Текст книги "Два Генриха"

Глава 9. В королевском дворце

Отпустив свой отряд, который расположился во дворе правого крыла замка, епископ Бруно в сопровождении двух рыцарей, оружие которых забрал Арни, направился во дворец.

Король Генрих Черный встретил гостей, сидя в кресле с высокой спинкой и подлокотниками из дерева в виде двух лежащих львов. По обе стороны от него стояли придворные, а у ног лежал огромный черно-пегий кобель. При виде вошедших он поднялся и зарычал, но Генрих, положив руку ему на загривок, успокоил его.

Трон стоял на возвышении, к нему вели три ступеньки. На самой верхней, прямо у собачьей морды, сидел человечек в шутовском колпаке с бубенчиками и с любопытством разглядывал гостей. На губах его играла дурацкая улыбка, да и лицом он явно смахивал на дурачка, но глаза у шута были умные, взгляд цепкий. Наглядевшись, он поднялся, подошел к королю и, придав себе испуганный вид, сказал:

– Братец, не пора ли нам с тобой улепетывать отсюда? Эти двое, что с епископом в митре, кажется, пришли, чтобы разломать твой дворец. Погляди, одному из них впору ударом кулака свалить Минотавра, а другому – махать ослиной челюстью, разя филистимлян.

– Успокойся, Полет, дядя не станет приводить в дом врагов, – улыбнулся король и, встав с кресла, пошел гостям навстречу.

Генрих Черный был плотный, среднего роста мужчина двадцати восьми лет. Лицо круглое, обрамленное прядями черных волос; завитые, они чрезмерно розданы в стороны, будто щеки у хомяка, и оттого голова его напоминает грушу. Усы густые, ровные, доходят до уголков рта. Нос прямой, глаза карие, излучают жизнерадостность. Они притягивают, в них хочется заглянуть. Любая женщина, отважившаяся на это, не преминула бы сказать: «Ах, государь, знаете ли вы, что у вас красивые глаза?»

На голове Генриха корона, на плечах мантия, расшитая золотыми нитями и украшенная драгоценными камнями. Походка у него ровная, уверенная, взгляд смел, горд, голову он держит прямо.

– Ваше преосвященство, я рад видеть вас у себя во дворце, – произнес король, припадая к руке епископа. – Вы первый гость, посетивший меня в новых чертогах, которые я недавно выстроил. Правда, они не совсем закончены.

– Перестань, Генрих, – едва заметно улыбнулся Бруно одними уголками губ. – Кого ты хочешь ввести в заблуждение относительно нашего родства, своих придворных? Только новички в этом зале могут не знать, что ты мой двоюродный племянник.

– Хорошо, пусть будет так, – сделал король величественный жест рукой. – Но ты все же епископ, дядя, лицо важное, первое после монарха. Столь высокий духовный сан порождает в человеке известную степень величия, притупляя порою дружеские и родственные чувства. Разве так не бывает?

– Не будем об этом, Генрих, ты прекрасно меня знаешь. Спросил бы лучше, все ли кости остались у меня целы, пока я добирался до тебя по ухабистой дороге. Впрочем, ее я не видел как таковую, вместо этого мой мул лавировал между рытвинами и буграми, стараясь не поломать себе ноги и не сбросить при этом седока.

– Что поделаешь, епископ, в южном направлении идут только паломники да бродяги, торговые же пути в другой стороне. Подожди, доберусь и до южных ворот, вот только закончу этот дворец. Как он тебе понравился?

– Выше всяких похвал. Я знал, что у тебя хороший вкус. Однако, государь, я к тебе по делу, ты, наверное, уже и сам догадался.

– Волнения в епархии? Туль готовит восстание против своего епископа? Одно слово, дядя, и я предам огню и мечу этот город. Я хорошо помню услуги, которые ты оказал в свое время моему отцу и мне. Именно твоей дипломатии обязан я тем, что мятежный князь Богемский принес присягу империи в Регенсбурге, и ныне он мой самый преданный вассал. Это позволило мне сплотить баварцев и богемцев в борьбе против крестьянского короля[21]21
  Аба Шамуэль – венгерский король (1041–1044), провозглашенный народом, восставшим против феодального гнета. Войска Абы были разбиты, а сам он – казнен.


[Закрыть]. Так я стал сюзереном венгров и их государя Петра. Затем ты нашел князя Казимира, мы с тобой вернули ему Польшу, и теперь он тоже присягнул на верность германскому королю. Неплохой щит, черт возьми, на востоке от набегов славянских племен; и огромное войско там, которое я всегда смогу поставить под свои знамена. И вот теперь ты у меня, епископ, и просишь, как я догадываюсь, о помощи. А эти рыцари, что с тобой? Вероятно, они здесь затем, чтобы клятвенно подтвердить сказанное тобою? Говори же, чего ты хочешь от меня? Идти на Туль?

– Гораздо дальше, государь; Туль здесь ни при чем. А эти рыцари здесь для того, чтобы предложить тебе свои услуги.

– Полагаешь, у меня недостаточно своих? Или сомневаешься в этом?

– Эти двое заменят тебе добрую центурию[22]22
  Центурия – отряд воинов численностью в 100 человек.


[Закрыть], говорю тебе это как воин, ты ведь знаешь, при случае я могу неплохо владеть мечом.

Генрих внимательно поглядел на обоих рыцарей, подойдя к ним вплотную. Оба стояли с совершенно непроницаемыми лицами и бесстрастно глядели перед собой. Объект их взглядов – шут, который, строя забавные рожицы, тоже смотрел на них, больше – на Агнес.

Генрих славился своей силой, об этом знали все. Мог остановить коня на скаку и легко справлялся с тяжелым двуручным мечом, который обычный человек с трудом поднимал. И он решил убедиться, правду ли сказал епископ. Размахнулся и хлопнул Ноэля по плечу. Потом Агнес. Оба не шелохнулись. Шут подбежал и встал напротив них, качая головой из стороны в сторону, прикусов нижнюю губу и не сводя глаз с обоих.

– Добрые воины! – кивнув, воскликнул Генрих. – Ты привел их, чтобы они принесли мне присягу верности? Вот этот, например. – Он вперил взгляд в Ноэля. – Откуда ты, рыцарь? Где твоя башня?

– Мой отец Эд фон Верль, ныне Готенштайн, – с достоинством ответил молодой граф. – Я его единственный сын.

– Граф Эд? – сделал шаг назад король. – Сын Герберги Бургундской?..

– Именно так, государь.

– Черт возьми, что ты такое говоришь! Ведь Эд, сын графа Германа, по матери мне родной дядя.

– А ваша мать Гизела Швабская – его сестра.

– Но это значит, – король растерянно поглядел на Бруно, – что этот рыцарь – мой брат?!

– Вот та новость, что я привез тебе, Генрих, – улыбнулся епископ. – Надеюсь, ты не станешь меня ругать за это?

Король приблизился к брату, вновь пытливо вгляделся в его лицо и обнял за плечи, теперь, впрочем, уже не пробуя силу.

– Но, черт возьми, – удивлению Генриха не было предела, – каким образом? Как ты очутился здесь? Откуда знаешь епископа? Говори же, Ноэль, не молчи! Видишь, я помню твое имя. Будучи еще подростком, я приезжал с отцом в замок к герцогу Франконии и видел тебя там. Ты был пажом и, наверное, уже не помнишь. А я не забыл. Уже тогда ты отличался ростом и силой. Помню, это меня поражало; я не перестаю удивляться и сейчас, ведь у нас с тобой была одна и та же бабка, дочь короля Конрада Тихого. Потом мы расстались и, увы, надолго. Но как ты меня нашел?

– Отец сказал, что у меня есть брат. До каких же пор нам с ним жить в неизвестности и отчуждении? И я решил отправиться на поиски.

– И тебя не смутило, что твой брат – король?

– Признаюсь, поначалу это меня озадачило: вряд ли появление кузена вызовет у короля бурный восторг. Но потом я подумал, что у внука герцогини Герберги не может быть холодного сердца и дурных мыслей, связанных с моим посягательством на трон германских королей.

– И правильно подумал, клянусь своей короной! Знаешь ли ты, что Генрих – сирота? У меня никого нет, Ноэль, я один на этом свете, понимаешь, совсем один. Но ты прости, я забыл о твоем существовании: голова раскалывается от забот, все надо успеть, везде надлежит навести порядок. Бесконечные войны – то на востоке, то в своем же государстве, у себя под носом… Видел мой дворец?

– У меня нет слов, государь, выразить свое восхищение.

– Здесь я отдыхаю от дел, забываю обо всем. К тому же этот городок – настоящая жемчужина среди себе подобных.

– Я слышал эту историю, рассказывал один монах.

В это время шут вынырнул из-за спины Генриха и потянул его за руку. Король поглядел на него сверху вниз, поскольку шут был небольшого роста.

– Чего тебе, Полет?

– Ты нашел себе брата, куманек? – глупо заулыбался маленький человечек. – Поздравляю! А как ты думаешь, силен ли он, коли у него такой рост и такие плечи?

– Уверен. А ты, что же, думаешь иначе?

– Кто скажет про медведя, что он слаб, как заяц? Или я ошибаюсь, приятель? – обратился Полет к сыну Эда.

– Не думаю. Но если хочешь, можешь в этом убедиться, – ответил Ноэль. – Назначь мне какое-нибудь испытание. Вот, скажем, моя рука, – и он протянул ладонь. – Садись на нее. Представь, что это стул, даже лучше, ибо он мягче. Ну же, смелее. Полагаешь, я не удержу тебя?

Полет покосился на ладонь, повертел головой туда-сюда, разглядывая ее, и вдруг сорвался с места и убежал. Вскоре он вернулся, ведя за руку толстуху, еще меньше себя ростом, настоящую карлицу. В обхвате она, правда, была раза в два шире его.

– А ладонь? – спросил шут, искоса глядя на гостя. – Давай-ка ее сюда, дружок.

Ноэль, засмеявшись, протянул руку. Шут подтолкнул толстуху локтем.

– Смотри, Липерта, какой табурет! Мне предлагают сесть на него. Однако места здесь вполне хватит для двоих, таких, как я. Вот я и пошел за тобой. Но поскольку у тебя такой огромный зад, что ты, чего доброго, еще спихнешь меня, я предлагаю тебе сесть одной. Смелее, подружка! Но не засиживайся, как бы этому гиганту не надоело держать тебя.

Липерта поглядела на ладонь, потом окинула взглядом Ноэля, шута и остановила его на короле, словно спрашивая, не против ли он такого представления.

Генрих, от души смеясь, кивнул ей. Ободренная этим, она подошла ближе, но, прежде чем взобраться на такое «сиденье», поинтересовалась:

– А удержишь меня, рыцарь? Ведь если рука упадет, я ударюсь задом о плиты этого пола.

– Тебе это не повредит. Слон не страдает оттого, что падает на землю, – хихикнул Полет.

– Залезай смело, – подбодрил карлицу Ноэль, – я не позволю тебе упасть. Честь рыцаря запрещает мне это.

– Но не наглей, не на диване, – напутствовал подружку шут. – Засидишься – он выбросит тебя в окно, прямо в заросли тернового куста.

Вздохнув, собравшись с духом и заранее улыбаясь, зная, что в любом случае зрители захлопают в ладоши, Липерта повернулась и, задрав ногу, как ни в чем не бывало, уселась на ладонь.

Зал замер. Казалось, у людей остановилось дыхание, настолько все были поглощены небывалой сценой, развернувшейся на их глазах. Никто не произнес ни звука, все с интересом глядели на эту ладонь и на рыцаря с совершенно бесстрастным выражением лица. Ни один мускул не дрогнул на нем, и рука оставалась недвижной, будто не карлица, а годовалый ребенок уселся на нее. Наконец послышались охи, ахи, и по залу пробежал возглас восхищения. Кто-то негромко проговорил:

– Клянусь всеми святыми, в это невозможно поверить! Что же сделает этот человек с врагом, окажись тот в его руках!..

– Если бы кто стал рассказывать мне об этом, выдавая за чистую монету, я рассмеялся бы ему в лицо! – воскликнул другой.

Генрих и сам был удивлен, да так, что даже рот раскрыл. Епископ тоже выглядел довольно обескураженным и, цокая языком, покачивал головой. Одна Агнес осталась невозмутимой, с улыбкой глядя на брата. Глаза ее горели восхищением.

Наконец, почувствовав, видимо, как дрогнула рука рыцаря или вспомнив о терновом кустарнике, Липерта задвигалась и соскользнула на пол. И тотчас зал разразился овациями.

Шут, кажется, остался доволен, как могло показаться со стороны. Однако, схватив за руку подружку и потащив ее обратно, он сказал Ноэлю:

– Это не всё, Самсон. Не уходи, я подвергну тебя еще одному испытанию.

И они оба исчезли за дверями. Тотчас оттуда послышался шум, чья-то ругань, тяжелый топот множества ног. Потом раздался скрежет, глухие удары; что-то стали везти, царапая пол; казалось, несколько человек, кряхтя, тащат нечто увесистое, что невозможно поднять.

Двери раскрылись. Показался Полет, вернее, его спина. Пятясь задом, он волочил по полу какую-то вещь. Слуги, помогавшие ему, застыли в дверях, не решаясь войти. Он цыкнул на них, и они исчезли. А он всё продолжал тащить некий длинный предмет, вероятно, неимоверной тяжести. Вскоре все увидели: шут пыхтел над огромным двуручным мечом. Поднять это оружие было под силу разве что силачу. И драться тот мог бы, держа этот меч обеими руками. Понятно, попади лезвие в цель, оно разрубило бы человека вдоль, с головы до ног, точно щепку. Вне всякого сомнения, требовалось определенное время, чтобы поднять такой меч и взмахнуть им. Противники с таким оружием в руках походили на двух титанов. Встречаясь, клинки издавали звон, от которого человек мог оглохнуть.

Именно такой меч и приволок Полет. Оставив свою ношу у ног Ноэля, он вытер рукавом балахона пот на лбу и стоял некоторое время, переводя взгляд с короля на рыцаря и тяжело дыша. Генрих покачал головой: одной рукой этот меч никто не мог поднять, даже он с трудом. Длина клинка около пяти футов, ширина – с ладонь, толщина – с большой палец. Что же пришло в голову шуту? Негоже, если брату придется краснеть, не имея сил поднять эту игрушку, которая из-за неимоверной тяжести служила всего лишь наглядным пособием. И Генрих вздрогнул, услышав, как шут сказал, обращаясь к Ноэлю:

– Поднимешь одной рукой? Можешь не махать, лишь подними.

Генрих собрался встать на защиту брата и уже раскрыл было рот, чтобы обратить слова Полета в шутку, но не успел. Ноэль взял меч, вытащил из ножен, отбросил их в сторону одной рукой, а другой, подняв клинок, со свистом рассек воздух над головой и вокруг себя.

Шут едва успел увернуться и, пятясь, упал на пол, задрожав с головы до ног. Нахмурился и Генрих, непроизвольно отойдя на пару шагов назад. Придворных точно волной смыло с того места, где они стояли. Теперь они, расширив круг, жались к окнам и со страхом глядели оттуда на неизвестного рыцаря, о котором можно услышать лишь в сказках.

Долго висело в зале молчание, пока гость стоял с мечом в руке, гордо глядя перед собой. Все ждали, чем кончится сцена. Улыбнувшись и поглядев на Полета, который все еще сидел на полу, обескураженно хлопая глазами, Ноэль сунул меч в ножны и бросил его на пол, прямо к ногам шута. Тот проворно вскочил и кинулся бежать к своему господину. Укрывшись за его спиной, он тотчас выглянул оттуда, покосился на меч и, убедившись, что он уже не представляет опасности, вышел из своего убежища.

– Кум, – сказал он, обращаясь к королю, – я думал, у тебя во дворце только один дурачок. И ошибся. Оказывается, их двое.

– Кто же второй? – поглядел на него Генрих.

– Ты, куманек.

– Ах ты, негодяй, – для виду насупил брови король и взял шута за шиворот, – да как у тебя язык повернулся произнести такое! Дьявол тебя забери! Но коли уж сказал, то объясни, отчего считаешь меня дураком?

– Оттого, что ты до сих пор не знался со своим братом. Венгры сдались бы тебе гораздо раньше. Ты лев, а волк настигает добычу быстрее. Всегда побеждает тот, чья голова в дружбе с разящим мечом. Нехитра загадка, поразмысли над ней. Но вот тебе еще одна. В гостях у тебя не один рыцарь, а два. Кто тот, второй, как думаешь?

Генрих внимательно поглядел на Агнес, перевел взгляд на Ноэля, и снова – на Агнес. Пригладил усы, подумал. Потом обратился к шуту:

– А ты что скажешь?

– Сказал ведь: загадка. Для меня ответ ясен, подумай ты.

– Похоже, они братья, – в задумчивости провел рукой по подбородку король, – вот только не похожи; то ли по матери они в родстве, то ли по отцу.

– Мяч рядышком упал, а в лунку не попал, – развел руками Полет. – Промажешь и в другой раз. А скажи, умны ли твои придворные и нет ли среди них слепых? Предложи им эту игру, Генрих, поглядим, кто возьмет глазом да разумом. Отгадавшего сделай ближайшим советником – не ошибешься.

Генрих хлопнул шута по спине и предложил своей свите его загадку, сказав, что одарит особой милостью того, кто отгадает быстрее.

Епископ, усмехнувшись, переглянулся с дочерью. Та только повела плечом. Ноэль спрятал улыбку за ладонью.

Придворные тут же загалдели, высказывая свои ответы, которые в той или иной степени были схожи с мнением короля. Как только раздавался чей-нибудь голос, все тут же глядели на шута, стараясь уловить, отгадка ли это. Но Полет, глупо и загадочно усмехаясь, шагал от одного к другому и при каждом ответе качал головой, растягивая рот все в той же улыбке. Наконец, когда ему это надоело, он подошел к Агнес и пытливо заглянул ей в лицо. Она опустила голову и поразилась: в глазах шута светился тонкий ум, в них она прочла, что не смогла обмануть его, как других.

Наглядевшись вдоволь, Полет повернулся к королю.

– Братец, зачем ты держишь у себя слепых? Как поведешь ты их в бой, если они не могут отличить мужчину от женщины?

– Canis Mater![23]23
  Черт побери! (лат.)


[Закрыть] – воскликнул король, подходя ближе. – Что ты еще выдумал, слуга Люцифера? Ты смеешь утверждать, что перед нами женщина?..

Услышав это, свита дружно ахнула.

– Прости дурака, госпожа, – вскинул голову Полет, улыбнувшись, но теперь уже не растягивая губы, – видишь, ему самому пришлось давать ответ на свою загадку. Но я просто немного опередил тебя, ведь правда? Ты и сама хотела, но все не было подходящего момента. Я нашел для тебя его. Надеюсь, ты не рассердишься за это на дурачка?

Вместо ответа Агнес нагнулась и поцеловала шута.

Он молча опустил голову. Никто этого не ожидал. Все спрашивали себя: почему? Казалось бы, Полет тотчас должен развеселиться и отпустить по этому поводу какую-нибудь шутку, какие у него всегда имелись в запасе. Когда же он поднял голову, присутствующие и вовсе вздрогнули от неожиданности: в глазах шута стояли слезы.

Но он быстро вытер их пальцами и, рассмеявшись, схватил Агнес за руку:

– Пойдем, я представлю тебя королю. Куманек, – сказал он Генриху, – эта дама, как зовут женщин франки, и в самом деле доводится родней твоему брату. Рост обоих и стать говорят об этом. Из двух яиц, что высиживает орлица, ни в одном не может быть другого птенца, кем бы ни был самец.

– Спасибо, Полет, что вывел меня из затруднения, – произнесла Агнес. – Ты прав, я и в самом деле мучительно искала подходящего случая.

– Друзья должны помогать друг другу, – не сводил с нее глаз шут.

– Однако, черт побери, как же ты догадался, негодник? – Ухватив шута за плечо, Генрих легонько встряхнул его. – Клянусь, либо тебе это было уже известно, либо ты знаешься с нечистой силой. Как иначе объяснить, что ты один увидел то, чего не увидели все?

– Очень просто, кум, – хихикнул Полет. – Человек не зверь, распознать нетрудно. Женщина смотрит на мужчину взглядом самки, выбирающей самца. Она оценивает его, прикидывая, годится ли он для нее и какое от него будет потомство. Разве ты этого не заметил, когда оба рыцаря вошли в этот зал? Твой брат смотрел тебе прямо в глаза, а его спутник тем временем окидывал взглядом твою фигуру.

Агнес расхохоталась. Забавный малый этот шут. Она подумала, что он вовсе не так прост, каким кажется окружающим. В глазах ее засветился неподдельный интерес к этому человеку.

– Ну, а еще? – продолжал допытываться король. – Не хочешь же ты сказать, бездельник, что построил свое заключение только на основании этого?

– Когда мужчина стоит на месте, у него между ног может пролезть даже толстуха Липерта, – ответил на это Полет. – У женщины же не протиснется даже мышь.

Генрих хмыкнул, поскреб бороду. А ведь и верно. Как же это он сам так оплошал? Одно утешение: не он один. Да, но кто посмел бы подать голос?..

– Все, что сказал шут, истинная правда, – подтвердил епископ. – Те, которых ты видишь перед собой, король, – троюродные брат и сестра. Но степень родства с тобой у них различна: один – кузен, другая – нет. Позднее я объясню тебе, в чем тут дело. Сейчас скажу о другом. То, что тебе довелось узнать – не первое известие, с каким прибыл к твоему двору тульский епископ. Судьба щедра на подарки в канун праздника Тела Господня. Узрев твое высокое благочестие в вопросах веры, она дала тебе брата. Однако и меня, как слугу Божьего, не обошла вниманием.

– Что же преподнесла она тебе, дядя?

Бруно встал рядом с Агнес. Ничуть не смущаясь, дочь аббатисы взяла его под руку, словно возлюбленного. У короля и придворных от удивления глаза полезли на лоб. Но все разъяснилось, когда епископ объявил, лаская взглядом Агнес:

– Она подарила мне дочь, которую я, к стыду своему, никогда не видел. Ее мать – Бригитта Баварская, аббатиса регенбургского монастыря. Читаю удивление на твоем лице, племянник, и предвижу вопросы. Охотно отвечу на них, а также поведаю тебе об истинной цели своего визита, однако, полагаю, мы выберем для этого другое время.

– Выходит, есть другая цель, более важная? Что же может быть важнее того, о чем мне уже довелось узнать?

– То, что творится нынче у престола наместника Христа. Это не имеет права быть менее существенным, нежели все мирские дела, вместе взятые. Полагаю, до тебя доходили вести из Рима.

Генрих сдвинул брови, потемнел лицом:

– Кое-что я слышал, и это повергает меня в изумление. Тело христианства кровоточит, серьезная рана нанесена ему в лице торгашей, что смеют объявлять себя преемниками апостола Петра. Да так ли все, как мне описали? Не чересчур ли раздут мыльный пузырь? А ведь путь в Латеран неблизкий. Знаешь сам, нелегко перевалить через Альпы.

Епископ помедлил. Подошел, приблизил лицо, сощурил глаза, понизив голос:

– Разве корона императора не стоит того?

Генрих вздрогнул: епископ тронул больную струну. Вот уже сколько времени думает об этом германский монарх. Теперь он выскажет, что держит его.

– Принять корону из рук папы дело нехитрое, да только и папа не дурак. Слышал я, их там уже четверо. Дав мне высшую власть и дождавшись, пока я уйду из Рима, четверка эта еще пуще станет бесчинствовать, уповая на безусловно хорошие отношения с императором и грозя ослушникам моим именем. Что же, выходит, своей же рукой я стану расширять рану, о которой шла речь, и заставлю еще ниже опустить голову бедный, бесправный итальянский народ?

– Он будет стонать от гнета папства еще столько времени, сколько ты будешь готовиться к предстоящему походу. В твоей власти положить конец бесчинству пап и антипап, занимающихся не вопросами святой веры, а открытым грабежом народа, издевательством над ним и самим христианством. Они шатаются по кабакам в обществе друзей-пьяниц, устраивают оргии, проводят ночи с непотребными девками, оскверняя этим святыню – трон самого Господа! Долго ли это еще будет продолжаться? Ужели душа твоя не протестует, а рука не стремится покарать виновных? Только сильная власть императора способна остановить разгул бессовестных авантюристов, каждый из которых объявляет себя папой в зависимости от того, как того хочет местная знать.

– Что ты предлагаешь, епископ?

– На престоле нет папы. Тот, что сидит сейчас – полное ничтожество. Сбросить его оттуда и остальных вместе с ним – вот твоя задача.

– Кто же, в таком случае, сделает меня императором?

– Тот, которого ты возьмешь с собой и посадишь на трон. Этот человек, являясь твоим ставленником, наведет порядок в христианском мире.

– Уж не себя ли прочишь на это место, дядя? Говори смело, клянусь, я не имею ничего против этого. Не забудь только оставить преемника в тульской епархии.

– Нет, Генрих, – вспомнил Бруно свои недавние размышления по этому поводу, – я не гожусь для этой роли. Уверен, подумав, ты найдешь подходящего кандидата. Я помогу тебе, вместе мы обсудим этот вопрос. Понимаешь меня? – понизил он голос, испытующе глядя на племянника.

– Хорошо, – кивнул Генрих. – Отложим пока нашу беседу. Разговор серьезный, в одночасье такой вопрос не решить.

Епископ согласно прикрыл глаза веками, дав понять легким движением руки, что время и место для прений, разумеется, не совсем подходящие.

Генрих собрался уже отдать распоряжение относительно гостей, как вдруг придворные зашумели и, мгновенно замолчав, расступились в стороны. Герольд возвестил:

– Ее величество королева!

В зал вошла неторопливой походкой женщина в зеленой мантилье поверх кружевного блио. Рядом кормилица вела за руку годовалую девочку. Ребенок с любопытством озирался вокруг, семеня ножками, и вдруг резко остановился, от удивления положив палец в рот. Взгляд его был устремлен на двух рыцарей. Девочка никогда не встречала здесь этих людей, к тому же впервые видела таких великанов. Примерно то же произошло и с королевой. Увидев брата и сестру, она в замешательстве вперила в них любопытный взгляд, забыв даже припасть к руке епископа.

– У нас гости, Генрих? Почему ты не послал за мной? – не глядя на супруга, спросила королева, женщина роста выше среднего, зеленоглазая, тонкобровая, с припухлыми губами и большими серьгами в ушах. Голову она держала прямо, в волосах у нее пряталась диадема с ромбовидным изумрудом спереди. – Кто ты, рыцарь? – подошла она к Ноэлю.

– Мы прибыли ко двору германского короля вместе с его преосвященством, – ответил молодой граф, отвешивая поклон.

Королева стремительно оглянулась, шагнула в сторону.

– Прошу простить, епископ, – и коснулась лбом протянутой руки. – Зрелище столь необычное… – Она кивнула на обоих рыцарей. – Я много слышала о вас. Король хвалит, заявляя, что нет человека благочестивее Бруно Эгисхайма. Чему мы обязаны чести принять у себя столь высокого гостя? Туль не в двух милях, добраться до Гослара непросто.

– Его преосвященство уже посвятил меня в цель своего визита, – подал голос король, недовольный чрезмерной активностью супруги. – Подробности станут известны в самом скором времени.

Королева закусила губу. Надлежало ловко избегнуть наступившего молчания, и она о чем-то негромко спросила епископа; тот так же тихо ответил ей.

– Познакомься с моим братом. – Генрих положил Ноэлю руку на плечо. – Мы не виделись добрых пятнадцать лет. Он сын графа Эда, моего дяди.

Королева подошла ближе, глаза ее излучали интерес. Что сказать, она не знала. Как и о чем говорить с таким гигантом – не имела представления. Вместо нее заговорил король:

– Ты сын графа, Ноэль, а моя супруга дочь герцога. Ее отец – Гильом де Пуатье, правитель Аквитании. Так что королева Германии родом из племени франков. Женщины у них носят титул «мадам», иного дочь герцога Гильома не приемлет.

– Я запомню это слово, государыня, – слегка поклонился Ноэль. – Жаль, что оно не в ходу у германских женщин.

– Вряд ли оно подошло бы твоей спутнице, – сказала королева, переводя взгляд на дочь Бруно, – ведь она больше похожа на рыцаря, нежели на женщину. Как я догадалась? – игриво улыбнулась она. – Ну, здесь нет ничего мудреного для женского взгляда. Твое имя, женщина-рыцарь, и кто ты? Уж не доводишься ли сестрой своему спутнику? Но не похоже: разные лица. Скорее я могла бы предположить, что ты дочь епископа Бруно, я вижу у вас обоих много общих черт. Скажи, не ошиблась ли я, и если да, то в чем?

Дочь аббатисы поведала королеве все то, о чем всем уже стало известно.

– Так тебя зовут Агнес? – обрадованно воскликнула королева, держа радушную улыбку. – А меня – Агнесса. Всей разницы две буквы, забыв об этом, мы с тобой тезки.

– Я очень рада, государыня.

– Я тоже! Давно вы приехали? Ах да, я же знала. Боже, я так рада! Ваше преосвященство, позвольте попенять вам на вашу нерадивость в этом вопросе. Как, иметь такую взрослую дочь и не представить ее ко двору короля!

– Ваше величество, поверьте, едва я нашел свою Агнес, как тотчас тронулся в путь. Я предполагал, что вас обрадует это известие. И вот мы здесь! Король получил брата, а его супруга, смею надеяться, если не подругу, то приятную собеседницу.

– Да, епископ, именно так! – воскликнула королева и, уже не обращая внимания на супруга, принялась забрасывать дочь епископа вопросами: – А сколько тебе лет, Агнес? Правда? Мне показалось, ты намного старше, а ведь я всего на четыре года моложе тебя.

Услышав детский визг, она обернулась.

– Полет, негодник, что ты делаешь? Убери сейчас же Адельгейду со своей ноги, ты уронишь ее! Агнес, погляди, какая у нас замечательная дочь! Адель, девочка моя, иди сюда, я познакомлю тебя с женщиной-рыцарем…

Мужчины переглянулись. Каждый с улыбкой вздохнул. Генрих в ответ на взгляды развел руками:

– Что поделаешь, королева скучает. Каждое новое лицо при дворе – сродни революции. Что касается твоей дочери, епископ, то, ей-богу, дамы уже подружились или я ничего не смыслю в людях. Но оставим их, пусть сами решают свои дела. Мне же надлежит заняться вами обоими.

И Ноэль с епископом отправились вслед за королем.

Двор потихоньку стал разбредаться, обсуждая приезд гостей.

Женщины во главе с королевой, не умолкавшей ни на минуту, тоже направились к дверям. Шут и кормилица держали маленькую Аделаиду за руки с обеих сторон.

В дверях шут внезапно остановился.

– Кажется, мы кое-что забыли, покидая этот зал.

– Забыли? – вскинула брови Агнесса де Пуатье. – Что же именно, Полет?

– Меч Антея. Он так и остался лежать на полу. Кто теперь уберет его, а ведь это я его принес. Фрейлейн, – бросил он взгляд на дочь епископа, – не поможете ли вы бедному, слабому шуту?

– Охотно, – с улыбкой кивнула Агнес и, не успел еще Полет подбежать к мечу, как она взяла этот меч одной рукой и выбросила за дверь.

Брови у шута изогнулись дугой. Они до тех пор ползли кверху, пока его колпак с погремушками не съехал набок.

– Знаешь, какая у меня мечта? – спросил он.

– Перестать быть шутом?

– Ничуть не бывало. Я говорю то, что думаю, и если высокородным господам не нравится, получаю лишь ладошкой по затылку. Другие за такую же шутку удостаиваются удара топором. Всё же любой может обидеть шута, и некому пожаловаться. У кого станет искать защиты розовый куст? Он обороняется своими шипами; способный шут – своим языком. Но я боюсь, его могут отрезать. Вот если бы у меня был друг, готовый встать на защиту… Клянусь своими бубенцами, он не пожалел бы о такой дружбе. А если это к тому же будет женщина…

– А как же Липерта? Твоя подружка? – засмеялась Агнес.

– Эту тыкву никто не срывает, все только пинают ногой. К тому же она соня, целыми днями только и знает, что ест да спит. Я привел ее сюда, вытащив с грядки.

Женщины рассмеялись.

– Хорошо, Полет, пока я здесь, тебя никто не посмеет обидеть. – И Агнес ударила шута по плечу.

Бедняга свалился с ног и кубарем покатился по полу.

– Прости, дружище, я не нарочно, – подняла его дочь епископа и поставила на ноги.

– Могла хотя бы предупредить. Тигр – и тот рычит, давая знать, что он близко. Но вообще, ты мне нравишься: не из тех, что плюют в колодец, уверенные, что им не придется из него напиться.

– Это ты верно заметил, шут. А теперь признайся мне, ведь ты совсем не дурачок, верно? Пусть эта тайна останется между нами: мною, королевой и кормилицей.

– Дурачок тот, кто назвал меня так, – ответил Полет. – Это был не король, другой человек. Он мог бы приобрести друга, а нажил врага. Фигляр может быть очень хорошим приятелем, но не позавидуешь тому, кого он считает своим врагом. Его язык – что бритва: когда надо, она поможет отсечь лишнее, а от неосторожного с ней обращения рискуешь порезаться в кровь.