Текст книги "Высоцкий"

А премьера «Хозяина тайги» большой радости не принесла, хотя после показа картины в Доме кино съемочную группу торжественно награждали представители МВД. Золотухин как персонаж положительный получил именные часы, Высоцкому – почетная грамота за активную пропаганду работы милиции. С такой формулировкой по крайней мере можно смело людям в глаза глядеть. Но, откровенно говоря, Рябой не получился: нет характера и песня веселая сбоку торчит. Говорят, режиссер специально Высоцкого тушил, уводил в тень. Да нет, самому не надо было за эту роль браться. Бог не фраер, и всегда так получается: чем мельче цель – тем труднее ее достичь.

Вообще после «Вертикали» дела киношные пошли явно под гору: «Интервенцию» с Бродским посадили под арест, что еще там будет с «Опасными гастролями» – неясно. Как штурмовать кинематографический олимп, если даже к подножию его тебя не подпускает охрана?! Каждые два года об этом болезненно напоминает Московский кинофестиваль, на котором мировые звезды радостно общаются с советскими конъюнктурщиками и чиновниками. Марина туда, конечно, приглашена, и даже с сестрами, которые по этому поводу прилетели в Москву. Вечером у Абдуловых предстоит дружески-семейный ужин.

Днем же Марина должна быть на большом официальном приеме. Сбор участников у гостиницы «Москва». Они приходят туда вместе. Марина представляет его разным французам, итальянцам и японцам, сообщая, что он тоже артист кино. Все улыбаются, полная идиллия. Сели в автобус – и вдруг: «Где ваше приглашение?» Безликий человечек в сером костюме просит его пройти к выходу. Марина пытается ему что-то объяснить, но, право же, лучше не надо. В России жить – по-волчьи выть, и мы тут привыкли к любому хамству, но когда тебя в присутствии любимой женщины так сортируют, отделяют от импортной «белой кости» – это уж чересчур. Махнул рукой растерянной Марине, не догадавшейся с ним вместе выйти, проводил автобус взглядом… И куда теперь? Нет, на этот раз удержимся… Неужели из-за такого пустяка…

Выпил-то всего ничего и даже смог добраться до Абдуловых, хотя и поздновато. Присоединился к общему веселью, но вскоре пришлось выскочить в коридор. В ванной наклонился над раковиной, которая вдруг стала покрываться чем-то красным. Кровь… Откуда она взялась?

«Скорая помощь» и дорога в Институт Склифосовского запомнились неотчетливо. Говорят, в горле сосуд лопнул, оттого он крови много потерял, но все-таки удалось задержать его на этом свете. Еще бы несколько минут – и получил бы пропуск на ту сторону. Только пропуск-то этот не врачи подписывают, они лишь подтверждают решение того, с кем художник играет в «русскую рулетку». Сколько раз уже поставлено на «красное-черное», точнее, на «жизнь-смерть». И каждая ставка делит прожитую жизнь пополам, оставляя надрез на душе. Нет у него другого способа обновиться, отбросить сделанное и сыгранное, выйти к новым темам. Может быть, Марина сумеет вступить в эту игру на его стороне. А то слишком легко с ним прощаются некоторые. Говорят, два красивых артиста академических театров, практически с Высоцким незнакомые, этак солидно излагали кому-то из наших таганских две версии. Одна – что Высоцкий принял французское гражданство, другая – что у него рак крови. Причем с явной завистью: как, мол, на это смотрит таганский коллектив, да и зачем Марине этот Высоцкий…

Все же наградил Бог августом. Рассказывал Марине о том, как снимался у Турова в фильме «Я родом из детства», а она вдруг сообщает, что у ее отца белорусские корни. Он сразу за телефон:

– Витя, я хотел бы к тебе приехать вместе с Мариной Влади, показать ей твою Беларусь.

От станции Барановичи – прямо к Турову, к съемочной площадке. Оттуда вдвоем отправились погулять вокруг озера Свитязь, только не удалось даже здесь укрыться от широких народных масс. Марина, укутанная в русский народный платок, выглядит неброско и не похожа ни на какую Влади. (Кстати, такая пластичность, способность к метаморфозам – вернейший признак таланта. А красавицы типа Ларионовой и Скобцевой в перевоплощении не сильны.) Ну и сам он так демократично смотрится в своей кепочке и в простой куртке (роскошный кожаный подарок из Парижа, естественно, дома остался). И вот приближается группа товарищей, но не автографов просят, а почему-то поднимают базар: как, мол, не стыдно вам выдавать себя за знаменитых артистов!

Это даже не смешно. Потом выяснилось: кто-то из группы успел разболтать про приезд Влади с Высоцким, и эта весть разнеслась среди жителей Барановичей и Новогрудка, проводящих тут часы свои воскресные. Ну и люди, мать их… От такого идолопоклонства ни проку, ни удовольствия. Прав был Александр Сергеич: «Поэт, не дорожи любовию народной…»

Провели ночь на сеновале, но потом все-таки в гостиницу перебрались. Катались в лодке по Неману и по маленькой речке Березе… Песни сочинились, хоть гитары и не было под рукой. Первая мгновенно выросла из самого названия фильма «Сыновья уходят в бой». Потом у костра Туров между делом заговорил, что хороша была бы тут еще песня о потере боевого друга. Через несколько часов она уже готова:

 
Почему все не так? Вроде – все как всегда:
То же небо – опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода…
Только – он не вернулся из боя.
 

А для «Песни о Земле» фильм лишь поводом, трамплином послужил. Вот масштаб! В кого только не приходилось перевоплощаться, а в целую планету, всю ее боль через себя пропустив, – это в первый раз:

 
Как разрезы, траншеи легли,
И воронки – как раны зияют.
Обнаженные нервы Земли
Неземное страдание знают.
Она вынесет все, переждет, —
Не записывай Землю в калеки!
Кто сказал, что Земля не поет,
Что она замолчала навеки?!
 

Есть еще порох в пороховницах – только бы поменьше записывали в калеки и в покойники…

Вот опять Одесса. Теплоход «Грузия» – старинное судно иностранного происхождения… Капитан Анатолий Гарагуля, с которым Высоцкий знаком еще по компании Левы Кочаряна. Марине Толя тоже понравился. Вечером тринадцатого августа выходим в море. Роскошная каюта со множеством зеркал, стены обтянуты голубым бархатом. Нет рая на земле, как там на небе – еще неизвестно, но на море он точно встречается…

Ялта, Сочи, Сухуми, Батуми – и назад. По ходу рейса Высоцкий дважды выступает перед экипажем и пассажирами. Полная гармония личного и общественного.

По сути – свадебное путешествие получилось. В преддверии новой трудной осени.

В сентябре опять довелось побывать в Склифе, в реанимационной палате. С конца октября – две недели в другой больнице, в неврологии. Между двумя этими вехами – рейс на «Аджарии» от Ялты до Батуми. Когда приближались к Сухуми, на судне велись учения – отрабатывали технику спасения человека за бортом. Высоцкому эта живая картинка очень кстати, она помогает закончить песню, которую он потом показывает капитану Назаренко и его гостям:

 
Был шторм – канаты рвали кожу с рук,
И якорная цепь визжала чертом,
Пел ветер песню грубую – и вдруг
Раздался голос: «Человек за бортом!»
 

Начинала рождаться эта песня во время летнего плавания на «Грузии», поэтому посвятим ее капитану Гарагуле. Но и Назаренко без подарка не останется: много еще будет морских песен. Ведь тема эта проходит через поэзию Высоцкого даже не красной нитью – красным канатом.

А в глубине любой темы – проблемы. Собственные и весьма болезненные. Опять Высоцкому грозит участь человека за бортом. За бортом гордого и красивого парохода отечественного кинематографа. В этом сезоне многовато получено пощечин и затрещин. Просьбы, пробы – и все неудачные.

Прошел по Москве слух, что Эльдар Рязанов собирается экранизировать пьесу Ростана «Сирано де Бержерак». Сирано – поэт, остроумец, дуэлянт. С нестандартной внешностью и нежной душой. Очень «высоцкая» роль. Он уже к ней подсознательно примерялся: «А вы, барон, и вы, виконт, пожалте в секунданты» – не из той ли же оперы? Чьим голосом лучше всего озвучить ростановский текст: «Молитесь, принц! Конец вас ждет… Ага! У вас дрожат все жилки»? И после удара шпаги – во весь голос: «Вот! И я попал в конце посылки!»

И тут случай сводит с Рязановым. В каком-то театре, где тот сидит аккурат позади Высоцкого с Мариной. Повернулся к режиссеру – напрямую: «Хочу попробоваться». А тот в ответ: «Понимаете, Володя, я не хочу в этой роли снимать актера, мне хотелось бы снять поэта». Не подумав сказал, конечно, но тем больнее. Потом стало известно, что Евтушенко на роль намечен.

«Но я ведь тоже пишу», – успевает сказать Высоцкий. Лучше бы таких слов не произносить. Все-таки на пробы он приглашен, хотя и без особых надежд. Но в итоге Рязанову эту картину закрывают – грубо и беспардонно: потребовали отказаться от Евтушенко, но режиссер на это не пошел. У Высоцкого же от всей этой истории осталась горечь в душе плюс несколько его фотографий с приклеенным длинным носом – у мамы где-то хранятся.

Более долгая история с несчастливым концом называется «Один из нас». Здесь Полока делал ставку на Высоцкого. Сценарий вроде основан на подлинных событиях, а в то же время сюжет полусказочный. В канун войны немецкие диверсанты планируют взорвать наш оборонный завод. И для того, чтобы с ними справиться, органы направляют туда не профессионального контрразведчика, а простого советского офицера. В реалистической манере это трудно осуществить, и Полока опять делает ставку на эксцентрику. Высоцкий в роли Бирюкова будет этаким Иваном-дураком, который в итоге всех перехитрит. С песнями будет кино, с плясками… На пробах Высоцкий бил чечетку не только на полу, но и на стене. Да-да, разбегался, прыгал и отбивал несколько тактов. В общем, в буквальном смысле на стену лез, чтобы роль завоевать.

Но худсовет творческого объединения, состоящий в основном из маститых актеров, проголосовал против Высоцкого. Всеволод Санаев, удостоенный – как раз в эти дни – звания народного артиста СССР, заявил: «Только через мой труп будет играть Высоцкий».

Откуда такие страсти? Да все оттуда же: в известном учреждении на площади Дзержинского есть Пятое управление, идеологическое. Возглавляет его генерал Бобков. И этот большой человек сказал, что оторвет башку Романову и Баскакову (то есть министру важнейшего из искусств и его заму), если те утвердят Высоцкого. Вот какую угрозу государственной безопасности представляет собой скромный артист без чинов и званий.

Три трупа будет, если он начнет сниматься. Нет, такой ценой не надо, возьмите безупречного Жору Юматова, а по танцевальной части я его поднатаскаю.

Но какой режиссер после всего этого решится приглашать в свою картину столь криминальную личность, которой всё вменяют в вину: и песни, и пьянство, и жену-иностранку?

И все-таки просветы в жизни есть. Стабильно идет в Театре сатиры «Последний парад», и звучат там песни Высоцкого. В конце года на праздновании шестидесятилетия Валентина Плучека он адресует режиссеру свое приветствие, сочиненное по канве уже очень известной народу песни «Москва – Одесса». Ее в спектакле поет Михаил Державин, играющий, как сказано в пьесе, «газетчика и менестреля» (подгонка под Высоцкого), причем первая строка там слегка изменена: вместо «В который раз лечу Москва – Одесса» – «На север вылетаю из Одессы». Это уже подгонка под сюжет пьесы. Ну и еще попросили изменить строчку про стюардессу: вместо «Доступная, как весь гражданский флот» – «Надежная, как весь гражданский флот». Тоже, между прочим, неплохо, поскольку «надежная» звучит с неменьшей иронией. Классика всегда напрашивается на переиначивание, передразнивание. Вот и сам автор сейчас перелицевал ее в соответствии с поводом:

 
В Москву я вылетаю из Одессы
На лучшем из воздушных кораблей.
Спешу не на пожар я и не на премьеру пьесы —
Спешу на долгожданный юбилей.
 

Живее всего зал, как водится, реагирует на самую незатейливую остроту: «Еще по телевизеру хоккей, там стон стоит, но мне туда не надо». В тот день была какая-то важная ледовая баталия, и стих попал в точку. В этом месте пришлось даже остановиться из-за аплодисментов. А при всей шуточности тут есть вполне серьезное упоминание об одном спектакле, который, если по большому счету говорить, стал главным событием театрального года:

 
Мне надо – где «Женитьба Фигаро»,
В которой много режиссерских штучек.
Я мог бы в «Моссовет» пройти двором, —
Но мне не надо – мне туда, где Плучек.
 

Широк даже мир театра, можно найти в нем для себя новое пространство. А жизнь – открытый океан, где всегда есть место для неожиданностей, не только неприятных:

 
…С качкой у них перебор там,
В штормы от вахт не вздохнуть, —
Но человеку за бортом
Здесь не дадут утонуть!
 

В ожидании главной роли

Одиночество – хорошая вещь. Вроде Бальзак это сказал, а потом добавил: но нужно, чтобы был кто-то, кому можно сказать, что одиночество – хорошая вещь. Иначе говоря, надо то уходить в себя, то снова возвращаться к людям. Это переключение дается все труднее. Раз усилие над собой, два – а на третий или там тринадцатый раз нервы рвутся и душа отключается. На грубом житейском языке это называется запоем.

Поэт и актер – животные разной породы. Актер задыхается в одиночестве, а поэту без уединения – крышка. И это еще большой вопрос, нужен ли ему кто-то рядом постоянно. С Мариной уже были две крупные размолвки. Один раз – когда в бреду назвал ее не тем именем, другой раз – когда заперся в ванной, чтобы бутылку не отняла. Настоящее сражение было: дверь сорвали с петель, стекла в окнах побили. В состоянии отключки чуть не задушил ее. Оба раза она уезжала – да так, что неизвестно было, вернется ли. Сложны любовные отношения между Россией и Францией: еще у Бальзака с Эвелиной Ганской это ничем хорошим не кончилось. Сейчас, правда, роли поменялись: Францию представляет женщина, Россию – мужчина. Любовь в эпоху не особенно мирного сосуществования двух систем…

В самом начале семидесятого года вышли «Опасные гастроли». У народа – вторая после «Вертикали» нормальная встреча с Высоцким. В газетах картину уже покусывают за легкомысленный подход к революционной теме, а приличная публика морщится: дескать, много вульгарности. Мол, что это там врут, будто Пушкин про чудное мгновенье в Одессе написал, когда он это сделал в Михайловском. Но это же шутка: в одесской песне так поется: «А Саша Пушкин тем и знаменит, что здесь он вспомнил чудного мгновенья…» И вообще картина легкомысленная, для отдыха, это оперетка, а не «Оптимистическая трагедия». И песни соответствующие – от «Куплетов Бенгальского» до пародийного «Романса»: «Мне не служить рабом у призрачных надежд, не поклоняться больше идолам обмана!» Ну почему бы иной раз не подурачиться – вместе с миллионом-другим наших зрителей, не лишенных, несмотря ни на что, чувства юмора?

В театре вовсю идут репетиции нового спектакля по стихам Вознесенского. Сначала он назывался «Человек», теперь – «Берегите ваши лица». Делается это без жесткой драматургии, импровизационно, как открытая репетиция: Любимов прямо на глазах зрителей будет вмешиваться, делать замечания актерам. Высоцкому досталось исполнять довольно любопытные стихи:

 
Я – в кризисе. Душа нема.
«Ни дня без строчки», – друг мой точит.
А у меня —
               ни дней, ни строчек.
Поля мои лежат в глуши.
Погашены мои заводы.
И безработица души
               зияет страшною зевотой.
 

Значит, и у Вознесенского тоже бывают психологические провалы, хотя вредных привычек у него вроде бы нет. Нервное дело – поэзия, в любом случае. Финал стихотворения очень эффектен:

 
Но верю я, моя родня —
две тысячи семьсот семнадцать
поэтов нашей федерации —
стихи напишут за меня.
Они не знают деградации.
 

Вот, оказывается, сколько их, поэтов так называемых. А ведь любой нормальный человек вспомнит тридцать, ну сорок имен – в лучшем случае. Не говоря уже о стихах, о строчках. Почему же человек, накропавший сотню или две никому не известных, только на бумаге существующих опусов, называется поэтом, а автор стихов живых, звучащих и поющихся, таковым не является?

Сам он привык о себе как о поэте говорить с шутливой интонацией – даже песня уже почти сочинилась самопародийная. Поводом послужил скандальный эпизод, когда Василий Журавлев опубликовал под своим именем стихотворение Анны Ахматовой – в последний год ее жизни это было. Принял, говорит, по ошибке за свое. Вот опять аукнулся Остап Бендер как «автор» пушкинских строк…

Захотелось из этого сделать историю, сюжет. И сразу осенило: тут нужна Муза – у всех приличных поэтов в стихах фигурирует эта дама. К Ахматовой она даже ночью приходила… Вот и с моим поэтом такое приключилось: «Меня вчера, сегодня Муза посетила – посетила, так немного посидела и ушла». Но все-таки мы с персонажем не просто Пушкина перепишем, а немножко переделаем, хоть размер поменяем:

 
…Ушли года, как люди в черном списке, —
Всё в прошлом, я зеваю от тоски.
Она ушла безмолвно, по-английски,
Но от нее остались две строки.
Вот две строки – я гений, прочь сомненья,
Даешь восторги, лавры и цветы:
«Я помню это чудное мгновенье,
Когда передо мной явилась ты».
 

И эта песня тоже будет в «Лицах», которые и откроются «Песней о нотах» Высоцкого. В стихотворном уровне Вознесенского никто не сомневается, а ведь он даже обрадовался, когда зашла речь, чтобы и «Охоту на волков» ввести в представление. И прямо скажем, песня спектакль не ослабляет, а даже наоборот. Причем за счет текста. «Охоту», правда, пришлось слегка замаскировать американским сюжетом: это как бы Кеннеди «из повиновения вышел».

Месяц напряженных репетиций. Как всегда, накидали на приемке замечаний дурацких, а тут еще и «Мокинпотта» сняли с репертуара – за то, что автор пьесы Петер Вайс где-то выступил с осуждением политики советских властей. Любимов решил, что клин клином вышибают. Ах, Вайс – антисоветчик? Мы покажем вам вместо него седьмого февраля вполне советские «Лица». Управление культуры еще не утвердило, так сделаем это под видом репетиции.

Еще дважды «Лица» играются десятого. «Охоту на волков» зал принимает с восторгом, просят повторить. И в ту же минуту становится ясно: самые главные зрители распорядятся, чтобы спектакль никогда не повторился. Вознесенский позвал бывшего министра культуры Мелентьева в расчете на его поддержку. А тот совершенно озверел и стал буквально ко всему придираться. Над сценой была надпись: «А ЛУНА КАНУЛА» – палиндром такой, читается в обе стороны одинаково, невинная шуточка Андрея. И надо же: этот деятель вычислил тут намек на неудачи нашей страны в освоении космоса, поскольку на Луну в прошлом году первыми высадились американцы.

Все это неспроста: власть закручивает гайки. Твардовского убрали из «Нового мира», и говорят, что теперь журналу конец. В «Правде» критик Капралов пишет об «опасном скольжении», прикладывая, естественно, фильм Юнгвальд-Хилькевича. И скользит страна вниз – к мрачному прошлому.

Оформил развод с Люсей, еще более отдалив себя от детей. Привел Аркашу с Никитой на спектакль «Пугачев», так сыновья расплакались, а Люся устроила сцену прямо в кабинете Любимова. Получилось хуже некуда. Опять жизнь затрещала по всем швам. Покатились колеса, мосты… Еще одна песня родилась на дорожно-транспортную тему:

 
Вот вам авария: в Замоскворечье
Трое везли хоронить одного, —
Все, и шофер, получили увечья,
Только который в гробу – ничего.
 

Такова объективная картина жизни, без всякой клеветы и очернительства, с показом положительных сторон:

 
А ничего тебе не угрожает,
Только когда ты в дубовом гробу.
 

Досочинил это в больнице на Каширке и назвал «Веселая покойницкая». Лежа – пока не в гробу, а на койке, – вспоминал недавнюю поездку к опальному Хрущеву.

Деятель этот давно занимал его воображение. В юные годы над Никитой потешались, анекдоты травили. Но не боялись его – вот что главное. Все-таки попер он против Сталина – хоть и покойного, из мавзолея его выкинул и коммунизм через двадцать лет пообещал. А мы тогда не то чтобы верили, но немножко все-таки допускали эту фантастическую возможность: чем черт не шутит – вдруг действительно на Марсе будут яблони цвести, а трамвай станет бесплатным. Это теперь все такие умные стали, а тогда, прямо скажем, немного было убежденных антикоммунистов. Для народа слово «коммунизм» до сих пор хорошее: «у них прямо полный коммунизм» – говорят про счастливую, обеспеченную жизнь. Многие по-прежнему мечтают всё получить по щучьему веленью.

Пару лет назад для «Последнего парада», куда Штейн заказал песню на тему «кресла», сочинил он сюжет про такого простонародного дурачину-простофилю, который влез на «стул для королей» и захотел издать указ про изобилье… Сразу стали спрашивать: «Это ты про Хрущева?» Вроде да, но необязательно столь буквально понимать. Захотелось проверить, действительно ли Хрущев такой простак – или же… В общем, познакомившись с его внучкой Юлей, сразу начал ей намекать насчет встречи с прославленным ее дедушкой. А в начале марта взял с собой Давида Карапетяна и нагрянул к Юле.

Та сдалась под его напором и спросила у деда разрешения приехать с двумя актерами театра «Современник». Про Таганку он пока не слыхал, а вот в «Современнике» недавно побывал на спектакле «Большевики». Дед на удивление быстро согласился.

Приехали на дачу в Петрово-Дальнее. Юля их тем же способом представила – пришлось обоим до конца играть роли «современников». Вышли с Никитой Сергеевичем погулять перед обедом, немного поговорили о трудностях: песни ругают, выступать не дают, а люди их хотят слушать – к кому же обратиться из руководителей? Хрущев посоветовал Демичева, но не очень уверенно. Да, собственно, не за этим приехали.

Сели за стол. Хрущев спокойно отнесся к вопросу «насчет выпить» и достал початую бутылку «Московской», хотя сам к водке не прикоснулся. Поспрашивали его о Сталине, о Берии. Нового услышали немного, но кое-что подтвердилось или уточнилось. Оказывается, после смерти Сталина пошли письма от западных компартий, из соцстран с вопросами о репрессированных и расстрелянных в СССР зарубежных коммунистах – вот какой был первый толчок (да и сейчас кое-какие вопросы приходится решать с помощью западных товарищей!). Признал Хрущев, что десталинизацию он и Берия начали одновременно и независимо друг от друга. В остальном – более или менее известные вещи – о том, как Сталин изображал неведение по поводу ареста одного из хрущевских приближенных, как Берия провоцировал всю верхушку, призывая в доверительных беседах свергнуть «тирана», а они боялись, что он после этого Сталину и донесет. Берию Хрущев неожиданно сравнил с Макбетом, поразив собеседников своей литературной эрудицией. На вопрос Высоцкого, почему Хрущев не упредил предательство Брежнева с Сусловым, не убрал их вовремя, ответ был предельно прост: «Потому что дураком был».

Да нет, не совсем дураком. Все они начинают умнеть, только когда их самих жизнь загонит в угол. И Брежнева если сейчас скинут – он тоже будет сидеть на даче, слушать по японскому приемнику «вражеские голоса» и рассуждать о коварстве соратников. Людьми они бывают до и после, а когда сидят на троне, все человеческое им чуждо.

Но не зря съездили – было потом что рассказать людям. Многие, конечно, спрашивали: а ты ему пел? «Ну да, конечно…» Хотя на самом деле гитары на правительственной даче не оказалось, и при прощании неопределенно договорились на «другой раз». Но главное – ясность пришла в вопросе о «светлом будущем». Не только у нас – на хитрых обещаниях любая власть держится. В России это особенно кровавый результат имело, но механизм, в сущности, один и тот же везде. Попробовал обобщить это песней:

 
Переворот в мозгах из края в край,
В пространстве – масса трещин и сомнений:
В аду решили черти строить рай
Для собственных грядущих поколений.
А в раю своя пошла борьба, и в итоге:
Давно уже в раю не рай, а ад, —
Но рай чертей в аду зато построен.
 

В апреле они с Давидом летали в Ереван – это целая эпопея. Еще в самолете познакомились с Александром Пономаревым – легендарным торпедовским бомбардиром, забившим в свое время полторы сотни голов, а теперь тренирующим команду «Арарат». Побывали у него дома на улице Саят-Нова. Высоцкий ему лично исполнил «Охоту на волков», а потом еще на целую бобину напел для ребят – чтобы слушали в трудные минуты!

В конце мая Марина опять в Москве. Давид как-то вез ее на своей машине и потом рассказал, что по дороге Марина постоянно повторяла: «Зачем мне все это нужно?!» Значит, все-таки нужно… Нить нашей жизни истончается, но не рвется, пока ее держит в руках женщина.

А целью жизни Высоцкого на данный момент становится «Гамлет». Позвонил Золотухину, попросил переговорить с Любимовым, Дупаком. Шеф, конечно, Золотухину вывалил все, что мог: какой, мол, ему Гамлет, когда он Галилея срывает! Наивный, дескать, человек… Но все-таки на чем закончил? «Пусть звонит». Собрать надо остаток сил и убедить его, что смогу. А что никто другой не сможет, это Любимов и так знает. Все варианты, которые сейчас обсуждаются (Игорь Кваша и прочее), – это для разговора, для прикрытия, хотя такие слухи бьют по душе очень больно.

Хорошей жизни не будет никогда. Но бывают в этом жутком и невыносимом потоке отдельные осмысленные куски, когда повседневная рутина уходит на второй план и высвечивается драматический сюжет. Так было – более или менее – с ролью Галилея. В кино, к сожалению, себя сыграть пока не удалось. Теперь же все скрестилось в Гамлете. Каждый день что-нибудь придумывается для этой роли.

Быть Гамлетом – или совсем не быть. Такая пошла драма. Любимов в ней – и Отец, и Клавдий в одном лице. Полониев и Гильденстернов всяких навалом – и в театре, и за его пределами. Офелия же нужна здесь не такая, как у Шекспира, а умная и с ума не сходящая, всю игру Гамлета понимающая и поддерживающая. Похоже, Марина в этой роли утвердилась. Сама.

По выходе из больницы встретился с Золотухиным, толковали обо всем и о самом-самом. Бывают у человека один-два друга, которым можно рассказать даже, например, о том, что ты заболел сифилисом (тьфу-тьфу!). Валерию подошла бы роль Горацио, но еще больше – Лаэрта, этот персонаж ведь, по сути дела, – второй Гамлет, только у Гамлета на первом месте мысль, а у того – эмоции.

«Ладно, я буду покорным…» Весь июнь Высоцкий – сама добродетель. Девятнадцать спектаклей беспорочно отыграл, никаких нарушений спортивного режима. Очень положительным героем получился он и в анкете Толи Меньшикова, которую заполнял в конце июня, вечером, в интервале после «Павших» и до «Антимиров». Человеку, для которого юмор и парадокс – профессия, иной раз ни того, ни другого не остается для личных целей. Сидел, раздумывал, а получилось почти по принципу: «Фрукт – яблоко, поэт – Пушкин». Скульптор, скульптура – «Мыслитель» Родена. Художник, картина – Куинджи, «Лунный свет»… А тут еще «замечательная историческая личность». Следуя той же модели, написал: «Ленин», потом для приличия еще добавил: «Гарибальди».

Интересные ответы получились только на интересные вопросы, то есть на такие, какие бы и сам себе задать хотел. «Каким человеком считаешь себя?» – «Разным». – «Только для тебя характерное выражение». – «Разберемся». – «Какое событие стало бы для тебя самым радостным?» – «Премьера “Гамлета”». Это главное, а остальное – сегодня так, а завтра эдак.

В конце июля Высоцкий в очередной раз появляется на Кавказе, выступает в альплагерях «Баксан», «Эльбрус», «Шхельда». В прошлом году он сочинил еще две горные песни. В фильм «Белый взрыв» они не попали, но ничего, выжили и сами по себе. Одну он посвятил памяти альпиниста Михаила Хергиани:

 
Ты идешь по кромке ледника,
Взгляд не отрывая от вершины.
Горы спят, вдыхая облака,
Выдыхая снежные лавины…
 

Интересно при этом смотреть на лица настоящих «лавинщиков», для которых это не просто «описание природы». А вторая песня – почти философия альпинистская и может в этом качестве составить конкуренцию «Прощанию с горами»:

 
Ну вот, исчезла дрожь в руках,
Теперь – наверх!
Ну вот, сорвался в пропасть страх
Навек, навек, —
Для остановки нет причин —
Иду, скользя…
И в мире нет таких вершин,
Что взять нельзя!
Возьмем и пик Гамлета!..
 

С Давидом Карапетяном, оказывается, они долго думали об одном, а именно – о Несторе Махно, кое-что почитывали и вот разговорились. Давид задумал сценарий, чтобы батьку играл Высоцкий и пел при этом «Охоту на волков». А что, «Охота» – это еще и гимн анархии. Слово за слово – и родилась идея проехаться по махновским местам Малороссии, тем более что в Донецк один деятель приглашал на свою студию звукозаписи, а Гуляйполе – почти рядом.

Не обошлось без эксцессов. Донецкий предприниматель куда-то испарился, один молодой волгоградский актер, назвавшись знакомым, затащил их к себе переночевать на частной квартире, за что пришлось прослушать десяток песен его сочинения – нудноватых, без юмора. А когда уже к Гуляйполю приближались, Высоцкий упросил Давида дать порулить – ну и через пять минут на повороте машина перевернулась. Сами уцелели, а вот «москвич» помялся.

Как выправляли кузов с помощью случайных людей – долгая история. Трое парней возникли невесть откуда, запросили трояк. Потом один из них обезумел, вынул из зажигания ключи и убежал домой. Почему, зачем – так никто и не понял. Кончилось все миром, исполнением двух песен из «Вертикали» и распитием самогонки (тут уж Давиду пришлось отдуваться за двоих). На малой скорости направились к Донецку. Две женщины попросили до Макеевки подвезти, а потом пригласили в этот шахтерский город. Не сразу они поверили, что перед ними Высоцкий, но, убедившись, тут же взяли под свое гостеприимное крыло. Наутро шахтоуправление и профком были потрясены явлением знаменитого артиста и его друга. Начальник профкома все-таки попросил показать таганское удостоверение, и Давид потом очень точно сравнил эту сцену с эпизодом про «детей лейтенанта Шмидта» в известном романе.

Шахта «Бутовская глубокая». Спускались в касках на километровую глубину, потом устроили в «нарядной» (так помещение называется) концерт, где было исполнено, в частности, недавно сочиненное «Черное золото», но добытчики угля прослушали эту вещь довольно вяло: то ли песня в цель не попала, то ли усталым труженикам не до песен. Потом был концерт во Дворце металлургов, позволивший заработать на ремонт и на бензин.

Про Махно наслушались разного от разных людей, добрались и до его племянницы, которая к дяде относится без восторга: очень уж пострадали все родственники да и сподвижники легендарного анархиста. Первым делом рассказала, как батька одного своего человека лично расстрелял из маузера за кражу буханки хлеба у местного жителя. Да, и этот романтик, Есениным воспетый, тоже оказался палачом. Неужели вся история наша замешена на жестокости и, погружаясь в прошлое, ничего не откроешь, кроме крови да крови?