Текст книги "Уникум"

Глава 7
Второй бой. Плен

Ехали мы долго, но остановку, чтобы пообедать, всё же сделали. И меня покормили, пусть сухпай, но хоть что-то. Полбанки рыбных консервов и пять кусочков чуть подсохшего белого хлеба. Даже чай был в термосе, чуть тёплый. Сегодня уже двадцать седьмое июня, пятый день войны, а со мной уже столько всего случилось, не перечислить. Как изменится моя судьба, не знаю, но сопровождение молчит, да и я не особо говорливый.

Подъехали к какому-то крупному штабу, и на крыльце я заметил знакомого генерала – Потапова, командира нашей Пятой армии. Когда старший наряда вёл меня со всеми вещами к зданию, тот тормознул нас.

– Я тебя помню. Село на огнемётном танке захватил. И орден, я вижу, на месте. В чём дело, сержант?

Последний вопрос тот уже задал моему сопровождающему, на что тут же получил ответ:

– Приказ доставать срочно в распоряжение начальника штаба армии. Подписано начальником Особого отдела армии.

– Ты что натворил? – уже мне задал вопрос генерал, видимо, чувствуя за собой ответственность, всё же лично награждал.

– Не могу знать, товарищ генерал-майор. Разрешите доложить?

– Докладывайте.

– После того как мы в Войнице расстались, меня направили в тыл получить отремонтированный танк, однако нас задержал майор Северов. Я знаю «тридцатьчетвёрки», а тут состав с десятью машинами на станции Луцка.

– Подожди. Ты участвовал в рейде?

– Да, нас четверо вернулось. Ещё лейтенант Кузмин должен быть, но он отдельно прорывался на трёх танках.

– А Труханов?

– Я у него мехводом был. При атаке моста мы попали под обстрел тяжёлых зенитных орудий. Башню снарядом снесло. Не повезло ротному и башнеру. Погибли. Атака не удалось, пришлось уводить, что уцелело. Аэродром и станция уничтожены.

– Мост цел?

– Нет, – широко улыбнулся я. – Я на следующий день с трёх с половиной километров расстрелял его снарядами КВ-2. Один снаряд в бык, повреждений не зафиксировано, потом в эшелон с цистернами, что на мосту застрял. Полыхнуло красиво. Мост потребует серьёзного ремонта.

– Ко мне в кабинет, доложишь о рейде, – приказал тот и велел одному из командиров штаба: – Начштаба ко мне. Сообщи, что старший сержант Бард, которого он вызывал, у меня.

Вещи я никому не отдал, так что, сложив их в приёмной – дежурный обещал присмотреть, – я прошёл в кабинет, проверил пуговицы на вороте и поправил пилотку. Тут зашёл ещё один генерал-майор, видимо, начштаба, и с ходу у меня спросил:

– Сержант, это правда, что ты из орудия КВ-2 поразил две цели с холодного ствола с расстояния три километра?

– Три с половиной, товарищ генерал. Это если вы мост имели в виду и эшелон на нём.

– Отлично, – кивнул тот и спросил у командующего: – Он вам нужен?

– Да, сержант Бард – участник рейда в тыл противника.

– О, этой информации до меня не довели.

Дальше командующий приказал вызвать писаря, а мне начать рассказ. Писарь всё записывал, я говорил быстро, но он успевал. Так как попросили с подробностями и всё, что видел, то так и описал, до момента, как меня из-под КВ выдернули бойцы НКВД. Дальше генералы отправили меня писать рапорт о рейде, о фотоаппарате они знали, велели пленку распечатать, в штабе было нужное оборудование. Точнее, лётчики обещали помочь. А так как плёнка была не до конца использована, то я попросил отщелкать, что осталось, желающих получить свою фотокарточку хватало, включая командование армии. Командиру, что прибыл за пленкой, сказал, что вначале десяток карточек нужно сделать в нескольких экземплярах, сообщив номера кадров. Тот всё записал. Пообещав, что всё будет, он уехал, а я за рапорты сел. Кстати, сдал документы того немца-мотоциклиста и письма фельдфебеля, их в разведотдел для изучения понесли. Забыл совсем про них. Вскоре и влажный снимок с огнём и пожарами на мосту принесли. Чёткий получился, как я и хотел. Его и приложили к рапорту, как и мой снимок с танком на заднем фоне. Не знаю зачем. Данные тех трёх танкистов я указал как слышал, их уже вызвали сюда. Танки переданы в ближайшую танковую дивизию.

Оформлялись наградные листы, а со мной начали работать военные корреспонденты. Пачка фотографий, что мне передали в плотном конверте, оказалась как раз кстати. Карточки брать не стали, а вот негатив забрали. Рассказал и им о рейде. Тут ещё и из политуправления люди были.

Когда начало темнеть, у меня уже голова кругом шла. Однако подписал все фотографии – где сделаны, кто на них, и то, что вскоре этот танк расстреляет захваченный немцами мост, тоже указал – пусть гордятся близкими. После чего отправил письма с фотографиями внутри и с моими наилучшими пожеланиями родным девчат и парней. Обещал – сделал. Ну и свои фотки Светлане отправил, на память. Я ей до войны только два письма успел написать, это третьим будет. Тут и парни приехали, и нас прямо на месте наградили. Даже того раненого привезли, его потом в госпиталь отправили. Четыре ордена Красной Звезды нам выдали. Меня награждали вместе с парнями, но, в отличие от них, дополнительно вручили медаль «За отвагу». Это за мост. А вот нового звания не дали, зажали, так и остался старшим сержантом. Тут же в штабе я получил предписание поступить в распоряжение командира тяжёлой танковой роты капитана Трусова. Меня довезли до армейских складов, где нашлось несколько машин, что ехали в нужную часть, посадили в кузов и даже ручкой не помахали, отправляя к новым приключениям. А я спал на мешках с крупой, и никто мне не мешал.

Как выяснилось, направили меня к капитану Трусову, что услышал об удивительном наводчике от одного из штабистов, а тот, в свою очередь, от капитана, что нас встретил после рейда. Вот как информация расходится, как малиновое зёрнышко во рту у поручика Ржевского. Так она и до начальника штаба армии дошла.

Шесть танков КВ-2 было в роте у Трусова, и немцы, когда танки входили в бой, быстро перекидывали туда «ахт-ахт» и расстреливали парней. Больше двадцати КВ так потеряли. Я и про другие роты говорю. Трусов три машины потерял. А со мной можно расстреливать немцев, только чуть башню из укрытия высунув, или с первого выстрела, а не совместными залпами. Вот он и решил забрать меня к себе. Приказы начальства не обсуждаются, так я и оказался в роте Трусова. Ночью меня высадили у полевых кухонь, указали, куда идти, а часовой указал место для сна – палаток не было, уставшие танкисты спали под открытым небом.

Только утром с капитаном познакомился, когда посыльный за мной прибежал. Тот выслушал мой рассказ о рейде, особенно момент обстрела моста, поржал над недотёпами, у которых танк дважды от отдачи скатывался с холма, и назначил меня наводчиком в машину младшего лейтенанта Аверина. Кстати, поблагодарил за уничтоженный аэродром: пока немцы не перекинули авиацию с других участков, легче дышать стало, но сейчас снова летают. Пусть пока и не в таких количествах, как раньше.

Экипаж Аверина, осмотрев мои вещи, аккордеон на плече и награды на груди, решил познакомиться. И как награды получил – выяснить. Воюем шесть дней, а у меня их три уже. Тут завтрак подоспел, так что, пока завтракали, я описал свою историю. Воспринята та была благосклонно.

Танк осматривать было не нужно, боекомплект ещё вчера вечером пополнили, так что пока не поступил приказ атаковать, я достал аккордеон и спел несколько песен. Я, конечно, не лекарь душ, как себя политработники называют, но о доме помнил, спел три песни. Это были простые песни о доме и родителях. Пусть помнят, за кого воюют.

Танк Аверина был стандартной компоновки постройки Ленинградского танкового завода. Тот был наслышан о том, что я хороший стрелок – я рассказывал Трусову, как меня называли инструкторы в Кубинке, но сам лейтенант мои возможности пока не видел. Это ещё предстоит.

Было лёгкое волнение от предстоящего боя. Комбез я уже надел, очки поднял на шлемофон, проверил оружие, планшетку – в ней морской монокуляр и фонарик, запас патронов к револьверу россыпью и граната. Нормально.

Наши войска активно наступали, а немцы перемалывали их в обороне, вот-вот добьют и сами пойдут в наступление. Когда я слышал о крупных танковых боях, что случились на западной границе в районе Луцка и Ровно, то всегда представлял армады танков, идущих навстречу друг друга. Изучив историю, понял, что армады были, но только со стороны СССР, немцы в этих боях танки применяли редко, берегли для прорывов, поэтому танковые бои – это когда наши танкисты атаковали окопавшуюся немецкую пехоту. В такой атаке я и должен был поучаствовать. Причём задача нашего экипажа была охранять роту от засад «ахт-ахт». Как? Скажите мне, как это сделать? Вот и я не знаю. Однако на меня была возложена задача, приправленная немалой надеждой, и подвести танкистов роты Трусова я не мог.

За трое суток обстановка заметно изменилась. Село Войница, где мы с Жилиным геройствовали, снова немцами занято. Наш рота действовала у Ковеля, что ещё не был занят немцами, он у нас за спиной остался.

Машина, мягко покачиваясь, двигалась вперед, а я, проверив прицел, подправил его и стал травить анекдоты. У меня их множество. Про малиновое зёрнышко во рту поручика Ржевского тоже рассказал. Ржач стоял всю дорогу. Кстати, ТПУ, средство связи внутри танка, было рассчитано на четыре абонента, поэтому заряжающие не имели связи, и я должен был показывать руками, что им заряжать. Снарядов для танков не хватало, и готовили снаряды от полевых гаубиц такого же калибра, так что в наличии теперь была шрапнель, те же фугасы, что я использовал у моста, и бетонобойные снаряды. С ослабленными зарядами. Стрелять нужно с места, иначе отдачей повредит башню и ходовую. Слабенькая она.

Наконец, мы добрались до позиций. Впереди поле длиной вёрст пять, немцы окопались на окраине сильно поврежденного боями села – Луков, кажется, называется. Задача, как всегда, оригинальная: атаковать в лоб, выбить противника и гнать его до самой границы. Участвует наша рота, ещё четыре КВ-1 из соседней и три десятка лёгких танков, среди которых заметны глыбы двух Т-28. Смотри-ка, остались ещё. Сильно прореженные яблоневые сады вполне позволяли замаскировать среди них несколько крупных орудий, поставленных на прямую наводку. Как ни странно, но речи комиссара не было, пара политруков мелькнула, но это тоже танкисты. Оказалось, комиссар два дня назад в танке сгорел, так что задачу ставил подполковник из штаба корпуса.

Полк, в который меня направили, в наш двадцать второй механизированный корпус не входил, а числился за двадцатой танковой дивизией девятого механизированного корпуса. Танки КВ корпус получил перед самой войной, и танкисты их пока ещё плохо знали. Хотя с такими плотными боями осваивали быстро.

Со мной вообще казус получился, я продолжаю числиться за нашей девятнадцатой танковой дивизией, а воюю в двадцатой. Вроде командировку оформили, но это не точная информация. Я у Трусова спрашивал, но тот сам не в курсе. Направление получил, приказ есть – значит, воюй.

Выстроившись в клин, где первыми шли тяжёлые танки, а лёгкие, прикрываясь нашими корпусами, шли следом, мы двинули вперёд.

– Командир, кажется, самоходку вижу, «арт-штурм»… О, и крупное орудие, – вскоре сообщил я.

– Где? – тут же заинтересовался Аверин.

Наш лейтенант тоже в этом году из училища выпустился. Молодой, но уже не в одном бою бывал, четыре уничтоженных немецких танка на счету имеет.

– Ориентир – разрушенный дом с уцелевшей печной трубой. Слева на десять метров.

– Этот пригорок – самоходка? Тут четыре километра, как ты рассмотрел? Где орудие?

– У колодца.

– Вроде что-то есть, похожее на щит. Нет, точно не скажу, далеко.

– Я могу отсюда их поразить. О, там ещё одна самоходка.

– Уверен, что сможешь достать?

– Да.

– Механик, стоп. Наводчик, огонь по готовности.

– Есть, – отозвались мы вместе с мехводом.

В стволе уже был фугас, так что, прицелившись в самоходку, я нажал на спуск, и орудие грохнуло. Люки были приоткрыты, от выстрела те поднялись и опали, оглушило, конечно, но жить можно. Я показал заряжающему кулак – это знак заряжать бетонобойный следующим. Растопыренная пятерня – это шрапнель, а кулак с большим оттопыренным пальцем – фугасный снаряд. Фугасов, к счастью, было больше всего, а бетонобойных – три. Негде их тут применять. Шрапнели – десять. На удар поставить – тоже ничего получается.

Аверин орал от радости, видя, что попадание есть. Это сложно не заметить, над самоходкой вспух грибок взрыва, и там стоял чёрный столб дыма, что бывает только от горящей техники. Боезапас у самоходки рванул – вот что это такое. Любой танкист или артиллерист сразу поймёт, вот и в роте дураков не было. Танк продолжал стоять и урчать мотором. Лёгкий артогонь был, похоже дивизион работал – где-то за селом расположившийся, но не мешал. Когда орудие перезарядили, я тут же выстрелил по второй самоходке, отчего поднялся такой же гриб взрыва. Как я и думал, хватило ей и бетонобойного. А заряжающему я показал кулак с большим пальцем. Теперь орудие накроем фугасом. Пока тот перезаряжал, я искал новые цели, но пока не находил. Наша «двойка» последовала дальше, нагоняя роту.

Немцы, похоже, поначалу не поняли, что огонь прицельный ведётся, а не беспокоящий, как с других танков, что маскировали мою стрельбу, а как я гаубицу накрыл – мне кажется, это была именно гаубица, – забеспокоились. Артиллерия усилила огонь. Я уничтожил три вкопанных по самую башню танка и две противотанковые пушки. Засёк одну зенитку, успел накрыть и её, с гарантией – как Аверин сказал, ту даже в сторону отбросило, – но тут страшный удар погасил сознание. Всё же вычислили немцы снайпера, что проредил их ряды. Мы как раз в ста метрах от линии обороны были, надеюсь, остальные справятся. Шансов стало больше. Лёгкие танки на максимальной скорости уже рванули вперёд. Только этого я уже не видел.

Очнулся я как-то сразу, болела голова, мутило, в глазах двоилось, всё указывало на полученную контузию. Чуть позже я понял, что качает меня потому, что, подхватив под мышки, меня фактически несут двое танкистов. Вот нас троих и штормило. Те поняли, что я очнулся, – мышцы напряглись, да и голову я поднял. Отметил только, что всё ещё в комбезе, только тот распахнут на груди, шлемофона нет, но сапоги на месте. А двигались мы в колонне пленных, немцы с карабинами по сторонам были. Автоматчиков рядом не заметил. Танкистов я не узнал. Но то, что они на пределе сил идут, понял сразу: лица залиты потом, сами шатаются из стороны в сторону, но не бросили меня, такое дорогого стоит.

– Отпустите, я постараюсь сам, – смог прохрипеть я. Язык распух, сильно пить хотелось.

С облегчением остановившись, они помогли мне встать на ноги – все носки сапог ободрал, ноги волоком тянулись. Нас обходили по сторонам другие пленные, но колонна длинная, время ещё есть. Стоял я с трудом, штормило сильно, но идти всё же смог. Поддерживать меня на ходу парням действительно было легче, чем тащить. Звон в ушах мешал говорить, им приходилось кричать, чтобы я расслышал. Они участвовали в той атаке, но были побиты на поле. Наш танк был повреждён, но не артиллеристами – немцы авиацию вызвали, и рядом легла тяжёлая бомба. Троих, включая меня, контузило. У меня помимо контузии травма на голове – большая шишка, именно она и вызвала потерю сознания, остальные быстрее оклемались. Танки ушли вперёд, беря село, чуть позже пехота подтянулась на зачистку. На поле у подбитых машин санитары возились. Аверин попросил за мной обоих парней присмотреть, они с БТ оба, легкораненые – у одного ранение в руку, повязку я видел, у другого в шею. Как они меня тащили, не понимаю. Правда, выяснилось, не так и далеко меня унесли, если обернуться, то околицу села, которое мы штурмом брали, увидеть можно, – и двух километров не прошли, как я очнулся.

Наши вперёд ушли, а немцы, пустив их в свой тыл, ударили во фланги, снова взяв село, и вышли на поле. Аверин, что ремонтировал танк, вместе с экипажем укрылся внутри. Полчаса держались, обстреливаемые с разных сторон, пока немцы не прикатили зенитку и не расстреляли КВ. Я всё это время у горевшей санитарной машины пролежал, парни тоже там укрылись. Немцы двинули вперёд и взяли нас в плен. Парни не дали меня добить. Два часа сидели на обочине под палящими лучами солнца, пока не пошла эта колонна пленных, куда нас и включили. Аверин сгорел в своём танке – никто из экипажа его не покинул.

Мы брели по дороге, а вокруг на поле дымили танки, с которыми я участвовал в атаке. Классическая двухступенчатая засада, только рукоплескать осталось тому германскому офицеру, что это придумал.

Шагая – это мне удавалось делать всё легче и легче, парни уже не придерживали, – я мельком провёл руками по карманам. Комбез мешал проверить карманы галифе, но нагрудные на гимнастёрке были вывернуты. Часы с руки пропали, ремня с личным оружием тоже было. Ножа за голенищем не чувствую – значит, забрали. Награды мои на месте, немцев они не заинтересовали, а документы я и не искал. В карманах их не было. Ещё когда в Луцке был, у кладовщика железнодорожного депо выменял на трофейные часы непромокаемый пакетик. Когда пошёл в рейд с ротой Труханова, то убрал их, сложил трижды пакетик и привязал бинтом к правой ноге выше колена, чтобы ниже не съезжал. Как рейд закончился, известно. Когда уже в роте Трусова был, то в пакетик убрал корочки на новые награды и снова привязал к ноге. Проверил – на месте документы, с внутренней стороны ноги. Почему я это сделал? Помнил, какие страшные бои шли в это время, а от попадания в плен никто не застрахован, просто подстраховался. Не хочу, чтобы в моём личном деле было записано, что был в плену. Документы есть, буду отрицать. Вещи все в танке пропали, но честно скажу: наплевать, лишь бы парни были живы. Но они все вместе сгорели…

В карманах галифе нашлись спички и ключ от танковых замков. Последний случайно положил, и вот как вышло. Бинокль жалко, подарок, фонарик-«жучок» – редкая вещь. А уж аккордеон просто до слёз, где я ещё такой аппарат найду?

Состояние, конечно, тяжёлое, мысли плавают, голова не прикрыта, и получить солнечный удар как нечего делать, однако вдали был виден лес, в который ныряла эта дорога. Туда нас и вели. Судя по солнцу, времени где-то часа четыре дня. Шанс бежать есть неплохой, только физическое состояние не радует, отлежаться бы, воды испить, искупаться, и тогда можно на рывок идти. В принципе, и в таком состоянии сбегу, я не хочу в плен, отлично знаю, что там всех нас ждёт. Парней бросать не хочу, спасли они меня, и сейчас, двигаясь рядом, подпирали меня плечами, вот и спросил:

– Я как, громко говорю? Не ору?

– Немного есть, – сказал мне один из танкистов на ухо.

– А сейчас лучше?

– Да. Только мы слышим.

– В плен нам нельзя, уморят быстро. Впереди лес – шанс сбежать, немцы это тоже понимают и утроят бдительность. Бежать надо в удобный момент, зигзагами, чтобы сбить прицел. У немцев карабины, а не автоматы, очередь от живота не дашь. Шансы есть. Нападать на конвоиров не думайте, это потеря времени, и значит – уменьшение шансов. Как я подам знак, бежим.

– Хорошо.

Второй тоже кивнул, принимая план. Причём мне кажется, были другие свидетели нашего разговора, что шли спереди, по бокам и сзади, но промолчали. Возможно, поучаствуют. Я видел, как на меня изредка бросали оценивающие взгляды. Так и шли, пока не добрались до леса. Тут конвоиры действительно стали группировать колонну плотнее, подгоняя отстающих. Правду писали фронтовики, что пережили плен, – тех, что отставали, обессилев, пристреливали. Я с момента, как очнулся, начитал семнадцать таких одиночных выстрелов, а когда в тень лесной дороги зашли, ещё четыре. А может, и пять, вроде сдвоенный выстрел был. Или эхо. Я поглядывал по сторонам, призвав все силы и ресурсы организма, готовясь бежать.

Мы проходили мимо новенькой «тридцатьчетвёрки», запертой, в дуло пушки была вставлена длинная ветвь с листьями. Скорее всего, немцами, чтобы их тыловики не пугались. Похоже, оставлена экипажем. В бою не участвовала, краска целая. По ходу, двигалась в сторону границы. Вот это тревожный звоночек – скорее всего, брошена из-за поломки. Если бы в тыл шла, то тут на пустые баки можно было бы подумать. Стоит давно, по следам видно и мусору на танке. Наши, видимо, махнули рукой, – значит, нужен серьезный ремонт, а немцам не до трофеев, их и так хватает. Это шанс – толкнув локтем соседа, я мотнул головой в сторону леса, и мы рванули. На ходу я крикнул:

– Товарищи, бежим!

Это и спровоцировало массовый побег. Слишком много целей для конвоиров, конечно, звучали выстрелы, падали убитые и раненые, но убежало куда больше людей. Где-то спереди и сзади заработали пулемёты, а мы, уйдя за корпус танка, убегали всё дальше в глубь леса. Думаю, метров двести отбежать, и хватит. Переждём. Да и источник воды стоит найти, жажда уже не мучила, а просто убивала.

– Стойте! Да стойте вы! – кричал я напарникам.

Другие беглецы мелькали среди деревьев тут и там, убегая всё дальше, а парни всё же остановились, тяжело дыша. Этот мощный рывок заметно подорвал их силы. Один из бойцов прислонился к стволу берёзы и, пытаясь восстановить дыхание, в два приёма вытолкнул:

– Немцы… догонят.

– Делать им больше нечего. Удержать бы тех, что на дороге остались. Если какая немецкая пехотная часть встретится, сообщат, но сами точно бегать и собирать не будут. Идём по-тихому вперёд, силы бережём. Нужен водоём. Пить до смерти хочется. Ощущение, как будто целое ведро холодной, колодезной воды готов выпить.

– Это да, – согласился тот.

– Давайте познакомимся. Старший сержант Бард. Командир танка. Девятнадцатая танковая.

– Сержант Бабин, командир танка. Двадцатая танковая, – ответил тот, что в руку был ранен.

– Красноармеец Тихонов, мехвод, – ответил боец с ранением в шею.

– Ищем водоём. Желательно от места побега не удаляться. Хочу глянуть ту «тридцатьчетвёрку».

– Товарищ старший сержант, так она же закрыта?

– У меня ключ при себе, немцы плохо обыскали. Идём.

Мы прошли всего метров пятьдесят, когда я почувствовал заметный запах разложения. Похоже, убитый где-то рядом. Наш или немец. Запашок знакомый, уже приходилось встречать. А раз есть труп, то, может, и оружие найдётся. Начали искать, ориентируясь по запаху, и нашли. К сожалению, наш. На стропах висел лётчик, лейтенант, судя по кубарям. Комбеза на нём не было, в изорванной пулями командирской форме. Оружие при нём. Тихонов мигом взлетел на дерево и с третьего раза смог сдёрнуть купол. Сразу сняли ремень с пистолетом ТТ и планшетку. Она мне ушла, а пистолет я Бабину отдал. Наручных часов у убитого не было, но в кармане нашёлся перочинный нож. В нашем положении всё пригодится. Остальное пришло в негодность, пропитавшись трупным ядом. Чуть в стороне выворотень был, почва песчаная, бойцы споро выкопали могилу сломанными ветками. Вскоре мы похоронили, завернув в купол его же парашюта, тело летчика. Его документы я убрал в планшетку. После направились дальше.

Водоём мы нашли уже через несколько минут, через лес протекала не то речушка, не то протока, метров пяти шириной, – по колено воды. Тут же жадно бросились пить. А чуть позже, отойдя чуть выше по течению, нашли место, где глубина больше – по пояс. Я велел бойцам раздеваться и привести себя в порядок, помывшись. Да и форму постирать. Сам, с пистолетом, на часах в тени сидел. Тоже разделся и отдал форму, нательное бельё и комбез парням, пусть стирают. Размотал бинт с ноги и убрал документы в сторону. Планшетку и ремень с кобурой тоже отмыли, отдраив песком, тут он был как на пляже. Карту из планшетки, документы лейтенанта, компас, блокнот и карандаш я на солнце положил, пусть просохнут. Рядом награды мои, ключ и коробок спичек из кармана галифе. Парни старались не намочить бинты, активно помывшись, занялись стиркой, а потом развесили форму на кустах – сохнуть под солнечными лучами. Когда они на берегу расположились, я отдал сержанту его пистолет и ухнул в воду. Ох, как хорошо-то!

До вечера не так и долго осталось, я часа два не вылезал из воды. Правду говорят, вода лечит, чувствовал себя уже неплохо. Не отлично, тут всё же отлежаться нужно, но куда лучше, чем недавно. Со щелчком вернулся слух, шума в ушах заметно меньше стало.

Чуть дальше камыши были, я подплыл к ним и стал их рвать. Есть уже хотелось, а то только позавтракал утром. Нарвав корней, донёс их до парней, что стали разделывать клубни. Тихонов ветку сухую принёс и, настрогав ножом лучины, запалил костерок, а когда угли были готовы, положили туда клубни – запечём как картошку.

У меня еще находка была, пока по дну бродил до камышей, наступил на что-то странное. Нырнул и достал винтовку Мосина. Отдал Тихонову, видно, что недавно забросили в речку. Дерево влагой ещё не пропиталось. Пока купался, её высушили и привели в порядок. В магазине всего три патрона, но их точно на выброс. Штык на месте, хоть такое оружие будет. Если что, и напугать можно.

Вылез на берег за час до наступления темноты, одежда уже просохла, одевшись – как приятно чистое надевать, – вернул вещи по карманам и в планшетку. Награды прицепил к гимнастёрке. К слову, их наличие изрядно поразило и восхитило парней, в это время такие награды очень ценятся. Обжигаясь, мы жадно поели клубней камыша. Действительно на картошку похоже.

– Соли не хватает, – держа рот широко открытым, сказал Бабин.

Где-то по десятку клубней на каждого пришлось, не то чтобы сытыми стали, но голод нас уже не терзал.

– Уходим.

Потушив костерок – удачно, что бездымным тот получился, – мы направились обратно к дороге. Тут минут пятнадцать идти. Она пуста была, только на обочине сложены трупы тех, кому не повезло сбежать. Наступали сумерки, но окончательно ещё не стемнело. Открыв верхний люк, я забрался внутрь танка, парни остались снаружи на охране. Что ж, с первого взгляда стало ясно, что с танка снято всё нашими ремонтниками. Скорее всего, грузовик пригнали, чтобы забрать прицелы и разукомплектовать орудие. Но улов всё же есть, на полу нашёл семь патронов, последний из щели еле выковырял. Выбравшись наружу, запер танк и, отойдя к парням, сказал:

– Всё подчистую сняли, но нашёл семь патронов. Держи, боец, – протянул я их Тихонову, тот сразу стал вставлять патроны в магазин винтовки. – Патроны пулемётные, но стрелять ими из винтовки можно, хотя и не рекомендуется. А теперь уходим. Нужно наших нагонять. При случае постараемся разжиться техникой.