Текст книги "Зашвырнуть ключи"

Глава четвертая
ИГОЛКА В СТОГЕ СЕНА

Арно Камп в самом деле решил прогуляться. Он спустился на лифте и вышел у нижнего горизонта, специально предназначенного для пешеходов.

Транспортные машины двигались по подземным и надземным трассам, здесь же было царство любителей пешей ходьбы.

Подняв по привычке куцый воротник плаща, сунув руки в карманы, Арно Камп растворился в потоке прохожих.

Камп часто любил повторять, что самое безопасное место для человека – толпа ему подобных. В толпе ты неотличим.

Днем, после визита Гуго Ленца и оперативного совещания, Арно Камп решил наскоро просмотреть популярную брошюрку по ядерной физике, чтобы хоть чуть-чуть освоиться с кварками, мезонами и прочей заумью. Его поразила одна вещь: оказывается, все частицы «одного сорта» неотличимы друг от друга. Скажем, один электрон нельзя отличить от другого, протон – от другого протона и так далее. И не в том дело, что приборы физиков грубы или методы современной науки слишком еще несовершенны, чтобы отличить одну частицу от другой: такая задача неразрешима в принципе по закону тождественности микрочастиц.

И теперь, шагая в толпе прохожих, Арно Камп подумал, что удивительный закон микромира в какой-то мере применим и к людской толпе.

В толпе ты – иголка в стоге сена. Вокруг – десятки людей, но никому дела нет до тебя и тебе ни до кого нет дела.

И еще по одной причине шеф полиции любил толпу. Только тут можно было узнать, о чем думают люди, что их волнует и занимает. А знать настроение толпы важно. Для этого имеются, разумеется, и осведомители – штатные и добровольные. Но Арно Камп любил получать информацию из первых рук.

По указанной причине Арно Камп не чурался общественного транспорта в часы пик, не избегал предвечерней толчеи, когда на аэробусах люди висят гроздями, а у входа в подземку выстраивается длинный хвост. Шеф и сотрудников приучил считаться со своими вкусами.

Камп остановился у автомата с надписью «Цветы», сунул монетку в щель. Пластиковая рука протянула ему крохотный букетик гвоздики. «Мир помешался на гвоздиках», – подумал Камп и швырнул цветы в ближайшую урну.

Шеф полиции свернул в сквер. Его привлекала не апрельская зелень, заботливо огороженная металлическими решетками. Камп знал, что в сквер заходят те, кто не очень торопится, а именно такие люди склонны к разговорам и обмену мыслями.

С десяток людей сгрудились у электронного предсказателя, дожидаясь своей очереди испытать судьбу.

Арно Камп миновал газетные витрины, откуда скучающие бездельники выуживали ненужную информацию, и пошел в боковую аллею.

Наметанным взглядом он окидывал сидящих на скамьях.

Няньки с колясками… Игроки в домино… Влюбленные парочки…

Ага, вот. Камп замедлил шаг. На скамье сидели лохматый юноша в очках и мужчина в рабочем комбинезоне. Парень, оживленно жестикулируя, что-то рассказывал рабочему.

Со скучающим видом Камп подошел и сел поодаль. Лохматый неприязненно посмотрел на него и умолк.

Камп зевнул, вытащил из кармана книжку и погрузился в чтение.

Надо сказать, что из печатных произведений Арно Камп признавал только служебные инструкции да еще то, что непосредственно связано с его беспокойной работой: сюда, например, можно было отнести популярную брошюру, прочитанную сегодня. Что касается изящной словесности, то здесь Камп признавал лишь произведения, связанные с лошадьми, именно – с рысистыми скакунами.

Эту страсть Арно Камп вывез с Востока, где служил когда-то.

У Кампа была собрана неплохая библиотека о методах дрессировки лошадей, рысистых испытаниях, дерби, гонках, скачках и прочих захватывающих вещах.

На сей раз Арно Камп припас для свободной минуты старинный сборник арабских стихов, который автор, как было сказано в предисловии, посвятил скакуну – своему четвероногому другу.

Камп раскрыл книжку наугад и стал читать с середины:

 
Не говори, что это конь,
Скажи, что это сын, —
Мой сын, мой порох, мой огонь
И свет моих седин.
Быстрее бури он бежит,
Опережая взгляд,
И прах летит из-под копыт,
И в каждом – гром победный скрыт
И молнии горят.
Умерит он твою тоску,
Поймет твои дела,
Газель настигнет на скаку,
Опередит орла.
Гуляет смерчем по песку,
Как тень нетерпелив,
Но чашу влаги на скаку
Ты выпьешь, не пролив.
 

Парень, успокоившись, возобновил прерванный рассказ. Камп насторожился. Он продолжал сидеть, уткнувшись в книгу носом, словно начисто поглощенный чтением.

– Как он теперь у вас лекции будет читать? – спросил человек в комбинезоне, которого Камп мысленно окрестил рабочим, – так оно, впрочем и оказалось.

– Лекции? Да как обычно, – пожал плечами парень.

– Опасно. У вас в колледже народ всякий встречается. Где-нибудь в лаборатории кокнут под шумок конденсатором, либо на оголенный провод толкнут.

– Не толкнут. Студенческий комитет решил выделить пикеты. На территории колледжа мы будем охранять его. Мы ни на миг не выпустим его из поля зрения.

– Тогда другое дело, – одобрил рабочий.

– Но бывает-то он в городе не только у нас, а еще в тысяче мест. И у вас на заводе он, кажется, появляется, – сказал молодой человек и поправил очки.

– Случается.

– Часто?

– Когда делают особо важную для них деталь.

– Что у него, помощников нет?

– В таких вопросах он никому не доверяет. Все проверит сам, своими руками, такой человек, – сказал рабочий. – И с людьми прост в обращении. За руку здоровается. Уважительный. Семьей интересуется, делами.

– Могут у вас его убить.

Человек в комбинезоне покачал головой.

– С рабочими шутки плохи, – сказал он. – Убийцу поймают – растерзают на месте. А любят его студенты?

– Любят. Самые рьяные даже бородки отпустили, как у доктора Ленца, – усмехнулся молодой человек, протирая очки.

Произнесенное имя обожгло Арно Кампа. Они толкуют о Гуго Ленце!

Выходит, все уже знают о письме с гвоздикой и наглой угрозе первому физику страны.

Студенты организуют защитные пикеты, рабочие собираются охранять его.

Хочешь – не хочешь, дело получило огласку.

Возможно, огласка затруднит работу полиции: преступник все время будет настороже. Но в другом отношении это на пользу Ленцу. В обстановке гласности, пикетов и так далее преступнику трудней будет действовать, скрываясь.

– Когда у вас должна быть лекция Гуго Ленца? – спросил рабочий.

– Через три дня. Вот послушай, что мы решили устроить… – студент понизил голос. Пытаясь разобрать слова, Арно Камп неестественно вытянул шею вместе с книгой.

Молодой человек умолк, схватил рабочего за руку, они поднялись и быстро пошли по аллее.

Пройдя несколько шагов, юноша оглянулся, затем сказал рабочему что-то, связанное с Арно Кампом, причем явно нелестное.

Камп смотрел на две удаляющиеся фигуры. Брать их не имеет смысла, решил он. В конце концов, оба пекутся о безопасности доктора Ленца, следовательно, их заботы совпадают с интересами полиции.

Выяснить, что придумали студенты в физическом колледже, где читал лекции доктор Ленц? Пожалуй, но не надо торопиться. Такие вещи требуют известной деликатности, о чем хорошо знает любой штатный информатор.

И еще одно. Шеф полиции усмехнулся, поймав себя на мысли о том, что раньше трех месяцев с Гуго Ленцем ничего не случится. Благородный преступник будет придерживаться срока, указанного в письме: недаром же он вписал этот срок от руки в печатный текст.

Непонятно, откуда взялась эта уверенность Кампа: ведь никаких сведений успокаивающего характера по делу Гуго Ленца он не получал. Первый день расследования ничего не дал…

Арно Камп захлопнул книгу, полюбовался немного обложкой, на которой был изображен скакун с развевающейся гривой, и пошел к выходу.

Глава пятая
РИНА

Гуго Ленц вышел из машины и поднялся в дом. Походка его говорила о том, что человек смертельно устал, но не сломлен выпавшими на его долю испытаниями.

– Сумасшедший день, – сказал Гуго, целуя жену. – С утра поехал с этим проклятым письмом, в Ядерном опять не ладится, а тут еще новый сотрудник, пришлось вводить в курс дела, ускоритель барахлит…

– На тебе лица нет, – сказала Рина. – Садись. Ужин будет через пятнадцать минут.

– Меня принял шеф полиции, – начал Гуго, отвечая на вопросительный взгляд жены.

– Письмо он прочел при тебе?

– Да, и очень внимательно.

– Начал расследование?

– А как же иначе? Я ведь для него важная фигура – человек, обласканный самим президентом!

Рина внимательно рассматривала камею на безымянном пальце. Египетская царевна с удивленно вскинутыми полукружьями бровей улыбалась загадочной улыбкой.

– Письмо с гвоздикой меня очень беспокоит, – тихо произнесла Рина.

– На анонимки не стоит обращать слишком большого внимания, – махнул рукой Гуго.

– Неужели ты не почувствовал, что письмо – не пустая угроза? В нем каждое слово пропитано убежденностью. Автор искренен в каждой фразе.

– Актерство и поза.

– Ах, Гуго, он убьет тебя!

Гуго обнял теплые плечи.

– Успокойся, – тихо сказал он.

– Послушай, – произнесла Рина. – Давай все бросим, уедем куда-нибудь.

– И что же?

– Бросишь свои кварки, будешь только читать лекции… Рина умолкла, почувствовав, как неубедительно звучат ее слова: Гуго бросит физику! Да разве что вместе с жизнью.

– Бежать некуда, – сказал Ленц.

– Тогда почему бы тебе не выполнить требования этого маньяка? – горячо заговорила Рина. – Я целый день думала… Знаешь, в чем-то он прав. Разбей проклятый ускоритель.

– Не так все просто, – сказал Ленц. – Рассуди здраво.

– He могу я рассуждать здраво. И не хочу!

– Взорвать ускоритель не штука, но ведь автор письма требует совсем другого. И ты права, ему нельзя отказать в логике: при наличии готовых чертежей и схем ускоритель, выведенный из строя, ничего не стоит собрать заново. И для этого не нужен особенно долгий срок.

– Верно: он требует «зашвырнуть ключ», – сказала Рина.

– Вот если бы каждый физик проникся мыслью, что потерянный ключ искать опасно, что находка может стоить жизни всему человечеству…

Дверь отворилась, и робот вкатил в комнату тележку с едой.

– Будешь ужинать? – спросила Рина.

– Дорогая, йоги не советуют есть на ночь, – улыбнулся Гуго. Но улыбка получилась жалкой.

– Раньше ты не следовал их советам. Ступай, Робин, я позову тебя, когда нужно будет, – сказала Рина, и Робин укатил тележку.

Рина погладила камею и встала. Вслед за ней поднялся и Гуго.

– Пойду поработаю немного, – сказал он. – На сон грядущий. Если верить письму, мне нужно торопиться…

– Не шути так. Не надо, – попросила Рина.

– Ты со мной?

– Нет. Пойду лягу. Что-то нездоровится, – сказала Рина.

Обычно Рина любила смотреть, как Гуго работает. Она забиралась с ногами в кресло, Гуго садился к столу. Он колдовал, священнодействовал. В этот миг могли грохотать пушки – Ленц и глазом бы не моргнул. Для него не существовало ничего, кроме карандаша да листа бумаги, по которому торопливо струилась вязь интегралов.

Рина, стараясь не шевелиться, смотрела в лицо Гуго и пыталась угадать, какие мысли заставляют его то хмуриться, то улыбаться. Она понимала, конечно, что лишь приписывает ему собственные мысли, но все равно занятие было чрезвычайно увлекательным.

Гуго вдруг начинал бормотать. Преследуя ускользающую формулу, как личного врага, злобно поджимал губы – они вытягивались в узкую полоску. Глаза горели сухим огнем непреклонности. В такие минуты особенно доставалось бородке.

Но нужно было видеть лицо Гуго, когда проклятая формула наконец далась в руки! Оно сияло торжеством, а карандаш скользил и плясал на бумаге, словно одержимый дьяволенок.

Вдруг с грохотом валился на пол отшвырнутый стул, Гуго подхватывал Рину и кружил ее по комнате, сам себе напевая Штрауса и немилосердно фальшивя.

Их совместную жизнь можно было сравнить с хорошо налаженным механизмом. Мелкие ссоры не могли разладить его. Если Гуго Ленцу по работе приходилось вдруг мчаться на испытательный полигон, приткнувшийся где-нибудь в потаенном уголке страны, они ехали вместе.

Их тяготил даже один-единственный день, проведенный в разлуке.

Рина привыкла быть его тенью, угождая малейшему желанию Гуго.

Детей у них не было.

Так проходили дни и месяцы, незаметно стыкуясь в годы. И вдруг что-то нарушилось в отлично налаженной машине.

Все началось третьего дня. События той ночи врезались ей в память настолько, что Рина могла бы воспроизвести их в мельчайших деталях.

Они уже легли спать, и Рина успела задремать, когда Гуго вдруг вскочил.

– Есть одна идейка! – сказал он. – Пойду, набросаю, а то улетучится. Спи!

Гуго торопливо поцеловал ее и поспешил в кабинет.

Рина погасила бра.

Долго лежала в темноте с открытыми глазами.

Она давно привыкла к идеям, которые приходили к Гуго в самое неподходящее время. Когда Гуго осеняла идея, он становился невменяем: отодвигал в сторону еду, или выскакивал из ванны, наскоро обернувшись полотенцем, или бросал шахматную партию, чтобы схватить лист бумаги и погрузиться в размышления.

В первые годы совместной жизни Рину удивляли и немного сердили такие вспышки, и она пыталась вывести супруга из состояния отрешенности.

– Скоро ты? – спрашивала она.

– Минутку… – рассеянно отвечал Гуго.

«Набросать идею» было однако непросто, и минуты вырастали в долгие часы.

С годами Рина научилась относиться уважительно к идеям, приходившим к Гуго. Разве не они выдвинули ее мужа в число первых физиков мира?

Любимым занятием Рины и Гуго в редкие минуты свободного времени были шахматы.

В свое время Рина была чемпионкой колледжа. Она играла солидно и достаточно сильно, однажды даже участвовала в небольшом мужском турнире.

Гуго называл себя рядовым любителем, в шахматных турнирах никогда не играл. Да и какой регламент разрешил бы ему бросать партию на середине и, к вящему недоумению партнера, погрузиться в омут теоретической физики, позабыв обо всем на свете?

Подобный конфузный случай произошел во время партии со шведским королем, которая состоялась между двумя пышными церемониями, связанными с вручением доктору Гуго Ленцу Нобелевской премии.

Впрочем, король оказался весьма выдержанным: он терпеливо ждал Гуго целый час.

Рина тогда едва не сгорела со стыда.

Все это она перебирала в памяти, лежа в темноте с открытыми глазами.

Незаметно Рина уснула.

Потом вдруг проснулась, как от толчка.

Гуго в спальне не было. Мерцающие стрелки показывали третий час.

Сердце сжалось предчувствием беды.

Рина пошла в кабинет. Остывший пластик пола холодил босые ноги.

В кабинете было пусто.

Она обошла весь дом. Заглянула даже в оранжерею, потом в мастерскую, где любил иногда послесарить Гуго. Но его нигде не было.

Остаток ночи Рина не спала.

С рассветом вышла на веранду. Окрестные дома тонули в весеннем тумане, поглотившем окраину.

И вдруг каким-то шестым чувством скорее угадала, чем почувствовала: к дому приближается машина Гуго. Она узнала бы его орнитоптер с завязанными глазами среди тысячи машин. Сколько миль налетали они вместе на старенькой машине, которую Рина ни за что не хотела обменять на новую.

Рина поспешно вбежала в спальню и легла в постель, натянув одеяло до подбородка.

– Спишь? – тихо спросил Гуго, осторожно прикрывая за собой дверь комнаты.

Рина открыла глаза.

– Как твоя идея?

– Все в порядке. Будешь кофе?

– Не хочется.

В тот день Гуго улетел в Ядерный центр, так ничего и не сказав.

А потом почта принесла письмо с гвоздикой…

Гордость не позволяла Рине вступать в расспросы. Молодая женщина всегда считала, что она выше ревности. И разве двенадцать лет разницы в возрасте ничего не значат?

Теперь она мучилась, но внешне старалась ничем себя не выдать.

Быть может, у Гуго другая?

Пусть лучше все скажет. Только сам. И честно. Узлы надо не распутывать, а рубить.

Кто же ее соперница? Мало ли… Студентки пишут сорокачетырехлетнему доктору Ленцу записки, клянутся в вечной любви. Пишут и совсем незнакомые люди, лишь раз увидевшие Ленца на экране телевизора.

А может быть, его секретарша? Шелла Валери? Очаровательная вдовушка?

Пусть. Кто угодно. Лишь бы ему было хорошо.

Наверно, Гуго мечтает о ребенке. О сыне. Хотя никогда об этом не говорил. Но она знает.

Что ж. Навязываться она не станет. И мешать не будет. И если не нужна больше – найдет в себе силы навсегда уйти из его жизни.

Та ночь легла в их жизни невидимым водоразделом.

Рина совсем собралась уйти и ушла бы, если б не злополучное письмо. Она не могла оставить Гуго в беде.

Свое чувство к нему, глубокое, как любовь к единственному ребенку, Рина таила, скрывала под маской насмешливости, порой переходящей в язвительность.

Рина была интересной женщиной, и вокруг нее всегда кружился рой поклонников.

Что касается Гуго, то он к поклонникам Рины относился равнодушно, что подчас ранило ее. Впрочем, возможно, Гуго умело маскировал свои переживания. Во всяком случае, на этот счет он никогда не высказывался.

– Ты не ревнуешь, дружок? – спросила у него однажды Рина, когда Имант Ардонис пригласил ее в театр и Гуго кивком головы выразил свое согласие остаться на весь вечер дома.

– Жена Цезаря выше подозрений, – ответил Гуго.

– Кому нужна такая жена, которая выше подозрений? – рассмеялась Рина.

Прийти к мысли о том, что Гуго обманывает ее, было горько, но все померкло перед новой бедой.

И вот прошел первый день в новом качестве, один день из скудного запаса в три месяца. Еще на вершок сгорела свеча, сжалась шагреневая кожа.

Гуго нервничает, потерял аппетит. Отказался от ужина. Рина опять лежит с открытыми глазами и мучительно думает. Гуго сказал, что пошел работать к себе в кабинет. А может, его уж и след простыл?

Не было сил подняться и пойти посмотреть. Не все ли равно?

Она пытается проанализировать их разговор. Гуго, как всегда, рассказывал ей подробно о событиях беспокойного дня. Но прежнего взаимопонимания у них, конечно, нет.

В самом конце разговора Рина решила было спросить Гуго о ночном исчезновении, но посмотрела на его усталое лицо и ничего не сказала.

Решено. Пусть делает, что хочет.

Что до нее, то она его не оставит до тех пор, пока не минует беда.

Глава шестая
УЛЫБКА НЕФЕРТИТИ

Рина медленно поднесла к глазам камею, еле светящуюся в темноте. Нефертити улыбалась загадочно, словно говорила:

– Ты храбришься только на словах, попробуй на деле!

Она отвинтила крышку перстня. На дне тайничка скорее угадывались, чем видны были, два маленьких зернышка. Достаточно одного – и душа улетит туда, где нет ни печали, ни воздыхания.

Может быть, это и есть лучший выход? Не лучше ли умереть, чем пребывать в двусмысленном положении внезапно покинутой?

Что же, проглотить? Так вот взять и уйти из жизни? Уйти, оставив его?

«Яд, которому нет цены», – сказал ей тогда приятель. Когда это было? Одиннадцать лет назад, в первую годовщину свадьбы. Гуго уже тогда называли «королем физиков». Рина во время прогулки случайно встретила на каком-то из верхних горизонтов приятеля, с которым вместе заканчивала медицинский факультет. Он слыл в колледже большим оригиналом. И теперь в мимолетной встрече не преминул подтвердить свою репутацию, сделав странный подарок.

– Слышал о твоем супруге, – сказал приятель. – Говорят, подает большие надежды.

– Гуго много работает, – сказала Рина.

– Ну, а если ничего не получится? И надежды лопнут, как мыльный пузырь? Что тогда, а? – захохотал бывший однокашник.

Рине был неприятен смех, да и весь разговор.

– Вот для подобных случаев, когда лопаются надежды, я хочу подарить тебе одну безделушку, – сказал приятель, становясь серьезным. – Два чудных маленьких зернышка. Хранить их можно где угодно. Да вот хотя бы в этой штуке.

Он взял ее руку и отвинтил печатку с перстня. Рина не сопротивлялась, лишь бы поскорей закончить тягостный, нелепый разговор.

– Что ж ты не спросишь, какой это яд? – спросил приятель.

– А мне все равно.

– Совсем не все равно. Знай, что здесь, – указал он на камею, – не какой-то там вульгарный цианистый калий или что-то в подобном роде. Ты же знаешь, яды – мое хобби.

Рина знала, что еще с первого курса он увлекался классификацией ядов и их свойствами.

– Я теперь устроился, так сказать, по специальности, – продолжал приятель.

– Отравителем, что ли? – не удержавшись, съязвила Рина.

– Узнаю Рину! – воскликнул приятель с таким восторгом, что какой-то прохожий обернулся. – Что там кустарь-отравитель? Бери выше! Я работаю в токсикологической лаборатории у самого Джона Вильнертона.

– «Уэстерн компани»?

– Она самая. Компания-спрут, государство в государстве и так далее. Для ученого – богатейшие возможности. Можно синтезировать любую пакость. Причем экспериментируй на чем угодно, начиная от морских свинок и кончая… Ну, ладно. А вот эту штуку, – он указал на перстень, – я синтезировал самостоятельно. Начальство о ней не знает. Это моя маленькая тайна. И моя гордость! Тебя интересует, как она действует, моя гордость? – спросил он, хотя Рина молчала. – Действует – одно удовольствие. Можешь на меня положиться. Проверено. Ни один медик не определит, от чего скончался человек. Поставит диагноз: паралич вегетативной нервной системы, и баста!

– Прощай, – сказала Рина.

– Отныне у тебя полномочия чуть не самого Господа Бога, – сказал приятель прощаясь. – Ежели уж очень надоест тебе какой-нибудь субъект – угости его зернышком…

Как его звали, приятеля? Странно, она не могла вспомнить его имени. И о зернышках она не вспоминала до сегодняшнего вечера. А что, если…

Рина похолодела от внезапной мысли. Но прогнать ее уже не могла.

Что, если уйти из жизни вместе с Гуго?

Жить без него нет смысла.

А с ним невозможно.

И если окажется, что он с другой… Зернышко ему, зернышко себе.

Все равно спишут на того, кто прислал письмо с алой гвоздикой.

Утром она припомнила то, о чем думала ночью, и ужаснулась собственным мыслям.

Скверно выбритый Гуго сидел напротив и прихлебывал кофе, свободной рукой быстро перелистывая пухлый «Вестник нейтринной физики».

Рина украдкой поглядывала на него, стараясь угадать: куда улетал Гуго ночью? Потом рассердилась на себя: ведешь себя, как девчонка. Спроси у него, и делу конец!

Нет, не буду. Такой вопрос может повлечь за собой долгое и тяжкое объяснение, а нервы Гуго и так напряжены до предела. Возможно, кроме письма есть еще что-то, что Гуго скрывает от нее. Надо беречь его нервы.

Внезапно со всей отчетливостью Рина поняла, как дорог ей этот человек.

Нет, что бы ни сотворил он, никогда у нее не поднимется рука на Гуго.

Надо выбросить зернышки, избавиться от искушения.

Когда Гуго улетел в Ядерный, Рина пошла в ванную. Включила воду. Долго смотрела то на серебристую струю воды, то на две крупинки, высыпанные на ладонь.

Теперь, на свежую голову, она припомнила все, что говорил ей вечером Ленц. И ее поразила вещь, на которую она вчера не обратила внимания: вопиющее противоречие между тем, что утверждал Гуго несколько лет назад, и тем, что говорил он ей вчера вечером. Вернее, даже не с тем, что говорил, а с тем, что сквозило в его словах.

…Это было в Швеции восемь лет назад. Нарядный Стокгольм приветствовал почетных гостей.

Ленцы остановились в шикарном отеле с несколько необычным названием «Динамит».

Вечером Нобелевский комитет дал банкет. Рину Ленц – супругу нового лауреата – вел к столу сам шведский король…

А потом Гуго, после первого ритуального бокала, произнес спич. Речь его обошла назавтра всю мировую печать. Но Рина всегда считала, что в газетных отчетах утрачено было главное, хотя они и воспроизвели дословно, со стенографической точностью то, что сказал Ленц.

Газетные отчеты не могли передать жесты Гуго, интонации, неповторимую улыбку.

– Физиков иногда называют разведчиками человечества, – сказал Гуго. – Я не согласен с таким сравнением: ведь разведчик может раскрыть дислокацию вражеских войск, а может и не раскрыть – все зависит от того, как ему повезет. С физиком дело обстоит иначе.

Сравнивают физиков и с поэтами: и физики, мол, и поэты познают в конечном счете природу, некую объективную реальность. Но только физики делают это в научных категориях, а поэты – в образах.

Последнее сравнение, мне кажется, тоже хромает. Не родись Лев Толстой – и у нас не было бы «Войны и мира», не родись Шекспир – и человечество было бы навеки лишено «Макбета» и «Короля Лира». Таковы законы искусства. Или, если угодно, беззаконие.

Иное дело – физика. В ней – к счастью или к несчастью – нет места подобным случайностям. Подобно тому, как материя существует объективно, вне нас, так существуют и законы движения материи, законы мироздания. И люди до тех пор, пока они существуют, будут открывать один за другим эти законы.

Существует в природе, например, великий закон постоянства скорости света, известный ныне каждому. Этот закон должен был быть открыт людьми с той же неизбежностью, с которой расходятся по воде круги от брошенного камня. Не родись Майкельсон и Эйнштейн, закон открыли бы другие. Пусть позже на 10 или 20 лет, неважно.

Такова железная поступь познания.

Ныне, мы, физики, вплотную подошли к кваркам – мельчайшим частичкам, из которых построено все сущее.

Некоторые твердят нам: нужно остановиться. Бомбардировать кварки – значит рубить сук, на котором сидишь. Вдруг цепную реакцию распада кварков нельзя будет приостановить? Вдруг возникшее при бомбардировке излучение окажется губительным для человеческого организма?

Мы отвечаем тем, кто чрезмерно осторожен: верно, цепную реакцию нельзя остановить. Но цепную реакцию другого рода: я имею в виду цепную реакцию, именуемую человеческим прогрессом.

Когда аплодисменты за столом утихли, Гуго Ленц продолжал:

– Не будет нас – придут другие. И кварки будут атакованы. Неважно – через 10, или 20, или 100 лет. Ибо ограничить науку – значит убить ее. Но это невозможно.

Гуго помолчал и тихо добавил:

– К счастью или к несчастью…

Да, Гуго говорил тогда на банкете именно так: приостановить, задушить научный прогресс невозможно. Речь его ей запомнилась: Рина не жаловалась на память, хотя и не могла, конечно, в этом отношении тягаться с Гуго.

И после Стокгольма Гуго все время высказывался в том же духе – достаточно взять его книги, статьи, посмотреть стенограммы лекций.

Вчера же вечером он говорил ей нечто прямо противоположное. Похоже, в нем произошел внутренний надлом. Гуго, кажется, согласился с тем, что ускоритель для бомбардировки нейтрино следует вывести из строя, и жаль только, что в скором времени его смогут восстановить, а хорошо бы так зашвырнуть ключи, чтобы отыскать их было невозможно.

Что же повлияло так на перемену взглядов Гуго? Почему он отказался от всего, во что верил?

Неужели всему причиной – письмо с гвоздикой? Нет, невозможно. Любая угроза едва ли подействовала бы на Гуго в такой степени.

Гуго никогда не был трусом.

Под мерное журчание воды из крана Рина снова вспомнила Стокгольм.

Это произошло во время прогулки по окрестностям города. Они двигались небольшой группой – новоиспеченные нобелевские лауреаты и неизбежная в подобных случаях свита.

Группа подошла к водопаду. Сжатый каменным кольцом, он грохотал так, что приходилось кричать, чтобы услышать друг друга. Мельчайшая водяная пыль оседала на лицо.

Они выстроились цепочкой у кромки водопада. Вода с ревом низвергалась вниз.

Шведский король, держа Рину под руку (он явно симпатизировал ей), прокричал Гуго, который стоял рядом:

– Вы безумный храбрец в науке, доктор Ленц.

Гуго пожал плечами.

– Я понял это сегодня за столом, во время вашей речи, – продолжал король. – Но неужели вы и в жизни такой же храбрый? Например, прыгнуть отсюда…

Король не договорил. Гуго прыгнул вниз. Никто и ахнуть не успел. Распластав руки, фигура летела навстречу бешено мчащейся воде.

Первой очнулась Рина. Вырвав у короля руку, она помчалась вниз по еле заметной тропинке, каждый миг рискуя сломать себе шею. Вслед за ней ринулись остальные.

Когда она достигла подножия водопада, ее встретил Гуго, мокрый до нитки, но без единой царапины. Он улыбался, и никогда его Рина не видела таким счастливым.

А тот случай, когда во время шторма их унесло в рыбачьей лодке в открытое море? Рина уже потеряла всякую надежду на спасение. Гуго подбадривал ее, как мог. Сидя на веслах, он несколько часов боролся со стихией, стер ладони в кровь – потом две недели не мог держать карандаш – но загнал-таки лодку в фиорд.

Нет, Гуго не трус.

Так что же в таком случае с ним произошло?

Рина прикрутила воду, осторожно ссыпала зернышки обратно в тайник и вышла из ванной.