Текст книги "Операция «Салоники»"

– В Афинах? – перебил полковник Николая Ивановича.

– Нет, в Салониках. Начал приобретать недвижимость чуть ли не во всех странах Европы. Все объекты высокодоходные, каждая покупка – прямо в яблочко. Такие вещи с кондачка не делаются – видимо, за ним кто-то стоит. Но кто? Это и надо выяснить.

Клинкин отпил из стакана воды и продолжил:

– Конечно, и целая группа людей на него работает… Кто они? Откуда? Это тоже надо узнать. А потом, я думаю, что помимо покупки недвижимости он занимается и еще каким-нибудь бизнесом, а может быть, нет? Тоже надо установить. Вообще личность одиозная… Если его начать изучать, тут такое может открыться… Согласен?

– Согласен, товарищ генерал. Но… Туда нужно кого-то посылать.

– Правильно мыслишь, Анатолий Петрович, – кивнул Николай Иванович.

– Кого? – спросил сам себя полковник.

Глаза генерала не отрываясь смотрели на Батуркина.

– Майора Очеретина, – наконец ответил полковник. – Я его уже и из отпуска отозвал, когда почувствовал после первого нашего разговора, что кому-то из наших нужно будет ехать за границу.

* * *

Григорию Григорьевичу Очеретину было под сорок, но выглядел он гораздо моложе.

Всегда подтянутый, собранный, он напоминал очень натренированного спортсмена, под пиджаком которого чувствовались налитые мускулы.

Воспитывался Очеретин в детском доме – его родители погибли в автокатастрофе: тяжелый самосвал врезался в их «Жигули», когда они возвращались с дачи. Гриша остался с бабушкой, а после ее смерти его определили в детский дом.

Как отличника, Гришу направили после пятого класса на лето в «Артек», где он и познакомился с Джоном, таким же подростком, как и он.

Джон приехал в «Артек» с группой английских ребят, детей шахтеров, – лагерь в Крыму ведь считался международным: в нем отдыхали и французы, и вьетнамцы, и канадцы – кого только не было!

Познакомившись с Гришей, Джон стал учить его английскому языку, и, как знать, может быть, именно это и повлияло на то, что после окончания школы Григорий Очеретин поступил учиться в институт иностранных языков.

Потом его пригласили на работу в МВД, и он с радостью согласился. Заочно закончил Академию Министерства внутренних дел, часто выезжал в зарубежные командировки, а один раз целых два месяца жил в самом Лондоне: по обмену с нашим министерством изучал постановку полицейского дела в Англии.

И вот теперь предстояло лететь в Грецию…

После многочисленных бесед в МИДе, Интерполе, других службах и организациях, после долгих разговоров с Анатолием Петровичем Очеретин пришел на последнюю беседу к генералу Клинкину.

Полковник Батуркин уже ждал его там.

– Садись, садись, Гриша, – тепло начал генерал, показывая на стул. – Мы в общем-то задерживать тебя не будем, – продолжал Николай Иванович, – но хотим все-таки сказать, что всем этим управляет, как нам кажется, Гоги – Георгий Давидович Чопикашвили… Проработай эту личность, а по возможности и всю его деятельность.

Генерал с полковником не ошиблись – за всеми делами Макариди стоял известный вор в законе…

* * *

Гоги имел весьма внушительные международные связи, следил за тем, чтобы действия бандитских группировок не пересекались, не были, не дай Бог, по чистой случайности или чьей-либо халатности направлены на один и тот же банк или фирму. Группировок расплодилось столько, что подобное не исключается.

Свое паучье гнездо Гоги свил в Берлине, где занимался налаживанием связей с зарубежными бандами. Проводил переговоры, координировал действия, планировал преступные акции международного характера.

При всем этом Гоги не забывал и себя, любимого.

Там же, в Германии, в Берлине и его окрестностях, он заодно заграбастал немалую недвижимость, весьма ловко ее замаскировав. ЦРУБОП пришлось много потрудиться, чтобы восстановить подлинную цепочку событий.

Жил в Казани этнический грек Михаил Макариди. Принадлежал он к криминальному миру, но «работал» больше по мелочам: мошенничество учинить, подставить зазевавшегося коммерсанта либо группу бедолаг-челночников ободрать – это по его части.

А на другом конце воровской иерархической лестницы находился Гоги. Понадобилось ему найти в дальнем зарубежье человека, на которого можно было бы записать недвижимость, которую он собрался приобрести на Западе. Ясно, что прежде всего это должен быть человек надежный. А как найти такого в чужой стране? По чьей-то рекомендации? Зыбко: кинуть могут за милую душу. Речь-то идет о миллионах долларов. И тогда Гоги решил вырастить за рубежом своего иностранца, который был бы ему предан телом и душой, а паче всего – собственным кошельком.

Говоря проще, задумал Гоги найти человека, готовившегося эмигрировать «за бугор», и сделать его своей верной «шестеркой».

Членам преступной группировки, которой командовал Гоги, была дана соответствующая команда, и те ринулись на поиски подходящей кандидатуры.

Найдя, на их взгляд, нужного человека, приносили на него шефу подробные «ксивы», но каждый раз Гоги кандидатуру браковал: то не в ту страну собирается выезжать, то сам по себе человек какой-то сомнительный…

Наконец вручили ему бумаги, описывающие Михаила Макариди, понтийского грека, проживающего в Казани, который вроде собирается вернуться на свою историческую родину.

И в Казань приехал неприметный человек с помятым лицом. Покружив по поселку и убедившись, что все спокойно и его персона никого не интересует, он постучался в домик, где снимал комнату Макариди, который жил бобылем и сам вел немудрящее хозяйство. Михаил часто и надолго отлучался из Казани.

– Работа такая, – говорил он любопытным хозяевам и соседям и добавлял: – Волка ноги кормят.

Никто не подозревал, насколько в данном случае была близка к истине приводимая им пословица. Он и в самом деле по своим занятиям был волк, хотя и не матерый.

Заслышав стук в калитку, Макариди подошел и отодвинул засов. Перед ним стоял человек с бегающими глазками и осунувшимся лицом.

– Салям алейкум, Михаил, – сказал пришелец и добавил без церемоний: – Принимай гостя.

– Гостей не принимаем, тем более чужих, – неприветливо ответил Макариди. Он был хмур – в последнее время его дела не ладились. Все, что задумывал, с треском лопалось, и кончилось тем, что местная милиция села на хвост. Пришлось на время затаиться, «лечь на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать». А кушать что? Запасы-то невелики, да и те подъел за месяцы вынужденного безделья.

…Откуда было незадачливому греку знать, что во всех его последних бедах повинен не кто иной, как вор в законе Георгий Давидович – Гоги – собственной персоной? Ведь до него Макариди, простому мошеннику, было так же далеко, как до загадочной планеты Марс.

– Тут будем стоять или пропустишь? – напомнил о себе пришелец.

– Ни то ни другое, – покачал головой Михаил. – Ступай-ка, дружок, подальше подобру-поздорову, – и он приготовился захлопнуть калитку, но незнакомец ловко вставил в щель ногу, обутую в пропыленный сапог, давно позабывший, что такое вакса и сапожная щетка.

– Спешишь, Макариди, спешишь, – заметил гость, казалось, не замечавший хмурости хозяина. – Поспешишь – людей насмешишь.

– Ну, пусть посмеются.

– А я тебе привет привез.

– Некому мне приветы посылать.

Макариди хотел добавить: «Разве что из милиции», – но не стал произносить страшное слово всуе, чтобы и впрямь не накликать беду.

– От главного человека.

– От президента, что ли? Я сам себе главный, – отрезал Михаил. – Убери ногу. Я отдыхать пойду.

– Привет тебе, Михаил, от Гоги, – понизив голос и предварительно оглянувшись, произнес чужак. Произнесенное имя как громом поразило Михаила. Король преступной группировки, всесильный и недосягаемый вор в законе Гоги был от него далек, как Бог.

– Разве он меня знает?

– Гоги все знает, – уверенно произнес пришелец. – Ну как, пустишь?

– Заходи, – посторонился Михаил и тщательно запер за пришельцем калитку.

Час от часу не легче! Может, он провинился чем-то перед собратьями? Тогда расправа будет скорой и беспощадной, и никакая запертая калитка не спасет его.

Войдя в дом, странный гость жадно осушил ковшик холодной воды и коротко бросил:

– Собирайся.

– Куда это?

– В Москву.

– Зачем в Москву?

– Гоги призывает тебя, – в голосе пришельца послышались торжественные нотки. – Да не трясись! Если бы плохое сделал, никто б не тащил тебя в Москву, чучело. Здесь бы порешили, и делу конец.

Это было логично.

– У меня денег нет.

– Вот твой билет, – гость вытащил узкую картонку и, помахав ею перед носом обалдевшего Михаила, сунул ее обратно в карман. Когда он доставал билет, Макариди заметил финку в футляре, болтавшуюся под полой пиджака.

«Зачем поднимать шум? – подумал грек. – Соседи услышат, милицию вызовут. В крайнем случае по дороге сбегу. Слава Богу, путь до Москвы длинный».

– Только без глупостей, – строго сказал пришелец, словно угадав мысли Макариди. – Ему, можно сказать, счастье привалило, а он еще выкаблучивается…

Москва поразила Михаила своим великолепием – Макариди был здесь впервые. «Наверное, Москва не меньше, чем Салоники», – подумал он, когда, слегка очумевший от долгой дороги и невыносимой вагонной духоты, вышел на площадь трех вокзалов. Сопровождающий – он назвался Владимиром – залихватским жестом подозвал такси.

– Гостиница «Центральная», – небрежно бросил он водителю, на котором красовалась щеголеватая кожаная кепка. Тот кивнул, и машина тронулась с места.

Проводив Михаила в шикарный номер, Владимир исчез, словно растворился в серых московских сумерках.

Гоги, одетый с иголочки, словно собрался на дипломатический прием, взял Макариди за руку и ввел в гостиную: Михаил сам не мог сделать ни шагу, словно на него напал столбняк. Все происходящее казалось ему сном, феерическим и неправдоподобным.

Знаменитый вор в законе, перед которым все трепетали, как перед высшей и бесконтрольной властью, в чьей руке жизнь любого уголовника из обширной группировки, подчиненной ему, сам Гоги собственной персоной стоял перед ним и бесцеремонно, чуть брезгливо рассматривал словно комара, случайно залетевшего в комнату.

Макариди переступал с ноги на ногу.

– Знаешь, кто я? – спросил Гоги.

Макариди молча кивнул – у него пересохло в горле от волнения.

– И я тебя знаю, – неожиданно произнес Гоги и улыбнулся, хотя глаза его оставались холодными. – Что же мы стоим? Садись, дружище, – предложил Гоги и, подавая пример, первым сел за огромный продолговатый стол орехового дерева.

«И совсем он не такой страшный, как рассказывают, – подумал Михаил, усаживаясь поудобнее. – Наверное, напридумывали на него».

– Как доехал?

– Ничего, спасибо.

– Кормили в пути?

Макариди замешкался с ответом, вспомнив, что сопровождающий больше поил его чаем, который сопровождался, правда, неограниченным количеством сушек.

– Ладно, я с этим паразитом потолкую. Жрать хочешь?

Михаил промолчал.

– Вижу, что хочешь. Пойдем в ресторан, там и потолкуем о делах.

Шикарный ресторанный зал подавил Макариди. Он почувствовал себя жалким оборвышем на этом празднике жизни, среди лощеных, самодовольных господ, среди подобострастно снующих официантов, среди женщин в мехах, накинутых на голое тело. На возвышении оркестранты готовили к работе свои сверкающие инструменты.

Не успели они сделать по залу несколько шагов, как к ним подскочил улыбчивый метрдотель.

– Георгий Давидович, добрый вечер, рад видеть, – произнес он радостно, словно встретил лучшего друга.

– Здравствуйте, любезный.

– Чего желаете?

– Кабинет нам сооруди, друг ситный, – небрежно бросил Гоги. – Да поуютней.

Метрдотель изогнулся в легком поклоне:

– Четверной?

– На двоих. Разве не видишь – нас двое?

Метрдотель, похоже, не замечал Макариди.

– Слушаю-с, – снова поклонился он Гоги и поспешно удалился.

– Его бизнес – бабами снабжать, – с презрением пояснил Гоги.

Через несколько минут, едва заиграл оркестр, к ним снова подскочил сияющий, как натертый медный пятак, метрдотель:

– Все готово, Георгий Давидович, – торжественно провозгласил он. – Прошу! – сделал он широкий жест.

Они проследовали в обширное помещение, отделенное от общего зала тяжелой малиновой портьерой.

«Ничего себе – кабинет на двоих, – подумал Макариди. – Да сюда дюжина народу поместится, не меньше».

Едва они успели сесть за стол, как попарно начали сновать безмолвные официанты, и буквально за две-три минуты золотистая, с пушистыми кистями скатерть оказалась уставленной вкусной и разнообразной снедью, так что у голодного Михаила слюнки потекли.

«Как в сказке», – восторженно подумал он. Добрую половину блюд Макариди видел впервые в жизни.

Стол уже ломился от яств, а официанты приносили еще и еще, ловко балансируя блюдами.

«Сколько же деньжищ это стоит? Мне и за год столько не заработать», – мелькнуло у Михаила.

Наконец вереница официантов иссякла. Последним снова вплыл метрдотель:

– Что еще прикажете?

– Ступай, любезнейший, – небрежным жестом отпустил его Гоги. – Мы позовем, если что понадобится.

Это «мы» сладким эхом отозвалось в душе Макариди, и он маленько приободрился.

– Давай наворачивай, – милостиво разрешил Гоги, когда они наконец остались одни. – Оголодал, небось.

Но кусок не лез в горло Макариди, хотя и есть хотелось отчаянно. Его все время сверлила мысль: зачем его позвал грозный вор в законе, оплатив приезд в Москву, и что вообще все это означает? Не для того же, черт возьми, чтобы поужинать в ресторане?

– Вижу твое состояние, Михаил, – ухмыльнулся Гоги. – Ладно, сделаем так. Будем есть и помаленьку разговаривать. Договорились?

Макариди кивнул.

Уже в первые минуты разговора Михаил убедился, что Гоги знает каждую деталь его жизни, всю подноготную. И относится к его, мелкой сошки, проблемам с сочувствием. А под конец и вовсе огорошил, спросив:

– Значит, в Грецию намылился?

Откуда он мог узнать? Ведь Макариди говорил о своей мечте только самым близким ему, буквально два-три человека знали о его замысле – возвратиться на далекую призрачную прародину, землю предков.

– Хотелось бы, но вот…

– Знаю, знаю, – прервал Гоги. – С деньгами, значит, стало туго?

– Да, в последние месяцы – одно к одному…

– С деньгами помогу.

– Спасибо, Георгий Давидович.

Они помолчали.

– Ты спросишь, Михаил, зачем я все это делаю? – произнес наконец Гоги. – Спросишь? Спросишь, – ответил он сам себе, хотя Макариди молчал. – И правильно сделаешь. Хороший вопрос. Законный вопрос. Видишь ли, Михаил…

Отодвинув портьеру, в кабинет заглянула сильно накрашенная и сильно оголенная девица.

– Брысь, – не меняя тона, сказал Гоги, и пленительное видение исчезло, только портьера покачнулась.

– Видишь ли, Михаил, – продолжал вор в законе. – Мне нужен хороший помощник там, за рубежом. Погоди, не перебивай, – поднял он руку, увидев, что Макариди хочет что-то сказать. – Для меня неважно, что на первых порах ты что-то не будешь знать. Знания – дело наживное. Да и потом, у меня такой принцип: пусть человек меньше знает и умеет, зато будет предан мне больше, чем самому себе. Чтобы он, когда надо, жизнь за меня готов был отдать.

Михаил побледнел.

– Впрочем, про жизнь – это я так, для общего понимания. Твоей жизни ничего не грозит; короче, я помогу тебе выехать в Грецию. Никто не будет чинить тебе никаких препятствий, и в деньгах не будешь нуждаться, само собой. Но будешь работать на меня, и только на меня.

– А в чем будет работа? – немного осмелев, спросил Макариди.

– Об этом позже.

– Справлюсь ли?

– Я уже говорил, там будет целая команда, но ты будешь в ней главным. От тебя требуется одно: абсолютная преданность, ничего больше.

– Согласен…

– Но запомни: если попробуешь плутовать, утаить что-нибудь, из-под земли достану. Проткну, как жука булавкой.

Глаза Гоги сверкнули, и Михаил подумал, что в гневе этот человек страшен.

Они чокнулись, выпили по крохотной рюмочке французского коньяка, название которого Макариди никак не мог прочесть на пузатой бутылке. Закусив ломтиком лимона, он почувствовал, как по телу разлилась волна блаженного тепла.

Макариди, разумеется, не знал – да и откуда ему было знать? – что задолго до этой удивительной встречи в ресторане «Центральный» дотошный вор в законе тщательно изучал донесения своих наблюдателей, отслеживавших каждый шаг Михаила после того, как Гоги остановился на его кандидатуре.

После этого Гоги оставалось только дергать нитки, водя Макариди, как искусный кукловод водит куклу. Проверили, своих серьезных активов у него нет – это хорошо. Какие есть, тех последовательно лишить, вырвать постепенно, как ножки у мухи, – тоже сделано в лучшем виде. Далее припугнуть милицией, но не до посинения, только слегка – выполнено и это.

Что Макариди чуток, в меру плутоват – это даже хорошо: тем лучше подойдет для миссии, которую уготовил ему Георгий Давидович. И не наркоманит мужик – это тоже ему в плюс, большой плюс. Наркоман и не захочет, а подведет в самый решающий момент, все пустит под откос за милую душу.

Главное же, на что ушло много сил и времени, уж не говоря о средствах, – это проверить, нет ли у Макариди в Греции родственников, близких или дальних. Сам Михаил грезил родственными душами, которые непременно встретят его на земле отцов, овеянной легендами.

Люди Гоги, однако, установили, что никаких родственников у Макариди за границей нет в помине – если и были, давно вымерли. Был, правда, какой-то дядя, троюродный или четвероюродный, седьмая вода на киселе, в прошлом крупный судовладелец, но и тот год назад разорился в результате конкуренции и помер без гроша в кармане, так что Макариди и с этой стороны не на что было рассчитывать.

Между тем застолье в кабинете близилось к зениту. Михаил все время порывался тяпнуть еще коньячку, который ему очень пришелся по вкусу, но Гоги запретил:

– Ты мне нужен с трезвой головой, – сказал как отрезал, и Михаил поспешно, как от горячего, отдернул руку от соблазнительной фигуристой бутылки.

Сам Гоги почти ничего не ел – только две-три устрицы и немного паштета, и теперь лениво пережевывал листики салата по-гурийски.

«Сколько снеди пропадает. И выпивка вся останется, – прикинул Макариди. – Деньжищи, видно, девать некуда».

– Ты знаешь, что такое «око государево»? – спросил неожиданно Гоги.

Задумавшийся Макариди встрепенулся, застигнутый врасплох.

– «Око… государево»?

– Ну да.

– Это… ну, это человек, который следил за делами царя. И его слугами, – призвал Михаил на помощь скудные школьные познания по истории. – Ну, вроде надзирателя, – добавил он для убедительности.

Ответ развеселил Гоги.

– Вроде надзирателя! – захохотал он и хлопнул ладонью по столу так, что тоненько зазвенели фужеры из дорогого хрусталя. – Точно сказано. Воистину бытие определяет сознание.

– Битие… – печально пошутил Михаил.

– Можно и так, – согласился Гоги. – А ты не такой вахлак, каким кажешься с первого взгляда. Ну вот, слушай и на ус мотай, повторяться не буду. Я собираюсь вложить за границей в недвижимость сумму. Приличную. Понимаешь?

Михаил кивнул.

– Отели-мотели, заводы-пароходы. Ну, и газеты, – продолжал Гоги.

– Я никогда не покупал…

– Покупать будут другие, – перебил Гоги. – Это не твоя забота. Весь фокус в том, что владельцем будешь ты.

– Я?

– Объекты будут покупаться на твое имя, – пояснил Гоги. – Ты будешь тем, кого юристы называют подставным лицом.

Гоги отщипнул листик салата и, разминая его в сильных пальцах, продолжал:

– Об этом не говори никому, хоть на куски станут резать. Иначе разорву, как этот листик.

– Но что я должен делать?

– Работа найдется. Ты как хозяин будешь следить, чтобы все доходы без утайки шли на единый счет. Если кто где схимичит – сразу сообщаешь мне. С ним разберутся.

– Но я не разбираюсь во всяких сальдо-бульдо…

– Какой нетерпеливый, – поморщился Георгий Давидович. – Не торопись поперек батьки в пекло. Тебя отвезут к моим инструкторам, они все покажут и расскажут.

– Курсы?

– Для особо одаренных, вроде тебя. Ну, что скажешь, Макариди? По рукам?

– А справлюсь?

– Ты парень смышленый, справишься. Главное – будь чист передо мной, как стеклышко.

– Я… я сделаю все, Георгий Давидович, – прижал Макариди руки к груди.

– Все не нужно, – заметил Гоги. – Только то, что я сказал. Ну вот, теперь и коньячку можно, – и он самолично наполнил обе рюмки.

– Сроду не пробовал такого коньяку, – произнес Макариди, осторожно ставя рюмку на стол.

– За границей и не то попробуешь. Но смотри, не забалуйся, – Гоги погрозил пальцем. – Башку отвинчу и скажу, что так оно и было.

– А как он называется? – решился наконец Михаил задать вопрос, давно мучивший его.

– Кто?

– Коньяк.

Гоги взял в руки бутылку, развернул к себе этикеткой и торжественно, не спеша прочел:

– «Курвуазье».

– «Курвуазье»… – повторил Макариди и совсем осмелел. – А можно… можно пригласить ту девочку? – спросил он.

Гоги поднял брови:

– Какую еще девочку?

– Ну, ту, что к нам в кабинет войти хотела. С полчаса назад, – пояснил Макариди.

– Это ты брось, – сурово сказал Гоги. – Всякое баловство запрещаю. Каждая минута на счету. Сейчас поедешь к инструкторам по маркетингу и прочим делам, они начнут тебя всяким премудростям учить.

– Куда ехать? – забеспокоился Михаил. – Я Москву совсем не знаю.

– Не твоя проблема. Тебя Володька отвезет.

– А где он?

– Где же ему быть? В холле гостиничном сидит, нас с тобой дожидается.

План Георгия Давидовича с блеском осуществился, что еще раз подтвердило: вор в законе отлично разбирался в людях – без этого, собственно, он и не завоевал бы «корону».

Михаил Макариди вскоре эмигрировал, обосновавшись в Греции, а через довольно короткое время выяснилось, что новообретенный родиной аргонавтов гражданин весьма состоятелен. Едва оглядевшись, он начал покупать в разных уголках Европы недвижимость и разного рода доходные предприятия. Его денежный счет, казалось, не ведал истощения.

Не обошел своим вниманием Макариди и родные Салоники, где купил себе роскошное старинное здание, тут же отреставрировав его.

Относительно каждого своего нового шага Михаил докладывал шефу и, только получив его благословение, действовал.

Закончив реставрацию дома-дворца, он через короткое время приобрел самую крупную в Греции туристическую фирму «Золотое руно», после того как ее финансовое положение и репутация сильно пошатнулись; Макариди догадывался, что здесь не обошлось без молодчиков Гоги.

Городской муниципалитет обратил внимание на богатого иммигранта, который, не считаясь с затратами, участвует в возрождении своей новой родины (по приказу Гоги Макариди внес энную сумму в местный фонд благотворительности). Михаила приглашали на все приемы, он перезнакомился с местными знаменитостями и стал личным другом мэра Салоник.

Макариди мотался из страны в страну, чтобы самолично следить за всеми покупками. От его зоркого глаза не ускользала малейшая неточность или двусмысленность при оформлении документов на недвижимость, и он тут же твердой рукой устранял ее.

Через полгода после приезда в Грецию его торжественно избрали почетным гражданином славного города Салоники.

Однажды Гоги велел ему прислать подробный план отреставрированного дома, а также приобрести дорогую яхту.

Макариди требование, разумеется, выполнил, хотя и недоумевал, зачем это нужно шефу: яхта ведь доход не приносит, в аренду ее не сдашь. Впрочем, это дело Гоги, поскольку и деньги – его.

К этому времени Макариди обзавелся пухленькой, в своем вкусе, любовницей, которая происходила из полурусской семьи, обосновавшейся в Греции. Они познакомились на одном из приемов у Пулакиса – крупного местного бизнесмена.

– Говорят, вы недавно из России? – спросила Машенька и кокетливо улыбнулась. – Что там хорошего?

– Ровным счетом ничего, – рассмеялся Макариди, который приобрел повадки уверенного в себе джентльмена с хорошими манерами.

– В Москве медведи по-прежнему ходят по улицам?

– Святая правда, мадемуазель.

У мадемуазель разгорелись глазки: этот богатый грек, владеющий русским языком, был к тому же очень недурен. Ей надоели слюнявые иностранцы, душа жаждала чего-то родного, а грека, в совершенстве владеющего русским, вполне можно приравнять к русскому, про себя решила она. Машенька трещала без умолку, часто обнажая в улыбке красивые зубки. Они обсудили каждого из присутствующих, затем виды на предстоящий туристический сезон, в чем Машенька выказала недюжинную осведомленность.

– Вы туризмом занимаетесь?

– Ну да. Я была менеджером в «Золотом руне». Это туристическая фирма.

– Слышал. Но почему – «была»?

– Потом дела у фирмы расстроились, и меня уволили.

– Грустная история. А что с фирмой?

Машенька пожала полными плечами:

– Понятия не имею. Наверно, развалилась. Говорят, ее купили какие-то иностранцы, но я так и не сумела навести справки, кто они.

– Отлично.

– Что отлично?

– Что вы, Машенька, работали в туризме, – пояснил Макариди, которому девушка определенно понравилась. – Я имею отношение к туристическому бизнесу и постараюсь обеспечить вас работой.

– В самом деле? – Машенька хлопнула в ладоши. – Миша, мне вас сам Бог послал.

– Или случай.

– Случай – тоже Бог.

Они уже успели отключиться от общего веселья и были заняты исключительно друг другом.

– Говорят, вы яхту приобрели?

– Есть такой грех.

– Всю жизнь мечтала поплавать на шикарной яхте.

– Желание законное и вполне осуществимое, – невозмутимо заметил Макариди.

– А вы умеете управлять яхтой?

– Я не волшебник, но я учусь.

– Как-как?

– Есть в России такое выражение.

– Хорошо сказано, надо запомнить, – обнажила зубки Машенька.

«Продукт созрел», – решил Макариди, глядя, как она ловко и аккуратно слизывает мороженое с ложечки.

Прием шел к концу, о чем говорил кофе, поданный гостям. Слуги медленно, через одну, гасили свечи, горевшие в серебряных подсвечниках, отчего в зале приемов воцарился уютный полумрак.

Они вышли вдвоем и окунулись в теплую средиземноморскую ночь. С моря ровно дул влажный ветерок, напоенный запахами соли и йода. Крупные южные звезды мерцали, с любопытством разглядывая только что образовавшуюся парочку. Из близкого порта доносился неясный шум – там и ночью не утихала работа.

– Где ваша машина? – спросил Михаил, когда они по ступенькам дворца приемов спустились на тротуар. – Наверно, шофер на стоянку отогнал?

Девушка замялась.

– Вечер чудный, – сказала она. – Я, пожалуй, пешком пройдусь.

Макариди догадался, что машины у Машеньки нет и она рассчитывает на городской транспорт, но стесняется об этом сказать.

– Хотите, подвезу? – небрежно кивнул он на шикарный «мерседес», стоящий у подъезда.

– Ой, конечно, – Машенька с благодарностью посмотрела на него. – Но я живу далеко, на другом конце города.

– Ничего, машина, я думаю, выдержит, – произнес Михаил, и Машенька опять засмеялась. Она старательно хохотала теперь над каждой его остротой, пусть даже плоской.

Они поехали по пустынным улицам – жители Салоник, как и все провинциалы, ложились рано. «Нет, это не Париж, не Елисейские Поля», – подумал Макариди, время от времени поглядывая на красивый профиль Машеньки, сидящей рядом. Ее коленки аппетитно поблескивали в мертвенном пламени неоновой рекламы.

– Дом, который вы купили, когда-то был музеем истории Салоник, – нарушила продолжительную паузу Машенька.

– В самом деле? И вы там бывали?

– Несколько раз.

– В Греческом зале, в Греческом зале…

– Что?

– Ничего, это я так. Сам с собой. Люблю, знаете ли, поговорить с умным человеком.

Когда она отсмеялась, Михаил предложил:

– Не хотите посмотреть, как я перестроил дом?

– Может быть, когда-нибудь… – наклонила голову Маша и зачем-то потыкала пальцем в бардачок. Помолчали.

– Знаете, Машенька, у меня ощущение, что нам бы не помешало выпить еще по чашечке кофе.

– Представьте себе, у меня тоже такое ощущение, – откликнулась девушка.

– В клуб заскочим?

– Что-то нет желания, – она зябко передернула плечами: ветер, врывающийся в приспущенное стекло, становился свежим.

– Тогда, может быть, ко мне заедем? – предложил Макариди.

Маша ждала этого предложения, потому и не стала ловить такси, но в последний момент заколебалась: ведь она видит этого человека в первый раз.

В памяти всплыл эпизод годичной давности, когда вот так же молодой процветающий бизнесмен пригласил ее к себе, сказал, что там намечается небольшая вечеринка по случаю дня рождения его мамы. Никакой мамы, однако, в доме не оказалось. Их встретила с дьявольским хохотом целая орава молодых лоботрясов, золотой молодежи, из тех, что прожигают жизнь на отцовские деньги. Они тут же раздели Машеньку и всю ночь творили с ней нечто неописуемое, хотя она в принципе не против свободной любви.

– Разве вам мало девок с панели, дурачье? – стонала она, извиваясь под грудой мокрых от пота тел.

– А нам нужна такая, как ты. Чистенькая, – с хохотом отвечали ей.

Наутро хозяин квартиры, который и привел ее на «вечеринку», сунул ей несколько крупных, небрежно смятых кредиток и сказал:

– Это на такси. Прощай, очарование! И забудь этот адрес, и этот дом, и всех нас. Все, что было, тебе приснилось. А если вздумаешь жаловаться в полицию, твой труп выловят под сваями порта или волны выбросят его где-нибудь на пляже. Подумай о своей молодой жизни. – И, слегка подтолкнув в спину, он захлопнул за ней дверь.

Машенька исподтишка бросила взгляд па Макариди. Этот вроде не такой. Солидный. С мэром целуется. Да и денег у него… как это русские говорят? Куры не клюют.

– А кто у вас дома? – осторожно спросила она.

– Никого. Слуги разошлись по домам, дворецкого я отпустил. А, кажется, я понимаю, – хлопнул себя по лбу Макариди. – Вы беспокоитесь, кто нам кофе приготовит?

– Ну, вроде того.

– Не беспокойтесь. Я готовлю кофе лучше всех в мире.

– Неужели?

– Да. У меня старинные турецкие джезвы, средневековые. Из них, говорят, пил кофе сам Селим-паша. Кроме того, у меня и кофе лучший в мире.

– Все-то у вас лучшее.

– Серьезно. Мне его подарил знакомый торговец из Южной Америки…

– Против вашего предложения нелегко устоять, – она поправила платье, отчего еще выше обнажились колени.

– Вот и славно.

– Но… удобно ли это?

– Неудобно только спать на потолке: одеяло спадает, – припомнил ходульную фразу Михаил.

– Одеяло спадает? Ой, не могу! – она захохотала, откинувшись на спинку сиденья и прикрыв глаза. Макариди правой рукой притянул ее к себе и жадно поцеловал в губы, призывно раскрывшиеся ему навстречу.

Союз был заключен. В спальне, на широченной тахте, и совершилось очередное Машенькино грехопадение.

– А кофе? – тоненьким голоском обманутой девочки спросила она в коротком перерыве между двумя приступами бурных и горячих ласк.

– Потом, потом, – отвечал нетерпеливый любовник, снова приступая к активным действиям.

Машенька оказалась весьма изощренной в науке любви. Во всяком случае, Макариди был в восторге. Его опыт заграничной любви исчерпывался только обращением с афинскими и берлинскими проститутками, между которыми он не обнаружил существенной разницы. На большее времени у него не было – сложные и тонкие дела по оформлению недвижимости на собственное имя отнимали уйму времени, да и Гоги все время торопил, словно на пожар.