Текст книги "Тайны и предания старой Москвы"

Славный богатырь из вятического града Москова

Всем известны главные герои русского былинного эпоса – три богатыря Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Илья Муромец – крестьянский сын из главного города Мурома да из села Карачарова, Алеша Попович – «млад сын» ростовского попа Леонтия, а Добрыня Никитич «остался по смерти отца старого купца Никиты малым младенцем», растила его матушка «честна вдова Офимья Александровна», а где они жили, о том говорится в былине:

 
Жила честна вдова Офимья Александровна
В Москве на Горке на Вшивоей,
И остался от батюшки молодой Добрынюшка Никитич.
 

Сказитель былины, указывая местоположение двора матери Добрыни, поступил так же, как это сделал, объясняя, где было поселение библейского Мосоха, Каменевич-Рвовский. Оба они называют наиболее известный в их время ориентир этого места. В XII веке при Каменевиче-Рвовском это была церковь Никиты Мученика, при рассказчике былины – в середине XVIII – начале XIX века – таким ориентиром стал рынок и народное название этого района. Но и в том, и другом случае речь идет об одном и том же месте – городе-крепости Моска – Москове.

Былина, которая начинается этими словами, называется «Добрыня и Маринка», она была записана в 1863 году в Олонецкой губернии от старика, который, как сообщает публикатор былины известный фольклорист П.Н. Рыбников, перенял ее, в свою очередь, у девяностолетнего старика – «первостепенного сказителя».

Исследователи установили, что эпические былины в той форме, в какой они дошли до нас, складывались в XI–XVI веках. Но при этом они вбирали в себя более ранние эпические народные сюжеты и в то же время изображали современные события. Таким образом, получилось, что былина – это сложное, многослойное произведение, в одной былине находили отражение разные эпохи и разные события. При этом оставались неизменными характеры персонажей былины, олицетворявшие народные представления о добре и зле, справедливости и несправедливости, о народных понятиях красоты и безобразия, об идеальном человеке, который достоин уважения и подражания.

Такими идеальными героями явились богатыри Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Кроме того, что они представляли собой образцы для подражания как личности, все вместе они выражали главную государственную идею Древней Киевской Руси – идею о единстве всех русских земель – и западных, и южных, и восточных. Художественным выражением этой идеи и являются былины о трех богатырях из Залесской Руси, служащих киевскому князю и стоящих заставой на общей западной границе.

В былинах постоянно подчеркивалось социальное происхождение и место рождения главных богатырей: Илья Муромец – крестьянский сын из Мурома да из села Карачарова, Алеша Попович, как говорит и его прозвище, сын попа Леонтия из Ростова Великого. На этих данных значительной мере и строились их образы. Добрыня Никитич такой четкой сословной и территориальной привязки не имеет, хотя в некоторых былинах и сообщается, что его отец был купцом – «богатым гостем» из Рязани.

Во второй половине XIX века, когда былины стали предметом научного исследования ученых и вошли в курсы истории русской литературы, фольклористы так называемой исторической школы занялись поиском исторических прототипов былинных персонажей. Воин Илья Русский, упомянутый в скандинавских сагах XII–XIII веков, был ими отождествлен с былинным Ильей Муромцем, в русских летописях нашлось несколько упоминаний имени Алеши Поповича как участника сражений в X и ХIII веках. Ясно, что речь шла о разных людях с одинаковыми именами, но в то же время, по мнению этих исследователей, подтверждалось реальное существование и былинного персонажа.

С Добрыней получилось и проще, и сложнее. Имя это известно в русской истории, и, более того, один из носителей этого имени – современник князя Владимира, поэтому он и был объявлен историческим прототипом былинного Добрыни Никитича.

Исторический Добрыня – близкий родственник князя Владимира, его дядя, ближайший советник, воевода и вельможа. С одной стороны, такой исторический персонаж поднимал образ былинного героя, с другой стороны, по своему социальному положению он совсем не подходил в друзья и соратники богатырской заставе, состоящей из крестьянского сына и поповича, и, уж конечно, не мог быть в подчинении у крестьянина, а в былинах Илья Муромец называется атаманом, Добрыня же – податаманьем.

С конца XIX века былины изучались в школе, к ним был большой интерес в обществе, на их сюжеты создавались литературные произведения, писались оперы, художники рисовали былинную Русь. Вызывали интерес и исторические комментарии ученых, и случилось так, что исторический Добрыня заслонил собою образ былинного. Былинный Добрыня в представлении читателей не имел таких ярких и определенных черт, как образы Ильи Муромца и Алеши Поповича.

Неопределенность образа Добрыни обусловливалась не только тем, что его старались приспосабливать к историческому прообразу, но и тем, что былины о Добрыне самые древние из всего богатырского цикла, поэтому в них гораздо меньше реалистических событий и описаний, чем в былинах про Илью Муромца и Алешу Поповича. Происхождение основного сюжета былин про Добрыню – борьба богатыря со Змеем – относится не к историческим, а мифологическим сюжетам, поэтому конкретных исторических сведений о Добрыне в былинах немного, но они все-таки имеются.

Имеющиеся в былинах сведения о том, что Добрыня родом из Рязани, но не из города, а из рязанской земли, и родился он, когда Рязань еще «не городом слыла», а была селом, указывают на давность этого события. Рязань – места древнего поселения вятичей, в летописи XV века говорится: «Вятичи и до сего дня, еже есть Рязанцы». Таким образом, Добрыня, как и Илья Муромец с Алешей Поповичем, уроженец Залесской Руси.

Одна из былин рассказывает, что его богатырские подвиги начались в родных краях. Почти во всех былинах о Добрыне его купанье во Пучай-реке и сражение со Змеем Горынычем происходят на Киевской земле. Но в одном из вариантов былины «Добрыня и Змей» отец Добрыни, рязанский гость-купец, умирая и оставляя вдову с младенцем, просит ее удержать сына от сражения со Змеем:

 
Как захочет он купатися,
Он захочет нырятися,
Все пусть не ездит нынь к Оке-реке.
Да река Ока зла-относлива,
Отнесет его, Добрынюшку,
Как ко тем горам высокиим,
Тут прилетит змея к нему…
 

Но Добрыня не послушался запрета матушки, поехал на Оку-реку, там и налетела на него «змея лютая».

Таким образом, действие переносится с Киевщины в среднерусские земли, на Оку, в область обитания вятичей. Поэтому вполне закономерно, что вдова богатого купца после смерти мужа из села переехала в вятический город – Москову.

В былине «Добрыня и Маринка» идет речь о молодых годах Добрыни, когда он «зачал» ездить, то есть прогуливаться, по городу.

И наказывает Добрынюшке матушка:

 
– Ай же ты, Добрынюшка, свет Никитинич!
Езди, Добрынюшка, по каменной Москвы,
Улочками езди и переулочками,
И езди, Добрынюшка,
во далече-далече во чисто поле…
 

И далее продолжает:

 
Когда будешь, Добрынюшка, близ города Киева,
И заедешь ты, Добрынюшка, во Киев-град,
Езди, Добрынюшка, улочками,
Езди, Добрыня, переулочками,
А не езди ты, Добрынюшка,
Во тыя улочки Маринские…
 

Маринка в былинах «Добрыня и Маринка» – молодая горожанка, красавица, живущая одна в богатом тереме, собирающая к себе на вечеринки красных девиц и молодушек, но идет о ней и дурная слава: известно, что есть у нее «полюбовник млад Тугарин Змиевич», что обольщает она добрых молодцев, а обольстив, превращает их в «гнедых туров и рыскучих оленей», поскольку она еще и колдунья.

Добрынина матушка называет ее не иначе, как злодейкой и ненавистницей.

Сюжет о Добрыне и Маринке такой же древний, как и сюжет о борьбе со Змеем. В былинах, записанных в XVIII–XIX веках, этот сюжет предстает в осовремененном виде, но в его основе лежит древний славянский миф о борьбе богатыря со злым божеством – богиней Марой. В славянской мифологии Мара – богиня злой судьбы, провозвестница смерти, несчастья, гибели, она могла увести с собой того, кому явилась. Людям она являлась в виде привидения, женщиной с распущенными волосами.

В современных народных поверьях сохраняется образ мары – злого духа, но не столь могучего, как в древней мифологии, сейчас ее называют также кикиморой.

Далее в былине «Добрыня и Маринка» рассказывается о том, что «забыл Добрынюшка наказаньице матушкино» и «заехал во тыя улочки в Маринские».

Действие переносится в Киев. Но, думается, что здесь, в былине, начинающейся с точного указания на Москву, неожиданный перенос действия в Киев произошел под мощным влиянием всего корпуса былин, для которых Киев является обычным местом действия.

Кроме того, из дальнейшего повествования выясняется, что Добрыня до поездки в Маринкины переулочки знал Маринку и даже собирался на ней жениться, поэтому более логично предположить, что она живет в том же городе, что и он.

Итак, Добрыня, забыв «наказаньице матушкино», заехал в переулочки Маринские. Далее следует описание хором Маринки:

 
У злодейки Маринки ненавистницы
Построены терема высокия,
Просечены окошка косявчатыя,
И поставлены колоды белодубовы,
Наличники положены серебряныя,
И на каждом окошечке голубь со голубушкою.
 

Добрыня достал из колчана стрелу, натянул тугой лук пустил каленую стрелу в окно терема.

Старинный обычай сватовства путем стрельбы из лука известен у многих народов. Он описан в древних прениях марийцев (мери – дославянского населения бассейна Оки), а в русском фольклоре в сказке про Царевну-лягушку.

В это время у Маринки был гость, лежал в постели «мил друг» поганый Тугарин Змиевич, и стрела Добрыни поразила его насмерть.

Добрыня послал за стрелой-ответом к Маринке своего слугу, Маринка стрелу не отдала, сказала: «Кто стрелочку стрелил, пускай сам сюда придет».

 
У Добрыни бело тело распотелося,
А богатырское сердце разгорелося,
И скочил Добрынюшка тут со добра коня
И побежал во теремы высокие.
 

Когда же обнадеженный Маринкой Добрыня ушел, то коварная злодейка:

 
Брала свой нож булатный,
И куда ступал Добрынюшка Никитинич,
Знать-то гвоздики шеломчатые,
И подскоблила следы Добрынюшкины,
И спустила Добрынюшку оленем рыскучим
в чисто поле.
 

Со следующей строки действие былины продолжается в Москве:

 
И проведала его родитель-матушка,
Честна вдова Офимья Александровна,
Что обернут сын оленем рыскучим во чисто поле,
И зачала искать по каменной Москве докторов,
Чтобы отвернуть Добрынюшку добрым молодцем,
Но не нашла в Москве докторов…
 

Затем следует опять киевская вставка, не оправданная ни сюжетом, ни смыслом:

 
И поехала во славный во Киев-град,
И нашла она бабушку задворенку,
И смолилась она да от желаньица:
– Ай же ты, бабушка задворенка!
– Отверни-тко ты Добрынюшка добрым молодцем.
И возговорит бабушка задворенка:
– А возьми-тко ты меня саму да в каменну Москву
И на ту ли Горку на Вшивую.
 

Дальше местом действия сюжета становится Вшивая горка. Бабушка говорит Офимье Александровне:

 
– Принеси-ко ты Добрынюшкин тугой лук
И принеси-ко ты да калену стрелу.
 

Оказывается, оружие Добрыни находится в Москове, значит, убегал он в чисто поле оленем из Москова. Получив лук и стрелы, старушка натянула тугой лук, пустила стрелу, а сама приговаривала:

 
– Ты летай-ко, моя стрелочка, по чисту полю,
Доищи-ко ты Добрынюшка Никитича,
Оленя рыскучего в чистом поле:
Пусть бежит во матушку в каменну Москву,
На ту ли на Горку на Вшивую.
– Этая бабушка задворенка
Сделала Добрынюшку добрым молодцем,
И сама говорит таково слово:
– Ты возьмешь ли, Добрынюшка,
Маринку за себя замуж?
И возговорил Добрынюшка Никитич:
– Не надоб мне Маринки на широкий двор.
Этая бабушка задворенка
Обвернула злодейку собакою:
– Ты бегай-ко, злодейка, век и по веку,
Отныне и до веку.
 

Такова былина о Добрыне Никитиче и о древнем Москове, когда жили в нем и богатыри, и колдуны, и стояли на его улочках и в переулочках терема высокие.

В переулках Таганского холма как не вспомнить старинную былину!

* * *

Окрестности Яузских ворот – древнейшая часть Москвы, место первого городского поселения, аналогичное заповедной Старокиевской горе. Но наша гора в отличие от киевской не исследована археологами, не объявлена заповедником, хотя эти места хранят тайну основания Москвы, могут рассказать о жизни древних москвичей и подтвердить предположения и догадки историков-москвоведов об истинном возрасте нашего города, давно перешагнувшего свое тысячелетие.

Здесь наша Троя…

Три иконы

В Москве много храмов, воздвигнутых во имя Божией Матери, наши предки еще в давние времена назвали Москву «Домом Пресвятой Богородицы». Множество в московских храмах и в домашних киотах Ее святых икон, перед которыми Ей – «теплой заступнице мира холодного», как назвал Божию Матерь в стихотворении «Молитва» Михаил Юрьевич Лермонтов, исповедуются и молятся москвичи, к Ней обращаются с просьбами о помощи в великих и малых своих заботах…

Наш рассказ о трех заветных московских святынях – трех чудотворных иконах Божией Матери – Владимирской, Казанской и Иверской.

Владимирская

«Днесь светло красуется славнейший град Москва, яко зарю солнечную восприимше, Владычице, чудотворную Твою икону», – поется в тропаре – молитвенном песнопении, посвященном празднику Сретения, то есть Встречи москвичами Владимирской иконы Божией Матери.

Эта встреча произошла в грозные, трагические для Москвы дни 26 августа 1395 года. На недальние подступы к Москве, в пределы Рязанской земли, тогда придвинулось бесчисленное татаро-монгольское войско великого эмира Тамерлана. Татары уже взяли Елец, захватили елецкого князя, многих людей побили и замучили…

Великий князь московский Василий Дмитриевич со всеми своими воеводами и дружинами вышел навстречу татарскому войску за Коломну и встал на реке Оке, чтобы там вступить с ним в смертельный бой.

Князь Василий Дмитриевич – сын Дмитрия Донского «в сие решительное время, – пишет Н.М. Карамзин в «Истории государства Российского», – явил себя достойным сыном Димитрия: не устрашился ни славы Тамерлана, ни четырех сот тысяч Монголов, которые, по слухам, шли под его знаменами, велел немедленно собираться войску и сам принял начальство, в первый раз украсив юношеское чело свое шлемом бранным и напомнив москвитянам те незабвенные дни, когда Герой Донской ополчался на Мамая. Уже многие из воевод Димитриевых скончали жизнь; другие, служив отцу, хотели служить и сыну; старцы сели на коней и явились пред полками в доспехах, обагренных кровию татарскою на Куликовом поле. Народ ободрился: войско шло охотно, тем же путем, которым вел оное Донской против Мамая, и великий князь, поручив Москву дяде своему Владимиру Андреевичу, стал за Коломною на берегу Оки, ежедневно готовый встретить неприятеля».

Князь Владимир Андреевич, двоюродный брат и первый соратник Дмитрия Донского в Куликовской битве, за эту битву получивший от современников прозвище Храбрый, готовил Москву к осаде. Еще прошлой осенью вокруг разросшегося посада начали возводить новую линию укреплений: земляной вал и ров «шириной в сажень, а глубиной в человека стояща». Копать ров начали с Кучкова поля по направлению в одну сторону к Неглинке, в другую – Москве-реке, однако к этому времени успели построить лишь малую часть укреплений.

В Москве хорошо помнили страшное разорение города ханом Золотой Орды Тохтамышем, случившееся тринадцать лет тому назад, когда, как записал летописец, на месте города «не видети иного ничего же, разве дым и земля и трупия мертвых многих лежаща». Но Тамерлан был еще страшнее Тохтамыша.

Имя Тамерлана знали и со страхом произносили во всем мире, в монгольских землях его называли Тимур, в Европе – Тамерлан, на Руси – Темир Аксак.

Русский летописец XIV века объясняет происхождение имени грозного завоевателя: «Оковал себе железом ногу свою перебитую, отчего и хромал, поэтому и прозван был Темир Аксак, ибо темир значит «железо», аксак – «хромой»; так в переводе с половецкого языка объясняется имя Темир Аксак, которое значит Железный Хромец».

В конце XIV века среди соперничающих, враждующих воюющих между собой среднеазиатских властителей выделился и занял главенствующее положение монгольский полководец Тимур, объявивший себя наследником империи Чингисхана и присвоивший себе титул великого мира. Он был удачливым полководцем: подчинил себе Самарканд, завоевал Хорезм, Хорасан, Багдад, покорил Персию и государства Закавказья, совершал успешные грабительские походы в Индию и Китай. Затем он вторгся во владения могущественного властителя Золотой Орды хана Тохтамыша и разбил его войско.

Очевидцы рассказывали о несметной численности армии Темир Аксака, о невероятной жестокости ее предводителя, превосходящей свирепость Батыя: так, разрушив персидский город Исфахан, он приказал убить всех его жителей и из их черепов сложить холм.

Теперь Темир Аксак стоял под Москвой. Лазутчики, пробиравшиеся в татарский стан, принесли известие, что, судя по слышанным ими там разговорам, Темир Аксак помышляет захватить всю Русскую землю и «примучить» христиан.

Хотя у московского князя были немалые дружины храбрых воинов и они были готовы биться, не жалея жизни, но против них двигалось войско, по своей численности намного их превосходящее.

День и ночь в Москве были открыты церкви, день и ночь в них молились священники и московский народ, прося Божью помощь русскому войску.

А на Оке молился князь Василий Дмитриевич: «Господи, Господи, Создатель и Заступник наш, помоги нам. Не допусти, Господи, хулящему Тебя и Пречистую Твою Матерь, одолеть нас, избавь нас и град наш от проклятого и безбожного царя Темир Аксака».

И вспомнил князь Василий Дмитриевич повествование, как в оны времена сохранила Пречистая Богородица стольный город Царьград от нашествия «зловерного» персидского царя Хозроя, когда осажденные с Ее иконой прошли крестным ходом по стенам города. И помыслил князь Василий Дмитриевич, что следует послать в славный город Владимир за обретающейся там в соборе чудотворной иконой Божией Матери и принести ее в Москву.

Митрополит Киприан был согласен с князем и послал во Владимир за чудотворной иконой служителей и дружину.

* * *

По свидетельству древнего предания, еще при земной жизни Божией Матери евангелист Лука написал три иконы Богородицы. Взглянув на них, Божия Матерь сказала: Благодать Родившегося от Меня и Моя да будет со святыми иконами». Одной из них была и та икона, которая последствии стала называться Владимирской.

До V века эта икона находилась в Иерусалиме, затем была перенесена в Константинополь в церковь Богоматери.

В XII веке Константинопольский патриарх Лука Хризоверх прислал список этого образа в Киев в дар великому князю киевскому Юрию Долгорукому.

Юрий Долгорукий передал икону в Вышгородский девичий монастырь. Село Вышгород некогда принадлежало княгине Ольге, а в середине XII века оно стало уделом князя Андрея Юрьевича, сына Юрия Долгорукого, человека, как сообщает летопись, благочестивого и набожного.

Обо всех чудесах и исцелениях от недугов, происходящих после молитвенного обращения к иконе Божией матери, неукоснительно сообщали князю Андрею. Среди прочего рассказали ему, что святая икона трижды сама уходила со своего места. В первый раз она оказалась стоящей посреди храма, во второй – она повернулась лицом к алтарю; поставили ее за престолом, а она вышла и оттуда.

А надобно сказать, что князь Андрей родился и вырос в Ростово-Суздальском княжестве. Он любил эту землю и очень хотел туда вернуться. В чудесных перемещениях иконы он увидел знак: она желает переменить местопребывание.

Помолившись перед ней, князь Андрей сказал: «О Пресвятая Богородица, Матерь Христа Бога нашего, знамения Твои не о том ли, что Ты желаешь быть заступницей мне в Ростовской земле, явися же для просвещения новым людям, и будем все в Твоей воле».

После чего, не сказавшись отцу и взяв чудотворную икону, князь Андрей уехал из Вышгорода. Также увез он с собою иерея попа Николая и зятя его дьякона Нестора с женами. И поехали они, совершая на остановках молебны.

По пути в Ростово-Суздальское княжество происходили чудесные случаи, которые, по рассказам очевидцев, были вписаны в особую тетрадь, озаглавленную «О чудесах Владимирской иконы Пресвятой Богородицы».

Первое чудо было таково. Подъехав к реке Вазузе, князь Андрей увидел, что вода в ней поднялась, поскольку было это весной, в половодье, и послал слугу на коне искать броду. Всадник с шестом в руке въехал в реку, вдруг погрузился в воду с головой и пропал из виду. Князь, видя это, начал молиться иконе Богородицы, обвиняя себя в гибели человека: «Владычица, лишь Ты спасешь его», и долго молился. И вышел слуга, как и был, на коне с шестом на берег. Князь Андрей обрадовался и одарил его.

Чудо второе произошло возле села Рогожи. Беременная попадья, жена попа Николая, ехала в повозке со снохой. На остановке она сошла с повозки, и тут в их коня вселился бес, он скинул с себя возницу, сломав ему ногу, и набросился на попадью, стал бить ее копытами и кусать. Окружающие уж подумали, что забил он попадью до смерти. А князь Андрей, обратившись к иконе Пресвятой Богородицы, молил Ее спасти попадью. И тут конь оставил попадью и убежал. Когда спросили попадью о ее ранах, она ответила, что молитвами Пресвятой Богородицы осталась цела, жаль только бахромы на накидке, которую конь изжевал.

Когда же они проехали славный город Владимир и, направляясь в славный город Ростов Великий, подъехали к реке Клязьме, лошади, которые везли сани с иконой, остановились и, сколько их ни понукали, не хотели идти. Впрягли других, свежих, те тоже не пошли. Впрягли третьих, четвертых – то же самое.

Пораженный князь Андрей пал перед святой иконой стал со слезами молиться.

И тогда ему явилась Пресвятая Богородица со свитком в руке и повелела оставить икону Ее во Владимире, а здесь, на Клязьме, построить храм.

Князь Андрей поступил так, как повелела Богородица. На Клязьме поставил храм во имя Богородицы, основал город и построил для себя княжеский двор. Это место назвал Боголюбимое, ныне называемое Боголюбово.

Чудесную же икону князь поставил во Владимирском соборе, оттого и стала называться эта икона Божией Матери Владимирской.

* * *

Искусствоведы относят написание Владимирской коны Божией Матери к началу XII века и отмечают, что ее живопись в главной части – в ликах Богоматери и Младенца – сохранилась в первоначальном виде.

В греческой традиции тип композиции этой иконы называется «елеуса» – милующая, в Древней Руси название «елеус» перевели словом «умиление», и Владимирскую икону Божией Матери также называют «Божия Матерь Умиление».

Как произведение живописного искусства, написанное, по мнению искусствоведов, гениальным художником, Владимирская икона производит на зрителей огромное эмоциональное впечатление особой духовной силой образа Богоматери. Выдающийся искусствовед и реставратор, автор трудов о Владимирской иконе Божией Матери А.И. Анисимов пишет, что в этом образе заключено «…наиболее полное воплощение той стихии духа, которая зовется любовью и которая не знает ни закона справедливости, ни закона возмездия – никаких законов, кроме закона жалости и сострадания».

Даже, как того требует жанр, сухое, техническое, специальное описание Владимирской иконы в изданном Третьяковской галереей справочнике «Каталоге произведений древнерусской живописи», оказывается очень эмоциональным:

«Богоматерь прижимает к себе сидящего на ее правой руке сына. Подняв по-ребячески округлое лицо, он припал к щеке склонившейся матери и обнял ее за шею. Правая рука младенца Иисуса протянута вперед и касается плеча Богоматери. Мария поддерживает левой рукой охваченного порывистым движением ребенка, устремившего на нее широко раскрытые круглые глаза. Сомкнув тонкие губы маленького рта, Мария глядит прямо перед собой большими продолговатыми очами, как бы освещающими ее узкое, удлиненное лицо. Левая нога младенца согнута так, что видна подошва ступни».

Трогательная деталь – подвернутая ножка младенца имеется только на Владимирской иконе Богоматери.

* * *

Владимирцы ради спасения стольного града Москвы и всей Руси отпустили свою святыню.

15 августа, в праздник Успения Богородицы, крестный ход с чудотворной иконой вышел из Владимира, сопровождаемый церковными служителями и охраняемый княжескими дружинниками. Десять дней шел крестный ход до Москвы, и люди по сторонам дороги падали на колени, простирали к чудотворной иконе руки и молили: Матерь Божия, спаси землю Русскую!»

26 августа крестный ход подошел к Москве. Москвичи вышли встречать икону за город. «Бе же место то тогда, – сообщает летопись, – на Кучкове поле, близ града Москвы», там, где стоит церковь Марии Египетской.

Место встречи было избрано не случайно. Здесь находилось самое высокое место дороги, с которого открывался широкий вид на север, откуда двигался крестный ход, и на город, куда он должен был войти, и было видно все огромное множество народа.

«Когда же икона приближалась ко граду Москве, – рассказывает летописец-современник, – весь град вышел навстречу ей, и встречали ее с честию Киприан митрополит с епископами и архимандритами, с игуменами и дьяконами, со всеми крылошанами и причтом церковным, с черноризцами и черницами, с благоверными князьями и благоверными княгинями, и с боярами и с боярынями, мужи и жены, юноши, девы и старики с отроками, дети, младенцы, сироты и вдовицы, нищие и убогие и всяк возраст мужеска полу и женска, от мала и до велика, все многое множество бесчисленного народа. И все люди со крестами и с иконами, с евангелиями и со свечами, с кадилами, со псалмами и с песньми и пением духовным, а лучше сказать – все со слезами, от мала до велика, и не сыскать человека без слез на глазах, но все с молитвою и плачем, все с воздыханиями немолчными и рыданиями, руки вверх воздевая, все молили Святую Богородицу, вопия и взывая: “О Всесвятая Владычица Богородица! Избави нас и град наш Москву от нашествия поганого Темир Аксак царя, и всякий град христианский, и страну нашу защити, и князей и людей от всякого зла оборони, град наш Москву от нашествия иноплеменной рати и пленения погаными избави, от огни и меча и внезапной смерти, и от нынешней скорби и печали, от нынешнего гнева, беды и забот, и от будущих сих испытаний избавь, Богородица… Не предавай нас, Заступница наша и Надежда наша, в руки врагов-татар, но избавь нас от врагов наших, согласие среди врагов наших расстрой и козни их разрушь. В годину скорби нашей нынешней, застигшей нас, будь верной заступницей и помощницей, чтобы, от нынешней беды избавленные Тобою, благодарно мы воскликнули: “Радуйся, Заступница наша повседневная!”»

Возле церкви Марии Египетской, перед образом Божией Матери, был отслужен молебен, затем крестный ход двинулся далее, к городу.

Образ с молитвою и пением внесли в главный московский храм – Успенский собор и установили в киоте на правой стороне.

На следующий день в Москву прискакал гонец от князя Василия Дмитриевича из Коломны с вестью, что все монгольское войско неожиданно свернуло шатры и быстро ушли, как будто его кто-то гнал. И сказал гонец: «Не мы ведь их гнали, но Бог изгнал их незримою силой Своею, силою Пречистой Своей Матери, скорой заступницы нашей в бедах».

В тюркском фольклоре существует большой цикл преданий «о грозном царе Тамерлане», и в нем имеется в нескольких вариантах сюжет о Божественном заступничестве, спасшем Москву от захвата ее Тамерланом. В наиболее распространенном варианте Тамерлан получает предупреждение от Хазыра – святого мусульманина, который ему советовал: «С московским царем не сражайся, Бог дал ему такое счастье, что его не одолеют общими силами десять царей».

Красочно и ярко, с поэтическими подробностями рассказывает об этом же эпизоде русское предание.

В то самое время, когда московский народ встречал чудотворную икону Божией Матери, Тамерлан спал, возлежа в своем роскошном шатре, и ему приснился удивительный сон.

Он увидел высокую гору, с вершины которой спускались многие святители в светлых ризах. В руках они держали золотые жезлы и грозили ими Тамерлану.

Потом внезапно появился в небе над святителями необычный, яркий свет, и явилась одетая в багряные ризы Жена в славе неизреченной, благолепии неописуемом, окруженная сиянием солнечным. Ее сопровождало бесчисленное множество грозных и могучих светлых воинов, они служили Жене как своей царице. Вот простерла она руки, посылая свое воинство на Тамерлана, и оно, подняв мечи, сверкающие, как молнии, ринулось вперед… Тамерлан проснулся в ужасе, он созвал на совет мудрецов и советников, рассказал о виденном и спросил: «Что предвещает этот сон и кто эта Жена в такой славе в небесной высоте ходящая с грозным воинством?» Мудрецы объяснили: «Эта Жена – Матерь Христианского бога, Заступница русских, сила Ее неодолима, и, явившись в окружении своего воинства, Она дает тебе знак, что будет биться за христиан против нас».

«Если христиане такую заступницу имеют, мы всем нашим тьмочисленным войском не одолеем их, но гибель обретем», – сказал Тамерлан и повелел всему войску тотчас уходить из Русской земли.

Русский летописец-современник тогда же описал все эти события, и позднейшие летописцы включали его рассказ в свои летописные своды. А кроме того, в виде особой повести этот сюжет о заступничестве Божией Матери и избавлении Москвы от разорения ее Темир Аксаком получил большое распространение по всей Руси. Повесть читали и переписывали во всех русских княжествах – на востоке и на западе, на юге и на севере, поэтому до нашего времени она дошла в большом количестве списков XVI–XVII веков, хранящихся во многих архивах и музеях.

Современные историки и литературоведы в своих работах обычно называют это сочинение сокращенным названием: «Повесть о Темир Аксаке». Но чтобы почувствовать его стиль, а также и отношение наших предков к этому поистине заветному преданию, стоит обратить внимание на полное название: «Повесть полезная, из древних сказаний сложенная, представляющая преславное чудо, бывшее с иконой Пречистой Богородицы, которая называется Владимирской, как пришла она из Владимира в боголюбивый град Москву, избавила нас и город наш от безбожного и зловерного царя Темир Аксака».

Вернувшись в Москву, великий князь Василий Дмитриевич, рассказывается в «Повести о Темир Аксаке», «упав сердечно пред ликом святой иконы, пролил слезы умильные из очей своих и говорил: “Благодарю Тебя, Госпожа Пречистая, Пренепорочная Владычица наша Богородица, христианам Державная Помощница, что нам защиту и крепкую оборону явила; избавила Ты, Госпожа, нас и город наш от зловерного царя Темир Аксака”».