Текст книги "Мой друг Бабах"

Байка четвертая. Главный невидимка

Всем был хорош мой друг Бабах! Веселый каверзник, придумщик, немножко хвастун, но хвастун понарошку. Одно было плохо: я ни разу его не видел, только слышал. Как если бы разговаривал с ним по телефону.

Конечно, можно дружить и с телефоном. Я знаю мальчика, который так дружен со своим мобильником, что кладет его под подушку, когда ложится спать. Но, во-первых, когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, мобильников еще не было, и, во-вторых, дружить можно не только с мобильником, но и с собачками, кошками, хомячками и даже аквариумными рыбками. Дружить можно со всеми! А лучше всего, когда друга можно не только видеть или только слышать, но и видеть и разговаривать с ним одновременно.

– Бабах, ты невидимка? – спросил я как-то моего друга.

– Невидимка, – сказал Бабах. – Я самый-пресамый невидимый невидимка на свете. Чемпион мира среди всех невидимок.

– Жаль, – сказал я.

– Что тебе жаль?

– Жаль, что ты меня видишь, а я тебе нет.

– Ты хочешь увидеть меня?

– Хочу.

– Нет ничего проще. Смотри!

Я во все глаза смотрел туда, откуда раздавался голос Бабаха, но ничего не видел.

– Да куда ты смотришь? – сказал Бабах. – Посмотри вокруг себя.

Я посмотрел вокруг себя, но опять ничего не увидел.

– Ну, как я тебе? – спросил Бабах. – Нравлюсь?

– Не знаю, – сказал я. – Я не вижу тебя.

– Плохо дело, – вздохнул Бабах. – Тебе понадобятся очки.

– Какие очки?

– Волшебные.

– Где я их возьму?

– Это говорится так – волшебные, – объяснил Бабах. – Волшебные очки – это когда ты не просто смотришь, а включаешь воображение. Все маленькие большие дети делают так. Берут какую-нибудь игрушку, включают воображение, и игрушка оживает. Можно не только разговаривать с ней, но и видеть. Попробуй.

Я попробовал, но у меня опять ничего не получилось. Бабах никак не хотел появляться.

– Придется заняться твоим воображением, – сказал Бабах. – Возьми игрушку.

– Какую игрушку?

– Любую. Да вот хоть эту юлу. Она здóрово похожа на меня.

– Эта юла поломатая.

– Как это – «поломатая»? – не понял Бабах.

– Ну, сломанная, – объяснил я. – Она поломалась, когда я был маленький.

– В таком случае возьми этот заводной автомобильчик, – сказал Бабах. – Надеюсь, он не поломатый?

– Нет, – сказал я. – Этот автомобильчик совсем новый.

– Знаешь, как его включить? – спросил Бабах.

– Знаю.

– Ну так включай, – сказал Бабах.

Я включил автомобильчик, поставил на пол, и автомобильчик поехал.

– Эх, здорово! – услышал я голос Бабаха. – Люблю прокатиться с ветерком!

Автомобильчик налетел на грузовичок с подъемным краном и заелозил колесиками на месте.

– Ба-бах! – радостно заорал Бабах. – Авария! Плакали твои права.

Я выключил автомобильчик и сказал:

– Это ты виноват.

– Да? – удивился Бабах. – Как прокатиться с ветерком, это я, а как авария – тоже я?

– Ты. Кто сказал «включи»?

– «Включи» и «устрой аварию» – это разные вещи, – сказал Бабах. – Мое дело маленькое. Включили меня – я поехал. А если кто-то не умеет дружить со мной – при чем тут я? «Человеческий фактор» – слышал такие слова? Так говорят про тех, кто не дружит со мной.

– Я включил не тебя, – сказал я, – а батарейку. Вот, смотри, – я перевернул автомобильчик, открыл крышку и достал батарейку.

– Симпатичный, – сказал Бабах и закряхтел от удовольствия. – Я самый-пресамый симпатичный на свете. Просто красавец! Чемпион мира среди всех симпатичных красавцев.

– Ты что же, батарейка? – удивился я.

– Ну а кто, по-твоему, спрятался внутри этой батарейки?

– Ток, – сказал я. – Электричество. – У меня вместо «электричество» получилось «электличество».

– А что такое электличество? – передразнил меня Бабах.

Я стал разбирать подряд все свои игрушки и спрашивать:

– И это, скажешь, тоже ты? И это, и это?

– И это я. И это, и эта поломатая юла, которую давным-давно пора выбросить на помойку, я, – говорил Бабах. – И даже ты – это тоже я.

Я был удивлен. Никогда не думал, что батарейки, пружинки, испорченная юла и даже я – все это Бабах.

– Ты обманщик и хвастун, – сказал я. – Самый-пресамый обыкновенный обманщик и хвастун. Не может быть так, чтобы всем на свете был ты.

– От обманщика и хвастуна слышу, – обиделся Бабах. – Я не виноват, что у тебя отсутствует воображение и ты не можешь увидеть, что всё на свете – я.

– Ты хочешь сказать, что был всем на свете даже тогда, когда ничего не было? – ехидно спросил я. – Даже этим автомобильчиком?

Бабах засопел, как испорченный насос.

– Молчишь? Знаю, почему ты молчишь, – сказал я. – Боишься, что я увижу тебя не какой-то батарейкой или пружинкой, а таким, какой ты есть на самом деле. Трус!

Зря я назвал Бабаха трусом. Он разозлился.

– Это я-то трус? Да я самый-пресамый храбрый на свете! Чемпион мира среди всех самых храбрых! Если не боишься меня, включай воображение. Представь, что мы сейчас находимся не в твоей комнате, а во дворе. Представил?

– Представил. – Нет ничего проще, чем представить себя во дворе дома, в котором живешь.

– Подбери с земли камень.

– Какой камень?

– Любой. Не обязательно большой. Подбери камень, который уместится в твоей ладошке.

– Подобрал. – Я представил, что подобрал подходящий по размеру камень.

– А теперь брось его.

– Куда бросить?

– Куда хочешь. Бросил?

– Бросил.

– Что получилось?

– Ничего не получилось, – сказал я. – Камень упал туда, где я его подобрал.

– Ты бросил камень или уронил? – спросил Бабах.

– Уронил.

– А я тебе что сказал? Брось, а не урони!

– Камнями нельзя бросаться.

– Тебя никто не заставляет бросаться, ты только вообрази, что бросил. Еще раз подбери камень и хорошенько замахнись. Замахнулся?

Я представил, что подобрал с земли камень и приготовился его бросить.

– Замахнулся, – сказал я.

– А теперь брось что есть силы, – приказал Бабах. – Брось так, чтобы камень полетел со скоростью в два раза быстрее, чем сто тысяч миллионов километров в секунду.

Я с первого дня знакомства с Бабахом заметил, что у него плохо со счетом. На все случаи жизни у него один ответ: сто тысяч миллионов. Пришлось уточнить:

– Это сколько?

– Триста тысяч километров.

– В секунду? – удивился я.

– В два раза быстрее, чем триста тысяч километров в секунду, – подтвердил Бабах.

– А у меня получится? – спросил я.

– От тебя никто не требует, чтобы получилось, – сказал Бабах. – Ты только вообрази, что получилось. Ну, бросай!

– Бросаю.

Я вообразил, что со всей силой бросил камень.

– Что видишь? – спросил Бабах.

– Бежим! – заорал я.

– Куда бежим? – не понял Бабах.

– Домой бежим! Я разбил окно! Однажды, когда я был маленький, я уже разбил это окно, и мне здорово тогда досталось.

– Это всё, что тебе удалось вообразить?

– Всё!

Я уже готов был побежать в два раза быстрей, чем сто тысяч миллионов километров в секунду, если бы не вспомнил, что мы без того дома. На этот раз никакое окно я не разбил, так что можно было не волноваться, что мне опять достанется.

Мне стало немножко стыдно, что мое воображение занесло меня не туда, куда ожидал Бабах. Чтобы не показать виду, что мне стыдно, я стал прибираться в комнате, где разобранными оказались все игрушки. Даже давным-давно сломанная юла.

Вечером, дождавшись папу, я спросил:

– Пап, как у тебя с воображением?

– Нормально с воображением, – сказал папа. – А что случилось?

– Ничего не случилось. Представь, что ты взял камень и бросил его так сильно, что он полетел со скоростью в два раза быстрей, чем триста тысяч километров в секунду. Представил?

– Представил.

– Что получилось?

– Камень исчез.

– Куда исчез? – не понял я. – Был камень и вдруг исчез?

– Триста тысяч километров в секунду – это скорость света, – объяснил папа. – Если бросить камень со скоростью в два раза быстрей, чем скорость света, он превратится в энергию.

– Станет Бабахом? – спросил я.

– Можно сказать и так. Пустяковая задачка, которая не требует особого воображения.

Я был разочарован.

– Скажи, папа, – еще спросил я, – а батарейки и пружинки в моих игрушках – это тоже Бабах?

– Тоже, – подтвердил папа.

– И даже я Бабах?

Папа улыбнулся и потрепал мою голову.

– Я рад, сынок, что у тебя появился друг. С ним ты будешь творить такие чудеса, какие не снились ни одному ребенку.

– Совсем-совсем ни одному? – не поверил я.

– И даже ни одному взрослому, – сказал папа. – Особенно такому, кто недостаточно дружен с твоим Бабахом.

Бабах уже объяснил мне, что если кто-то не дружен с ним, это называется «человеческий фактор». Мне не хотелось устраивать аварии, и я спросил:

– А что я должен делать, чтобы творить чудеса?

– Ничего особенного, – сказал папа. – Просто почаще включай воображение. Развитое воображение – это главное условие для сотворения чудес.

Я не очень понимал, какая может быть связь между воображением и чудесами, которые не снились не только ни одному ребенку, но даже взрослому, который не дружит с Бабахом. Но папе я верил и потому не стал больше донимать его другими вопросами, ответы на которые решил найти сам.

Байка пятая. Детский сад

Самое развитое воображение оказалось не у меня, а у мамы.

Не помню, говорил я или нет, что в нашей семье ожидается пополнение? У меня скоро появится сестричка. Откуда я это знаю? Знаю, потому что большой.

Маленьким детям говорят, что их нашли в капусте, принес аист в клюве или купили в магазине. Глупости это. Дети появляются из маминого животика. Это нужно знать всем детям, у которых ожидается появление братика или сестрички. Знать потому, что когда братик или сестричка находится еще в животике, к мамам нужно относиться особенно бережно. Если маму в это время огорчать, это может отразиться не только на ее здоровье, но и на здоровье ребенка.

И еще одно, что должны знать все дети. Мамы, когда у них в животике растет ребенок, становятся особенно слабыми и беззащитными. У них пояляются разные жуткие фантазии, которые пугают их. Тогда мамам ни с того, ни с сего становится тревожно и они могут даже заплакать. В это время лучше ни в чем не перечить мамам, чтобы не доставлять им беспокойство.

Моей маме, когда в ее животике росла моя сестричка, тоже часто становилось тревожно. Она говорила папе:

– Я с ужасом думаю, что станется с нашей дочкой, когда она родится. Наш сын затерроризирует её!

– С чего ты взяла? – спрашивал папа.

– А ты не видишь? Изуродовал разделочную доску, разбил мою любимую вазу, превратил нашу кровать в какое-то созвездие Мишутки. А посмотри, что он сделал со своими игрушки. Не осталось ни одной целой, все сломаны!

– Не сломаны, а разобраны, – поправлял папа. – Так поступают все дети. Я, например, в его возрасте любил разбирать часы, чтобы посмотреть, что внутри них, и понять, почему они ходят.

– Да? А вот я в его возрасте уже шила наряды для своих кукол! – В голосе мамы послышались слезы. – Наш сын превращается в вандала, который разрушает всё, что попадается ему на глаза. И хуже всего то, что ты поощряешь его разрушительные наклонности.

– Это не так, дорогая. – Папа как мог успокаивал маму. – Наш сын вовсе не вандал. Просто он вступил в тот возраст, когда у детей начинает развиваться воображение. Сейчас важно проследить, какое направление примет это воображение. Оно может вылиться в пустую мечтательность, оторванную от жизни, а может превратиться в творческое начало, которое важно в любом деле. Предоставь, дорогая, заботу о направлении развития воображения нашего сына мне, а ты больше думай о нашей дочурке.

– Я думаю, – говорила мама. – Я только и делаю, что думаю, как наш сын разберет свою крошечную сестричку, чтобы посмотреть, что внутри нее. А ты вместо того, чтобы предотвратить несчастье, не хочешь ударить пальцем о палец.

– Скажи, дорогая, что я должен сделать, и я сделаю всё для твоего спокойствия.

– Я хочу, чтобы наш сын перестал быть эгоистом. Все дети как дети дружат с такими же, как сами, детьми, а он придумал себе какого-то друга Бабах-тарарах-трах-тах и делает по его указке одни глупости. Так не может продолжаться дальше.

– Что ты предлагаешь? – спросил папа.

– Нашего сына надо определить в детский сад, – сказала мама. – Там он научится общению с другими детьми, а не только заботиться о себе.

– Хорошо, дорогая, я поговорю с нашим мальчиком.

Когда папа вошел в мою комнату, я все еще возился с игрушками. Оказалась, что собрать их трудней, чем разобрать. Некоторые игрушки перестали заводиться, у других оказались лишние детали, которые я не знал, к чему приладить.

– Помочь? – спросил папа.

– Помоги, – сказал я.

Папа опустился рядом со мной на пол и стал помогать собирать игрушки. Получалось это у него легко, как все другое, за что бы он ни брался. Нашлось место даже лишним деталям, так что игрушки снова стали заводиться. Одну только юлу ему не удалось починить.

– Ты знаешь, сынок, что скоро в нашей семье будет пополнение, – начал папа. – У тебя появится сестричка.

– Знаю, – сказал я.

– Нам с мамой хочется, чтобы ты полюбил ее. Маленькие дети особенно нуждаются в любви и заботе взрослых. Ведь ты уже взрослый?

– Я большой, – поправил я.

– Большой, – согласился папа. – Большой и вполне самостоятельный. Как я.

– Мама сказала, что мы с тобой оболтусы, – напомнил я папе слова мамы, которые она сказала, когда увидела на спинке своей и папиной кровати созвездие Мишутки.

– Ну, не нужно понимать слова мамы так уж буквально, – сказал папа. – Прежде всего мы с тобой друзья. И будет здорово, если у тебя появятся новые друзья. Много новых хороших друзей.

– У меня уже есть хороший друг, – сказал я.

– Отлично, – сказал папа. – Будешь со своим другом показывать чудеса новым друзьям.

– В детском саду?

– В детском саду. – Папа внимательно посмотрел на меня. – Ты слышал наш с мамой разговор?

– Слышал.

Некоторое время мы помолчали, потом папа спросил:

– Тебе хочется в детский сад?

– Вообще-то говоря, нет, но ради спокойствия мамы…

Я не договорил, потому что папа привлек меня к себе и похлопал по спине.

– Ты настоящий друг, – сказал он. – Я уверен, что в детском саду тебе понравится. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, я тоже ходил в детский сад. Первые настоящие друзья у меня появились именно в детском саду.

Детский сад, когда папа отвел меня туда, мне не понравился. Огромная комната, набитая галдящими детьми. Я не люблю, когда дети галдят и при этом не слушают никого, кроме себя. Воспитательница Марьванна в белом, как у доктора, халате с большими карманами, из одного из которых высовывал длинную шею жираф, стараясь перекричать гвалт, громко сказала:

– Познакомьтесь, дети, это ваш новый товарищ!

На меня никто не обратил внимания. Как галдели, так и продолжали галдеть. Я сказал воспитательнице:

– Вы, пожалуйста, не беспокойтесь, я сам со всеми познакомлюсь.

– Замечательно, – сказала Марьванна, с умилением посмотрев на меня. – Какой воспитанный мальчик! Знает слово «пожалуйста». Ну, знакомься, а я тем временем пойду посмотрю, как там с завтраком.

Оставшись один, я тихо, чтобы не привлекать к себе ничье внимание, спросил:

– Бабах, ты здесь?

– Здесь, – так же тихо отозвался Бабах. – Я всегда здесь и повсюду.

– Давай покажем этим карапузам какое-нибудь чудо, – предложил я.

– Нет проблем, – сказал Бабах. – Сейчас я ка-ак бабахну!

– Не нужно! – остановил я друга. – Ты только напугаешь детей, а я хочу просто познакомиться с ними. – Из рассказов Бабаха я уже знал, что если вовремя не удержать его, он учудит такое чудо, что все сразу станут заиками. – Покажем маленькое чудо.

Бабах ничего на это не сказал, а я почувствовал вдруг необыкновенную легкость. Мне показалось, что я уже не я, а воздушный шарик. Медленно, очень медленно я оторвался от пола и повис в воздухе. Так повисают в воздухе – я видел это по телевизору – космонавты, когда наступает невесомость. Гвалт прекратился, и все дети задрали головы, чтобы получше разглядеть меня. Сверху я обратил внимание на девочку с большими глазами, которую тут же прозвал Кареглазкой. В глазах этих было столько удивления и восторга, что мне она сразу понравилась.

Некоторое время я еще повисел в воздухе, привыкая к невесомости, потом поднялся выше, перекувырнулся и прошелся по потолку пешком. Кареглазка захлопала в ладоши и запрыгала, как мячик. Следом за ней захлопали в ладоши, запрыгали и завизжали от удовольствия другие дети. Один только мальчик с капризным лицом мельком посмотрел на меня, побежал в угол комнаты, где стояла горка, и стал скатываться с нее, всем своим видом показывая, что так скатываться, как это делает он, никому больше не по силам.

Я снова перекувырнулся и медленно опустился на пол. Первой ко мне бросилась Кареглазка.

– Потрясно! – сказала она и звучно чмокнула меня в щеку.

От слова «потрясно», а больше от ее поцелуя у меня закружилась голова. Я тут же решил жениться на ней, когда вырасту. А что? Папа как-то сознался, что влюбился в маму с первого взгляда и сразу на ней женился. Я поступю так же. Кареглазка теребила меня, что-то говорила, но я ее не слышал. Я не слышал не только Кареглазку, но и других детей, которые галдели все разом. Мне было так легко, что я опять чуть было не взлетел к потолку. На этот раз без помощи Бабаха.

– Подумаешь, – сказал мальчик с капризным лицом. – Кверху ногами могут ходить даже мухи.

Слова эти вернули меня на пол, и я снова стал слышать.

– Не обращай на него внимания, – сказала Кареглазка. – Он у нас неисправимый капризуля. Его ничем не удивишь! Только и умеет, что заворачивается в простыню, когда нас укладывают после обеда спать, ходит по спальне, сдирает с девочек одеяло и говорит, что он Ромео, который ищет свою Розалину.

– А кто этот Ромео? – спросил я.

– Малахольный какой-то, – сказала Кареглазка и тут же переменила тему разговора. – А что ты еще умеешь? – спросила она.

– Я много чего умею, – похвастал я, и чуть было не рассказал, как здорово я умею забивать гвозди. Но Кареглазке, похоже, больше нравилось спрашивать, чем слушать. Вопросы так и сыпались из нее:

– Можешь встать на мостик? – Кареглазка прогнулась назад и встала на мостик. – А сделать шпагат? – Кареглазка сделала шпагат. – И даже стихи знаешь?

– Подумаешь, стихи, – сказал капризный мальчик. – Любой дурак знает кучу стихов. – И протараторил: – Тише, тише, кот на крыше, а котята еще выше.

– Все коты придурки, – сказала на это Кареглазка, – кроме нашей Мурки. Ты кем станешь, когда вырастешь? – снова обратилась она ко мне.

– Пока не решил, – ответил я. Говорить, что совсем недавно я хотел стать плотником, я почему-то постеснялся.

– А я стану фотомоделью, – сказала Кареглазка. – Все говорят, что мне с моей внешностью прямая дорога на обложки глянцевых журналов. Ты представить себе не можешь, как трудно быть фотомоделью!

– Трудно, трудно, – подтвердил Капризуля. – Все дни напролет строить глазки – это тебе не по потолку разгуливать.

Кареглазка сердито посмотрела на Капризулю.

– Думаешь, строить глазки легко? А ты попробуй посмотреть вот так. – Кареглазка чуть наклонила голову, посмотрела исподлобья и стала еще красивей.

– Запросто, – сказал Капризуля и смешно скосил глаза к носу. – Это все равно, что совсем ничего не делать. К вечеру от безделья так умотаешься, что никаких сил ни на что уже не остается. Даже на то, чтобы зевнуть.

Я попытался представить, как можно умотаться, когда ничего не делаешь, и почувствовал такую усталость, что не осталось сил даже зевнуть. Вечером, когда папа пришел за мной и спросил, как у меня прошел первый день в детском саду, я так и ответил:

– Нормально прошел. Жаль только, что я ужасно устал. У меня нет сил даже зевнуть.

Папа пожалел меня и посадил себе на плече. Я так и доехал до нашего дома – верхом на плечах у папы.

Байка шестая. Первое чудо

Говорят, что когда детям снится, что они летают, это значит, что они растут. Так ли это на самом деле или не так, не знаю. Но мне порой и сегодня, когда я давным-давно вырос, снится, что я летаю. Выхожу на беговую дорожку стадиона, оттталкиваюсь от земли и начинаю лететь. Лечу не быстро и не высоко, так что, пока лечу, могу осмотреться по сторонам, увидеть знакомых на трибунах и помахать им рукой: привет, мол, как делишки, как детишки. Если кто-то решит обогнать меня, он легко сделает это, не отрываясь от земли. Да я, собственно, никуда не тороплюсь, мне нравится просто лететь, вот я и лечу.

Воспитателница Марьванна, из кармана халата которой на этот раз выглядывала ушастая голова зайчика, объявила:

– Дети, сегодня вместо прогулки устроим соревнования по бегу. Проверим, кто из вас съел за завтраком больше каши.

Мы вышли во двор. Было солнечно и тепло. На одной из лавочек грелся кот, свернувшись калачиком и зажмурив глаза. «Придурок», подумал я, вспомнив стишок Кареглазки: «Все коты придурки, кроме нашей Мурки». Я не был придурком, но я бы тоже лег на лавку, свернулся калачиком и, зажмурив глаза, стал греться на солнышке. Соревноваться почему-то не хотелось.

Марьванна разделила всех детей на пары и достала свисток и секундомер.

– Бежим по моей команде, – объявила она. – Дистанция тридцать метров.

В паре со мной оказался улыбчивый увалень. Такого я в два счета обставлю, подумал я. Нам досталось бежать последними. Я представил, как все ахнут, когда Марьванна объявит конечный результат, и тоже улыбнулся. Увалень, пока проходили первые старты, стал разминаться: подпрыгивал, хлопал себя по бокам, приседал и бежал на месте, высоко вскидывая колени.

– А ты почему не разминаешься? – спросил он.

– Я никогда не разминаюсь, – ответил я и сел на лавку рядом с Придурком. Тот и ухом не повел. Как лежал, зажмурившись, так и продолжал лежать. Я тоже зажмурился и подставил лицо солнцу. Все-таки Капризуля прав: самое трудное на свете – это ничего не делать. Я бы, наверно, уснул рядом с Придурком, если бы не свисток воспитательницы, визг и крики детей: «Давай, давай, давай!»

Приоткрыл один глаз и посмотрел. Бежал Капризуля. Он бежал так быстро, что я разглядел одни только его пятки. Я снова зажмурился и подумал: «Беги, беги, малахольный Ромео. Послушаем, что ты скажешь, когда узнаешь, кто самый быстрый во всем детском саду. Это тебе не в простыню заворачиваться и сдирать с девчонок одеяла».

Настала моя и увальня очередь. Я вразвалочку направился к старту. Увалень нетерпеливо переминался с ноги на ногу, дожидаясь, когда я изволю встать рядом с ним.

– На старт, – объявила Марьванна. Увалень присел на корточки, коснувшись пальцами земли, и напрягся. – Внимание… – Увалень привстал, не отрывая пальцев от земли. Мне показалось, что он так и побежит на четвереньках. Вот будет потеха! Но случилось другое. Со свистком воспитательницы увалень выпрямился и сорвался с места, как угорелый. Я не пробежал еще и половины дистанции, как увалень уже подпрыгивал на финише, радостно вскидывая руки. Я ничего не понял. Какой-то увалень обогнал меня, самого-пресамого, как я думал, быстрого бегуна на свете?

– Соревнования закончены, – сказала воспитательница. – Объявляю результаты.

Результаты повергли меня в уныние. Быстрее всех дистанцию пробежал Увалень. Вторым оказался Капризуля. Кареглазка была седьмой. А я, – стыдно признаться в этом, – я пробежал хуже всех.

Дети визжали, качали Увальня, а Кареглазка – я не поверил своим глазам – кинулась к нему, на виду у всех обняла и звучно поцеловала в щёку. Вот оно, женское коварство! А я хотел на ней жениться. С досады, а больше от злости я пнул кота, который всё время соревнований так и пролежал на лавке, греясь на солнышке. Кот спрыгнул на землю, потянулся и голосом Бабаха сказал:

– Ты чего пинаешься? А если тебя так?

Говорящий кот ошеломил меня. Я отказывался верить своим ушам.

– Ты кто? – спросил я.

– Дед Пихто, – недовольно ответил кот Придурок, то есть, я хотел сказать, мой друг Бабах. Сомнений не было никаких: Бабах воплотился в Придурка. Он всегда говорит, что находится одновременно здесь и везде, так что я бы мог догадаться, что он запросто может стать котом.

– Выходит, ты видел мой позор? – спросил я.

– Я не слепой.

– Видел, не потрудившись даже открыть глаза?

– Я и зажмурившись вижу всё, – сказал Бабах.

– И это называется друг. – Я обиделся на Бабаха. – Видеть всё и не придти на помощь? Очень это по-дружески.

– Я друг, а не нянька, – сказал Бабах. – Ты совсем обленился, без меня не хочешь ступить и шагу. Собираешься, как Кареглазка, стать фотомоделью?.

– Не смей напоминать мне об этой предательнице, – потребовл я. – Ты видел, что она сделала?

– Подумаешь, поцеловала чемпиона, – сказал Бабах. – Все девчонки обожают чемпионов. И мальчишки, кстати, тоже. Я бы на твоем месте поздравил Увальня. Он заслужил это.

Я посмотрел туда, где дети продолжали вертеться вокруг Увальня. Он сиял, как начищенный до блеска ботинок. Я подошел к ним и протянул Увальню руку.

– Поздравляю, – сказал я. – Ты молодец.

Я все еще не мог поверить, что какой-то Увалень обогнал не только меня, но и оказался самым быстрым в нашей группе. Я бы не удивился, если бы он сказал: «Это тебе не лодырничать на лавочке с котом Придурком вместо того, чтобы размяться». Но Увалень, к лицу которого улыбка, казалось, прилипла раз и навсегда, пожал мою руку и сказал другое:

– Спасибо. Ты тоже мог стать первым, если бы съел сегодня за завтраком свою кашу.

– Молодец, молодец! – подтвердила Кареглазка мои слова, не сводя восторженных глаз с Увальня. – Ты настоящий чемпион!

Я на самом деле не притронулся сегодня к каше. Мне она показалась невкусной. Всем другим детям каша понравилась, а Увалень и Капризуля попросили даже добавки. Потому-то они и оказались быстрее всех.

К нам подошла Марьванна. Из кармана ее халата на меня укоризненно смотрел зайчик. Ему так было стыдно за меня, что у него свесились уши. Марьванна положила мне на плечо руку и сказала:

– Не огорчайся. В следующий раз ты пробежить лучше. Я уверена в этом. Просто ты у нас новенький и еще не знаешь, что для того, чтобы быть быстрым и ловким, нужно есть много каши.

– Много-много, – подтвердили дети, а самый маленький из них, который не вынимал пальца из носа даже когда бежал, пояснил: – Есть по утрам кашу полезно для здоровья.

Капризуля, которого второе место, похоже, больше огорчило, чем обрадовало, выместил свою досаду на мне:

– Есть кашу – это тебе не по потолку разгуливать, как муха.

Кареглазка тоже не осталась в стороне.

– Если хочешь знать, – сказала она, – в любой каше полезных калорий больше, чем в самом вкусном шоколаде! Правда, Марьванна? От каш дети набираются энергии.

Зря она высунулась. Да еще вспомнила про энергию, как будто Бабах был ее другом, а не моим. Я все еще был зол на Кареглазку, и потому сказал:

– Бег не мой вид спорта.

– А какой вид спорта твой? – спросила Марьванна.

Я посмотрел на зайчика в ее кармане, который подмигнул мне, и не подумав ляпнул:

– Прыжки.

– В длину или высоту? – спросила Марьванна.

Прыжки в высоту я уже показал детям, когда взлетел, как воздушный шарик, под потолок, и потому сказал:

– В длину.

– Чудесно, – сказала Марьванна. – Давайте, дети, попросим новенького показать, как он прыгает в длину.

– Просим, просим! – загомонили дети. Один только Капризуля брезгливо смотрел на меня, как на муху, разгуливающую по потолку. Или на лягушку, которая собралась прыгнуть.

Делать было нечего. Меня никто не тянул за язык, сам напросился.

– Расступитесь, дети, чтобы новенький мог разбежаться, – сказала Марьванна.

– Не нужно, – остановил я детей. – Я и с места могу прыгнуть.

Все замерли в ожидании увидеть, как я прыгну с места. Увалень смотрел на меня подбадривающе, Кареглазка с недоверием, а Капризуля с усмешкой. Я отвернулся, сосредоточился, сам себе скомандовал: «Раз, два, три», подпрыгнул и – полетел. Сделав небольшой круг, полетел дальше, дальше и долетел до ограды. Лететь было легко и приятно, так что я запросто мог перелететь через ограду, если бы не знал, что покидать территорию детского сада никому из детей без сопровождения воспитателей или родителей не разрешается. У самой ограды я приземлился, пролетев никак не меньше двадцати метров.

Первым ко мне бросился Увалень.

– Ну, парень, – восторженно выдохнул он, – ты установил рекорд мира!

Следом за Увальнем ко мне подбежали другие дети, кроме Капризули. Он издали смотрел на меня и не хотел верить своим глазам. Кареглазка кинулась меня обнимать. Я отстранил ее и сказал:

– Обойдемся без нежностей. – Потом обратился к Увальню: – Ты правда думаешь, что я установил рекорд мира?

– Не думаю, а уверен! – Увалень выглядел таким счастливым от увиденного, что превратился с головы до ног в одну сплошную улыбку. – Тебе нужно выступить на Олимпийских играх! Все золотые медали будут твои!

Мне было приятно слышать такие слова. А Увалень сказал еще:

– Давай дружить!

– Давай, – сказал я, и мы ударили по рукам.

Вечером, возвращаясь с папой домой, я похвастал:

– Сегодня случилось чудо. Первое настоящее чудо!

– Рад за тебя, – сказал папа. – Что за первое настоящее чудо случилось?

– У меня появился еще один друг, – сказал я.