился заглянуть мне в глаза и всё время лопотал, что-то рассказывая на ходу. Но я думал об этих странных белых кругах и о непонятном поведении Анастасии, о смысле её действий, вообще об этом странном явлении.

Чтобы как-то поддержать разговор с сыном, я спросил его:

– Почему ты, Володя, маму называешь то мама, то мама Анастасия?

– Я знаю о многих мамах, которые раньше жили на Земле. Мне о них мама Анастасия рассказывала. Их можно называть бабушками, можно прапрабабушками, но можно и мамами. Бабушки родили маму. Их можно тоже мамами назвать. Я их чувствую и вижу, представляю, когда рассказы о них слушаю, а иногда сам представляю. А чтобы не запутаться, я иногда маму мамой Анастасией называю. Все мамы хорошие, но мама Анастасия для меня самая близкая и хорошая, она красивее цветов и облаков. Она очень интересная и весёлая. Пусть она будет всегда. Я так скоро разгоню мысль свою, что смогу вернуть её всегда…

Я не дослушал, не осмыслил сказанное. Мы пришли к маленькой полянке, и я увидел четыре белёсых круга на траве. Круги диаметром метров пять-шесть. Они были едва заметны, но один выделялся своей белизной, наверное, он образовался совсем недавно. И я понял, почему не встретила меня Анастасия и почему нет её сейчас рядом. Значит, где-то она совсем обессиленная. И не хочет, чтобы её жалели, расстраивались от её вида.

Я смотрел на белые круги, и мысли мои быстро мчались, переплетаясь. Конечно, множество людей бледнеют от неприятностей, на них свалившихся. Почти всегда люди бледнеют, когда злоба на них неожиданно направляется. Но здесь? Неужели возможно вот так, на большом расстоянии, чувствовать? Неужели может сконцентрироваться в единое огромное количество энергии злоба людская? Такое огромное, что не только сам человек, но и растительность вокруг него бледнеет? Значит, наверное, может. Вот они – следы злобнейших попыток. И снова вспомнились слова Анастасии, я привёл их в четвёртой книге: «Всё зло Земли, оставь дела свои, рванись ко мне, попробуй. Я одна пред вами, победите. Чтоб победить, все на меня идите. Сраженье будет без сраженья». Думал, просто слова. Всё сбывается. И книги есть, как она предрекла, и песни бардов, и стихи… Она не просто так говорит. Но тогда зачем: «Сраженье будет без сраженья»? В итоге, злобу она пытается просто сжигать в себе. Одна старается! А по мне, так с ними надо по-настоящему сражаться! Так, чтобы по морде… А она одна. Нет! Не будешь ты одна, Анастасия! Хоть сколько-нибудь… Хоть немного возьму на себя этой гадости. И поборюсь с ней. Эх, если бы я мог говорить так, как она. Я бы им сказал. Наверное, я распалился не на шутку и выпалил вдруг вслух:

– Давайте, злобные, ко мне валите, и я хоть сколько-нибудь вас сожгу!

Маленький Владимир вдруг выдернул свою ручку из моей, забежал вперёд, удивлённо и внимательно посмотрел мне в глаза. Потом топнул ножкой, взялся здоровой ручкой за ещё неокрепшую, поднял обе ручки вверх и в тон мне воскликнул:

– И на меня валите, злобные. Вот ручка уже выздоравливает у меня. Мама Анастасия не одна. Вот я, и мысль помчится всё быстрее моя. Спешите, злобные, дела свои оставьте, ко мне спешите. Вот, смотрите, как расту я.

И он на цыпочки привстал, стараясь приподнять руки ещё выше.

– Так, славны воины, отчаянны, смелы. С кем воевать собрались, витязи? – услышал я тихий голос Анастасии.

Я повернулся и увидел сидящую под кедром, прислонившуюся к его стволу головой Анастасию. Она явно была сильно уставшей, даже голову свою к стволу прислонила. И руки её были опущены к земле, и плечи. Лицо бледное, с чуть прикрытыми глазами.

– Мы с папой против злобы восстали, мама, – ответил за меня Володя.

– Но чтобы со злом бороться, надо знать, где, в чём оно. Противника в деталях представлять необходимо. – Анастасия говорила тихо и с трудом.

– Ты, мамочка, здесь отдохни пока, мы с папой представлять попробуем. Не сможем правильно представить, ты потом подскажешь нам.

– С дальней дороги папа твой, сынок. Ему бы отдохнуть сначала.

– Я отдохнул, Анастасия. И вообще, я почти не устал. Здравствуй, Анастасия. Как ты тут?

Почему-то от её беспомощного вида я замер на месте и заговорил сбивчиво, не зная, как дальше поступать, что делать и говорить. Володя подошёл ко мне, взял за руку и продолжил, обращаясь к Анастасии:

– Я папу накормлю с дороги и искупаюсь с ним в чистой воде на озере. И травки очищающей нарву. Ты, мамочка, здесь отдохни пока. Не трать на разговоры силы. Я сам всё сделаю. Потом к тебе придём мы с папой. Пусть побыстрее силы возвращаются к тебе…

– Я с вами тоже искупаюсь, подождите. Я с вами.

Анастасия, цепляясь руками за ствол кедра, попыталась подняться. Она приподнялась слегка и вновь, скользя ладонями по стволу дерева, беспомощно опустилась на землю и едва слышно прошептала:

– О, что же я так оплошала. Встать не могу навстречу сыну и любви?

Снова, опираясь о ствол кедра, она начала с трудом подниматься с травы. Наверное, и в этот раз она не смогла бы встать. Но вдруг произошло что-то невероятное. Огромный кедр, на ствол которого опиралась Анастасия, вдруг стал направлять иголочки своих нижних веток в её сторону.

Направленные вниз иголочки стали испускать едва заметное голубоватое свечение. Оно медленно, почти невидимо, окутывало Анастасию. Потом я услышал, как сверху доносится потрескивание, похожее на то, что можно слышать, когда стоишь под проводами высоковольтной линии электропередач. Поднял голову вверх и увидел, что иголочки всех кедров вокруг тоже стали едва заметно светиться голубоватым светом. Но это ещё не всё. Они все были направлены к тому дереву, под которым пыталась встать Анастасия. Оно принимало иголочками верхних веток идущий от соседних кедров свет. И всё усиливалось свечение нижних иголочек. Это длилось примерно две минуты. Потом сверкнула голубая вспышка. Кедровые иголочки перестали светиться. Мне показалось, они даже немножко увяли. Анастасия была едва видна в окутавшем её голубом сиянии. Когда оно рассеялось или вошло в неё, непонятно, я увидел…

Под кедром стояла прежняя, полная сил, необыкновенно красивая Анастасия. Она улыбалась мне и сыну. Подняла голову вверх и тихо произнесла: «Спасибо». Потом… Ну надо же было вытворить такое взрослой женщине?

Анастасия, слегка подпрыгнув на месте, легко и стремительно побежала к самому большому белому кругу. У его края она снова, но уже высоко, подпрыгнула, сделала тройное сальто и оказалась в центре белого круга. И снова, прыгнув вверх, сделала шпагат, словно балерина. Засмеялась своим заливистым, манящим смехом и закружилась в танце над кругами белыми.

Вокруг лес, словно оживая, весёлым возбужденьем вторил ей. С ветки на ветку перескакивая, мчались по кругу белки. В кустах блестели бусинки глаз зверей ещё каких-то. Совсем низко к поляне, ниже деревьев, стремительно спустились друг за другом два орла и снова набрали высоту, и снова – вниз по кругу, снова – вверх.

Как акробатка и как балерина, танцевала и смеялась Анастасия. И зеленела под её ногами медленно трава. И даже самый белый круг едва заметным стал. Всё веселее становилось на душе от её танца, смеха и всего вокруг и вдруг… Вдруг разбежался маленький мой сын и на кругу ещё слегка белёсом перекувыркнулся через голову два раза, быстро вскочил, подпрыгнул, закружился, пытаясь танец Анастасии повторить. Не смог сдержаться и я, тоже рядом с ним начал плясать и просто прыгать радостно.

– Вперёд, к воде! Кто сможет обогнать? – воскликнула Анастасия и побежала стремительно к озеру, и мы за ней с сыном сразу побежали.

Я от прыжков запыхался слегка и приотстал. Но видел, как, подпрыгнув и перевернувшись над водой, нырнула в озеро Анастасия. За нею чуть позднее, с разбегу, с берега подпрыгнув, о воду попкой шлёпнулся сынок.

Я раздевался на бегу, бросал одежду по дороге, увлёкшись, ещё не сняв майку, брюки и ботинки, в одежде в озеро нырнул и вынырнул под смех раскатистый Анастасии. А от избытка чувств смеялся и ручкой хлопал по воде наш сын.

Я первым вышел из воды. Стал стягивать с себя мокрую одежду, выжимать её. Вышедшая из воды Анастасия быстро надела прямо на мокрое тело своё лёгкое платьице и стала помогать мне пристраивать на куст брюки, чтоб быстрей высохли на ветерке. Потом я достал из рюкзака спортивный костюм и надел его. Анастасия стояла рядом, и платье на ней было уже сухое. Мне хотелось обнять её, но почему-то не хватало решительности.

Она подошла ко мне совсем вплотную, от неё шло тепло. Мне захотелось сказать ей что-то хорошее, но слова не подбирались, и я сказал только два слова:

– Спасибо, Анастасия.

Она улыбнулась, положила свои руки на мои плечи и, голову приклонив к плечу, ответила:

– И тебе спасибо, Владимир.

– Здорово! – раздался весёлый голос сына. – Теперь я ухожу.

– И куда же? – спросила Анастасия.

– Ухожу к старшему дедушке, и разрешу ему похоронить тело, и помогу ему. Я пошёл.

Володя быстро и почти не прихрамывая ушёл.

Приглашение в будущее

– Что это означает, разрешу дедушке похоронить тело? – спросил я недоуменно.

– Ты всё увидишь сам. Поймёшь, – ответила Анастасия.

А через некоторое время я увидел живого прадеда Анастасии, но не увидел никаких похорон. Он так и остался в моей памяти живым и непостижимым.

Первой приближение дедушек почувствовала Анастасия. Мы в этот момент шли с ней вдвоём по поляне. Вдруг Анастасия остановилась, жестом остановила меня и повернулась в сторону, где росли самые высокие и могучие кедры. Я проследил за направлением её взгляда, никого не увидев, хотел спросить у Анастасии: «В чем дело?» – но не смог. Она взяла меня за руку и чуть сжала ладонь, словно прося не произносить ни слова.

Вскоре я увидел среди величественных кедров фигуру прадедушки Анастасии. Величественный старец был одет в длинную светло-серую рубаху ниже колен. Когда он неспешной, но уверенной и совсем нестарческой походкой вышел на поляну, я увидел, что рядом с ним, держась за его руку, семенил наш сын и его правнук – Володя. Поодаль шёл дедушка – сын старца.

Казалось все, и даже я, понимали какую-то торжественность наступающего момента встречи, и только идущий рядом со старцем ребёнок вёл себя естественно и непринуждённо. Володя всё время что-то говорил прадеду, то слегка забегая вперёд и заглядывая ему в лицо, то вдруг останавливался, отпускал руку старца, наклонялся к траве, чем-то интересуясь, и тогда останавливался старец. Потом Володя снова брал его за руку и, оживлённо что-то рассказывая об увиденном, увлекал его в нашу сторону.

Когда они подошли совсем близко, я увидел, что обычно строгий и величественный старец слегка улыбался. Его светлое лицо излучало какую-то благодать и в то же время – торжественность. Он остановился в нескольких шагах от нас, взгляд его был обращён куда-то вдаль. Все молчали – и только Володя быстро говорил:

– Вот, дедулечка, перед тобой мои папа и мама. Они хорошие, твои глазки не видят, дедулечка, но ты всё чувствуешь. А мои глазки видят. Ты смотри моими глазками, мой дедулечка, на хорошее, и тебе тоже будет хорошо.

Потом, обращаясь к нам, Володя вдруг ещё более радостно заявил:

– Мама и папа, я недавно, когда купались вместе мы… я понял и разрешил телу дедушки Моисея умереть. Мы уже нашли место, где я похороню тело своего дедушки Моисея.

Володя прильнул всем тельцем и головой к ноге прадеда. Величественный седой старец нежно и осторожно погладил по волосам своего правнука. Любовь, нежность, взаимопонимание и радость ощущались в их отношении друг к другу. При этом совсем странными мне показались разговоры о похоронах. Как принято у нас, я хотел остановить сына, сказать, что прадедушка хорошо выглядит и ему ещё жить да жить. Мы ведь всегда так говорим, даже очень больному пожилому человеку, и я хотел сказать, даже воздуха в грудь набрал, но Анастасия вдруг сжала мою ладонь, и я не произнёс ни одного слова.

Заговорил прадед, обращаясь к Анастасии:

– Тобой творимое пространство, внученька Анастасия, чем ограничивает твоя мысль?

– Мысль и мечта в единое слились, ограничений не встречая, – ответила Анастасия.

И тут же прадед новый задал ей вопрос:

– Тобой творимый мир людские души принимают, скажи, ты действуешь энергией какой?

– Такой, что взращивает дерево, бутоны раскрывает, превращая их в цветы.

– Какие силы могут воспрепятствовать твоей мечте?

– Мечтая, я не моделирую препятствий. Преодолимое лишь вижу на пути.

– Вольна во всём ты, внученька моя Анастасия. Прикажи моей душе в тебе угодном воплотиться.

– Приказывать себе позволить не могу ничьей душе. Душа вольна – Создателя творенье. Но буду я мечтать, чтобы в прекраснейшем саду, мой милый дедушка, твоя душа нашла достойным воплощенье.

Возникла пауза. Новых вопросов прадедушка не задавал, и тут снова, к деду обращаясь, быстро заговорил Володя:

– А я тоже тебе приказывать не буду, дедулечка. Но только я тебя очень сильно попрошу. Ты побыстрее воплощайся вновь на Земле своей душой. Ты вновь возникнешь молодым и будешь лучшим другом мне. Или ещё кем-то станешь для меня… Я не приказываю… А просто говорю… Пускай, дедулечка мой Моисей, твоя душа во мне с моею рядом будет.

При этих словах величественный старец повернулся к Володе, медленно опустился перед ним сначала на одно колено, потом – на второе, наклонил седую голову, поднёс к губам маленькую детскую ручку и поцеловал её. Володя обхватил его за шею и что-то быстро стал шептать ему на ухо.

Потом прадед встал с колен, и помогал ему, очень пожилому человеку, всего один ребёнок. Даже сейчас, в который раз вспоминая эту сцену, я не могу понять, как это произошло. Они просто держали друг друга за руки, и прадед встал, ни на что не опираясь. Поднявшись, он сделал шаг в нашу сторону, поклонился и, больше не сказав ни слова, повернулся, протянул руку внуку, и они пошли, держась за руки и разговаривая. Чуть поодаль шёл второй дедушка, не прерывая их беседу.

Я понял: прадедушка Анастасии уходил навсегда. Он уходил умирать.

Я неотрывно смотрел вслед уходящим ребёнку и старцу. Ещё раньше, со слов Анастасии, мне было известно её отношение к современным кладбищенским ритуалам и похоронам, я даже писал об этом в предыдущих книгах. Она, а значит, и все её близкие, жившие и живущие сейчас в тайге, считают: кладбищ быть не должно. Они похожи на отхожие места, куда сбрасывают ставшее никому не нужным безжизненное тело умершего. Считают, что люди боятся кладбищ потому, что там совершается противоестественное действо. Считают, что именно родственники умершего своей мыслью, своими представлениями о нём, как о безвозвратно ушедшем, не дают его душе вновь воплотиться в новом своём земном воплощении.

Анализируя виденные мною похороны, я стал тоже склоняться к такой же мысли. Уж слишком много в них фальши. Ах, как убиваются родственники по умершему, а всего через несколько лет… Пойдёшь на кладбище, а там ухоженная могилка десяти-двадцатилетней давности – редкость. На месте запущенных могилок кладбищенские работники роют уже новые.

Всеми забыт похороненный. Ничего от его пребывания на Земле не осталось, и даже память о нём никому не нужна. Зачем он родился, зачем жил, если такой конец? Анастасия говорит, что тела усопших нужно хоронить в собственном поместье, не фиксируя их могилки специальными надгробиями. Взошедшие травы и цветы, деревья и кусты будут продолжением жизни тела. При этом душе, покинувшей тело, большая даётся возможность прекрасных воплощений. В поместье мысль умершего при жизни творила пространство Любви. В этом пространстве остаются жить его потомки, соприкасаясь со всем, растущим в нём, тем самым – с мыслями соприкасаются своих родителей, оберегают созданное ими. Но и пространство оберегает живущих в нём. Тем самым продолжая жизнь земную вечно.

А как быть людям, живущим в городах? Как им без кладбища обойтись? Но, может быть, их образ жизни заставит их задуматься хотя бы в пожилом возрасте – нельзя так безответственно для вечности жизнь проживать.

И я согласен с философией Анастасии. Но одно дело – в мыслях согласиться, совсем другое дело – видеть наяву, как происходит прощание с умирающим прадедом. Хотя он, вернее, его душа в данном случае не умрёт. Она явно останется где-то здесь или воплотится очень быстро в новой жизни, и непременно – в хорошей. Они ведь, никто – ни Анастасия, ни маленький сын, ни дедушка, ни сам прадедушка – даже в мыслях не проектируют трагедии, они понимают о смерти нечто иное, чем мы. Она для них не трагедия, а лишь переход в новое прекрасное бытие.

Стоп! Не был грустным даже прадед. Скорее наоборот. Вот! Вот она – разгадка. «Когда ты засыпаешь, и тебя гнетут тёмные тяжёлые и неприятные мысли, то, как правило, тебе приснится сон кошмарный. При светлых мыслях перед сном – приятное во сне увидишь», – говорила Анастасия. И ещё: «… смерть – не трагедия, она лишь сон короткий, или чуть длиннее, неважно. С мыслью о прекрасном в любой сон должен погружаться человек, тогда душа его страдать не будет. Своими мыслями сам человек построить может рай или иное для своей души».

И прадед это знал. Он не страдал. Но что ему в последние часы доставило такую очевидную радость? Что-то произошло. Не мог он улыбаться просто так, без причины. Но что произошло? Я повернулся к Анастасии и увидел…

Она стояла чуть поодаль от меня, протянув руки к солнцу, и шептала, как мне показалось, какую-то молитву. Солнечные лучи то скрывались за облаками, то светили ярко и отражались в слезинке, скатывающейся по щеке Анастасии. При этом выражение её лица не было грустным, оно было умиротворённым. Она то что-то шептала, то слушала, будто ей кто-то отвечал. Я стоял и ждал, не смея почему-то подойти поближе к ней или даже просто сказать слово. Только когда она повернулась, увидела меня и подошла, я спросил:

– Ты молилась за упокой души прадедушки, Анастасия?

– Душа прадедушки в покое будет пребывать великом, и жизнь земная ей снова предстоит, когда она сама того захочет. А я за сына нашего просила, чтоб силы большие ему Создатель дал. Наш сын, Владимир, совершил деянья, присущие немногим из сегодняшних людей. Прадедушкину силу всю в себя вобрал, прадедушка ему её душой своей отдал. Ещё взрослеющему трудно будет удержать ему в себе энергий множество в единстве.

– Но почему, когда всё это произошло, я ничего необычного в сыне не заметил?

– Наш сын, Владимир, произнёс слова перед тем, как прадед пред ним колени преклонил. Он произнёс слова, которых смысл понятен только тем, кто может ведать, как творил Создатель наш. Ребёнок, может, до конца не понимал, но искренне, уверенно прадедушке сказал о том, что он способен душу и его собою на Земле оставить. Себе я не позволила подобное сказать. Не чувствую в себе подобной силы.

– И прадед, я заметил, после этих слов ещё сильнее воссиял.

– Да, в глубокой старости подобное не многим слышать доводилось. Ведь в будущее прадед приглашенье получил из уст ребёнка – Будущего воплощенье.

– А что, они друг друга очень сильно любили?

– Наш сын, Владимир, прадедушку просил остаться жить, когда уже он жить не мог. И жил прадедушка, не в силах отказать ребёнку.

– Но как подобное возможно?

– Очень просто. И просто не всегда. Из бессознательного состояния, небытия врачи ведь тоже возвращают человека. Но и не врач, а близкий человек может позвать, растормошить от бессознательного состояния или обморока, и останется человек живым. Прадедушкина воля и любовь позволили по просьбе внука жизнь его продлить. Прадедушка – потомок тех жрецов, которые великие свершения в веках творили. Он даже небывалый взрыв своею волей, своим взглядом остановил однажды и ослеп.

– Как взглядом? Разве можно взглядом взрыв остановить?

– Можно, если человек будет смотреть осмысленно, с уверенностью в силе человеческой, непоколебимой воле. И знал прадедушка, где будет то несчастье, и пришёл туда. Он опоздал слегка со своим предвиденьем, и первый взрыв произошёл. А он стоял пред смертоносным и взглядом усмирял уже взметнувшиеся в пространство проявленья темных сил. Один лишь взрыв произошёл, и то неполной силы, и ещё два других могли случиться. Но если бы прадедушка хотя бы раз один мигнул… Владимир, взрыва он не допустил. Только ослеп.

– Но почему тебя так беспокоят способности сына, которые он получит от деда?

– Считала я, ему достаточно моих, твоих. Учила, как скрывать излишнее, что может людям необычным показаться. Хотела, чтобы в мир ушёл жить сын наш и смог не отличаться внешне от людей других. Творить ведь можно многое, среди других не выделяясь. Но слишком необычное произошло. Кто теперь сын наш, в чем предназначение его – тебе и мне осмысливать необходимо. И я Создателя просила, чтоб силы ему дал, хотя б немножечко ещё простым ребёнком оставаться.

– Ты вот теперь переживаешь, Анастасия. А я думаю, во многом здесь твоя вина, твоего воспитания. Ты много о душе говоришь, о предназначении человека. Научила ребёнка книгу необычную читать о сотворении. У него и сформировалось своё образное видение мироустройства. Зачем ребёнку в таком возрасте о Душе знать, о Боге? Он, представляешь, меня папой называет, а при этом ещё говорит, что у него отец есть. Я понял, он Бога своим Отцом называет. Но всё это сложновато даже мне понять, а ты так ребёнка загрузила. Это твоё воспитание виновато, Анастасия.

– Владимир, помнишь, я ответила прадедушке, что не могу приказывать ничьей душе. И сын наш слышал мой ответ. И все же силы, высшие, чем я, ему позволили иначе поступить. Но ты не беспокойся. Я смогу понять произошедшее, хотя, возможно, и меня сын по-другому может теперь воспринимать. Он нас с тобою вместе взятых вскоре сильнее будет.

– Ну и хорошо. Каждое поколение и должно быть сильнее и умнее предыдущего.

– Да. Ты прав, конечно же, Владимир, но в этом есть и печаль, когда сильнее и осознаннее кто-то поколенья своего.

– Что? Не понял, о какой печали ты говоришь, Анастасия?

Она не ответила, опустила голову, и выражение её лица сделалось печальным. Она редко бывает грустной или печальной. Но в этот раз… Я понял… Понял великую трагедию прекрасной отшельницы сибирской тайги – Анастасии. Она одинока. Невероятно одинока. Её мировоззрение, знания, способности существенно отличают её от других людей. И чем они сильнее, тем более трагично одиночество. Она живёт в другом измерении осознанности. Пусть это измерение прекрасно, но она в нём одна. Она, конечно, могла бы спуститься к людям, стать как все. Но не сделала этого. Почему? Да потому, что для этого ей нужно было бы предать себя, свои принципы, а может быть, и предать Бога. И тогда Анастасия решилась на невероятное. Она позвала других в это прекрасное измерение. И кто-то смог её понять. И я, кажется, начинаю её понимать и чувствовать. Шесть лет прошло, а только-только начинаю понимать. А она терпеливо ждёт, всё спокойно объясняя, не злится. Выносливая, непоколебимая в своей надежде. Так же, как она, наверное, был одинок Иисус Христос. Конечно, были у него ученики и постоянно приходили люди его слушать. Но кто мог другом быть? Другом, понимающим с полуслова, помогающим в трудную минуту. Не было рядом ни одной родной души. Ни одной.

Бог! Каким его представляет большинство людей? Непостижимой, аморфной, бесчувственной сущностью. Все только: «Дай!» да «Рассуди!» Но если Бог – наш Отец, если им создан весь мир, окружающий нас, то, естественно, основным желанием Родителя может быть только осмысленная жизнь Его детей, понимание ими сути мироздания и совместное творчество со своими детьми. Но о какой осмысленности можно говорить, если мы топчем всё, что создано вокруг нас Богом, топчем Его мысли, а при этом поклоняемся на разные лады кому-то, но только не Ему. А Ему и не нужны поклонения, Он ждёт сотрудничества. Но мы… Мы даже такую простую истину не можем никак понять: если ты – сын Бога, способен понимать Отца, возьми земли всего один гектар и сделай рай на нём, Отца порадуй. Но нет! Всё человечество, как одуревшее, стремится, но к чему? Кто постоянно делает сумасшедших из нас? И каково ему, Отцу, взирать на вакханалию земную? Взирать и ждать, когда осмысленность придёт к Его сынам и дочерям земным. Взирать и солнцем освещать всю Землю, чтобы могли дышать Его дети. Как разобраться в сути бытия? Как осознать, что происходит с нами на самом деле? Массовый психоз? Или воздействие умышленное каких-то сил? Каких? Когда мы освободимся? Кто они?