Текст книги "Апология театра"

* * *

Карл Юнг считает, что за фигурой трикстера всегда стоит Тень. Коллективное бессознательное, вероятно, узнает свою Тень в Путине, и это своего рода наслаждение: сокрытое, невидимое, тайное становится реальным субъектом из плоти и крови.

* * *

Представим себе человека как луковицу – примитивный образ, но понятный. Есть верхний слой сознания, он сложный, индивидуальный, но есть еще второй, третий, двенадцатый. И чем слой глубже, тем он проще. И есть, наконец, уровень сознания, где мы существуем как поле, как сетевая структура, как интернет. И это есть наше «народное тело»… Так вот, апелляция идет к этому уровню сознания, этому уровню луковицы. Вы задеваете базовый уровень мифа, уровень архетипов. Сто лет назад Россия была крестьянской страной – 87 % населения крестьяне. Нынешние поколения в основном потомки крестьян. Если не деды, то прадеды – крестьяне. Что для крестьянина важнее земли, территории? Ленин это хорошо понимал – что крестьянина землицей можно соблазнить. Легко! На какую угодно подлость пойдет из-за земли – слишком долго ее не давали, отнимали, прятали за семью печатями. Вот вам и «Крымнаш»!.. Другой пример – из другой корзины. В театре именно это и происходит.

Мастерски сделанный спектакль тонкими инструментами проникает сквозь первые слои «луковицы». Если спектакль идет правильно, вы уже не совсем индивид, зрительный зал – это единая нервная система. Очень интересные эффекты, когда зал начинает поляризоваться, то есть одна часть зала принимает спектакль, а другая – нет: начинается своего рода искрение, конфликт восприятий. Наша независимость друг от друга – иллюзия. Это утверждает современная физика: тот уровень, на котором мы взаимодействуем как единство, существует.

* * *

Если апеллировать к духовной природе человека, к его «сверх-Я», то шансы есть, причем неплохие. Не надо человека пугать, ставить в положение заложника. Именно страх делает его примитивным, возбуждает агрессию, недоверие, проявляет низшие черты. Управлять обществом с помощью страха можно – только итог будет плачевным. Сложное общество начнет опрощаться, упрощаться и наконец, уныло деградировав, погибнет от стыда и позора. Его накроет экзистенциальная тошнота. Что такое государство? Государство – это наши налоги, наши с вами деньги, мы содержим государство, а не оно нас. Но в отсутствие институтов все перевернуто, все шиворот-навыворот. Средний постсоветский человек уверен, что государство – это его хозяин-барин, у которого свой политический интерес, свои опасные привычки и понятия. И что остается простому народу? Служить барину верой и правдой – раз уж так повелось от дедов и прадедов. Кто мы такие, чтобы выпрыгнуть из вековой колеи? Клинический бред!

* * *

Если судьба племени находится в руках одного человека, вождя-супермена, то все элементарно: сейчас мы вас порадуем пряниками, а сейчас щелкнем кнутом – берегите нос. Это все несложная дрессура. Людей жалко, они находятся в чудовищном состоянии, они деморализованы, циничны и цинизма своего почти не замечают. Ладно деньги – у них украли будущее! Похоже, часть населения начинает это понимать, глаза открываются и становятся круглыми, но пробуждение не сулит немедленного избавления от кошмара.

Для начала нужна минимальная рационализация жизни. Попытаться не лгать, общаться с людьми как с умными и взрослыми, как с полноценными гражданами, у которых есть свое особое мнение, голова на плечах, достоинство, наконец. Нужно восстановить утраченное или никогда не бывшее уважительное отношение к жизни каждого человека, к его уникальной судьбе. Просвещение с помощью телевидения – утопия? Хорошо, давайте просвещать с помощью интернета, онлайн-обучения. Давайте строить университетские города-оазисы. Деньги найдутся – если нашлись на зимнюю Олимпиаду в Сочи и на войну в Сирии, сыщутся и на это. Двенадцать таких городов со своим уставом, куда ни полиция, ни тайная полиция не будут совать свои длинные носы, могут за десять лет изменить участь России. Я думаю, что все это реально, главное – вывести людей из состояния психоза, и дело пойдет на лад. Наши проблемы не фатальны. Понятно, что кого-то «разбудить» легче, кого-то труднее, но даже сейчас можно увидеть определенную динамику – люди, которые год назад находились в агрессивном состоянии, сейчас вошли в фазу депрессии. Все уже выглядит иначе, в другом, более ярком и жестком свете, многие отрезвели и, может быть, скоро начнут думать, сопоставлять факты.

* * *

И не надо бояться полюсов – полюса создают энергию, побеждая энтропию. Репетируя спектакль, мы строим действие так, чтобы полюсов и линий напряжения было как можно больше. В этом искусство драматургии, драматического театра в целом. Энергия на сцене и в зале – это хорошо, это и есть искомое состояние, состояние настоящей игры. Зачем вам черно-белый мир? Полюсов должно быть много, система должна быть сложной, чтобы быть устойчивой. Чтобы проводить санацию при каждой локальной ошибке. Система сама себя будет совершенствовать – без волевого прессинга со стороны безвольной, кое-как образованной бюрократии. Вы поранили тело, ранку лечим зеленкой, если иммунитет нормальный, ранка быстро заживает. А когда иммунитет обваливается, тут беда. У сложного общества хороший иммунитет – вот в чем дело.

* * *

Маниловские мечтания: ах, если бы в такой огромной и многоукладной стране, как Россия, конкурировали разные экономические модели – в зависимости от культуры региона. Если бы не унифицировать жизнь, не загонять ее в стойло, в казарму, в бюрократическое прокрустово ложе, а дать ей свободно цвести и раскрывать себя во всем разнообразии, не было бы львиной доли наших проблем.

Что делать потом, после смены вех?

Феодальному устройству «системы РФ», феодальной культуре начальства нужно противопоставить феодальные же принципы самоорганизации. Профессиональные микросообщества, лиги или такие проекты, как убитая чиновниками «Страна детей», университетские удельные княжества, куда полиции вход запрещен.

Интернет позволяет выкинуть из цепочки лишние звенья. Этот инструмент испытан, он работает, например, краудфандинги даже в России – успешная форма синергии. Финансировать культуру (конкретные проекты), здравоохранение (семейные врачи), образование (школы и университеты) общество может напрямую, в обход сгнившего на корню государства. Речь не о пожертвованиях, но о той части налогов, которую сейчас перераспределяют чиновники. Больно дорогой диспетчер получается, да еще и на руку нечист. Пусть каждый гражданин сам решает, на что он хочет потратить свои налоги. Да, этому его следует обучать уже в начальной школе, но, может, тогда здравый смысл у населения, наконец, включится.

Нужен фонд поддержки талантливых студентов, желающих получить образование за границей. Был государственный фонд, но он ликвидирован. Это очень важная инвестиция в будущее, эти интеллектуалы – опора будущей России, которая однажды вспомнит о своем историческом призвании – быть плавильным котлом для этносов и культур и полигоном для самых безумных и авангардных идей. Свято место пусто не бывает: пока империя теряла драгоценное время, пытаясь самосохраниться в виде зомби СССР, США перехватили эту роль. Именно это порождает бешеную ревность российской элиты: на их месте должны были быть мы.

Децентрализация РФ. Соединенные штаты России как форма мирного сосуществования «двух народов» – людей модерна и людей архаики. Они не должны тянуть друг друга – ни назад, ни вперед. Страна огромная, пустая – места всем хватит. Будем жить под одним солнцем и не встречаться веками. «Библейский пояс» и Калифорния – пример для нас. Новый мир – это мир социальной специализации, он не тотален, он похож на дробный мир до империй. Глобальная деревня состоит из множества малых «деревень», комфортных для каждой уникальной группы.

О самоуправлении. Например, МХТ был товариществом акционеров. Почему бы не вернуться к такой форме собственности? Возможно, это будет работать, если ввести целевой налог на развитие конкретного института. Я как налогоплательщик с бо́льшим удовольствием буду поддерживать интересные театры, чем бездарное ТВ, которое все ближе подбирается к плинтусу. Домашний врач, юрист, стилист, поэт, кинорежиссер. Я могу персонализировать свой налог, отдать его конкретному человеку, который не анонимен, который работает со мной и моей семьей. В эпоху робототехники сфера услуг будет расширяться – компьютеры возьмут на себя многие функции чиновников, банковских работников и т. д.

Если микросообщества будут иметь свои ресурсы, они начнут работать как регуляторы этики. Адаптивность индивида будет восприниматься иначе. Стремление молодежи стать частью бюрократического (правящего) класса тоже сойдет на нет.

* * *

Накопление недвижимости, автомобилей, яхт, миллиардов долларов – все это бессмыслица, если виртуальность даст человеку чувственные ощущения в разы более интенсивные и разнообразные. А это, по мнению футурологов, произойдет скоро, через десять – пятнадцать лет. Так было всегда: образ жизни элиты со временем становился достоянием масс. Личная библиотека, фильмотека, путешествия в заморские страны, отдых на курортах – сравнительно недавно все это могли себе позволить только аристократы или очень богатые люди. Не то теперь.

* * *

Представительную демократию лучше бы свести к необходимому минимуму. Для этого нужно лишить чиновников возможности распоряжаться деньгами налогоплательщиков. Любыми способами. Это и есть самое главное – задача номер один. Если у бюрократии будет минимум ресурсов, она не сможет и не захочет тормозить развитие общества, как это происходит сейчас. Тогда государству понадобится здоровая судебная система и все прочие прелести, о которых много раз сказано. Они молятся деньгам? Так пусть их бог растворится в народе – они и народу поклонятся в ножки.

* * *

Создайте хорошее настроение в зале, дайте людям свободно творить свою историю, и все останутся на своих местах, никто не разбежится и драться не станет. А вот когда начинается скука смертная, когда зритель перестает следить за действием, потому что оно повторяется бесконечно, как в дурном сне при высокой температуре, когда я знаю текст наизусть и мизансцены тоже – вот тогда, действительно, хочется встать и пойти в другой театр. Еще раз: мы все равно движемся из сегодня в завтра, ситуация должна быть интересной и динамичной для всех. Жизнь – это приключение, путешествие, все должно быть сюрпризом, причем хорошим сюрпризом, добрым. Разве это не чудо, что все люди, живущие сегодня, встретились именно в этой точке времени и пространства, в этой точке истории? Это невероятное совпадение, радостное. Зачем же мучить друг друга?

* * *

Одна из главных проблем постсоветского Адама – страх, въевшийся в печень, попавший в кровь вместе с родительской любовью. На сцену выйти страшно, стать центром внимания, нести ответственность за свои слова и дела – страшно. Но актеры как-то преодолевают свой страх, раз за разом учатся с ним справляться. В итоге актеры – самые свободные люди в РФ, но этой свободе они учатся каждый день. Я знаю, чувствую, вижу: русскому человеку надоело быть зрителем, он хочет действовать, стать героем фильма, оказаться перед кинокамерой, на сцене, в луче света. Ему скучно быть зрителем собственной истории. Он пропустил весь XX век. В 1917 году показалось, что вот наконец можно творить историю! А не тут-то было: сиди в темном зале, заложник, трясись от животного страха, жди, что тебя погонят, как скот, – в лагерь, на войну, на стройки социализма. А как же творчество? Когда? Никогда. И сейчас люди активные, самостоятельные просто уезжают из страны. Потому что сколько можно сидеть в этой тьме и смотреть? Вот один прошел из кулисы в кулису, другой прошел, а по сути ничего не меняется – те же тексты, те же мизансцены.

* * *

Мы, общество, не можем себе позволить старую пьесу. Она обветшала, она мучительно затерта, до неприличных дыр. Нашему герою хочется, чтобы все оставалось на своих местах, как в музее. Любимое слово – стабильность. Но все-таки это его личная проблема, его частная ситуация. Он в нее невольно попал, ему трудно, он не может понять людей, которые хотят выйти из зрительного зала на сцену. Ему, видимо, кажется, что он тут же затеряется в этой толпе зрителей, ставших актерами. Поэтому пусть сидят по местам, не надо нарушать заведенный ритуал, не надо. А современный театр очень разный, в нем необязательно есть жесткое деление на сцену и зрительный зал. Может быть хеппенинг, когда все участвуют в действии, есть квест, когда можно двигаться всем вместе из одного пространства в другое, и т. д. Есть масса интересных вариантов. Кто сказал, что древняя игровая модель единственная?

* * *

Пацифизм – это синоним гуманизма, человеколюбия. Я часто слышу в гортанных выкриках так называемых государственников какой-то первобытный иррациональный страх. Они шаманят и заклинают, твердят о «государственном интересе», ради которого нужно аннексировать Крым, жертвовать жизнями солдат, затягивать пояса и т. д. Но государство существует ради граждан, а не ради собственных абстрактных «интересов». Чьи это интересы? Кто этот таинственный субъект, ради которого нужно приносить жертвы? Есть ли вообще лицо у этого идолища, измазанного кровью? Задача государства – сделать все возможное, чтобы в обществе были мир и сотрудничество. Государство было создано людьми, чтобы сглаживать противоречия, которые, естественно, есть всегда, а не провоцировать вражду и конфликты в режиме нон-стоп.

* * *

После бесславного завершения советского проекта, оказавшегося на поверку не футуристической утопией, а регрессией в самую дремучую архаику с использованием рабского труда, уничтожением или изгнанием инакомыслящих и просто мыслящих людей, способных адекватно оценивать ситуацию, в России началась эпоха «подросткового» индивидуализма, на грани нарциссизма. Это ни плохо, ни хорошо – это неизбежный этап взросления. Но модель управления осталась прежней, порочной – ведь именно советская элита с ее практикой постоянного насилия над экономикой и здравым смыслом довела страну до распада, а не коварные марсиане и не войска НАТО. Зачем же испытывать судьбу еще раз?

Однако есть одна нерешенная проблема. В 1991-м произошло радикальное изменение экономической и политической парадигмы, но не случилось главного, что делает революцию революцией – смены элит. Очевидно, у нас произошла революция сверху, во многом спланированная ее бенефициарами: партийной номенклатурой, сотрудниками спецслужб, теми, кто считал себя хозяевами страны. Поэтому «незрелое» и прекраснодушное население очень быстро лишили политической субъектности, отстранили от принятия важнейших решений. Начальство лучше знает – не потому, что оно умнее или компетентнее, а потому, что на нем благодать и погоны.

* * *

Силовая бюрократия воображает общество казармой, где приказы не обсуждаются, а отчет офицеров перед рядовым составом в принципе невозможен – иначе беда, феодальной армии конец. Но общество постоянно усложняется, ему для нормального развития необходима свобода – мыслить, творить, выбирать. Именно в этой точке интересы «новых дворян» (милое самоназвание) и рядовых граждан трагически расходятся. Само собой в атмосфере страха большинство выбирает тактику таракана – впадает в каталепсию и ждет, когда колесо истории как-нибудь само провернется. Людей, чьи родные весь ХХ век безвинно погибали в концлагерях и на полях сражений, язык не поворачивается упрекать в излишней адаптивности – они-то знают, что Молох советской власти никого не щадил.

* * *

Солидарности в обществе нет, это правда, но не потому, что у нас народ какой-то особенно порченный, – просто в одиночку легче выжить, спрятаться от хищного государства в норку частной жизни. Но какова перспектива? Есть ли будущее у такого антигосударства?

* * *

По-моему, сейчас это главная опасность – раскол в обществе пошел по многим направлениям: тут и война, и религия, и социальное неравенство, и национальный вопрос, и гендерная революция. Люди войны и люди церкви, архаики, все, кто настроен патриархально, – их раздражает женская эмансипация, ЛГБТ-сообщество, их много что раздражает. И в каком-то смысле это их частное дело. Но, приватизировав государство, они открыто шельмуют права и свободы, закрепленные в Конституции. Они ссылаются на неписаные понятия, скрепы, традиции, то есть утверждают свою корпоративную культуру как единственно возможную. Это и есть тоталитарное мышление.

* * *

Разруха, как и сто лет назад, в головах. Любые меньшинства в восприятии «новых дворян» враждебны государству. Хотя сами они, члены правящей корпорации, тоже меньшинство (65 % национального богатства принадлежат 0,1 % россиян), причем меньшинство ретроградное, ненавидящее современность. Ненависть к Западу – это эвфемизм, они ненавидят именно современность со всей ее неудобной сложностью, надеются убежать от нее в прошлое, как коммунисты убегали в будущее. Их оптика морально устарела: общество модерна состоит из множества меньшинств, и число этих уникальных миров будет только расти. Никакой усредненной серой массы в XXI веке не будет, новой экономике нужны свободные люди – роботы в ней уже есть. Значит, о казарме, о полицейской дисциплине лучше поскорее забыть как об опасном заблуждении – с этими инструментами в новую эпоху не пускают. В этом смысле пацифизм можно назвать и синонимом (или условием) прогресса как такового.

* * *

Но есть и альтернативное мнение (Константин Гаазе): «новые дворяне» валяют ваньку, искусно притворяются ретроградами, актерствуют перед монархом, чтобы снова и снова получать из государственной казны деньги, которые не нужно возвращать. Они продают свою лояльность, в душе оставаясь западниками, людьми модерна. Все это театр для одного зрителя, который очень хорошо оплачивается из наших карманов, и когда упадет занавес, актеры снимут патриотический грим и разъедутся по своим резиденциям в Италии, Австрии, Швейцарии…

* * *

Нет-нет, раскуроченная Собяниным и Ко Москва – это не только способ урвать из бюджета большие деньги, это еще и магический акт. Система, которая «знает» (на бессознательном уровне) о своем кризисном состоянии, но суеверно отрицает любую динамику, вынуждена имитировать эволюцию. Варвары разрушают исторические здания, снова и снова крушат асфальт, по сто раз перекладывают плитку на улицах, пытаясь подменить революцию реновацией. Эти природные материалисты зациклились на метаморфозах «железа», когда необходимо менять «софт». Гниение тела «русской системы» – это результат гниения ее духа. Ставка на страх и насилие, прославление упырей и садистов – эти скрепы вбиты в народную плоть, в руки и ноги Христа.

«Принцесса Ивонна»

Витольд Гомбрович написал пьесу в 1938 году, накануне Второй мировой войны, в атмосфере, которую можно назвать всеобщим предчувствием катастрофы. Созревший в центре Европы гнойник фашизма должен был вот-вот прорваться, но последствия этого эксцесса были неочевидны. Одичание, страдание миллионов невинных, ретроградное движение христианских народов к язычеству, к человеческим жертвоприношениям, упакованным в стерильную немецкую прагматику, все это будет потом. Похожее предчувствие беды – и последствий ее мы тоже не знаем – висит, как топор, в воздухе современной России. Православный фашизм, слившийся с церковью, криминалом и силовыми структурами, – это стопроцентная гарантия очередного цивилизационного срыва, кровавой революции и хаоса.

Кажется, символизм «Принцессы Ивонны» лежит на поверхности: семейная карма прирожденных злодеев («по кругу, по кругу, всегда по кругу»), демоны, рвущиеся из подвалов подсознания, фальшивая позолота приличий и светских ритуалов, под которой клубится тьма личных комплексов и маниакальных желаний. Аутичная Ивонна – это табула раса, идеальный экран для проекций извне. Бессознательное короля Игнация, королевы Маргариты, принца Филиппа, Камергера и всех-всех-всех спровоцировано безмолвием и мазохистской пассивностью Ивонны. Действие рождает противодействие – черная дыра засасывает в себя галактики.

Впрочем, к пьесе подходит не только психоаналитический, но и богословский ключ. «Блаженны нищие духом», «и последние станут первыми», «будьте как дети». Рыба, которую подсунули Ивонне, чтобы девушка ею подавилась, тоже отсылает читателя (и зрителя) к христианской символике. Кто-то скажет, что голгофа Ивонны всего лишь случайная рифма, почти каламбур, но, как известно, случайных рифм не бывает. Особенно в сказках, где змея кусает собственный хвост, где примитив и архаика смыкаются с метафизикой.

Поэтика Гомбровича конца 1930-х, конечно, рифмуется с драматургией Евгения Шварца: философская притча, в которую инкрустированы элементы ядовитой сатиры, сказочные герои, весело тонущие в атмосфере абсурда. Сталинизм и немецкий фашизм – одного поля ягоды – вызывали сходную (рвотную) реакцию у европейских интеллектуалов. Тем интереснее провести параллели.

* * *

Боюсь, что природа фашизма и, шире, тоталитаризма в нашей стране по-настоящему не осмыслена. Дискурс существует в интеллектуальных гетто, большое общество в нем не участвует, хотя слово «фашизм» активно используется в самых разных контекстах. Наивно думать, что главный механизм ненависти человека к человеку – исключительно социальные проблемы, бедность, недостаток общей культуры, неустроенность масс. Это все катализаторы, но теорию Маркса необходимо дополнить Юнгом и Фрейдом, тогда мы начнем понимать всю глубину этой бездны. Российское общество глубоко и неоднократно травмировано в ХХ столетии – лечить эти травмы придется долго, совместными усилиями интеллигенции и вменяемой элиты, которая когда-нибудь появится в несчастном нашем отечестве – пускай лет через сто. Тут непроизвольно возникает чеховская интонация, и ты с ужасом понимаешь, что катастрофа неотвратима.

* * *

Россия – безупречное по красоте доказательство гипотезы Геделя, согласно которой время не всегда и не обязательно стрела и вектор, оно может быть согнуто в бараний рог, замкнуто в окружность, в бублик, и тогда путешествие в прошлое – вполне реальный проект. Гедель в своих расчетах опирался на уравнения Эйнштейна. Опровергнуть математический парадокс Геделя автор теории относительности пытался, но не смог, ему пришлось от него отмахнуться, как от надоедливой мухи. Эйнштейн заявил, что все эти вычисления не имеют смысла, поскольку невозможен сам эксперимент – никто никогда не сможет вернуться в прошлое. Доживи старина Альберт до наших славных дней, он увидел бы, что эксперимент возможен и дает блестящие результаты. Хотя правящий класс и обобранные им пролетарии вряд ли смогут объяснить, в какое именно прошлое они хотели бы вернуться и как далеко зайти, но попятное движение РФ во времени – это факт.

* * *

Трехуровневая структура личности – взрослый, ребенок, родитель, – которую предлагает психолог Эрик Берн, помогает сформулировать базовые принципы театра как социокультурного феномена. «Наблюдайте, как играют дети», – Станиславский имел в виду безусловную веру ребенка в воображаемый мир, полную погруженность в самоиллюзию роли. Дело в том, что этот неутомимый, играющий инфант с возрастом не исчезает – он жаждет новых впечатлений, он смотрит кино, реже ходит в театр, некоторые счастливцы выбегают на сцену и говорят слова Шекспира или Чехова. «Будьте как дети», – учил Иисус. Увы, современное общество строго табуирует детское поведение взрослого человека, «внутренний ребенок» может проявить себя в игре с сексуальным партнером, в некоторых видах спорта, в танце и в сновидениях. И все-таки эта часть нашей личности ежедневно подавляется, вытесняется в тень, в ту мертвую зону, куда редко заглядывает солнце дневного разума. Только театр и кино, только проекции позволяют отчасти компенсировать урон, выводят «внутреннего ребенка» из подвалов на свет. В каком-то смысле актеры – это профессиональные дети.

* * *

Я обратил внимание на одну забавную странность: среди больших начальников, генералов, бюрократов и пр., аномально много мужей-подкаблучников. Вероятно, это связано с нашей темой. Начальник вынужден очень выпукло демонстрировать своим подчиненным «внутреннего взрослого», иногда «родителя», «отца родного» и никогда, ни в коем случае – «ребенка», хрупкое существо, которым он был когда-то, которое в нем живет. Тайно, в глубоком подполье, как партизан. Этот «ребенок» до такой степени унижен и затюкан, что в отношениях с женщиной компенсируется, доходя до степеней неприличных.

* * *

Нарциссическое эго актера – источник постоянного наслаждения, профессиональной гордости, но и патологической ревности тоже. Из этой раны сочится яд неудовлетворенных амбиций, обманутых ожиданий. Что делать, как совладать с этим демоном, не разрушая его инструментальных (полезных) свойств? Может быть, все дело в синергии? Проблема сразу теряет свою остроту, если актер осознает очевидное: зал воспринимает пространство спектакля все целиком, а не автономными фрагментами – так же, как актер на сцене чувствует не отдельного зрителя, а всю публику разом, как коллективную психею. Наблюдатель «не видит» (не читает) мыслей и чувств актера, если их не проводит драматическое поле. Где ваше внимание, туда и направлена энергия. Станиславский называет это «быть в партнере». В каком-то смысле это мистический акт, реализованная заповедь «Возлюби ближнего, как самого себя». Эго актера исчезает и растворяется в коллективном действии, пропасть между субъектом и объектом, которую мы чувствуем ежедневно, являет свою иллюзорную природу.

* * *

Известны ли широкой публике имена больших поэтов, наших современников? Кто, кроме специалистов-филологов и любителей поэзии, которых в каждом новом поколении становится все меньше, слышал про Ольгу Седакову, Сергея Гандлевского, Алексея Цветкова, Бахыта Кенжеева, Марию Степанову? И в то же время средний горожанин мгновенно отреагирует на имя Данилы Козловского или Вики Исаковой. Любопытный феномен, не правда ли? Поэзия как вид литературы интересует немногих, поэт сегодня не соберет стадион своих фанатов, если, конечно, он не рэпер Баста. В этой новой ситуации театр может играть исключительно важную роль. Театр начинался в античной Европе как разновидность поэзии, и теперь ему приходится занимать опустевшую нишу. Взмыть до тех же заоблачных высот, прорвавшись сквозь мясистые заросли натурализма, нелегко, но в этом мертвом лесу проложены тропинки: Шекспир, Клейст, Пушкин, Ростан, Клодель.

* * *

Публика в РФ, не осознавая этого, любит и даже предпочитает пьесу в стихах. Не странно ли, что это происходит на фоне тотального падения культуры и примитивизации дискурса? Пожалуй, нет, не странно. Поэзия умеет структурировать сценическое время, не хуже, чем музыка, то есть наблюдателю кажется, что пьеса в стихах играется быстрее, хотя это чистой воды иллюзия. Поэзия своей просодией и метафорой обращена к бессознательному «я» зрителя – человек за этим опытом и приходит в театр, потому что в пространстве повседневности вынужден действовать рационально или в соответствии с тем, что принято считать рациональным. В любом случае это утомляет и вызывает чувство неполноты бытия. Кстати, именно здесь причина алкоголизации и наркомании миллионов – из-за этого чувства неполноты бытия.

* * *

Мы думаем о своем несовершенстве, о своей незавершенности как о проблеме, как о чем-то постыдном, что нужно скрывать от окружающих. Упражняясь в театральном искусстве, начинаешь понимать, что незавершенность – психологического жеста, мизансцены, даже реплики – помогает сохранить внутри приготовленной формы спонтанную энергию жизни. Не бойтесь своего несовершенства, не прячьте его под неподвижной маской самовлюбленного нарцисса, и ваше хрупкое обаяние обезоружит любого наблюдателя.

* * *

Сценическая атмосфера – от нее зависит так много, и она так эфемерна. Ее легко сжечь, уничтожить – грубым словом, естественным раздражением, противоестественным высокомерием. Атмосферой репетиций можно наслаждаться, как морским воздухом, она дает энергию радости, и корабль идет на всех парусах. Но нет никаких гарантий, что этот воздух удастся сохранить потом, когда спектакль выйдет на подмостки. Чтобы удержать атмосферу, найденную в отсутствие зрителя, нужна синергия внутри актерской команды и, кстати, за кулисами тоже. Синергия в СССР – это дисциплина и предельная сосредоточенность на процессе. Поэтому диктатура (и даже тирания) худрука когда-то прекрасно работала. Любимов и Товстоногов наводили почти мистический ужас на своих сотрудников. Сотрудники трепетали перед ними, как потомки Адама и Евы перед богом-отцом, и, свято веруя во всесилие своих патронов, творили на сцене чудеса. К вопросу о силе самовнушения. Но эта чудесная эпоха закончилась вместе с тоталитарным проектом. Теперь – другое время, теперь нужны другие принципы синергии: открытость, самодисциплина, уважение к себе и к личности каждого партнера.