Текст книги "Золотоискатели в пустыне"

Счастье Лю Пи

На второй день после описанных событий, уже под вечер, Лю Пи ковырял свою жилу на уступе. Работал он нехотя, так как жила была по-прежнему твердой, быстро тупила инструменты, а золота давала мало. Внизу колотил Мафу с тем же успехом, еле сдерживая проклятия по адресу подземных демонов, скрывших золото.

– Еще час поработаю – и будет! – пробормотал Лю Пи, присев отдохнуть и покурить. – Видно, ничего не получим здесь, только все кирки перепортили. Завтра пойду в Ван-Чжу-Ван-цзе искать отвод. Попадется хороший – переберемся туда. Если нет – придется сходить еще в Дагун или в Кату.

Набив трубку и закурив ее от лампочки, Лю Пи взял несколько кусочков кварца из кучки, набитой им после ухода рудоносов, и стал их рассматривать. В одном куске блеснуло крупное желтое зерно.

– Неужели золото? И хороший кусочек, пожалуй, на целый цын будет. Жила, видно, не хочет, чтобы я ушел завтра, – засмеялся Лю Пи, отложив кварц в сторону. – Ну-ка, посмотрим, нет ли еще?

Он перебрал дрожащими от волнения руками всю свою кучку руды и нашел еще в нескольких кусках зерна золота различной величины.

– Как же это я не заметил их раньше? Забрал бы их Пао в корзину, и пошли бы они на мельницу, а потом в карман к этому мошеннику.

Отложив кусочки с золотом, Лю Пи, забыв о погасшей трубке, стал рассматривать жилу сверху донизу. Золото блестело в разных местах вдоль висячего бока то мелкими, то крупными зернами, то целыми нитеобразными прожилками. У рудокопа от волнения сперло дыханье, и рука, водившая лампочку вдоль жилы, задрожала.

– Давно не видел я столько золота в жиле! – подумал Лю Пи. – Пожалуй, ни разу даже не видел. Вот так счастье привалило! А я-то хотел уйти, бросить жилу…

– Оно уходит и вниз, – бормотал он, проследив золотые нити и вкрапления до подошвы своего забоя. – Значит, и Мафу попадет на него, когда подвинется вперед на размах. Нужно сказать ему, чтобы он работал проворнее и не прозевал.

Лю Пи шагнул к краю своего уступа и позвал хриплым шопотом.

– Мафу, о-о, Мафу, иди сюда!

Мафу в это время присел отдохнуть и покурить, и ему не хотелось вставать.

– Ну, что нужно? Уж не демона ли опять увидел? – отозвался он недовольным тоном.

– Иди же! Золото показалось!

– Ну, и пусть тебе показалось! Мне-то что?

– Да иди же посмотреть, лентяй! Оно и у тебя будет. Большое золото!

– Правда? Ну, иду!

Мафу лениво поднялся и, цепляясь за выступы, полез на уступ к Лю Пи. Последний осветил жилу лампочкой.

– Видишь, сколько его тут? И к тебе спустилось, смотри!

– Ой, ой! – только и сказал Мафу, пораженный богатством жилы. Ему, работавшему в шахте недолго, до сих пор приходилось видеть только мелкие зерна благородного металла, изредка попадавшиеся в кварце и различимые лишь при тщательном осмотре. Здесь же золото сразу бросалось в глаза даже неопытному человеку. Оно приветливо блестело в молочно-белом кварце, отражая свет лампочки отдельными гранями зерен, искрившимися, подобно маленьким звездам. Мафу присел на корточки у забоя и впился жадным взором в кварц; его рука невольно поднялась и стала ласкать эти зерна и нити благородного металла, спускаясь по ним до самой подошвы забоя.

– Ты только, смотри, не болтай, – сказал Лю Пи, – ни соседям, ни мальчикам ни слова, а то худо будет. Лое шкуру сдерет с нас, если узнает, что пошло богатое золото. Ой, кажется, мальчики идут за рудой.

Лю Пи замолк, и оба замерли, прислушиваясь. Из мрака шахты донесся шорох скатившегося камешка и глухой возглас.

– Идут! Спустись к себе! – скомандовал Лю Пи и, схватив кусок смятого, размокшего от подземной сырости сланца, стал замазывать им золотые зерна и нити на кварце забоя, чтобы они не бросились в глаза рудоносам и не выдали тайны.

Мафу стал спускаться на дно шахты.

– Задержи мальчиков у себя немного, пока я откину богатый кварц в сторону, – бросил ему вслед Лю Пи и принялся за сортировку кучи руды, набитой за последние часы. Одной рукой он держал лампу над кучей, другой брал кварц кусок за куском, быстро осматривал их и отбрасывал в сторону те, в которых видно было золото.

Спустившись к своему забою, Мафу осмотрел его и, убедившись, что золота в нем не видно, разыскал брошенную впопыхах трубку, набил ее и стал курить в ожидании рудоносов. Последние не замедлили вынырнуть один за другим из мрака.

– Ой, ой, как ты мало наколотил, Мафу! – воскликнул Пао, бросив взгляд на приготовленную руду. – И полкорзинки не будет.

– У Лю Пи не больше наберется. Вот, посидите немного тут, мы еще набьем, если вам мало, нахалы.

Мальчики не заставили себя просить и присели на корточки в стороне. Мафу поднялся и стал бить кварц с такой силой, что искры так и сыпались из-под его кирки. Куски руды отрывались и падали вниз, увеличивая кучку у подножия забоя.

Проработав минут пять, Мафу остановился, чтобы перевести дух.

– Хватит! – сказал Пао. – Накладывай в корзину.

– Эй, что вы там застряли! – послышался голос Лю Пи с уступа. – Хун, ползи сюда.

Когда рудоносы, погрузив кварц, собрались– уходить, Лю Пи крикнул им вслед:

– Сегодня больше не нужно приходить, мальчики. Руды будет мало. Отправляйтесь за топливом в холмы.

– Только не бегайте до ночи, – проворчал Мафу. – Ужин варить нужно.

Едва мальчики ушли, Лю Пи спустился к Мафу и осмотрел его забой.

– У тебя золота еще нет, – заявил он. Мы сегодня же начнем толочь кварц. Немного погодя ты сходи наверх и принеси сюда ступку. Теперь зевать и отдыхать нельзя. Гони свой забой вовсю, чтобы скорее добраться до золота.

Он полез к себе наверх и принялся за работу. Мафу последовал его примеру.

Целая неделя прошла в усиленном труде. Перед обедом, отправив рудоносов и наказав им заняться варкой пищи, и перед ужином оба рудокопа занимались усердным толчением кварца, отложенного Лю Пи в сторону. Потом Лю Пи промывал богатую муку в чаше, черпая воду из ямы в самом глубоком месте шахты. Крупинки золота и золотой песок, получавшиеся после этой промывки, он тщательно собирал в тряпку и прятал в укромной щели отвода, куда мальчики не заглядывали. Хранить их в фанзе Лю Пи боялся – мальчики могли случайно наткнуться на скрытое сокровище.

К концу недели забой Мафу настолько подвинулся, что и в его верхней части появилось золото. В забое Лю Пи оно также держалось все время то в большем, то в меньшем количестве. Теперь предстояло еще усиленнее заняться толчением и промыванием.

Проговорился ли Мафу, или мальчики заметили, что в выносимой ими руде чаще попадается видимое золото, чем раньше, и начали выковыривать его потихоньку, обменивая у лавочника на табак и сласти, но в поселке стали поговаривать, что в отводе Лю Пи появилась богатая руда. Один сосед спросил его об этом, встретив в обеденное время на улице. Другой сам заглянул в фанзу к рудокопам после ужина и передал о слухах. Мафу и Лю Пи их отрицали, утверждая, что как-то попалось несколько зерен, но теперь идет опять мало-мало, как раньше.

С тех пор Лю Пи спал беспокойно. Он вставал несколько раз в течение ночи, подкрадывался к устью шахты и подолгу, притаившись, прислушивался. Над затихшим после дневной работы поселком чернело небо, усеянное звездами; серп луны на ущербе появлялся из-за далеких холмов и тускло освещал тесный дворик. Но шахта была безмолвна, и только изредка из темной глубины ее доносились обычные звуки: шорох сползавшего мелкого щебня или стук скатившегося камня. Порой ветер гудел в ущельях Кату и стонал, словно больной человек, заставляя Лю Пи вздрагивать.

Так прошло еще несколько дней. Тряпка с золотом в укромной щели порядочно набухла, и пришлось взять вторую. В забое Мафу золота оказалось не меньше, и перед каждым приходом мальчиков за рудой оба забоя тщательно замазывались грязью, взятой со дна ямы.

Однажды под вечер опять подул хый-фын, не такой сильный, как в прошлый раз, но не менее шумный. Тотчас же после ужина, под гул ветра, Мафу и мальчики заснули. Но Лю Пи был встревожен больше обычного и не мог задремать; последние дни он даже перестал раздеваться, чтобы при первой тревоге не терять времени на одевание.

Когда совершенно стемнело, он поднялся, тихонько вышел из фанзы и, притаившись возле дверей, стал всматриваться в темноту и вслушиваться. Небо было обложено густыми тучами, и порывы ветра проносили порой крупные капли. Стояла такая темень, что в трех шагах не увидишь человека. Подождав немного, рудокоп стал потихоньку подвигаться к устью шахты, считая шаги, чтобы не свалиться в невидимую дыру. Ветер трепал его жидкую косичку, надувал рубаху, забирался в шаровары и, после теплого кана, заставлял ежиться от холода; крупные и мелкие песчинки сыпались градом на голову.

Дойдя до устья шахты, рудокоп прилег на землю, свесив голову над еле черневшей щелью, и стал напряженно вслушиваться. Вначале из-за ветра ничего не было слышно, но вот хый-фын затих на несколько секунд – и из глубины шахты донеслись явственные, хотя и глухие, удары.

«Эге, вор работает, золото крадет!» – подумал Лю Пи, и сердце его затрепетало от негодования. Ветер опять зашумел, но Лю Пи остался на месте, ожидая новой минуты затишья. Он лежал плашмя, всматриваясь в мрак бездны и стараясь уловить признак самого слабого света.

Хый-фын снова затих, и Лю Пи превратился в слух, зажмурив даже глаза. Снова глухие удары донеслись из глубины, и как будто блеснул слабый свет.

– Ага!.. Так!..

Лю Пи вскочил, вернулся в фанзу, ощупью добрался до Мафу и стал его расталкивать. Рудокоп ворчал и ругался сквозь сон, пока не понял в чем дело.

– Вор, говоришь, золото крадет, – проговорил он, наконец, присев на своем ложе и натягивая шаровары. – Что же мы будем с ним делать?

– Схватим, свяжем руки, золото отберем. Вора отведем к лое.

– Зачем к лое?

– Не можем же мы сами наказать его!

– Почему нет? Отлупим так, чтобы помнил и больше не приходил. А если иметь дело с лое, он станет из нас жилы мотать – за суд, за следствие, за прокорм вора в тюрьме…

– Твоя правда, Мафу. От лое дешево не отделаешься.

– Он еще тебя посадит в тюрьму за то, что скрыл богатое золото, не сдавал всей руды на мельницу. Отвод, пожалуй, отберет.

– Правда, правда, Мафу. Лое – жадный, бессовестный человек.

Мафу слез с кана, нащупал в углу веревку и прихватил на всякий случай кирку. Лю Пи достал запасную рудничную лампочку, сунул за пояс кисет, к которому были привязаны огниво и трут, и оба рудокопа вышли на двор. Мальчики ничего не слышали: завернувшись с головой в одеяла, они спали, как мертвые.

Прохладный хый-фын обдал рудокопов своим песчаным дыханием.

– Ну, и дует же, проклятый! – проворчал Мафу, вздрогнув от холода. – Лампочку не даст засветить.

– Мы спустимся размаха на три без огня, а там засветим.

– Только не бей сильно. Не убил бы ты его сгоряча, – встревожился Лю Пи.

– Ну, ладно, не бойся, – успокоил его Мафу.

Ночной гость

Пойдя до устья шахты, Лю Пи осторожно стал спускаться в темную щель, нащупывая ногами уступы. Мафу ждал, чтобы его хозяин засветил. огонь: он не решался лезть во мрак. Когда на некоторой глубине порывы хый-фына перестали ощущаться, Лю Пи высек огонь, зажег лампочку и продолжал спуск. Мафу осторожно и бесшумно следовал за ним.

Добравшись до конца спуска, рудокопы подвесили лампочку к выступу скалы и повернули по штреку, подвигаясь медленными шагами. У забоя они теперь увидели полуобнаженного китайца, который, присев на корточки, рылся в куче набитой им руды, одной рукой придерживая огарок сальной свечи, а другой отбирая богатый золотом кварц. Он так был поглощен своей работой, что не заметил приближения рудокопов.

Подойдя почти вплотную к вору, Лю Пи быстро схватил его руку с огарком, чтобы сохранить свет, а Мафу одновременно сильным нажимом на плечи опрокинул его на спину.

– Oil, ой, не убивайте меня! – завопил испуганный китаец, не пытаясь даже сопротивляться.

– Золото воруешь, негодяй! крикнул Лю Пи.

– Я только так, посмотреть пришел. Слышал, у вас хорошее золото пошло…

– Вот я тебе покажу хорошее золото! – проворчал Мафу и, повернув пленника лицом к земле и придавив коленями ноги, начал хлестать его толстой веревкой по плечам, спине и ниже пояса. Китаец стонал и выл, вздрагивая под сильными ударами.

– Будешь ходить к нам еще? Будешь воровать золото? – приговаривал Мафу.

Когда вся спина вора покрылась красными и синими подтеками и кровь выступила коралловыми каплями на смуглой коже, Лю Пи, державший свечу, заявил:

– Довольно, Мафу! Пускай идет к чорту!

Мафу стегнул еще раз-другой и встал, переводя дух. Вор продолжал лежать, дрожа всем телом.

– Не убил ли ты его? – встревожился Лю Пи.

– Веревкой человека не убьешь! – усмехнулся Мафу и толкнул вора ногой в бок со словами:

– Вставай, негодяй, и уходи, если не хочешь второй порции.

Избитый поднялся, кряхтя, на колени и потянулся за киркой, лежавшей у подножия забоя.

– Нет, кирка нам останется! – заявил Мафу и забросил ее подальше на уступ.

Вор захватил рубаху, кисет и трубку, сложенные в стороне, и, под конвоем обоих рудокопов, поплелся по штреку к шахте. Дойдя до лампы, Лю Пи приказал:

– Проводи его наверх, Мафу. Я останусь еще, приберу, что он напакостил.

Вернувшись к забою, Лю Пи тщательно осмотрел жилу. Вор, торопясь добыть побольше золота, долбил те части жилы, в которых виднелось много зерен металла; отбитые им куски кварца у подножия забоя составляли порядочную кучку. Лю Пи, бормоча проклятия, пересмотрел кварц и отложил в сторону все кусочки, содержавшие золото. За этим занятием застал его возвратившийся Мафу.

– Он грозится донести лое, что мы скрыли богатую жилу, избили его и отняли кирку. Жаль, что мы не убили его!

– Пусть себе грозится, – сердито ответил Лю Пи. – Если донесет, ему тоже не поздоровится.

– А ты знаешь его?

– Как не знать! Рудокоп из Дагуна, Цзинь Тай что ли зовут его. Лентяй, бездельник. Себе отвода не берет, а нанимается то к одному, то к другому хозяину и ворует у них золото. Потом шатается где-то, в Чугучаке, в Шихо, живет на краденое. Уже с год ничего о нем не было слышно, пропадал где-то. И в тюрьме он не раз сидел.

– Боюсь, что он донесет лое, – сказал Мафу.

– Прямо не донесет, а слух по рудникам пустит…

С этой ночи наши рудокопы стали трудиться еще усерднее, чтобы поскорее доработать богатое место. По ночам они поочередно спали на дворе у устья шахты, так что вор не мог спуститься туда, не потревожив спящего. Время было еще летнее и ночи достаточно теплые.

Мальчики обратили внимание на странное поведение старших и стали внимательно пересматривать куски руды, вынесенной из шахты.

Их поиски не остались без результата; то в том, то в другом кусочке им попадались зерна золота, не замеченные рудокопами при слабом свете лампы. Мальчики усердно выбивали эти зерна и накопили себе «на черный день» порядочное количество их, храня свой капитал в тряпочке, запрятанной в щель ограды. В свободные часы они вытаскивали свое сокровище и любовались им, пересыпая золотые крупинки и оценивая их стоимость. Табаку у них теперь было вдоволь, и они позволяли себе курить не только каждый раз по выходе из шахты с рудой, но и на холмах, когда ходили за топливом. Кроме табаку, они иногда покупали и лакомства – земляные орехи ло-ху-ши, пряники, которые были так тверды, что их приходилось давить между камнями, сахар-леденец.

Через неделю после поимки вора настала опять очередь Лю Пи молоть руду на мельнице. Когда он и Мафу явились с первыми корзинками, Ли Ю встретил их возгласом:

– Вот и счастливчики явились! Увидим, какое у вас богатство, увидим! Люди говорят, что шибко много золота в вашей жиле.

– Шибко много врут, – ответил Лю Пи сердито.

– Будто врут? – усмехнулся Ли Ю. – Зря говорить не стали бы.

– Зачем зря! Гнезда иной раз попадаются, но настоящего богатства нет. А из каждого гнезда людская молва сто сделает, сам знаешь.

Ли Ю недоверчиво покачивал головой и стал просматривать высыпанную руду. В это время на двор вышел лое.

– Ну-ка, показывайте вашу богатую руду! Слышал и я, что ваш отвод под конец наградил ваши труды, – сказал он насмешливо, наклоняясь к кучке кварца. – Не видать что-то! Вы, дьяволы, наверное все выковыряли и спрятали, а? – прибавил он строго, впиваясь прищуренными глазками в лица рудокопов. – Смотрите у меня!

– Ничего не спрятали, та-жень! – спокойно заявил Лю Пи, давно уже приготовившийся к этому допросу. – Богатые куски отложили только, в последних корзинах принесем. Сам увидишь, велико ли богатство.

– То-то! Если утаите что-нибудь, всю фанзу перерою, всю шахту осмотрю. И найду, от меня ничего не скроете. Я все знаю, что на руднике делается!

Он повернулся и пошел к себе. Но на пороге фанзы остановился и прибавил:

– Когда принесете богатую руду, позовите меня. Я посмотрю, много ли сдаете.

– Ишь, мошенник! – пробормотал Мафу, когда дверь захлопнулась.

– Сколько бы ни принесли, все скажет мало, – прибавил Лю Пи.

– А вы не очень скупитесь, – посоветовал Ли Ю. – Рассердится, придет к вам в шахту, увидит золото в забое и отнимет у вас отвод. Поставит своего человека докапывать или продаст другому рудокопу за хорошую взятку.

– Знаем мы эти шутки! – усмехнулся Лю Пи.

– Мы себе руки отшибаем и спины гнем, долбя жилу с утра до вечера! – воскликнул Мафу. – А он, жирный боров, только ест, пьет да на кане лежит.

– На то он начальник рудника и должен порядок оберегать.

– Все они на наш счет наживаются, черти! – заключил Мафу, отправляясь снова за рудой.

После нескольких путешествий взад и вперед Мафу и Лю Пи также остались на мельнице дробить руду, которую потом приносили одни мальчики. Только в конце оба рудокопа отправились домой сами, чтобы принести припрятанные в шахте богатые куски и отклонить от себя подозрение и гнев начальника. Они все же принесли куски кварца похуже, в которых, однако, также блестело золото. Когда рудокопы высыпали две неполные корзины этой дани к ногам лое, глаза начальника заблестели жадностью, и он воскликнул:

– Вот какое богатство попалось вам, счастливцы! Но, знаете, за богатую руду в казну следует платить не десятую часть золота, а пятую.

Лю Пи был поражен. Как старый рудокоп, он знал, что в казну всегда поступала десятая часть золота, сколько бы ни давала жила. Выдумка начальника, очевидно, желавшего присвоить себе столько же, сколько поступало в казну, озадачила его.

– Как так, лое? – пробормотал он смущенно. – Казна получает с лана один цын, а за помол еще пять фынов, таков закон.

– Что ты учишь меня! – вскипел лое. – Так было прежде. А теперь новое распоряжение получено из Пекина: с богатой руды брать не один цын, а два, потому что казне много денег нужно. Война началась, в Туркестане мусульмане бунтуют, в Кульдже дунгане.

– Вот как! Война будет? – удивился Лю Пи. – А мы и не слыхали ничего.

– Дунгане – хороший народ, – усомнился Мафу, – чего им бунтовать?

– Дунгане и мусульмане всегда были бунтовщиками! А за помол богатой руды также плата дороже, – прибавил лое, заметив, что его выдумка об удвоении отчислений в казну не встретила сильного отпора. – За помол теперь я посчитаю по восемь фынов с лана ввиду военного времени.

– Помилуй, лое! – взмолился Лю Пи. – Этак нам придется отдать больше четвертой части нашего золота! Будь милостив!

– Новый закон требует, я должен исполнить. Если не наберем денег на войну, всем нам худо будет, дунгане, ограбят всю страну.

Рудокопы замолкли. Они спорили с надзирателем больше для вида, чтобы он думал, что они сдают все золото, и ему не пришло в голову производить обыск, который мог кончиться для них плохо. Золота у них было достаточно припрятано, и уступить надзирателю лишнюю долю из предъявленного было хоть и обидно, но не очень разорительно. Надзиратель же, подозревая, что рудокопы утаили часть золота, но не надеясь на успех обыска, настаивал на своем требовании.

При взвешивании золота лое не преминул присвоить себе еще несколько цынов посредством своих двух фальшивых гирек.

Расчет был закончен около полудня.

– Вот что, Мафу, – говорил Лю Пи, подходя к фанзе. – На моем уступе богатое место уже кончается, на день-другой работы осталось, не больше. У тебя тоже конец скоро придет, потому что уклон у гнезда к нам, а не от нас. Я свой уступ кончу и пойду в Ван-Чжу-Вав-цзе присмотреть новый отвод. Ты поработаешь пока один. Я вернусь, сдадим остаток руды и перекочуем. Здесь уж нового счастья не дождемся, а там – кто знает?

Охота на архаров

Через два дня Лю Пи доработал свой уступ и собрался в путь: сложил в мешок запас сухарей, немного муки и соли, чайник, чайную чашку и табаку; в кисет с табаком запрятал щепотку золота, чтобы платить за новый отвод и дать задаток за фанзу. Свернул валиком свой ватный матрасик и одеяло, привязал их и кирку поверх мешка.

Сделав накануне вечером все распоряжения Мафу и мальчикам, он отправился в путь чуть свет, чтобы пройти свой поселок, никому не попадаясь на глаза и не возбуждая разговоров. До Ван-Чжу-Ван-цзе считали пятьдесят ли, и он рассчитывал быть там уже к обеду. Лю Пи предполагал пробыть в отсутствии около недели, так как не хотел действовать наобум. Нужно было тщательно осмотреть все свободные отводы, поработать день-другой на облюбованных и выбрать самый подходящий.

После ухода хозяина Мафу продолжал работать один. Он был не из трусливых и не боялся оставаться в шахте в полном одиночестве, но мысли о горных демонах, хотя он и не верил в них, временами и ему лезли в голову. Золото шло хорошее, и Мафу вслух похваливал жилу, чтобы задобрить невидимых. Так как руды стало вдвое меньше, то рудоносы спускались в шахту гораздо реже, раза четыре за день, да и то уносили неполные корзины. Мафу каждый раз задерживал их подольше разговорами, а на обед и ужин заказывал им свои любимые кушанья, подробно объясняя, как их вкуснее приготовить.

Так прошло три дня. На четвертый день Мафу заметил, что золота в жиле становится все меньше и меньше.

«Старик прав, – подумал он, – богатое место кончается».

После обеда видимого золота совсем уже не стало. Кварц был такой же чистый и белый, как и раньше, когда он еле окупал усиленный труд рудокопов. Побившись больше часа и убедившись, что золота нет, Мафу бросил забой и до вечера занимался толчением и промывкой припрятанной богатой руды. Он решил не сдавать ни куска ее на мельницу.

«Пусть придет лое и смотрит сам во все глаза. Буду теперь только полдня ковырять ее, а полдня толочь и мыть богатое. Вернется Лю Пи – все будет готово к отъезду».

Так размышлял Мафу, вылезая вечером из шахты. Наевшись досыта и попивая чай, он вдруг сказал мальчикам:

– Вот что я надумал, нахалы: пойдем завтра на охоту.

– А как же шахта? – спросил Пао, считавший себя теперь представителем интересов своего отсутствующего дяди.

– Опять пошла крепкая руда и бедная, мальчик. Лю Пи сказал, уходя: «Когда кончится хорошее место, можешь отдохнуть, Мафу». Вот мы и отдохнем и поохотимся. В Кату пойдем, там архары есть, а нет – так хуан-янга подстрелим. Давно мы уже мяса не ели… А теперь спать ложитесь. Завтра пойдем – еще темно будет. Да приготовьте корзины, чтобы взять с собой чайник, чашки, заварку чаю, сухарей. Я почищу ружье и тоже спать лягу.

Через четверть часа в фанзе уже было темно и слышалось только храпенье Мафу, покрывавшее спокойное дыхание мальчиков. Когда молодая луна скрылась за Дарбутинскими горами и стало совершенно темно, через ограду дворика перелез какой-то человек, ползком подкрался к шахте и исчез в ее мраке. Через полчаса он вылез с тяжелым мешком и, так же крадучись, исчез за оградой. Никто не видел ночного гостя.

Когда на востоке чуть заалела заря, мальчики, спавшие беспокойно в ожидании редкого для них праздника, проснулись и разбудили Мафу. Сборы были недолги: они наскоро съели оставшуюся от. ужина лапшу с луком, взяли корзины, ружье с принадлежностями, заперли фанзу висячим замком с замысловатым ключом, который запрятали в щель ограды, и пустились в путь.

Они прошли прямо через пустынную долину Чий Чу, направляясь к горам Кату, тянувшимся вдали мрачной стеной, чуть заметной в утреннем сумраке. Небо было сплошь покрыто мелкими кудрявыми облаками. С запада, с главных высот Джаира, дул довольно прохладный ветерок.

Через полчаса, когда уже было почти светло, путники достигли подножия гор, где скудная растительность пустыни стала немного обильнее: по сухим руслам, оставленным дождевыми потоками, росли более крупные кустики, частью обломанные жителями рудников, приходившими сюда за топливом. В обе стороны, словно обрезанные ножом, уходили крутые откосы хребта, голые, скалистые или покрытые осыпями щебня и обломков однообразно серого цвета.

Поднявшись по крутому конусу гальки и валунов, вынесенных водой из глубины гор, путники пошли вверх по ущелью, представлявшему такую же унылую картину: по узкому дну, усеянному серой галькой и обломками, росли кое-где чахлые кусты; с обеих сторон тянулись вверх скалистые или щебневые склоны, на которых только изредка ютились по рытвинам или между камнями мелкие кустики полыни и эфедры. Между тем на востоке восходящее солнце прорвалось сквозь легкую пелену облаков, и лучи его заиграли высоко на правом склоне, осветив мрачные скалы и гребни серых сланцев, которые заблестели, как стекло.

– Что, далеко еще, Мафу? – спросил Пао, немного уставший от быстрой ходьбы.

– Нет, недалеко. Скоро полезем наверх. Только помните, не разговаривать и идти осторожно! Архары могут быть близко.

Еще минут десять шли по ущелью, поворачивавшему то вправо, то влево и казавшемуся глубоким коридором. С обеих сторон иногда открывались боковые ущелья, круто уходившие вверх. В одно из них вскоре и свернул Мафу. Погрозив мальчикам пальцем, он пошел впереди, держа ружье наготове. Прежде чем поставить ногу, он осматривал почву, чтобы случайно не сбросить свободно лежащий камень или не наступить на сухую ветку. Мальчики старались идти так же бесшумно.

Вдруг Мафу остановился и указал на череп какого-то животного, белевший на дне ущелья, позади большого камня. По обе стороны черепной коробки были видны огромные бурые рога с поперечными выступами и бороздами, закрученные спиралью, с отогнутыми кнаружи острыми концами.

– Архар! – прошептал рудокоп. – Старый самец. Хун щелкнул языком от изумления, а Пао покачал головой.

– Подстрели такого же, Мафу! – сказал Хун топотом.

К вершине ущелье, довольно круто поднимавшееся вверх, стало менее мрачным; склоны были не так круты, пучки пожелтевшей травы чаще; наконец, оно разделилось на несколько ложбин, и в разных местах показались скалистые вершины хребта, освещенные солнцем, еще невидимым для наших путников. Мафу выбрал ложбину, тянущуюся на восток, и стал подниматься по ней с удвоенной осторожностью, по временам останавливаясь и прислушиваясь. Но, кроме легкого свиста ветра в щелях между скалами и шуршанья сухих кустов, ничто не нарушало торжественной тишины горной пустыни.

Ложбина кончилась у широкой седловины, между двумя плоскими вершинами, поднимавшимися еще выше. На их поверхности в разных направлениях тянулись полуразрушенные грядки невысоких скал, а в промежутках все было покрыто плитами того же серого камня, пестревшего пятнами лишаев. В щелях кое-где пробивались пучки травы и засохшие цветы, которые качались под напором ветра, тянувшего здесь уже с востока. Мафу остановился, спустил с плеч корзину и тихо сказал:

– Подождите здесь. Я пойду туда, – он показал на восточную вершину, – посмотрю, не видно ли где архаров… Сидите на одном месте…

Мальчики послушно опустились на камни под защитой скалистого гребня, а Мафу, согнувшись, пошел к вершине. Одетый в синюю рубаху и такие же шаровары, почерневшие от рудничной пыли и грязи, он почти сливался с темным фоном скал, когда приседал возле какого-нибудь камня, выжидая и прислушиваясь, или крался в тени скалистого гребня. Верхушка горы была голая и ровная. Поэтому Мафу не полез прямо на нее, а обогнул ее с севера, прижимаясь к скалам, и, притаившись за камнями, стал осматривать местность, открывшуюся впереди.

Там поднимались одна за другой такие же плоские вершины, местами обрывавшиеся утесами к соседним седловинам, местами сбегавшие к ним ровным откосом или россыпью обломков. Вдали на севере и северо-востоке синела высокая стена хребта Уркашара, вершины которого были еще скрыты в тучах. «Вот там много архаров, – подумал Мафу, – да жаль, туда и в два дня не дойдешь».

Вдруг он заметил какое-то движение на соседней вершине и вздрогнул от охотничьей радости. Под невысокой грядой скал на площадке в несколько квадратных метров отдыхало маленькое стадо архаров, голов в пять или шесть; они, очевидно, уже наелись и грелись под лучами утреннего, еще не жаркого солнца; одни лежали, поджавши ноги и вытянув морды на скудной траве, другие стояли. На камне несколько поодаль возвышался, словно статуя, крупный самец, который поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, охраняя своих самок и ягнят.

Мафу прикинул глазом расстояние; оно было немного велико для круглой пули его гладкоствольного ружья. Но подкрасться ближе с другой стороны оказалось невозможным, так как ветер тогда дул бы уже не в лицо, а сбоку, и можно было спугнуть чутких животных.

Мафу спрятался за камень и приготовил оружие: осмотрел замок, насыпал свежего пороха на полку, нашел расселину, через которую видны были архары, и расставил сошки ружья; затем тщательно прицелился в старого самца, стоявшего на скале боком к охотнику, и спустил курок.

Но охотнику не повезло – получилась осечка. Щелканье курка встревожило животное. Архар повернулся грудью к Мафу, представляя уже неверную для такого расстояния цель.

Рудокоп пробормотал проклятие и опять притаился за скалой, выжидая удобного момента. Архар поднял голову и усиленно втягивал в себя воздух. Лежавшие самки и ягнята вскочили и столпились на площадке, готовые бежать при первом знаке самца.

«Того и гляди, пустятся наутек! – подумал Мафу. – Придется стрелять в кучку».

Он осторожно взвел курок, перевел ружье влево, нацелился на самую крупную самку, стоявшую боком к нему, и выстрелил. Облачко дыма закрыло от него животных. Когда оно рассеялось, площадка была пуста. Архары, во главе с самцом, неслись на юг вдоль по гребню горы.

«Неужели промахнулся? Теперь не догонишь, пять-шесть ли пробегут, прежде чем остановятся», – подумал огорченный охотник.

Архары спускались крупными прыжками по россыпи глыб в ложбину, которая должна была скрыть их от глаз охотника. И тут одно из животных упало на колени, склонилось головой к земле, опять вскочило на ноги и пустилось вслед за исчезнувшим табуном.

«Подстрелил, далеко не уйдет», – подумал Мафу, подхватил ружье и вскочил на камень.

– Эй, мальчики, сюда! – крикнул он во все горло и пустился бежать поперек вершины к россыпи, чтобы найти след раненого архара.