Текст книги "Конкиста по-русски"

Глава 9

3 октября 1911 года.

Первую ночь по прибытии в Асхабад Кудашев провел в кабинете подполковника Дзебоева без сна. На широком столе десятки документов – как на официальных бланках, так и на простых четвертушках, а то и просто на клочках оберточной бумаги, мотки бумажных телеграфных лент с сообщениями как на русском языке кириллицей либо морзянкой, так и просто цифирью.

Кудашев пробегал каждый документ сначала мельком, «наискосок», определяя его значимость в свете поставленной Дзебоевым задачи, и вносил его в реестр, классифицируя в таблице по теме, степени важности, дате получения (отправления), источнику, подведомственности. Когда все документы были просмотрены, а реестр занял шесть писчих листов, Кудашев погрузился в изучение самых важных, на его взгляд, бумаг, освещающих поставленную тему.

Первые заворковавшие горлинки оповестили – утро. Кудашев щелкнул стальной крышкой морского хронометра – шесть часов. Захватив из саквояжа походное полотенце, вышел из кабинета, запер дверь на ключ. У выхода во внутренний двор резиденции при виде офицера вытянулся во фрунт дежурный вольноопределяющийся. Кудашев прошел в глубь сквера к чугунному фигурному крану, из которого била в арык, облицованный каленым кирпичем, струя чистейшей воды гауданского Золотого Ключа. Огляделся: никого. Кудашев скинул полевую гимнастерку, нательную рубаху и, приняв положение «упор лёжа», нырнул торсом под тугую ледяную струю. Через минуту он обтерся полотенцем, наизусть, без зеркала побрился, снова умылся, двумя-тремя движениями причесался. Гимнастерку застегнул на все пуговицы. Кусок бархата, припрятанный в голенище, прошелся по хрому высоких офицерских сапог. Вот и готов офицер!

Через минуту по возвращении в кабинет в дверь постучали. Вошел Дзебоев.

– Здравствуйте, Александр Георгиевич! Не тянитесь, давайте так: нет начальства – без чинов! Одно дело будем делать, спиной к спине, в круговой обороне. Согласен?

– Согласен, Владимир Георгиевич!

– Извини, что не дал отдохнуть с дороги. Мы это сегодня наверстаем. Как работалось? Вижу, реестр готов. Рад, что не ошибся. Конструктивно мыслишь. Как рука? Двигается? Контужен не был? Нет? Хорошо. Как с памятью? Японским не овладел?

– Дзикосё: каи сасэтэ итадакимас, ватасива поручик Кудашев. О-дзяма ситэ сумимасэн! Позвольте представиться: поручик Кудашев. Извините, что беспокою вас!

– А фарси не забыл?

– Ман дуст! Сархад кучо аст? Ба тарафати рост? Ташаккур, бесяр ташаккур! Я друг! Граница в какой стороне? Направо? Спасибо, большое спасибо!

– Все, Саша, разминка закончена. Смотри, вот приказ о твоем переводе в распоряжение начальника Закаспийской области. Вот приказ о предоставлении отпуска за два последних года. Это твоя аттестация, полученная из Владивостока. Представление на присвоение чина я подготовил через час оно будет подписано Федором Александровичем и уйдет в Ташкент, в Туркестанское генерал-губернаторство, оттуда – в Министерство внутренних дел, в Корпус жандармов. А это – твое прошение о переводе из военной службы в политическую полицию на Высочайшее имя. В новом году, после Рождества, надеюсь поздравить тебя ротмистром Корпуса жандармов. Примешь, как минимум, Красноводское уездное отделение, где служил твой отец. Согласен?

– Согласен, Владимир Георгиевич.

– Реально отпуска у тебя не будет. Самостоятельно, но под моим руководством, проведешь самое тщательное расследование обстоятельств смерти твоего отца – Кудашева Георгия Александровича. Здесь, уверен, нас ждут большие сюрпризы. Будешь очень осторожен, понял?

В дверь постучали.

– Можно? Здравия желаю!

Это вахмистр Илья Кузьмич Веретенников. С ним еще один казак, оба в охапку внесли и сложили у стены несколько больших бумажных пакетов.

– Приказание выполнено. Портные и каптенармусы Первого Таманского полка всю ночь работали! Разрешите идти!

– Это – ваше новое обмундирование, Александр Георгиевич. Должно быть впору, ваши мерки еще вчера переданы телеграфом! Переодевайтесь, у вас всего десять минут. Кресты с гимнастерки на мундир перевесить не забудь. О нашивках за ранения Кузьмич уже позаботился! Я выйду на крыльцо, встречу Шостака, вернусь, и мы поднимемся к нему.

Представление молодого офицера начальнику Закаспийской области было коротким.

– Хорош, хорош! Кудашевскую породу за версту видно. Весь в отца, только повыше ростом будешь, – генерал-майор Шостак крепко пожал поручику руку. – Вы уж, Владимир Георгиевич, поберегите своего протеже, не то уведут молодца в Ташкент либо на Кавказ! Из Владивостока уже в Петербург успели нажаловаться, что переводчик с японского в Туркестане без надобности! Когда успели, Александр Георгиевич?

– Два года плена, ваше превосходительство!

– На войне и в плену были многие, но от этого переводчиков не прибавилось! Что делать с вами сегодня? Согласно Положению, «военные офицеры, состоящие на действительной службе, могут быть назначены в штат столичных полиций с зачислением по роду оружия без указания должности. Такое зачисление имеет характер временного прикомандирования». Хорошо, я подписываю приказ о вашем назначении офицером по особым поручениям, временно будете числиться помощником адъютанта за подполковником Дзебоевым. Жду от вас доброй службы государю и отечеству!

Возвратившись в кабинет, Дзебоев вынул из сейфа новенькую кожаную кобуру, наган и пару картонных коробок патронов.

– Распишитесь. С сегодняшнего дня это ваше табельное оружие, поручик. Откуда у вас этот «Смит и Вессон»?

– С войны, Владимир Георгиевич. Я из Владивостока в Красноводск два с половиной месяца добирался. Без него – не добрался бы. Но, поверьте, за дорогу ни одного выстрела не сделал!

– Что за беда при самообороне! Ладно, пусть и старый друг с вами не разлучается. Дай Бог, чтобы не пригодился! Теперь держите этот пакет, здесь деньги – жалованье за последние два месяца, отпускные, «георгиевские» и представительские, за последние отчитаетесь. Вам снята квартира здесь недалеко, на Анненковской, хозяйка – вдова нашего бывшего офицера, женщина спокойная, понимающая. Квартира оплачена за полгода вперед. Будет желание, там же можете и столоваться. Знаю, вы сегодня без завтрака. Я тоже. Зато обед нас ждет званый. Мы приглашены на день рождения супруги начальника штаба 1-го Таманского казачьего полка полковника Баранова Максима Аверьяновича. Едем в Фирюзу, столы накрывают на даче начальника области. Думаю, тебе будут особенно рады.

Подъехала и остановилась уже знакомая Кудашеву коляска Дзебоева, которую сопровождал верховой, все тот же Кузьмич. В коляске на свободном сиденье стояли корзинка с цветами и корзинка с шампанским.

– Вперед!

* * *

Над Асхабадом плыл перезвон колоколов христианских храмов. С крыши Кешинской мечети – минарет еще не достроен – ишан призывает на утренний намаз правоверных мусульман.

Выгоревшее за лето небо вновь приобрело синеву. В небе разминают крылья белые голуби. Асхабад – город голубятников. Их пронзительный свист с переливами никак не нарушает утреннюю гармонию звуков просыпающегося города. Со станции – гудки и свистки паровозов.

Весело отбивают копыта по брусчатке асхабадских улиц. Осеннее утро свежо и солнечно – редкое сочетание для Закаспия. Первые опавшие листья. Самая чудная пора не только в Средней Азии…

– А в Петербурге уже снег… – задумчиво протянул Дзебоев.

Кудашев улыбнулся: «Погода навевает одни и те же мысли».

– В Фирюзе бывали? – Дзебоев размял и продул бумажную гильзу очередной папиросы. Протянул раскрытый стальной портсигар Кудашеву. Тот отрицательно качнул головой:

– Нет, не приходилось. Даже в Асхабаде – только проездом. Детство – в Кизил-Арвате и в Красноводске, юность – в Казанском университете, потом – Маньчжурия, Дальний, Владивосток…

– Какой курс оставили?

– Четвертый выпускной. Практически оставалось только защититься.

– Что же помешало? На войну захотелось?

– Война не была самоцелью, но средством уйти от вовлечения в революцию. На курсе все знали, из какой я семьи. Меня сторонились. В студенческой среде было очень модно полагать себя либералом, нигилистом, наконец, революционером. Героями были не туркестанские ветераны, а народовольцы. В пятом, после девятого января, начались демонстрации, забастовки, стрельба… Я вернулся в Закаспий, подал рапорт и поехал в Маньчжурию. Остальное вы знаете.

– Не горюйте, по весне экстерном защититесь, получите дип-лом. Какова будет специальность?

– Юрист, Владимир Георгиевич.

Асхабад остался позади. На выезде – казацкий пост – сторожевая будка в черно-белую полоску, поднятый шлагбаум.

– Василий Игнатьич! – окликнул возницу Дзебоев. – у Золотого Ключа сделай, друг, остановку.

Лошади, повинуясь воле своего хозяина, приняли вправо. Фаэтон свернул с тракта и остановился на лужайке. Офицеры сошли с экипажа, не торопясь пошли по берегу ручья, берущего начало у подножия гор, орошающего и туркменские огороды, и плодовый сад, заложенный еще при Куропаткине и носящий его имя.

– Не хочу при нижних чинах говорить, но этот разговор состояться должен. Девятьсот пятый, девятьсот шестой годы горько будут вспоминаться очень многим в России. «Свобода, Равенство, Братство, Власть народа!» – под этим лозунгом политикам удобно скрывать передел властных структур, собственности, территорий, что оплачивается рядовым исполнителям правом на разбой, насилие, убийство, а затем провозглашается священным правом граждан на революцию. Не буду давать характеристик венценосным персонам. Многое в них и в их действиях-бездействиях вызывает раздражение не только в массах, но и у тех, кто, исполняя свой долг, стоит на страже их интересов. Однако противостоять революционерам и националистам всех мастей мы будем. Во имя России. В девятьсот пятом я сам валялся с осколочным ранением и дизентерией в Благовещенске. Не знал, не мог знать, что мой родовой дом в Дигара под Владикавказом сожжен, семья замучена, старший сын погиб с шашкой в руке, изрубленный на куски. Таких судеб по всему Кавказу – десятки тысяч. У меня ни одной фотографии своей семьи не осталось. Те, что были в кармане кителя, размокли в водах маньчжурской реки Ялу. На месте родового гнезда – пепелище…

Владимир Георгиевич замолчал. Молчал и Александр Георгиевич.

– Что скажешь? – тихо спросил Дзебоев.

– Я с вами, Владимир Георгиевич, – ответил Кудашев.

* * *

Фирюзинское горное ущелье петляло добрых двенадцать верст.

Петляет вместе с ущельем река Фирюзинка. Петлю за петлей, поворот за поворотом тщательно повторяют не только ухоженная дорога, позволяющая разъехаться двум экипажам, но и железнодорожная узкоколейка.

– Берегись! – Навстречу нашим героям пыхтит паровозик, извергая клубы черного дыма. – Туту-у!

– Эх, не повезло! Пропали мундиры! – с досадой проронил Дзебоев.

Однако обошлось. Ущелье резко повернуло влево, дунул ветерок и отнес дым в сторону.

– Слава богу! – Дзебоев нервно дернул подбородком, поправил орден Святого Георгия на шейной ленте. – Я-то ладно, в синем мундире. За вас побоялся, Александр Георгиевич. Ваш, белый, в порядок привести не удалось бы. Подъезжаем, скоро будем.

Еще один мост через Фирюзинку, еще один поворот, и ущелье раздвинулось.

– Слева – поселок Ванновский, – комментирует Дзебоев, – местные жители – туркмены и курды – сосуществуют вроде мирно. Хорошие фруктовые сады, огороды. Держат овец, коз. Больших отар нет, но на жизнь хватает. Русских в этом поселке нет. Следующая станция – Фирюза, по-персидски – Фируза, по-туркменски – Певризе! Русские здесь со дня завоевания Ахала, с тысяча восемьсот восемьдесят первого. Фирюза принадлежала Персии, жители – в основном курды. Русские освоили местечко быстро. Понастроили дач, заложили прекрасный парк, обзавелись купальней. Соответственно – пограничный пост, почта, банк, телеграф, синематограф, рестораны, шашлычные, магазины, фотостудии, парикмахерские. Живи не хочу!

Свои права на Фирюзу Россия узаконила только в 1893 году. Статьей 2-й Тегеранской конвенции Фирюза была передана Российской империи в обмен на земли по реке Аракс у крепости Аббас-Абад. Ну, лекция окончена, приехали!

Фаэтон въехал в ворота, где был встречен аплодисментами ранее прибывших.

В центре обширного двора – бассейн с фонтаном. Вокруг бассейна – белые столики, плетенные из ивовых прутьев кресла. Хозяйка званого обеда принимает поздравления в цветущей, несмотря на октябрь, беседке, убранной вьющимися китайскими розами. Дзебоев подтолкнул Кудашева к имениннице:

– Разрешите представить, поручик Кудашев!

Перед Кудашевым стояла дама из поезда.

– Поздравляю, Татьяна Андреевна!

– Спасибо. Рада вас видеть, Александр Георгиевич! Не удивляйтесь, вас здесь уже все знают и ждут! Будьте как дома!

– Где он! Где он, сын казачий, спаситель моей благоверной?!

Кудашев был крепко обнят и расцелован в обе щеки казаком с черной бородищей, одетым в черкеску с газырями. Сам полковник Баранов.

– Сашка, казак оренбургский! Зови меня батей, не ошибешься. Я с твоим отцом, конечно, в зиндане у хивинского хана не сидел и Денгиль-Тепе не штурмовал, но мы жизнь и смерть не раз вместе на прочность испытывали! Спасибо тебе за Татьяну Андреевну! Прошу всех за стол!

Оборотившись к подполковнику Дзебоеву, добавил:

– Мои ребята двух пьяных щенков из конвойной команды отловили еще на вокзале. По-текински, мешки на головы, на коней, и аллюр «три креста» – намётом – прямо на мою гауптвахту! Объяснительные уже написали, всю бумагу соплями измазали. Пока Држевский поляну на весь казачий круг не накроет, своих шляхтичей не получит!

Кудашев был рядом, но последних слов Баранова уже не слышал. Перед ним стояла его соседка, Найдёнова Лена, похожая и непохожая на ту девочку, что семь лет назад на проводах вольноопределяющегося в Маньчжурию попросила привезти ей из Японии веер… А не её ли он видел третьего дня на кладбище в Красноводске, а потом – со спины – в поезде? Кудашев глянул на руку. Так и есть, узкое серебряное колечко с камешком-бирюзой!

– Здравствуйте, Леночка, – сказал Кудашев, – я вернулся, но веера вам не привез…

Найдёнова просто и спокойно подошла к Александру Георгиевичу как к родному, много лет знакомому человеку, крепко взяла его за локти опущенных рук, прижалась лицом к белоснежному кителю и вдруг громко, навзрыд, заплакала.

– Мама, мама умерла! Саша, я вас так ждала…

* * *

За столом Леночка и Александр Георгиевич сидели рядом. После первого же тоста Дзебоев шепнул на ухо Кудашеву:

– Я незаметно отлучусь по делу на пару часиков. Да и вы лучше погуляйте по местечку, в парк сходите. Нам с вами казаков не перепить, а в этом застолье ставятся только такие задачи. Ни шашлыки, ни черная икра не помогут. Через час будете лежать под столом. Пока.

Кудашев последовал совету, и через минуту они с Леной уже выходили за ворота дачи. На них не обратили внимания.

В Фирюзе нельзя заблудиться. Центральная улица пряма и наклонна. Вверх к пограничному посту идешь с усилием, вниз – ноги сами несут. Справа – купальный бассейн. Шлюз поднят, освобожденная Фирюзинка весело бежит себе, еще не подозревая, что по выходе из родных гор будет поглощена песками Каракумов. Слева – дачи, потом вездесущий магазин «Парижскiя Моды», справа – городской сад с летней сценой и акустической полусферой, шашлычной, клумбами цветов, экзотическими растениями, дорожками, тропинками, уединенными беседками и скамейками. За садом – почта, телеграф, Российский кредитный банк, снова дачи, ресторан. Стоп. Дальше пути нет: глухая каменная стена, шлагбаум, массивные ворота, часовой. Пограничный пост. Можно разворачиваться и идти вниз, туда, откуда пришел.

Правая рука Лены деликатно лежит на согнутой в локте левой руке Кудашева. Его правая рука, как и положено человеку в форме, свободна. Их разговор прост, чист и безыскусен, как разговор двух давно не видевшихся детей. Каждая третья фраза начинается словами: «А помнишь?..». О смерти, о войне, о политике – ни слова.

Стук кованых копыт заставил оглянуться. Лена оступилась, крепко сжала руку Кудашева. Странно, вечно нывшая и стреляющая болью рука на сей раз на толчок не отреагировала. Впервые за два последних года боли не было.

Рядом остановил коня всадник. Дзебоев.

– Александр Георгиевич! Очень не хочется прерывать ваш променад, но у нас прибавилось работы. Елена Сергеевна, простите великодушно.

Дзебоев дал коню шенкеля и поскакал к генеральской даче. Через десять минут там были и Кудашев с Найдёновой. Фаэтон уже стоял за воротами. Дзебоев сидел на своем месте, а Кузьмич успокаивал своего коня, кормил его сухариками и гладил по шее.

Кудашев прощался с Леной:

– Мы же еще увидимся?

– Конечно, увидимся! – Лена не прятала от Кудашева глаз.

– Скоро?

– Скоро!

– Я найду вас! И больше не потеряю!

Кони тронулись. Леночка махала вслед фаэтону платочком. Из-за дачного забора вслед отъезжающим неслась лихая казачья песня:

 
Хазбулат удалой,
Бедна сакля твоя.
Золотою казной
Я осыплю тебя!
 

* * *

– Есть новости, Владимир Георгиевич?

– Есть. И еще какие!

Дзебоев несколько минут молчал, собираясь с мыслями.

– В ночь смерти бухгалтера караван-сарая Соломона Блюменталя, с вечера двенадцатого по утро тринадцатого сентября, каравансарайщик Искандер Ширинов действительно был со своей супругой и младшей дочерью в Фирюзе. Так он пишет в своем заявлении в полицию. Но не у родственников, которые справляли свадьбу своего сына, а тихо-мирно на собственной даче. В тот день в Фирюзе вообще свадеб не было. В шесть часов вечера в ресторане «Фирюза» Ширинов встречался с лидером кизил-арватских эсеров по фамилии, – как бы вы думали? – Блюменталь! Он полагает себя политиком, опирается на рабочих Кизил-Арватского вагоноремонтного завода. Легален. Кассой взаимопомощи заведует. В сущности, держит в своих руках денежный забастовочный фонд. Ухитряется получать деньги не только с рабочих, но и со служащих, которых формально отнести к рабочему классу нельзя. В половине девятого вечера Блюменталь на частном извозчике проехал полицейский пост Асхабад с фирюзинского направления. Мне повезло поговорить на бирже, у станции, с извозчиками. Дознаватели жандармского отделения железной дороги удостоверились в смерти бухгалтера от сердечного приступа и успокоились. Свою собственную агентурную информацию я пока никому не сообщал. Есть минимум два серьезных факта, позволяющих сомневаться в «естественной смерти» бухгалтера. Это ложные показания Ширинова и исчезнувший банковский вексель на сто тысяч фунтов стерлингов.

– Насколько велика эта сумма, Владимир Георгиевич?

– Десять таких билетов – и можно купить современный броненосец типа «Дредноут»! Эта сумма многократно превышает годовой бюджет Туркестанского края и Кавказа вместе взятые.

– Фантастика! А был ли вексель на самом деле?

– Почти уверен, что вексель существует. Это деньги Британской внешней разведки – «Сикрет Интеллидженс Сервис». Практически обналичить этот вексель ни в России, ни в Иране нельзя. Его можно предъявить к оплате либо в Лондоне, либо в филиале Ост-Индийского банка. Таковые есть в Калькутте, в Дели; в Европе – только в Париже. Такой вексель необязательно обналичивать немедленно. Это хороший финансовый инструмент, которым можно пользоваться как гарантом каких-либо сделок, только на этом можно заработать во много раз больше, чем стоит сам вексель. Но его сюда привезли не для этого…

– Для чего же?

– Такая сумма – бюджет очень крупных операций: финансирование оппозиционных сил в стране, предназначенной к аннексии, закупка оружия, подрывная террористическая деятельность, политическая работа партий… Думаю, нас ждут нелегкие времена. Я еще не решил, озвучить ли этот факт на совещании у начальника области и озадачить новой работой соответствующие службы, либо самостоятельно отработать его.

– Что бы вы ни решили, я с вами, Владимир Георгиевич. Как я понимаю, у нас сейчас не праздный разговор, а совещание. Спасибо за доверие. Тогда будут вопросы, можно?

– Жду.

– Первое: что вас останавливает от немедленного придания этому вопросу государственного статуса? Второе: что мешает продолжить собственное расследование?

– Отлично, Александр Георгиевич. Не зная вас, подумал бы, что имею дело с математиком. В вас есть сильное конструктивное начало. Правильно поставленный вопрос уже несет в себе правильный ответ. Отвечаю. Первое: нет ничего опаснее и безумнее, как сбросить необоснованную информацию по серьезной проблеме. Я не настолько наивен, чтобы предъявлять на совещании генералам общей полиции и Корпуса жандармов две записки своих доверенных лиц, планшет с картами и пару теодолитов в качестве доказательств обвинения британской короны в нарушении Конвенции 1907 года и подготовке крупномасштабной экспансии в Российский Туркестан. Для такого демарша нужны живые британские агенты, взятые с поличным и готовые давать показания, нужны списки руководителей и активистов наиболее агрессивной, «правой» части оппозиции, склады с оружием, источники финансирования.

– Разве это не задача для контрразведки?

Дзебоев грустно покачал головой:

– Нет, нет у нас контрразведки! Нужна мощная военная контрразведка с профессиональными кадрами. Есть у нас в Департаменте полиции МВД охранное отделение. В составе Особого отдела департамента полиции – агентурная часть. Есть Положение «Об охранных отделениях», на которые возложены исключительно оперативно-разыскные мероприятия по государственным преступлениям. Есть закон от 6 июля 1908 года «Об организации сыскной части». При полицейских управлениях уже положены сыскные отделения, которые должны заниматься и опер-розыском и проводить дознания по уголовным преступлениям. При этом охранные отделения обязаны предоставлять агентурную информацию жандармам, производящим дознания. Вы догадываетесь, чем там занимаются? Вот, полюбуйтесь, очередная информация. – Дзебоев достал из кармана кителя листок бумаги: «Пятого дня в служебном помещении Кизил-Арватского вокзала пили чай кондукторы Бурмистров, Витрищак и Швыдкой. Подошел Семенов и сказал: «Зачем говорят, что забастовка была неправильная? А что нам хорошего этот сукин сын сделал? Только землю Русскую кровью поливает! Следующий подрастает нам на шею, той же породы, вырастет – также кровь будет пить!» Бурмистров Семенову сказал, дескать, выпил, так иди лучше проспись».

Дзебоев смял листок, но все же сунул его назад в карман:

– Вот какой работой завалены наши охранные отделения! Огонь 1905-го года не погашен, он тлеет, набирает новую силу. Новый взрыв будет страшнее первого. Его готовят и местные русские либералы, и националисты от Бунда до Дашнакцутюнь, а главное – разведки всего мира, разве что кроме Панамы… Такие, как чикишлярский пристав Федотов и красноводский ротмистр Кудашев – доброе исключение из наших кадровых реалий! Они вдвоем разработали и осуществили фактическую ликвидацию летучего конного отряда, теперь нет сомнения, английского шпиона Караджа-Батыра. С казаками 1-го Таманского полка связались только в последний момент. Начни они согласовывать свои действия по инстанциям – об этом знал бы Лондон на следующий день. В Государственную думу представления к орденам четвертой степени направлены. К сожалению, Кудашеву посмертно, а сам Федотов вряд ли осознает себя награжденным. Однако начальство довольно. Хоть бы кто вспомнил, что Караджа-Батыр несколько лет ходил по нашей области как у себя дома! Это вам, Александр Георгиевич, ответ на первый вопрос. На второй вопрос дам ответ через десять минут.

– Василий Игнатьич! Придержи на минутку своих орлов! – снова окликнул возницу Дзебоев. – Поселок Ванновский. Нас сам староста решил встретить. Я ненадолго.

Дзебоев сошел с экипажа, двумя руками поздоровался с высоким пожилым человеком в белой домотканой рубахе навыпуск ниже колен, в таких же штанах и черной меховой душегрейке-безрукавке. Его голову венчала белая повязка, распахнутая душегрейка позволяла видеть кривой иранский кинжал-бебут. На груди – внушительный серебряный жетон «Сельский староста». Старые знакомые отошли в сторонку, остановились в тени столетнего чинара, из-под корней которого бил родник. Дзебоев достал свой стальной портсигар папирос, угостил собеседника, закурил сам. Минут через пять вернулся в экипаж. Тронулись.

– Это ванновский курдский старшина Яр-Дауд-ага. Просит разрешения послать младшего сына в русско-туземную школу. Нужно помочь. Было бы финансирование да кадры учителей, давно бы в поселке своя школа работала. Задал ему вопрос о Ширинове. Думаю, ага говорит правду. О Ширинове, конечно, слышал, но лично не встречался. В поселке нет курдов, имеющих возможность свободно разъезжать по области. Ни купцов, ни возниц, ни служащих железной дороги.

Паспорт есть только у самого старшины. Остальным без надобности. Связи между российскими прикопетдагскими курдами весьма незначительны, с иранскими курдами отсутствуют вовсе. Через центральную часть хребта Копет-Даг в Иран одна-единственная дорога – Гауданский перевал. Этот путь под хорошим контролем. Там и пограничная стража, и таможня, и текинские конные отряды милиции. С ноября по апрель – май перевал вообще закрыт. Скорее всего, Ширинов возил оружие через Атрек. Пустыню контролировать труднее. Там путей много. Агентами Ширинова могли быть только мобильные, не вызывающие подозрения лица. Не забывайте – Ширинов владеет не Гранд-отелем, а караван-сараем! Если верить разговору с Гюль Падишахом, у Ширинова склад или склады с оружием здесь, в Закаспии. Теперь оружие не должно идти в Персию, ему уже нашли покупателей здесь же. И даже оплатили! Это эсеры или националисты, а возможно, и те и другие. Будем работать.

Вернемся к прерванной беседе. Вопрос второй: нет сил решить задачу, озвученную в вопросе первом в полном объеме. Упростим ее: отследить и изъять из оборота вексель Ост-Индийского коммерческого банка. В процессе работы новые факты появятся сами. Однако следует помнить: лично я – не начальник жандармского управления, а помощник начальника области и адъютант командующего войсками, то есть, как пишут в английских газетах, «министр без портфеля». Моя задача – отбор, аналитика, передача по инстанциям и контроль. Все! Ни я, ни вы, тем более, не имеем ни возможностей, ни формальных прав самостоятельно вести агентурную работу, розыск, осуществлять дознание, организовывать наружное наблюдение, задержание, обыски и прочее. Вся наша деятельность в этом направлении должна быть в прокрустовом ложе статуса ордена Святого Георгия, коим награждаются за подвиги!

– Все понял. В таком случае необходимо тщательно отделить зерна от плевел.

– Опять ваша конструктивность. Давайте, я уже в нее верю.

– В любом деле должна быть система. Построенная и отлаженная система начинает работать сама!

– И в нашем случае?

– Конечно! Сегодня утром в вашем кабинете я построил некую систему, разобрав вагон документов. К вечеру эта система потребовала хранить документы, предназначенные для официальной работы, в кабинете подполковника Дзебоева либо в сейфах канцелярии, но агентурная документация, не предназначенная для передачи в охранку, должна храниться за пределами кабинета. Это не перестраховка, Владимир Георгиевич. Этого требует «система»! Вы дали мне совет быть осторожным. Я призываю вас быть осторожным вдвойне. Ставка в игре сделана не нами – сто тысяч фунтов стерлингов. Мы ответим на нее. Без права на ошибку.

Фаэтон въехал во двор резиденции начальника области. К экипажу подбежал дежурный-вольноопределяющийся:

– Господин подполковник! Вам распоряжение: быть сегодня в драматическом театре на спектакле. Артисты из Ярославля! Начало через двадцать минут.