Текст книги "Русь Малая и Великая, или Слово о полку"

Слово о полку, или братство по оружию

 
«О Русьская земле! уже за шеломянемъ еси!»
«О Русская земля! Уже ты за холмом!»
 

Слово о полку Игореве (XII в.)

Моим однополчанам и всем воинам-авиаторам ПОСВЯЩАЕТСЯ

Что общего у Монголии с Украиной? Что связывает Киев или Крым с Восточным аймаком бывшей Монгольской Народной Республики1818
  Современное самоназвание Монголии – Монгол Улс.


[Закрыть], а Симферополь и Евпаторию с городом Чойбалсан?

Не удивлюсь, если большинство читателей только пожмут плечами, сочтя такое сопоставление чудачеством автора. Но, как это ни странно, столь далекие друг от друга земли, оказывается, тесно связаны между собой в памяти и судьбе не только автора этих строк.

«Где же вы теперь, друзья однополчане…»

После московской олимпиады (1980), получив на руки диплом «инженера по производству летательных аппаратов» и воинское звание лейтенанта-инженера, я волею судьбы и указующего перста Министерства обороны СССР отбыл в далекий от Москвы Забайкальский военный округ (ЗабВО) для прохождения службы в кадрах Советской армии. Чита, конечно не ближний свет, но через пять с половиной часов лёту и недолгого блуждания по незнакомому городу мы с моим однокурсником уже прибыли в штаб ЗабВО в неприличном для такого места «партикулярном платье», получили в руки накладные на получение военного обмундирования и, немного времени спустя, преобразились из вчерашних студентов в молодых и в чем-то даже бравых (как нам казалось) младших офицеров. Дня два мы еще болтались в Чите, пока кадровики не выдали нам предписания, направив в разные воинские части.

Военно-транспортный самолет без долгих проволочек и особого комфорта перенес меня с одного аэродрома на другой. Так я оказался в той части монгольской степи, которая окружает город Баян-Тумен, в 1941 году переименованный в честь ее первого и главного маршала Хорлогийна Чойбалсана, чей прах в то время покоился в Мавзолее наравне с останками самого Сухэ-Батора.

В правду сказать, тогда я этого не знал, как и многого другого. В строевом отделе штаба полка, базировавшегося под Чойбалсаном, повертели в руках мое предписание, сверились со списком должностных вакансий и назначили техником группы авиационного вооружения в третью эскадрилью. Так я на два года поступил на службу в 43-й полк истребительно-бомбардировочной авиации, который на профессиональном языке назывался «43-й апиб» и имел почтовый адрес «полевая почта 23300».

Военный городок тогда представлял из себя ряд одноэтажных деревянных построек: казармы, почта, столовая, два штаба – авиаполка и ОБАТО (Отдельный батальон аэродромно-технического обеспечения) (здания, обложенные снаружи силикатным кирпичом такого же казарменного типа) и солдатский клуб. Поскольку забор у городка был только с парадной стороны, то по территории круглогодично бродили флегматичные монгольские коровы, выискивая что-нибудь съедобное. К ним относились как к части пейзажа: никто их не сторожил и не прогонял. Эти большие бурые животные жили своей собственной жизнью и своими представлениями о порядке. Вероятно, они ходили по этим местам еще тогда, когда здесь была голая степь.

Позже рядом со старым городком построили новый: ряд пятиэтажек, в которые из Чойбалсана переселили семьи офицеров.

На вооружении в полку в то время стояли истребители-бомбардировщики СУ-17М3, пилотируемые одним лётчиком. Каждый самолет имеет две встроенные 30 мм авиационные пушки НР-30 в консолях (крыльях) и многовариантные подвески (бомбы, неуправляемые и управляемые ракеты различных классов, артиллерийское подвесное вооружение, подвесные баки, спецконтейнеры и т.п.). Тогда этот самолет был грозным оружием. Теперь, конечно, он устарел (снят с вооружения в 1998 году) и в музеях авиационной техники выглядит если не карликом, то уж точно младшим братом современных мощных истребителей-бомбардировщиков семейства СУ.

г. Чойбалсан, центр города (до 1941 г. Баян-Тумен, Монголия (МНР), 1980-е гг.

Чойбалсан, март, 2010-е гг. За 30 лет ничего не изменилось.

Монгольские коровы так же бродили по гарнизону военного аэродрома Чойбалсан в 1980-е гг.

Жители города Чойбалсан и их транспорт.

В любой воинской части отношение к призванным из запаса «двухгодичникам» (как нашего брата называли кадровые офицеры) особое. Офицеры, прошедшие суровую школу военных училищ, помотавшиеся по дальним гарнизонам нашей необъятной родины и стран-союзников, прошедшие зной и стужу, военные учения, не раз бывавшие в сложных переделках, не могли признать в нас «своих». Мы были для них «студентами», по странным обстоятельствам, на короткое время ставшими офицерами. В сравнении с их обязательной тогда выслугой в 25 лет, наши два года службы были для них то же, что и срочная служба рядового состава. Впрочем, это не мешало дружеским отношениям, а только добавляло поводов для шуток. Легче всего отношения устанавливались со сверстниками. Как ни крути, а вчерашние курсанты не так уж сильно отличаются от вчерашних студентов.

Как я довольно быстро заметил, среди технического, да и летного состава было много офицеров с Украины. Их выдавали не только колоритные фамилии (Лупич, Бабий, Парасечка, Корнейчук, Халий, Пасько…) и мягкий южный говор, но и твердый характер заядлых службистов.

В неслужебной обстановке (например, по дороге на аэродром) некоторые говорили друг с другом на «мове». Но мой сосед по комнате в офицерской гостинице, где я с другими холостяками прожил два года, только пренебрежительно хмыкнул, когда я как-то спросил его:

– У вас-то так говорят?

Костя был родом с Западной Украины1919
  В силу последних событий на Украине я не рискую называть подлинные имена, фамилии и место жительства моих товарищей с Западной Украины из опасения чем-нибудь навредить им.


[Закрыть], сам говорил без акцента на чистом русском языке и в общении со мной даже с глазу на глаз принципиально ни слова не говорил на украинском, как я его об этом ни просил.

– А зачем тебе? – спрашивал он подозрительно, ехидно прищурившись. При этом вся его тщедушная фигурка тоже выражала вопрос.

– Так ведь это же родственный славянский язык! – горячо убеждал я его. – Мне же интересно его выучить! Я же на древнерусском сейчас Галицко-Волынскую летопись читаю про ваших князей XIII века. Это наш общий праязык…

– Вот и читай на нём в своем уголочке.

Мой «уголочек» был за шкафом, которым я бессильно пытался прикрыться от воплей советской эстрады, каждый день раздававшихся из его магнитолы. Надо сказать, что спор о том, можно или нельзя её выключить или хотя бы убавить громкость, был обычным, но и практически единственным предметом наших препирательств. Постоянно работающее радио сильно мешало моим филологическим и историческим «изысканиям», которым я пытался предаваться в свободное от службы время. О политике и истории мы не рассуждали. Оба были атеистами, поэтому споров о вере тоже быть не могло. Впрочем, однажды, вращая ручку настройки радиоволн, он случайно поймал какую-то религиозную передачу. Голос протестантского пастора с характерным акцентом сотрудника «вражьего голоса» читал проповедь на библейскую тему из книги Иова: «Дни мои быстрее гонца…». Почему-то пасторские рассуждения о скоротечности человеческой жизни тогда запали нам обоим в душу, хотя о быстротекущем времени в молодости обычно не думаешь. Впрочем, больше мы не могли найти эту передачу, да и Костя сказал, что «религия – опиум для народа» и партия это дело не одобряет.

Самолет Су-17М4, снаряженный управляемыми ракетами, блоком неуправляемых ракетных снарядов (НУРС) и подвесными топливными баками. Музейная экспозиция.

Аэродром Чойбалсан, железобетонное укрытие для военного самолета. Современный вид.

Аэродром Чойбалсан. Вид с воздуха на самолетные укрытия 43 апиб. На переднем плане стоянка 1 аэ, вдали – стоянка 3 аэ. Современный вид. 2014 г.

Национального вопроса касались лишь вскользь. По его рассказам он окончил военное училище в одной из прибалтийских республик. Каждый год по случаю дня памяти местного героя-националиста (и, конечно, антисоветчика) курсантов распределяли в городе по «точкам» следить за ситуацией. Наравне с другими он пресекал «вылазки националистически настроенной молодежи»: предотвращал развешивание «флагов буржуазной республики» и националистических лозунгов, распространение антисоветских листовок и т.п.

В общем, Костик был обычный советский офицер. Честно тянул служебную лямку – обеспечивал полеты, ходил в наряды, после службы отдыхал со всеми в общей компании, пил шампанское, ездил в Чойбалсан попариться в бане, построенной советскими гражданскими специалистами, и по слабости здоровья после первого раза никогда уже не употреблял технический спирт. В последнем я был с ним особенно солидарен, хотя и по другим соображениям.

Первое время после приезда в часть рядом со своей кроватью он на ночь втыкал в дощатый пол огромный складной нож.

– Зачем тебе это, Костик? – спросил я его удивленно.

– До китайской границы всего 58 километров. Я не хочу, чтобы меня зарезали как барана.

– А ты проснуться-то успеешь, если что?

– Жизнь покажет. Один раз этот нож меня уже выручил.

Возвращаясь как-то вечером домой в своем родном городе, он столкнулся с тремя здоровенными «лбами». После первых фраз стало ясно, что за словом лезть в карман бесполезно. Поэтому он вытащил и сразу пустил в дело нож. Ошарашенные таким поворотом парни подхватили под руки раненого приятеля и, матерясь, удалились в темноту.

Глядя на него никто никогда бы не подумал, что такое возможно. Маленького роста, болезненный (его чуть было не комиссовали по здоровью из военного училища), добродушный, хотя и с ехидцей, чистюля и службист – всегда по-военному начищенные ботинки, выглаженный китель… А впрочем, чужая душа потёмки…

Начальник политотдела 43-го полка подполковник Фуртес. Аэродром Чойбалсан, 1980-е гг. О его летном «мастерстве» до сих пор ходят легенды, но верят в них не все.

Сотрудники политотдела 43-го полка. Справа: Роман Галунчак.

Опасения Костика по поводу близости границы были не лишены оснований. Отношения с Китаем тогда были напряженные. Незадолго до нашего прибытия в часть закончилась короткая, но кровавая вьетнамо-китайская война (1979). Активные боевые действия шли далеко на юге – на их общей границе, но СССР как союзник Вьетнама привел в боевую готовность все воинские части на границе с Китаем. На аэродром в Чойбалсане был переброшен из Луганска еще один авиаполк, сюда же перебазировалась десантная дивизия. В нашу бытность в Монголии было немало хуацяо – этнических китайцев, которых Костик цепким военным взглядом различал невдалеке от ворот части, когда они наблюдали за выездом техники.

– Я их шуганул прочь, – как-то сказал он мне. – Они же время развертывания подразделений фиксируют.

Странно, что это не делал наш особый отдел. А может и делал, но незаметно. В нём состояло два майора, которых мы с Костиком между собой называли «тихий» и «веселый». Один действительно был худой молчун. Никогда ни с кем открыто не говорил. Бывало, он выскальзывал из штаба и шел по части какими-то глухими задворками неприметный как тень, так что с трудом и заметишь, чтобы вовремя отдать честь старшему по званию. Зато второй майор был полная противоположность. Весельчак и балагур, знаток анекдотов… Но дело свое делал. Помнится как-то на учениях, когда мы, «авиационные волы», сидели под самолетом, прячась от палящего солнца, он подошел к нам, потрепался, рассказал анекдот, а потом вдруг спросил: «А куда вы в утреннюю смену три неиспользованных запала от взрывателей дели?»

– Все зарядили как положено, – удивились мы.

– А вы с какой эскадрильи?

– С третьей.

– Да? А мне вторая нужна…

* * *

Комната у нас с Костиком была просторная, но холодная. Строители неправильно вставили раму окна и его продувало «насквозь». Поэтому в зимние морозы, а они в Монголии бывают до минус тридцати и более, температура в нашем жилище падала градусов до десяти-двенадцати и соседи за свежесть воздуха и пробирающую до озноба прохладу называли его «карцером». Заделка пластилином щелей мало что давала. Батарея водяного отопления не справлялась, обогревателя не было.

Как-то, возвращаясь вечером домой, я приметил в канаве небольшие сваренные из арматуры «козлы» и валявшийся рядом обрезок асбестовой трубы с пробитыми отверстиями. Судя по размерам кто-то подгонял их друг под друга. Было видно, что это остатки самодельного электрообогревателя, и я прихватил его с собой. По совету опытных соседей путем накручивания на карандаш жаропрочной контровки (проволоки) для авиационного двигателя я изготовил спираль, обкрутил ею трубу и подсоединил к контактам – двум оголенным на концах проводам.

Летчики 43-го полка Хорошилов Вл., Матиенко Вл., Белоглазов С., Белов В. Аэродром Чойбалсан. 1980-е гг.

Сослуживцы: техники самолетов 43-го апиб. Аэродром Чойбалсан. 1980-е гг.

Костик был не в восторге от этой сомнительной затеи, но спать в тепле хотелось и ему. Всё это время он саркастически комментировал мои действия и в процессе производства обогревателя не участвовал. Длину спирали, а значит и мощность обогревателя пришлось оценивать на глазок, что создавало опасность возможной перегрузки электросети с предсказуемыми опасными последствиями. Не без страха я вставил два голых провода в розетку. К счастью ничего страшного не произошло. Спираль быстро раскалилась до красна и в комнату пошло долгожданное тепло.

У нашего обогревателя был существенный недостаток: спираль сжигала воздух (впрочем, благодаря особенностям окна в притоке свежего не было недостатка) и временами здорово искрили контакты. От ходьбы по комнате деревянные половицы прогибались, «козлы» накренялись и провода сами собой шевелились в электророзетке, рассыпая вокруг снопы голубых искр. К тому же надо было следить, чтобы спираль не сползла к стальным «рогаткам» и не случилось замыкания.

Но по молодости к опасности относишься с бесшабашной легкомысленностью. За искристость Костик прозвал обогреватель «электросваркой» и всё время ворчал на него, потому что тот стоял рядом с его кроватью, поскольку только там была хоть и раздолбанная, но работающая розетка. Обогреватель привнес в наш быт некоторый экстрим, но мы были ему благодарны за даруемое им тепло.

Однажды поздно вечером, когда Костик уже «отключился» и мирно спал под потрескивание работающей рядом с ним «электросварки», я как обычно сидел в своем уголке за шкафом и, пользуясь наступившей тишиной и преодолевая сон, «грыз гранит науки». Через какое-то время я вышел на середину комнаты, чтобы размяться и разогнать сонливость. Вдруг наш обогреватель до того привычно тихонько потрескивавший издал резкий звук и розетка вспыхнула ярким пламенем в непосредственной близости от Костика, который продолжал мирно спать не чуя беды.

– Костя, вставай! Пожар! – заорал я, хлопнув рукой по свернувшей калачиком фигурке под одеялом, сам еще не зная, что делать.

Он очнулся от глубокого сна, совершенно ошалевший от неожиданности, увидел рядом с собой пламя начавших обгорать обоев, что-то закричал спросонья, выскочил из постели и, не переставая кричать, заметался по комнате, ища, чем бы погасить огонь. На беду ему на глаза попалось мокрое полотенце, висевшее на спинке его кровати рядом с полыхавшей розеткой. Он схватил его и замахнулся, чтобы ударить.

– Стой! – опять заорал я. – Током же убьет! – и почему-то метнулся в свой угол, схватил там толстую общую тетрадь в коленкоровом переплете и стал сбивать ею огонь, пока Костик приходил в себя.

Огонь удалось быстро загасить. Даже тетрадка сильно не пострадала. Толстый тугоплавкий переплет немного потемнел и подплавился в тех местах, где я прижимал его к проводам. После первого испуга и растерянности наступило время нервной разрядки.

– Чёрт бы побрал твою «электросварку», – недовольно пробурчал Костик. – Я же тебе говорил, выбрось это чудище туда, где взял.

– А я тебя просил починить розетку, – парировал я.

– Взял бы и сам починил…

– Так ведь ты же аошник2020
  От аббревиатуры «АО» – группа технического обслуживания авиационного оборудования.


[Закрыть] – лучше меня в электричестве разбираешься. Моё дело бомбы вешать да пушки заряжать.

– Вот теперь перебил мне сон, – не сдавался Костик.

– Еще только час ночи. Успеем, выспимся…

* * *

Странное дело, пока мы год (или немного больше) жили вместе, у нас всегда был повод повздорить из-за какого-нибудь бытового пустяка. Временами я страшно злился на него из-за музыки, мешавшей мне заниматься своими «важными» делами: возмущался, заикаясь от распиравшего меня гнева, требовал выключить треклятое радио, а он с улыбкой отвергал все мои доводы, отстаивая своё право на свободу отдыхать так, как ему хочется. Но когда однажды он сказал мне, что переезжает в освободившуюся отдельную комнату и оставляет меня наедине с моими книгами, я вдруг почувствовал, что мой мир рушится, что он предаёт нашу дружбу, что так делать просто нельзя, что нас связывает нечто большее, чем споры о музыке и тишине…

Мужская дружба – вещь особенная, а армейская вдвойне. Мы служили в одной эскадрилье, поэтому распорядок дня был общим. Подъём, завтрак в офицерской столовой, построение на плацу (в летний зной или зимнию стужу), отъезд на аэродром, ночные и дневные полёты, командировки, учебные тревоги, дежурство в «тревожном» звене самолетов постоянной готовности (для перехвата воздушных целей)… В общем, обычная армейская жизнь со всеми её заботами, трудами, горестями, радостями… Что же изменилось с его переездом? «То, что пусто теперь, не про то разговор, вдруг заметил я – нас было двое. Мне не стало хватать его только сейчас». И случилось всё это без боя2121
  Высотский В. Он вчера не вернулся из боя (песня).


[Закрыть]…

Офицеры инженерно-авиационной службы авиационного оборудования 43 апиб. Гарнизон Чойбалсан, 1980-е гг.

Техник провожает самолет в полет. Аэродром Чойбалсан, 1980-е гг.

Буксировка Су-17М3 автомобилем АПА (аэродромный пусковой/ подвижный агрегат).

Первое время после моего «дембиля» мы переписывались. Он женился на русской девушке там же, в военном городке. Потом, как это принято в армии, заменился в другой полк и уехал в Шали (Грузия). У них родился сын. Малыш не переносил жаркий душный климат, поэтому Костик отправил жену с ребенком к своим родителям и какое-то время жил один. Будучи проездом в Москве он один раз гостил у меня. С тех пор я больше ничего о нём не слышал. Как сложилась его жизнь и что теперь делается в его родном городе, где верховодят кровные и идейные наследники Степана Бандеры, не знаю…

С переездом Костика моя комната превратилась в «перевалочную базу» для всех вновь прибывающих офицеров пока они не получали служебную квартиру в военном городке. Я перезнакомился со множеством новых людей, но постоянная чехарда соседей все же утомляла. Наконец, я тоже переехал в маленькую, но отдельную комнату в общем блоке с другой, где проживали два весельчака украинца (куда от них было деться в нашем на редкость «украинском» полку). Из поездок домой они неизменно контрабандой провозили через границу сало и щедро делились им со мной. На моё счастье они оказались, можно сказать трезвенниками, и шумных застолий у них не было. Однако на мою беду у них был телевизор. Поэтому моя борьба за тишину продолжилась.

Один из них – прапорщик – был заядлым спорщиком, на чем и «погорел», проиграв мне бутылку коньяка в пари по забытому теперь эпизоду из «Госпожи Бовари» Г. Флобера. Помнится, для выяснения истины пришлось сходить за книгой в полковую библиотеку, но это помогло мало. Отдавать залог он не спешил и все тянул, пока не подоспел мой «дембиль».

В том же авиаполку жизнь свела меня еще с одним уроженцем Западной Украины, самой её сердцевины – из Львова. Путь в армию у Петра был непохожим ни на один другой: он не был ни кадровик, ни «двухгодичник». В свое время он отслужил срочную службу, вернулся на гражданку, заочно закончил юрфак университета, женился, родил сына и уже работал юристом. Но в силу каких-то жизненных обстоятельств, связанных с жильём, подал рапорт о зачислении его в прапорщики (тогда за его семьёй сохранялось право на квартиру, объяснил он мне). В полк он приехал один, оставив семью дома.

Здоровый весельчак, великанского (по сравнению с Костиком, да и со мной) росту, не дурак выпить, балагур, эдакий украинский барон Пампа2222
  Герой повести А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом».


[Закрыть]. Но в отличие от своего литературного прообраза Петр имел философичный ум, за мыслью которого не всегда поспевала моя. Он был меня старше, опытнее, мудрее. Широкая душа его щедро одаривала теплом, шуткой, вниманием всякого, кто оказывался с ним рядом. В одной из бесед с ним я впервые для себя, узнал, что кроме православных и католиков оказывается есть еще какая-то третья, «промежуточная вера»2323
  Христианство – религия, имеющая несколько конфессий (исповеданий): православие, римо-католицизм, протестантизм, несторианские и монофизитские общины и др.


[Закрыть].

Когда он рассказывал о том, как крестил сына, то на мой вопрос: «В костёле?», с некоторой даже гордостью ответил:

– Нет. Я же из греко-католиков.

– А что это такое? – удивился я.

– У нас храмы и обычаи почти как у православных, но мы признаем римского папу своей главой, как и католики.

Тогда я еще не слышал о Брестской унии (1596) – этой крупнейшей геополитической катастрофе Руси, последствия которой мы имеем теперь на Украине.

Как-то он написал картину «Христос в терновом венце» (скопировал с какой-то репродукции). Показывая ее мне, спросил:

– Как по-твоему, о чем это?

Я всмотрелся в лицо изображенного человека. Моё внимание привлёк его взгляд. Казалось, он говорил: «Видишь, сколько я претерпел мучений ради тебя и всего человечества. А что для людей сделал ты?».

Я сказал об этом Петру, чем сильно удивил его.

Впрочем, Петр вряд ли был религиозным (во всяком случае воцерковленным), как и я тогда. Он был коммунистом по убеждениям, а не только по партбилету, и патриотом. Причем не местечковым – патриотом Галичины или Украины, а патриотом нашей общей большой родины, которая тогда называлась Советский Союз, но в исторической памяти – и его, и моей – была Русью – Червонной, Белой, Малой, Великой… Он хотел служить и работать для нашей великой Родины и в меру сил делал это. Пробовал даже поступить на работу в КГБ, но не прошел по анкетным данным (люди постарше помнят, наверное, те подробные анкеты с вопросами типа: «Были ли вы или ваши родственники интернированы? Находились ли на оккупированной территории? Имеете ли родственников за границей?» и т.п. У Петра была родня в Польше, да и отец его был поляк).

Петр не был узколобым доктринером и на многое смотрел широко и глубоко: на идею коммунизма, религию… С ним мы вели долгие «умные» беседы, в том числе о религии, о советском строе, его недостатках и возможных способах исправления.

От него же я услышал, можно сказать, пророческие слова о нашем политическом будущем:

– У нас очень жесткий строй. Снизу его изменить никому не удастся. Любые изменения возможны только «сверху», – как-то сказал он мне.

Так потом и случилось. М. С. Горбачев провел «перестройку» СССР «сверху», а «перестрелку» и «перекличку» весельчаки «внизу» добавили уже от себя.

С Петром я вступил, как считали некоторые, в рискованные отношения. Дело в том, что желая подправить свои житейские обстоятельства (проблемы с долгами, жильем и материальным обеспечением семьи) он не оставлял попыток провернуть хоть какой-то «бизнес» на покупке в Монголии какого-нибудь ходового товара и перепродаже его на родине. Для оборота ему были нужны деньги. Его зарплата прапорщика была меньше моей офицерской, да и жил он на более широкую ногу. Поэтому перед моим дембелем он попросил у меня в долг большую сумму денег.

Митинг, посвященный вручению личному составу 1 эскадрильи 43-го апиб переходящего вымпела ЦК ВЛКСМ СССР за успешное выполнение поставленных задач. Гарнизон Чойбалсан, период 1978–1980 гг. Слева направо: командир 43-го апиб подполковник Гержановский; заместитель командующего ВВС ЗабВО генерал-майор Грицына, рядовой срочной службы радиомеханик 564-го ОБСиРТО (с микрофоном в руке), начальник политотдела 43-го апиб подполковник Фуртес.

Не могу похвастаться, что я был шибко опытным и «тертым калачом», но некоторый отрицательный опыт у меня уже был. Так мой однокурсник, с которым мы прибыли вместе в Читу (кстати, русский) перед нашим расставанием занял у меня сумму в треть месячного оклада, который мне через два года назначили при приеме на работу в оборонное конструкторское бюро. Вернуть мне эти деньги он так и не удосужился, несмотря на мои напоминания ему по почте. Да и в армии о прапорщиках всегда были не высокого мнения (мол, хапуги, «временщики», себе на уме, не чисты на руку и т.п. Одним словом «кусок». Даже анекдот ходил, что прапорщик носит только один погон, потому что второй все время срывается от мешка через плечо, который он таскает со службы домой).

В общем, когда речь зашла о деньгах, возникло сильное напряжение. Скажу честно, давать взаймы я опасался и не хотел. Впереди меня ждала новая жизнь и даже возможно скорая свадьба. Деньги мне были нужны самому. Расписка его мало что дала бы. «Достать» его в Монголии, где ему оставалось служить еще несколько лет, я не смог бы. Даже зная его адрес на Украине что-то предпринять из Москвы было бы сложно. Оставалось надеяться только на его честность и порядочность. Поэтому после долгого и трудного разговора, просто пожалев его со всеми свалившимися на его голову долгами, заботами и семейными проблемами, я согласился.

В обмен на весьма не малую по тем временам сумму наличными он при мне написал и передал листок бумаги, который начинался словами «Расписка» и заканчивался его подписью и словами: «МНР». Он был юрист и, как я думал, составил юридически грамотный документ. Именно потому, что он знал юридические тонкости, в расписке и появилось указание на место ее составления – иностранное государство. Оказывается, это значительно затруднило бы взыскание долга в случае возникновения конфликта интересов. Узнал я об этом только потом, да и то от самого Петра.

Но ничего не случилось. Он исправно частями возвращал свой долг, регулярно высылая деньги почтовыми переводами уже с Украины. В очередном письме убывающим итогом он оговаривал оставшуюся сумму. Деньги эти были всегда кстати, поскольку в то время у меня уже была семья, жена сидела с сыном дома и добавка к моей зарплате была существенной.

Пару раз мы виделись с ним в Москве. В первый приезд он познакомил меня со своей женой и маленьким сыном. Рассказывал о своем «советском бизнесе» – поездке в Югославию по турпутевке, где удалось кое-что купить и выгодно продать дома. Со временем он купил машину, что тогда было большим достижением в благосостоянии. Трудно сказать насколько ему помогли мои деньги, но по крайней мере меня не мучила совесть, что я отказал ему в трудный для него момент. С Петром я переписывался несколько лет. Но потом эта ниточка тоже оборвалась…

Тёплые товарищеские отношения у нас сложились с лейтенантом Василием Корнейчуком, украинцем с Восточной Украины. Он служил техником самолета и обслуживал учебно-боевой самолет – «спарку» (с двумя кабинами). Если в двух словах, Вася был добряк, симпатяга и трудяга. На его долю всегда выпадало больше всего полетов в любую летную смену (а значит и рабочей нагрузки): разведка погоды, ввод в строй вновь прибывших и вернувшихся их отпусков летчиков и т.п. Он был прекрасный специалист, лучше многих других знавших «матчасть», что весьма важно для технического специалиста. Ведь именно от него зависит и боеготовность самолета, и безопасность полетов. А на моей короткой армейской памяти (всего два года) в нашем полку потерпели аварию и разбились несколько самолетов, к счастью без жертв.

Именно техник по должности целиком отвечает за подготовку самолета к вылету, хотя его обслуживают несколько групп специалистов: по радиоэлектронному оборудованию (группа РЭО), авиационному оборудованию (группа АО), авиационному вооружению (группа АВ). Формально техник самолета и его механик (боец срочной службы, который положен по штатному расписанию, но на деле всегда отсутствует, даже если он есть физически в эскадрилье) образуют группу СД (самолет-двигатель). Однако согласно нормативным документам именно техник самолета, в конечном счете, отвечает за все группы и его подпись в журнале подготовки самолета к вылету последняя. Летчик принимает самолет у него, о чем свидетельствует уже своей подписью в том же журнале.

Вася был весельчак, ладно скроенный крепыш и «домашний спортсмен». Он рассказывал, что еще в детстве сам построил себе турник. Да потом отец привязал к нему корову, и та его сломала. Он так плакал, что отец не выдержал и сделал ему новый. Благодаря тем своим детским тренировкам на полковой спортивной площадке Вася показывал чудеса своего спортивного мастерства: с раскатистым залихватским ревом крутился на турнике, делая «солнышко», переворачивался, перехватывал руки почти как заправский гимнаст. Все остальные только тихо завидовали да подшучивали.

В перерывах между полетами, чтобы занять время я ловил Васю и терзал его разными «филологическими» вопросами.

– А почему вы русских «кацапами» называете, Вася? – спросил я однажды.

– Да зачем тебе? – отмахнулся он.

– Так интересно же. Ну «хохол», тут всё понятно, это чуб на выбритой голове. Цапли есть хохлатые… А «кацап» что значит?

– Козёл.

– Почему козёл? – опешил я.

– Да кто ж его знает. Просто «цап» по-украински «козёл».

– А «ка» что значит? «Как» что ли, – не унимался я. – «Как» и «цап» вместе «кацап». Да?

– Та може и так. Отстань ей Богу.

– Но ведь «как» по-вашему «як». Тогда было бы «якцап».

– Ну что ты меня мучишь, я не знаю. «Кацап» и «кацап». Не я ж то придумал.

– Но козел-то тут причем, Вася?

– Ну може за бороду. Мол, у москаля борода як у козла. Вот тебе и кацап.

– Так что же и «цап» козел и «кацап» тоже козел?

– Да. Иди бомбы вешай. Вон твой начальник сюда уже идет…

В другой раз я почему-то стал расспрашивать его про термины супружества.

– Вася, а как будет по-украински «муж»?

– Чоловік, – ответил он, снисходительно улыбаясь.

Я вскинул от удивления брови и озадаченный ответом продолжил:

– А «жена»?

– «Дружина», – сказал он как-то особенно и расплылся в широкой улыбке.

– Да ну! – удивился я ещё больше.

– А пожениться будет «одружитися», – щедро добавил он уже сам от себя, чем привёл меня в полный восторг.

В доказательство правдивости своих слов он показал мне документ, в который была вписана его «дружина».

Хороший у Васи был характер. Добрый, веселый. Но пришла к нему беда: тяжело заболела жена. Пришлось ему отвозить маленького сына к родственникам. Вася ходил печальный, рассказывал подробности:

– Отвез сына к сестре жены. Они близняшки, так малóй даже не заметил, что это не его мама. Только халат её там оставил.

Время от времени он рассказывал мне об ухудшении здоровья жены без проблесков надежды на выздоровление. На моих глазах его радостно и рано как у многих офицеров начавшаяся семейная жизнь переходила в драму, если не в трагедию.

* * *

Не припомню в нашей эскадрилье ни одного конфликта на национальной почве – между русскими и украинцами. Зато между собой «хохлы» схватывались. Например, Васю невзлюбил наш начальник – замкомандира эскадрильи по технической части капитан Виктор Лупич. Это был типичный хохол. Строгий, требовательный начальник. Всех офицеров, особенно молодых (и меня в частности) гонял, «строил»… в общем, держал в узде, чтобы не расслаблялись. Впрочем, к высшему образованию относился уважительно и мог даже в чем-то признать чужое превосходство. Помню, о каком-то рапорте он строго сказал мне: «Ты посмотри там, може запятую где надо поставить».