Текст книги "Гибель Царьграда"

11

Капитан корабля – двухметровый ромей с крупным носом и волевым бритым подбородком с интересом наблюдал за своими пассажирами.

Во-первых, капитана удивлял сам факт наличия пассажиров на борту его плывущего в драконову пасть судна; во-вторых, за них неплохо заплатили, а в-третьих, несмотря на явную неприязнь, которую пассажиры испытывали друг к другу, их связывало нечто такое, что заставило их вдвоем отправиться в это опасное путешествие с непредсказуемым концом.

Пассажиры старались держаться порознь, собираясь вместе всего несколько раз, в самом начале плавания, и то лишь для того, чтобы изучить имеющуюся у одного из них карту Константинополя. Говорил в основном ее владелец – невысокий венецианец с плутоватыми глазками, а второй – мрачного вида молодой человек с ежиком светлых волос, небольшой черной бородкой и вислыми усами (наверное, именно из-за них венецианец называл его янычаром) – отделывался односложными ответами или просто молчал. Под правым глазом его красовался весьма заметный синяк.

В один из таких разговоров венецианец был особенно громок.

– План города напоминает треугольник, – назидательно вещал он, уверенно водя пальцем по разложенной на палубе карте. – Ты знаешь, что такое треугольник, янычар? Хотя откуда тебе знать. Смотри и запоминай: вот Месса – главная улица города, начинается у Ипподрома и дальше разделяется на еще две улицы, вот видишь? А вот здесь – кварталы чиновников и константинопольской знати, вот – кварталы венецианских купцов, а вот – дом жены хозяина Ирины Марза…

– Твоего хозяина, – тут же огрызнулся второй, отрываясь от карты.

– Ах да, янычар, – раздраженный венецианец почти кричал. – Я совсем забыл, что твой хозяин – султан поганых…

При этих словах в лице второго сразу проступило что-то неуловимо волчье, но он быстро погасил гнев и отвернулся…

Впрочем, через мгновение венецианец как ни в чем не бывало продолжал свой рассказ о городе, а «янычар» снова мрачно следил за его скользящим по пергаменту пальцем.

Из этих разговоров капитан вскоре понял, что его пассажиры плывут с целью спасти некую оказавшуюся в осажденном городе женщину, причем ее спасение почему-то очень важно для обоих. В общем, здесь крылась какая-то тайна, разгадывать которую капитан, однако, не торопился: жизнь приучила его не лезть без надобности в чужие дела. К тому же ромея одолевали собственные заботы и тревоги, из которых первейшей был предстоящий проход через Босфор.

Венецианец вскоре перезнакомился со всей командой, и его частенько можно было видеть весело болтающим с кем-нибудь из матросов. Второй пассажир, напротив, ни с кем не общался и всю дорогу либо спал, подложив под голову увесистый кулак, либо задумчиво смотрел на море или проплывающий слева по борту пустынный обрывистый берег. С легкой руки венецианца, за юношей прочно укрепилось прозвище «Янычар». С ним несколько раз пытались заговаривать любопытствующие матросы, но мрачный взгляд серых глаз и односложные ответы быстро отучили их от этого.

Впрочем, и словоохотливый венецианец на прямой вопрос о цели своего путешествия уклончиво говорил что-то о важном торговом поручении, а попутчика называл не иначе, как своим телохранителем, с которым он, достигнув города, непременно собирался распрощаться.

– Недоволен я им, ой, как недоволен, – доверительно сообщал он очередному собеседнику.

Матросы с сомнением качали головами и строили разнообразные догадки.

Между тем увлекаемый попутным ветром корабль плыл все дальше и дальше, и через десять дней пути достиг, наконец, Босфора.

Перед самым входом в пролив встали на якорь, и капитан собрал на палубе всю команду. Януш c Франческо тоже оказались невольными участниками этого собрания.

Называя всех присутствующих братьями, капитан говорил о горожанах, испытывающих нужду в продовольствии, о гражданском долге, об ожидающей впереди опасности: турецких крепостях по обеим сторонам Босфора. В конце свой в высшей степени взволнованной и проникновенной речи он попросил у команды совета, когда идти через пролив: днем или же под прикрытием ночи. Все сошлись во мнении, что днем чересчур опасно: проход между двумя крепостями несомненно хорошо пристрелян турками, а вот ночью есть шанс проскочить.

На том и порешили.

Вечером на палубе отслужили молебен, а когда на море пала ночь и небо, к радости моряков, затянуло облаками, выбрали якорь и подняли все паруса…

12

Зажатый меж двух гористых берегов Босфор неспешно раскрывался навстречу, пока наконец не понес их прочь от живого, пугающего, окончательно слившегося с небом Понтийского моря. Янушу даже показалось, что позади корабля рокочет страшная бездна, край света, за которым уже нет ни жизни, ни света – ничего…

Впрочем, бездна скоро скрылась за поворотом, и лишь Босфор теперь безраздельно владел ими. Берега то уходили в стороны, то снова надвигались, вырастая на глазах и превращая пролив в ущелье.

– Сейчас будут крепости, – сказал вдруг кто-то, кажется, капитан, и на палубе мигом срезало и без того едва тлевшие разговоры. Лишь только плеск воды за бортом, да скрип снастей нарушали гнетущую тишину.

Януш слышал биение собственного сердца. И хотя ночи стояли теплые, сейчас он невольно кутался в свой дорожный плащ. Рядом замер вцепившийся в борт Франческо. Губы итальянца беззвучно шевелились. Даже во мраке было заметно, как он бледен.

И вот наконец они увидели первую расположенную на правом берегу крепость. Румели-Хиссар – «Перерезающая горло», как нарекли ее сами турки. Казалось, что кто-то небрежно бросил на склон горы тяжелый наборный пояс, где пряжкой была царствующая на самой вершине здоровенная башня, а украшениями – башни поменьше. И ни огня, ни огонечка. Лишь только мертвенные провалы бойниц настороженно следили за приближающимся кораблем.

Румели-Хиссар…

Еще несколько месяцев назад на пути в Синоп она виделась Янушу не такой зловещей. Впрочем, тогда был день, и они шли под османским флагом. Теперь же все было по-другому.

А потом случилось то, чего опасались моряки: свежий налетевший вдруг ветер согнал с небес облака, и лунный серп и щедрые россыпи звезд явились дремлющему миру во всем великолепии. Тут же вокруг корабля заиграла серебром вода, а сам он от носа до кормы оказался залитым мертвенным лунным светом.

Похожий на стон звук вырвался из груди моряков. Обратились к небу полные мольбы взоры, и поначалу показалось, поверилось, что все еще обойдется, что крепко спят сторожащие пролив…

Но не обошлось!

Все-таки заметили ромейский корабль чьи-то недобрые, внимательные глаза: со стороны Румели-Хиссара вдруг раскатисто ударила пушка, и в воду прямо по курсу упало стремительное ядро. С пронзительными криками взметнулись к небу ночующие в заводях чайки, а над ожившей башней замелькали, то и дело скрываясь за зубцами, огни факелов. Тут же ответила выстрелом и соседняя крепость: ромеям недвусмысленно предлагалось спустить паруса и ждать проверяющих.

Все взоры устремились на капитана.

– Вперед, только вперед! – вскричал тот. – Остановиться смерти подобно! Турки в любом случае нас не пощадят!

Яношу показалось вдруг, что время остановилось, что замер Босфор, и корабль тоже стоит на месте. Медленно, очень медленно проплывали мимо обрывистые, укрытые мраком берега и зловещие полные огня и жизни крепости.

Корабль уже почти миновал их, как желто-багровым светом вдруг снова осветилась главная башня Румели-Хиссара, и страшный грохот прокатился над проливом.

Стоящий рядом с Янушем слуга испуганно вскрикнул: ядро ударило в нескольких шагах от них и, с треском проломив палубу, исчезло в темной трюмной пасти. Через мгновение оттуда фонтаном ударила вода, и корабль стал быстро погружаться в пучину с креном на нос.

Заметив это, от берегов устремились к тонущим множество проворных лодчонок. Сидящие в них турки, что-то яростно кричали, но пока были еще далеко…

На гибнущем корабле началась паника: кто-то пытался спустить на воду шлюпки, кто-то прыгал так, а кто-то, уже видимо, не помышляя о спасении, в бессильной ярости посылал проклятия туркам. В этой суматохе Януш потерял из виду Франческо, а потом ему и вовсе стало не до него.

– Прыгай за борт и плыви что есть мочи, а не то корабль за собой утащит! – истошно прокричали рядом, и Януш, не раздумывая, прыгнул в густую, холодную и абсолютно непроглядную воду. Прыгнул и камнем пошел ко дну из-за тяжелого, мгновенно намокшего плаща. Отчаянно рванул завязки (стайка веселых, щекотнувших лицо пузырьков тут же выскочила из-под плотно сжатых губ его), но тщетно. Теряя драгоценный воздух, рванул еще – завязки не поддавались. Охваченный ужасом, выхватил из ножен кинжал, и когда плащ обмякшим крылом наконец-то скользнул вниз, изо всех сил устремился к тускло мерцающей над головой поверхности…

После долгих показавшихся вечностью мгновений с готовыми вот-вот разорваться от боли легкими, он, наконец, вынырнул к ночному, нежно переливающемуся звездами небу, и в уши сразу же ударили крики барахтающихся вокруг моряков и плеск взбиваемой ими воды. Корабля уже не было, и над невысокими волнами темнели только их кажущиеся одинаковыми головы.

– Франческо! Где ты, Франческо? – несколько раз крикнул юноша, тщетно ища глазами итальянца. Пожалуй, впервые он не испытывал к нему неприязни. Рядом вдруг оказалась чья-то голова со спутанными волосами. Вытаращенные глаза показались страшными. Голова встретилась с Янушом взглядом и, с ненавистью сплюнув воду, зычно прокричала:

– К берегу! Плывите все к правому берегу – там город!

Януш узнал капитана.

– Все кто меня слы..…

Черный провал рта на миг закрыло поднявшейся между ними волной, и капитан отчаянно закашлялся. Потом снова вперил в юношу полные муки глаза и, тяжело дыша, прохрипел:

– Скорее плыви отсюда! …

Но было уже поздно: турки, о которых в панике все позабыли, достигли наконец места гибели корабля.

– Давай! Бей! Топи! Хватай! Не дайте никому из них уйти! – неслось из лодок. Большие стремительные тени с торчащими над ними тюрбанами и фесками шли прямо по головам несчастных. Кого-то топили, кого-то, оглушая веслами, поднимали на борт. Плеск, крики, глухие удары слились в один устрашающий грохот, который, казалось, был повсюду.

Януш изо всех сил заработал руками и ногами, пытаясь вырваться из этого ада. Неожиданно над головой взметнулось блестящее от воды весло, и он едва успел уйти из-под удара, поднырнув под днище надвигающейся лодки. Вода поглотила все звуки, и некоторое время он слышал только шепот разверзшейся над ним бездны.

Когда наконец вынырнул, жадно хватая ртом обжигающий воздух, лодки вдруг оказались далеко позади. За ними, закрывая собой почти все небо, зловеще темнели крепостные башни Румели-Хиссара. В узких прорезях бойниц тревожно дрожали желто-красные огни факелов.

Януш поплыл прочь от страшного, рокового для византийского корабля места, и лишь тогда позволил себе немного передохнуть, оборотившись лицом к равнодушно мерцающим над ним звездам, когда крики стали едва слышны и башни крепости почти совсем ушли в воду…

Он не помнил, как выбрался на берег. Помнил только, как отчаянно, сбивая колени, карабкался по каменистому, поросшему колючим кустарником склону и лишь на самом верху позволил себе рухнуть на землю…

13

Его разбудило жаркое весеннее солнце: в какой-то момент оно стало сильно припекать макушку. Первое, что увидел, – был муравей: рыжий, шестиногий, словно с ног до головы закованный в блестящие кожаные доспехи, он деловито пробежал мимо его широко раскрытого глаза и скрылся в перепутанных травяных арках. «Наверное, тоже торопится кого-нибудь спасать», – подумал Януш и приподнялся.

Он лежал на широком уступе, до которого добрался вчера. Впереди – густой, мертвой хваткой вцепившийся в склон сосновый лес, сзади – обрывистый берег: было слышно, как где-то далеко внизу лениво трется о камни Босфор. И ни души вокруг.

Впервые за десять лет Януш принадлежал только самому себе. Как будто внезапно пали невидимые, тяжелые цепи, которые носил на себе много-много лет и в силу привычки почти уже не замечал их тяжести. И вот цепей нет – он свободен. И это было так странно, что юноша даже растерялся…

Все произошедшее вчера казалось кошмарным сном. Но, увы, и турки, и Босфор, и черная, поглотившая греческий корабль вода – все это было на самом деле! Как был венецианский купец и темница, и находящиеся в ней товарищи. Да и цепи никуда пока не исчезли, а лишь полегчали. Самую малость…

Где-то в небе тревожно закричала чайка, ей тут же вторила другая, и рука юноши невольно скользнула к висевшему на поясе кинжалу. Но ножны были пусты. В голове смутно мелькнуло вчерашнее: как отчаянно резал неподдающиеся завязки, как из последних сил рвался из грозящей смертью глубины… Возможно, именно тогда он и выпустил кинжал.

– Проклятье! – в порыве слепой ярости Януш сорвал с пояса бесполезные теперь ножны и отшвырнул в сторону. Потом, вдруг вспомнив, о данном купцом перстне, с ужасом глянул на правую руку. Неужели он потерял и его?

К счастью, перстень все так же весело поблескивал гранями на безымянном пальце. Это несколько успокоило янычара.

Ну что ж, теперь ему предстояло решить, что делать дальше. Первой мыслью было вернуться к Румели-Хиссару. Но, пройдя несколько шагов, он вдруг понял, что делает глупость. Даже если предположить, что кому-то из греков, а вместе с ними и Франческо, удалось спастись (ведь удалось же это ему!), то чем он может им помочь: одинокий, безоружный (больше всего его расстраивало последнее обстоятельство). Да и по правде говоря, их судьбы в отличие от судеб томящихся в трапезундской темнице янычар мало волновали его. А без слуги было даже проще. Свободнее. В конце концов найти жену венецианца он сможет и без Франческо.

Януш решительно повернул к городу.

Вначале надо добраться до Золотого Рога, а там… Там будет видно. Он помнил карту и примерно представлял свой маршрут, но сознательно не строил далеко идущих планов. Что зря загадывать, если судьба швыряет тебя подобно попавшей в водоворот щепке? «Яки Бог..» – говорила в таких случаях мать.

«Яки Бог», – мысленно повторил ее слова Януш и перекрестился. Впервые за много лет, он сделал это открыто, не таясь.

Миновав растущий на склоне лесок, юноша спустился к едва заметной дороге, по которой и зашагал размеренным походным шагом, каким привык ходить за годы военной службы. И хотя тренированное тело легко переносило все тяготы пути, голод и жажда все больше донимали юношу. Всего лишь раз, в самом начале, ему попался родник, но набрать про запас воды, увы, было не во что. Вот, когда он пожалел о выброшенных ножнах. Чтобы не думать о жажде, Януш иногда, как когда-то учили наставники, клал в рот и посасывал маленький камешек.

И ни одной живой души за все время пути. Это обстоятельство, да еще, пожалуй, все больше накапливающаяся усталость, несколько притупили его осторожность: турецкий конный отряд, внезапно вылетевший навстречу из-за поворота дороги, едва не застал юношу врасплох (от неожиданности он даже проглотил камушек.) Спасла хорошая реакция и груда валунов, за которые успел отпрыгнуть. Турки, по счастью, его не заметили и прогрохотали мимо в клубах пыли. А Януш, проклиная турок и злосчастный, едва не застрявший в горле камень, не долго думая, сошел с дороги в тянущийся вдоль нее жидкий лесок. Так было безопаснее.

Теперь ориентиром янычару служило все больше клонящееся к западу солнце…

Был уже вечер, когда голодный и измученный, он наконец, увидел большую воду. Вне всякого сомнения, это был Золотой Рог.

Далеко-далеко на востоке темнел силуэт Константинополя, едва различимый на фоне гаснущего неба, а подле, на черной воде застыли крохотные, чуть подрагивающие огонечки. Корабли – догадался Януш. Но греческие или турецкие, он не знал. На западе уходящее на покой солнце бросало на воду последние отблески…

Тут Януша ожидало еще одно приятное открытие: до западной оконечности залива оставалось совсем чуть-чуть. Правда, берег здесь шел почти вровень с водой и был сильно заболочен – один раз, сделав неосторожный шаг, юноша провалился по грудь в трясину, – но Бог миловал, и перейдя через два неглубоких, звенящих чистой водой ручья, он оказался на противоположной стороне…

Впереди темнела какая-то роща, и Януш решил, что заночует именно там. По расчетам юноши, от города его отделяло лишь несколько часов пути, но сил на это уже не было. Едва достигнув колючего, растущего на краю рощи кустарника, он в изнеможении повалился на землю и с наслаждением вытянул натруженные ноги. Благословенный сон стал мягко наваливаться на него. Но заснуть, увы, не получилось…

14

Когда бешено колотящееся сердце несколько успокоилось, до Януша долетел гул голосов. И хотя измученное тело просило отдыха, он заставил себя подняться и идти на этот гул, пока за черными изломами деревьев не увидел вдруг веселые проблески огня.

Вскоре взгляду юноши открылась просторная, окруженная платанами поляна, посреди которой был разведен костер. Около костра грели пятки человек двадцать, по виду совершеннейшие бродяги. Под платанами угадывались тела остальных. Судя по могучему храпу, долетавшему оттуда, все они спали. Порой над спящими вскидывалась чья-то отгоняющая мошкару рука, слышался звук хлопка и короткое, но смачное ругательство.

«Похоже, это хайдуты (разбойники). От таких лучше держаться подальше», – подумал Януш, однако рискнул подобраться еще ближе, чтобы услышать, о чем говорят у костра.

– …Построю себе новый дом, заведу слуг, женюсь и буду каждый день кушать пилав с бараниной или лучше долма… – хриплым голосом вещал какой-то бородач, мечтательно глядя на огонь, и вдруг, повернувшись к сидящему рядом крепышу в тюрбане, спросил: – Ты любишь долма?

– Я все люблю, – мрачно отозвался тот.

В желудке у Януша тоскливо заурчало: последний раз он ел еще на корабле.

– Я же говорил: о еде ни слова, – грозно прорычал один из сидевших спиной к юноше. – Завтра поедим.

– А точно султан дает каждому пришедшему к нему на службу меру мяса и меру риса? – снова подал голос крепыш в тюрбане.

– Точно-точно, – отозвалась спина, дернув могучими плечами. – Так что завтра будет тебе и пилав с бараниной, и долма, и … какого шайтана, ты опять заговорил о еде, Али?

Яношу все стало ясно: перед ним был расположившийся на ночлег отряд башибузуков, который, судя по разговору, направлялся к осажденному городу, мечтая урвать свой кусок от возможной богатой добычи.

Несколько мгновений он лихорадочно соображал, что делать дальше. Он вдруг подумал о том, что идти к Константинополю в одиночку – чистой воды безумие: его могут принять за бродягу или еще хуже – шпиона, и тогда пиши пропало. С военной полицией, тем более во время войны, шутки плохи: в два счета снесут голову или посадят на кол. Янушу не раз приходилось видеть подобные казни. Похоже, у него снова не оставалось выбора.

«Господи, если вел меня до сего момента, не оставь и теперь!» – прошептал он, осеняя себя крестным знамением и, на всякий случай сняв с пальца и спрятав за пазуху кольцо, решительно шагнул на поляну.

– Салам Аллейкум! – сказал юноша как можно приветливей, тщетно пытаясь угадать, кто здесь главный.

Сидящие у костра сразу же всполошились, вскочили со своих мест. Зашевелились лежащие под деревьями. Засверкали выхватываемые сабли и ножи. И лишь только один человек остался сидеть у костра, даже не переменив своей позы. Он-то и ответил на приветствие юноши, небрежно пошевеливая при этом пальцами ног:

– И тебе Аллейкум Вассалам. Ты кто такой? И откуда взялся? Может, замыслил что недоброе? Добрые люди ведь по ночам не ходят.

– Да я вроде тоже не к праведникам попал. – Януш мотнул головой в сторону наставленных на него клинков.

– Уж точно, не к праведникам. – ухмыльнулся сидящий. Судя по всему, он и был здесь главный. Януш почтительно наклонил голову и сказал смиренно:

– Я просто путник, отбился от своих. Иду, как и вы, к Константинополю.

– А с чего ты решил, что мы идем именно туда?

– А куда же еще? – простодушно пожал плечами Януш. – Куда еще настоящим бахадирам идти, как не на объявленную султаном войну с гяурами?

Дружный смех был ему ответом.

– Ну, ладно, угадал. А нам-то ты зачем нужен? Ты вообще что умеешь делать?

– Стреляю из лука, владею саблей, мечом…

Кто-то недоверчиво присвистнул, несколько голосов ехидно спросили:

– Саблей, мечом… А где твое оружие, удалец? Тоже потерял? Чем воевать-то будешь? Пальцем, что ли?

Поляну снова сотрясло от смеха.

Однако главаря ответ Януша, кажется, удовлетворил. Смерив юношу оценивающим взглядом, он благосклонно махнул рукой:

– Ну, ладно: иди пока отдыхай. Места всем хватит. Вон – ложись под деревьями. На рассвете решим, что с тобой делать.

Тут главарь широко зевнул и громко поскреб пятку, показывая, что разговор окончен. Януш снова почтительно наклонил голову. Несмотря на сжимающую сердце тревогу, он был доволен: его не прогнали сразу, а значит, есть шанс остаться в отряде и наконец-то добраться до города. Значит, все снова идет так, как должно.

Быстро поискав глазами, он выбрал себе место у большого раскидистого платана, под которым никого не было. Прежде чем лечь, опустился на колени, оборотив лицо в сторону города, и беззвучно зашептал слова молитвы, чувствуя, что за ним сейчас наблюдает не одна пара настороженных глаз. А закончив, с наслаждением растянулся под деревом, положив голову на толстый выступающий из земли корень.

«У ночи живот длинный – неизвестно что родит завтра», – вспомнилась вдруг Янушу одна из присказок дервиша Омара. Как жалко, что старика нет сейчас рядом: он бы уж точно знал, что делать.

«Сейчас самое главное не заснуть, а то еще прирежут во сне. С таких станется. И главарь как-то уж больно легко согласился…»

Юноша прислушался. Сидевшие около костра о чем-то негромко переговаривались, но Януш, как ни пытался, не смог разобрать ни слова.

Тем временем, пламя, пожрав последние брошенные в огонь ветки, вдруг сникло. Сразу стало неуютно, зябко, и янычар пожалел об утопленном плаще. У костра потихоньку смолкли все разговоры. Даже лежащие под деревьями башибузуки перестали храпеть. На поляне стало совсем тихо, лишь что-то умиротворяющее шептала над головой листва, да чуть слышно потрескивали догорающие угли. На Януша, судя по всему, никто нападать не собирался, во всяком случае, до утра.

Но все равно – лучше не спать. Не спать…

Невидящими глазами пялился он в темноту, чувствуя, что земля под ним так и норовит повернуться и поплыть, а шум листвы все больше напоминает плеск трущихся о борт волн…

Да-да, именно волны сейчас мерно плескали за бортом, и ромейский корабль, тихо поскрипывая, мягко нес его вместе с поляной и башибузуками куда-то далеко-далеко, туда, где покрытые синеватым туманом горы и на их крутых склонах – тонкие струйки дыма от пастушечьих костров. Оставалось только найти Франческо и тех двух женщин, о которых говорил купец. И еще не спать. Самое главное, не спать…

Кто-то с осторожной настойчивостью лез к нему за пазуху. Он открыл глаза и едва сдержал невольный вскрик, увидев над собой силуэт человека. Юноша не сомневался, что это был один из башибузуков. От ярости свело скулы. Не раздумывая, янчар схватил наглеца за горло. Тот, не ожидая такого поворота, испуганно дернулся, захрипел и, пытаясь освободиться, вцепился руками в душащие его руки, но тщетно: юноша все сильнее сжимал пальцы. Тогда башибузук попытался было позвать на помощь, но вместо крика сдавленное горло его издало едва слышный хрип…

Несчастного спас шум и движение слева.

Скинув с себя полумертвого хайдута, Януш вскочил. И вовремя! С криком: «Ах ты, щенок!» на него с обнаженной саблей прыгнул другой разбойник. Еще двое – юноша заметил их тени – метнулись за спину… Он едва успел увернуться от быстрого проблеска выгнутой стали. Увернулся и тут же ударил растопыренными пальцами в лицо нападавшему. Выронив саблю, тот с воем покатился по траве.

Сознание юноши еще отмечало тепло нагретой чужой ладонью рукоятки, забившуюся под ногти землю, а схватившая саблю рука уже встречала обрушенный сзади удар…

Встретил, отбил – из-под стальных полумесяцев зло брызнуло искрами – и тут же полоснул клинком по шее противника. Клокотнув перерезанным горлом, хайдут рухнул на землю, а его товарищ растерянно замер в шаге от юноши, с уже занесенной над головой саблей. Януш только дернулся в сторону башибузука, как тот с испуганным вскриком отпрыгнул назад и, не устояв, грохнулся навзничь…

К месту схватки уже торопились разбуженные шумом остальные.

Не ожидая для себя ничего хорошего, Януш стал медленно пятиться к платану, угрожающе выставив перед собой саблю. Но путь к отступлению был уже отрезан окружившими место схватки башибузуками.

Неужели он ошибся, и судьба завела его в смертельную ловушку? Ну что ж, он постарается подороже продать свою жизнь!…

Янушу вдруг вспомнилась янычарская школа. Учебный поединок. Он один против четырех товарищей. Гулкий стук деревянных мечей, его отчаянная и пока успешная оборона – он парирует все сыплющиеся на него удары, но в конце концов болезненный тычек под ребра, потом еще один и еще.

Нет, это просто невозможно выстоять одному против четырех!

Тут же слышится насмешливый голос наблюдающего за поединком наставника:

– Стоп, волчата! Ты опять убит, Бозкурт: слишком медленно работаешь мечом! И даже не пытаешься атаковать… Вот, смотри КАК надо.

Наставник вырывает у него деревянный меч и делает знак четверке учеников нападать. Через мгновение, мальчишки катаются по земле и скулят от боли: кто-то держится за живот, кто-то за голову, а наставник не скрывает довольной ухмылки.

– Видел?! Давай, пробуй еще!

И снова гулкий стук деревянных мечей…

Но времена учебы уже давно закончились…

– Он убил Азамата! Он покалечил Хаджу! – кричал тем временем, срываясь на визг, упавший навзничь башибузук. – Надо убить его, пока он не убил еще кого-нибудь из нас!

Выкрикивая все это, он быстро отползал прочь от Януша, пока не уперся в ноги одного из стоящих товарищей…

– Что смотрите, дело ясное: рубите его, ребята! – заволновались было в толпе, но тут кто-то зычно гаркнул:

– Стоять! – и в образовавшееся между Янушем и башибузуками пространство, довольно грубо ворвался главарь.

От его былой расслабленности не осталось и следа. Теперь перед Янушом предстал суровый, привыкший повелевать человек.

– Хватит – порубились! – зло сказал он и покосился на убитого. – Этак у меня людей не останется. А вы все успокойтесь: все было по-честному. Нечего было на спящего нападать!

– Да мы просто прощупать его решили, Доган. Ты же знаешь… – отозвался наконец едва не задушенный Янушем башибузук, поднимаясь с земли и, не договорив, снова закашлялся. Тот, который получил пальцами в глаза, так и лежал, скрючившись, не отнимая от лица рук, и жалобно постанывал.

– Ну что: прощупали? – зло спросил Доган. Полузадушенный только опустил голову.

– Да, тебя лучше не задирать, – повернулся к Янушу главарь. – Все – можешь опустить саблю: больше тебя здесь никто не тронет. Все слышали? Теперь он – наш. Такой же, как мы все…

Он вдруг посмотрел на начинающее бледнеть небо и с шумом втянул в себя воздух:

– Светает. Пора собираться в дорогу. Ты и ты, – главарь небрежно ткнул пальцем в нескольких стоящих рядом. – Похороните Азамата… Да успокоит Аллах его грешную душу… А вы – помогите Ходже…

Он снова повернулся к Янушу:

– Ты, я смотрю, действительно воин, и эту саблю завоевал по праву. Как звать-то тебя «добрый человек»?

Последние слова он произнес подчеркнуто насмешливо.

– Бозкурт…

– Ну что ж, Бозкурт. Добро пожаловать в отряд славного Доган-бея, – тут главарь ударил себя кулаком в грудь и горделиво приосанился. – Со мной теперь будешь. Самое главное – соблюдать два правила: половина добычи в общий котел и во всем слушаться меня…

Башибузуки стали молча расходиться. Под руки увели поднятого с земли Ходжу, который продолжал стонать и жаловаться на боль в глазах. Подле распростертого на земле тела остались только те двое, назначенные главарем. Опустившись на колени, они без промедления стали рыть кинжалами могилу меж выступавших из земли корней…

Уже почти совсем рассвело, когда отряд неорганизованной толпой (Януш насчитал около ста человек) наконец покинул рощицу.