Текст книги "Повод для оптимизма? Прощалки"

Что касается индустриализации, то какой ценой? Сколько людей работали как рабы, я имею в виду зеков, которые строили так называемые замечательные стройки социализма? Сколько там погибло людей ради этой самой индустриализации?

А что касается войны, то есть две очень яркие цифры. Германия, воюя на два фронта, потеряла 10 миллионов человек. Советский Союз, воюя на одном, потерял 27 миллионов, почти в три раза больше. А почему? Да потому что Сталин совершенно не готов был к этой войне, и именно эти огромные потери произошли в начале войны.

А кто победил? А победил народ и, конечно, победили замечательные маршалы, такие как Жуков, как Конев, как Рокоссовский. Но все-таки самое страшное Сталин сотворил с самим народом. Что он сделал из этого народа?

Я хотел бы вам прочитать маленький отрывок из замечательной пьесы Евгения Шварца «Дракон», как раз на эту тему. Вот на площади встретились Дракон и рыцарь Ланцелот.

Дракон: Мои люди очень страшные, таких больше нигде не найдешь – моя работа, я их кроил.

Ланцелот: И все-таки они люди.

Дракон: Это только снаружи.

Ланцелот: Нет.

Дракон: Если бы ты увидел их души, ох, задрожал бы.

Ланцелот: Нет.

Дракон: Убежал бы даже. Не стал бы умирать из-за калек. Я же их, любезный мой, лично покалечил, как требуется, так и покалечил. Человеческие души, любезный, очень живучи. Разрубишь тело пополам – человек околеет. А душу разорвешь – станет послушнее, и только. Нет-нет, таких душ нигде не подберешь, только в моем городе. Безрукие души, безногие души, глухонемые души, цепные души, легавые души, окаянные души, дырявые души, продажные души, мертвые души. Нет-нет. Жалко, что они невидимы.

Это про нас с вами, уважаемые дамы и господа. И пока мы как народ не признаем именно это, не извергнем из своих душ наследие дракона, то не будет ни толку, ни счастья. По крайней мере, так думаю я. А вы?

* * *

Украина у всех на устах, и это совершенно понятно. Непонятно же пока, кого украинский народ выберет в президенты – Юлию Тимошенко или Виктора Януковича? И вообще, это здорово, потому что так и должно быть при демократических выборах. А вот я задаюсь вопросами, мне это непонятно: здоров ли Виктор Ющенко? У меня этот вопрос возник после того, как он своим указом в пятницу наградил званием Героя Украины лидера Организации украинских националистов и Украинской повстанческой армии Степана Бандеру. Званием, я повторяю, Героя Украины. Я хочу напомнить вам, что летом 1941 года Бандера призывал украинский народ вместе с немецкой армией бороться, чтобы сломить Москву и убрать большевиков, ну и так далее.

Виктор Ющенко, конечно, потерпел очень тяжелое, я бы сказал, унизительное поражение во время первого тура голосования, не собрав даже и 6 % народных голосов, чего он, конечно, не ожидал. Вот я и подумал: может быть, он того? Может быть, от переживаний что-то с ним случилось? Ведь это можно понять, все-таки удар очень тяжелый. Потому что человек в здоровом уме и здравой памяти сделал героя из фашиствующего бандита. Ну, этому поверить трудно. Правда, если считать крайний национализм болезнью, то надо признать, что таких людей много, и, увы, не только на Украине. Но чтобы президент… Любопытна реакция, вернее, любопытно ее отсутствие у нынешних кандидатов в президенты Украины, как у Тимошенко, так и у Януковича. Янукович, находясь в Херсоне, если я не ошибаюсь, как-то очень невнятно ответил на поставленный вопрос, сказав что-то по поводу того, что нужно быть президентом всей Украины, а не части. А Тимошенко, будучи во Львове, просто отменила пресс-конференцию, на которой, конечно, ей бы задали этот вопрос.

Но это понятно. Ведь каждый голос теперь на вес золота. И что бы ты ни сказал, кого-то ты обязательно заденешь. Поэтому-то и молчание золото, лучше ничего не говорить. В пятницу, между прочим, Ющенко сказал: «Я ухожу, чтобы вернуться». Звучит здорово, конечно, но лучше бы он сказал так: «Вы меня ушли, вы меня и вернете». Я в этом сомневаюсь. А вы?

* * *

Я долго думал, прежде чем решился затронуть ту тему, о которой собираюсь говорить. Дело в том, что в России, что бы ты ни говорил, тебе обязательно приклеят какой-нибудь ярлык. Но когда люди определенной политической ориентации приклеивают мне ярлык американца, врага, русофоба, чужого, меня это не очень волнует, потому что эти люди мне настолько чужие, что мне, в общем, безразлично, что они говорят. Другое дело – те, которых называют демократами. Я говорю «которых называют», потому что все-таки я-то считаю, что большинство этих людей на самом деле не демократы, а радикалы. Это вещи разные, но, конечно, они мне много ближе, и мне небезразлично, что они думают и говорят обо мне. Тем не менее я буду говорить о том, о чем я долго думал.

Речь идет о разгоне вчерашнего митинга несогласных, который произошел на Триумфальной площади. Митинг должен был пройти как одна из акций протеста или защиты 31 статьи Конституции РФ, которая гласит следующее: «Граждане РФ имеют право собираться мирно, без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование». Вот это и есть вся статья. И вот, видимо, несогласные считают, что эта статья нарушается, и приняли решение 31 числа каждого месяца, в котором есть 31 день, проводить митинг защиты этой самой статьи. И они обратились заблаговременно к властям, говоря, что они будут проводить этот митинг именно 31 января на Триумфальной площади. Власти сказали «нет», то есть «Пожалуйста, проводите, но не на Триумфальной площади, вот вам три других места» – кажется, Болотная площадь, Тургеневская площадь и какая-то набережная. Несогласные не согласились, сказали: «Нет, мы все равно будем проводить митинг на Триумфальной площади». На это власти ответили: «В таком случае ваш митинг будет разогнан». Собственно, так все оно и произошло.

Теперь я спрашиваю. Говорит ли 31 статья Конституции о том, что можно проводить митинги и все прочее где угодно и когда угодно? Нет, не говорит. И, в общем, так не говорит ни одна из знакомых мне конституций, это совершенно очевидная вещь. Значит, предложив несогласным несколько вариантов, где можно проводить этот митинг, власти совершенно не нарушали Конституцию. А вот возразив и сказав «Мы все равно будем проводить митинг там, где хотим», практически несогласные выступили против закона. И не только закона. На мой взгляд, в данном случае они даже нарушают дух Конституции. Понимаете, я за гражданское неповиновение, когда речь идет о борьбе с репрессивными законами – тут надо бороться. Но это не тот случай. И как мне кажется, то, что произошло, скорее отдаляет перспективы развития демократии в России, чем приближает. По крайней мере, так мне кажется. А вам?

* * *

Если бы неделю тому назад меня спросили, что у меня общего с председателем Совета Федерации Сергеем Михайловичем Мироновым, я бы сказал: «Ничего общего у нас нет». И ошибся бы. Потому что, как оказалось, общее есть, а именно то, что после программы «Познер», гостем которой он был, и на него, и на меня обрушился вал критики.

На него навалилась целая группа депутатов «Единой России» за то, что он сказал не слишком комплиментарно об этой партии, и кроме того, о ужас, позволил себе не соглашаться с некоторыми политическими мерами председателя правительства. Дело дошло до того, что они потребовали, чтобы он ушел с должности. Ну а Андрей Исаев, который является первым заместителем секретаря Президиума Генерального совета партии, сравнил Миронова с крысой, бегущей с корабля. Я думаю, что в пылу, так сказать, своих переживаний он просто немножко заблудился, потому что – с какого корабля-то? Имеется в виду, что «Единая Россия», что ли, тонет? В общем, тут надо еще подумать.

Что до моей персоны, то я получил по полной за то, что я выразил некоторое несогласие с определенным действием несогласных. Ну, конечно, ни в случае с Мироновым, ни в случае со мной, по сути дела, не разговаривали, то есть не разбирали то, что мы говорили, это в России не принято, сразу просто перешли на личности. Но это было вполне ожидаемо.

А вот неожиданно было следующее: я совершенно не предполагал, что Миронов так ответит на эту критику. Я думал, что если будут его критиковать, он скажет: «Вы меня не так поняли». Ничего подобного. Он абсолютно резко ответил, сказав примерно следующее: «Я говорил что думаю, и буду дальше так говорить». Кстати, вот это тоже у нас с ним общее, потому что я говорил что думаю, говорю что думаю, и буду говорить что думаю. А если это кому-то не нравится – ну, что поделаешь.

* * *

Эта программа вышла в записи. Так получилось, что ее надо было записать, потому что я не мог на ней присутствовать в день, когда мы должны были выйти в прямом эфире. Ну, иногда так случается, хотя вообще очень редко. Подавляющее большинство программ «Познер» идут в прямом эфире, потому что я абсолютный сторонник именно прямого эфира. По нескольким причинам.

Во-первых, совершенно другой нерв, другое напряжение. Потому что никто не знает – ни я, ни гость, – что будет через секунду. Это как игра в хоккей. Что будет – никто не знает. Этот нерв, он очень важен для настроения.

Во-вторых, именно из-за этого и я как ведущий, и мой гость или гостья ведут себя совсем по-другому. Когда запись, мы как-то расслаблены, а тут приходится быть начеку.

Но все-таки главная причина – это то, что прямой эфир, он и есть прямой эфир. Программа ушла – и до свидания, никто не может сказать: «Э, стоп-стоп! Одну минуточку! Вот тут давайте это перечитаем и скажем не так, а эдак». В этом смысле прямой эфир – это настоящее телевидение, это то, что происходит в данный момент, и никто вмешаться в это не может. Правда, мне могут сказать: «Ну, Владимир Владимирович, это вы немножко хитрите, потому что ваша программа действительно уходит на Дальний Восток как в прямом эфире, но потом повторяется по орбитам, и тут-то могут вмешаться». Это правда. Вообще мне очень жаль, что солнце встает не на Западе, а на Востоке. Потому что вставало бы на Западе, и прямой эфир был бы на Москву, на европейскую часть, где подавляющее большинство населения, – этого очень хотелось бы. Но с солнцем не поспоришь. Правда, был один человек, который даже пригласил солнце на чай и поговорил. Это тоже был Владимир Владимирович, но Маяковский. К сожалению, я этого сделать не могу. Но если говорить серьезно, ведь можно добиться того, и в этом я просто уверен, чтобы в этот процесс не вмешивались. Не вмешивались в орбиты, и даже не вмешивались бы в записанные программы. Можно так поставить вопрос.

И все-таки, возвращаясь к прямому эфиру, я хочу сказать, что для меня прямой эфир – это настоящее телевидение, а записанная программа – это как музыка под фонограмму. По крайней мере, так я это ощущаю. А вы?

* * *

Конечно, главная тема недели – это ГИБДД. Вчера в воскресной программе «Время» именно ГИБДД был посвящен первый сюжет, который длился чуть ли не пятнадцать минут. Речь там шла и об операции «Живой щит», и о представителе ГИБДД, который с видимым удовольствием ломает палец водителю машины за то, что тот потребовал объяснения, почему его остановили. Ну и, конечно, об этом трагическом столкновении машин на Ленинском проспекте в Москве.

Я хотел бы коснуться именно последнего, потому что это наиболее вопиющий, если угодно, факт. И в то же время там есть ключ, на мой взгляд, к пониманию того, что происходит. Напомню вам, что на Ленинском проспекте столкнулись две машины. В одной машине были две женщины, это французская машина «ситроен». В другой машине, это «мерседес», помимо водителя был вице-президент компании «Лукойл». Столкновение произошло, потому что одна из машин выехала на полосу встречного движения. Обе эти женщины погибли. Очень быстро ГИБДД сообщило, что именно они-то и виноваты, что именно они-то и выехали на полосу встречного движения. Кроме сотрудников ГИБДД, в это не поверил, по-моему, никто. Во-первых, потому что у нас вообще считается, что если происходит столкновение, прямое или непрямое, между начальником и рядовым человеком, то всегда не прав начальник. Причем есть определенная причина, почему это происходит. А причина простая. Закон все-таки не одинаков для всех. Есть целый общественный слой, для которого закон не существует. А в данном конкретном случае, если добавить к этому, что вдруг не оказалось камер слежения, что куда-то исчезли съемки этого столкновения, что, вообще-то говоря, большой начальник более склонен выезжать на полосу встречного движения, чем обыкновенный водитель, – все это вместе взятое, конечно, не оставляет особых сомнений у людей. Ну, значит, плохие работники ГИБДД.

Я не большой их поклонник, но хочу вам вот что предложить. Вот свежеиспеченный инспектор, свежеиспеченный, повторяю, получает наставление и выходит на дорогу. Ему сказано: он должен следить за порядком, чтобы законы выполнялись. И он видит, как целый ряд машин – ну, «мерседесы», «ауди», БМВ и прочие машины класса люкс – абсолютно спокойно нарушают правила, и при этом он даже не имеет права их останавливать. Это происходит все время. Значит, закон для этих людей вроде не писан. Тогда этот инспектор должен подумать: «Ну а для меня он писан?» А мы все с вами как реагируем? Да точно так же. Каждый из нас про себя думает: «Закон не для меня писан – это для другого». И там, где можем, мы пытаемся этот закон не выполнять. Вот в чем реальные проблемы, а не просто в ГИБДД. По крайней мере, так я думаю. А что думаете вы?

* * *

Буквально только что в Ванкувере закончились Паралимпийские игры. Да, это так называется – Паралимпийские игры по зимним видам спорта. Кто не знает, паралимпийцы – это люди, которых мы в России довольно обидно называем инвалидами, но во всем мире обычно о них говорят, что это люди с ограниченными возможностями. Это люди, которые занимаются спортом, но при этом у кого-то нет ноги, у кого-то нет руки, ну и так далее. Так вот, наши паралимпийцы всех побили, выиграли эти Олимпийские игры с огромным отрывом. Я уверен, что им никаких особых денег не заплатят, особых машин (скажем, «ауди», переделанных для них) не дадут. Я даже сомневаюсь, что их примут в Кремле. И тем не менее выступили они совершенно блистательно. Насколько мне известно, кстати говоря, настоящие олимпийцы таких стран, как Канада, США, Норвегия, Германия, Корея, то есть которые очень сильно выступили, ничего не получали – никаких подарков, никаких особых денег.

В чем, на мой взгляд, истинная разница между нашими паралимпийцами и просто олимпийцами? Как мне кажется, эта разница заключается в мотивации. В одном случае – я говорю о паралимпийцах – это преданность спорту, это преданность делу, это стремление победить во что бы то ни стало, не ожидая никаких наград за это, кроме, разумеется, олимпийских медалей. Я не уверен, что это так в отношении так называемых олимпийцев. Кстати, как мне кажется, и во многих странах вот эта мотивация, просто победить и не завоевать ничего, кроме восхищения своего народа, очень характерна.

Вообще, без этой мотивации ни о каких громких победах говорить не приходится и надеяться не на что. По крайней мере, так мне кажется. Как вам? Ну, подумайте сами.

* * *

Не говорить о теракте, который произошел в московском метро, невозможно. Но и говорить крайне тяжело. И не только потому, что речь о горе, о смерти людей, о потере близкими своих любимых и так далее. Невыразимо трудно говорить, потому что, в общем, не знаешь, что сказать. Ведь как понять мозг террориста, который взрывается, чтобы унести жизнь десятков, а может быть, сотен людей, которые ему не нанесли никогда никакого зла? Вообще, на что рассчитывают те люди, которые подготовили этого террориста и сделали из него смертника? На то, что из-за террора что-то изменится в стране? Что они раскачают политическую систему? Что будет всеобщий страх и подавленность? Да нет, на это и не рассчитывают они. Они прекрасно знают, что в истории нет примера, когда терроризм одолел бы, когда народ уступил бы террору. Так, может быть, расчет на то, что из-за терактов в стране начнут завинчивать гайки? Запретят критиковать правительство, Государственную думу, займутся газетами, которые выражают несогласие, с инакомыслием, начнут за это наказывать. И что в результате этих мер не только прекратится движение к демократии, не только перестанут гулять какие-то либеральные идеи, но резко испортятся отношения с Западом. Может быть, тогда, думают они, не встретятся в Праге два президента, Медведев и Обама, чтобы подписать договор об СНВ. И даже если и встретятся и подпишут, ну уж тогда точно этот договор не будет ратифицирован ни сенатом Соединенных Штатов, ни Государственной думой РФ.

Я высказываю эти предположения не случайно. Потому что уже у нас раздаются голоса, говорящие, что эти теракты произошли потому, что у нас такое положение в МВД, что у нас критикуют МВД, что у нас в последнее время гуляет некий негатив по стране, в политической части страны. Что у нас есть какие-то конфликты, и вот поэтому, почувствовав нашу слабость, ударили террористы. Хотя на самом деле все эти вещи говорят о силе.

На самом деле, терроризм – это ведь жест отчаяния, когда все проиграно, когда выиграть нельзя. Во-первых, есть только желание мстить, и есть надежда, что, может быть, мы попадемся на эту ловушку, ну, как в шахматах – «зевнем ферзя». Этим ферзем будет как раз движение к демократии, либерализму и сближение с Западом. Вот, возможно, на что расчет. Так вот, не дай бог нам попасться. Не дай бог.

* * *

Давайте для разнообразия поговорим о приятном. Совсем недавно, накануне окончания Паралимпийских игр в Ванкувере, я в этой программе восторгался результатами наших паралимпийцев. Но, кроме того, я говорил о том, что им вряд ли дадут такие денежные премии, какие получили наши олимпийцы-медалисты. Что, конечно, никаких машин класса люкс, для них переделанных, они не получат, никакого приема в Кремле с президентом, конечно, не будет. Все это я предсказал – и ошибся. То есть все получилось ровно наоборот. То есть, действительно, им дали денежные премии, причем сильно увеличили их по сравнению с тем, что должно было быть изначально. Машины они получили. И в Кремле их принимал, поздравлял и награждал президент Медведев.

Повторяю, я ошибся. Вообще, если бы я был человеком самонадеянным, я бы сказал, что скорее всего, это из-за нашей программы – мол, мы подсказали, и они так и поступили. Но я человек не самонадеянный и прекрасно понимаю, что на фоне провального выступления наших основных олимпийцев и блестящего выступления паралимпийцев и без меня догадались, как надо поступить. Так что в своих негативных предположениях я ошибся. И дай бы мне бог почаще так ошибаться.

* * *

В завершение этой передачи я скажу несколько слов. Я хотел бы сказать, во‐первых, что история Катыни все-таки совершенно определенно доказывает: в конце концов правда рано или поздно обязательно становится известна. Это может быть через десять лет, через семьдесят лет, это может быть через сто лет – неважно. Она становится известна. Я это говорю именно в этой программе тем, кто не хочет слышать правды, либо, зная ее, не хочет о ней говорить, причем оправдывая это чувством патриотизма, или, так сказать, своей любви к стране. Так вот, патриотизм и любовь, по моему убеждению, не могут иметь в качестве фундамента ложь. Потому что этот фундамент в конце концов все равно развалится, и тогда-то развалится и патриотизм, и любовь к стране.

История Катыни, на мой взгляд, доказывающая, что правда все-таки вырывается наружу, не позволяет сомневаться в том, что Сталин был преступником. И не только один Сталин. Что люди, его окружавшие, были преступниками. И что их были не только сотни и не только тысячи, но даже и миллионы. Потому что партия, которую он возглавлял и которая принимала все решения, была преступной партией. Неприятно это говорить, но когда-нибудь надо. И я считаю, что до тех пор, пока будут сопротивляться этой правде, не давать ей возможности выйти на поверхность, это будет как кандалы на ногах страны и страна не сможет сделать широкий и свободный шаг. Придется признать эту правду. И чем раньше, тем лучше, потому что тогда это будет светлый день не только для России. И об этом, еще раз хочу подчеркнуть, говорит то, что произошло в Катыни.

* * *

Совсем недавно я встречался со студентами МГИМО, разговор шел о разных вещах, в том числе об интернете. И у студентов возник вопрос: не вытеснит ли интернет телевидение? Я сказал, что, по-моему, нет. Я вспомнил, что, когда возникло телевидение, пошли разговоры, что из-за телевидения исчезнет кино, исчезнет театр. Но, как видите, не исчезли. Но потом я стал размышлять над этим и подумал, что если телевидение будет закрыто для острых разговоров, для серьезных дискуссий по социальным и политическим вопросам, для критики властей, тогда, может быть, тут и произойдет для него смерть.

Я об этом подумал после того, как прочитал интервью Андрея Лошака с Андреем Хартли. Если вы не знаете, кто это, то я вам напомню очень коротко. 31 марта вот этот господин Хартли на своей машине Ford Focus ехал по Кутузовскому проспекту в сторону области в крайней левой полосе. И вдруг навстречу ему выезжает оттуда, навстречу BMW седьмой серии, то есть здоровенная представительская машина, и прямо упирается ему в капот, мол, давай, уступай дорогу. Но он не стал уступать, он взял свой фотоаппарат, установил на видео, вышел с этим фотоаппаратом, стал снимать, подошел к этой машине и попросил хозяина представиться. Тот хлопнул дверью, не стал отвечать. Из этого BMW вышел шофер и попытался отнять камеру у Хартли. А тут из другой машины вышел какой-то человек и говорит: «Ты чего?» Тогда этот шофер понял, что ему лучше ретироваться. В общем, так закончилась эта история, и Хартли разместил это видео в интернете. Было огромное количество ответов, восторженных, поддерживающих и так далее. И Лошак с ним встретился и сделал интервью.

Я не собираюсь вам пересказывать содержание этого интервью, можете сами прочитать его в интернете. Но я хочу сказать, что я подписываюсь под каждым словом господина Хартли. В частности, под тем, что «надоело бояться», под тем, что «надоело мириться с высокопоставленными чиновниками, которым плевать на тебя, да и на закон», и что «надоело молчать». И по поводу молчания вот что я хочу сказать. Если пресса, как печатная, так и электронная, будет молчать, то в этом случае интернет их, конечно же, заменит. И если, задавая свои вопросы, студенты МГИМО, элитного вуза, именно это имели в виду, то, как мне кажется, они были правы.

* * *

Ровно двадцать четыре года тому назад, 26 апреля 1986 года, произошла катастрофа на Чернобыльской атомной электростанции. Если вам достаточно лет, чтобы помнить то время, то вы помните о том, что вам об этом тогда ничего не сказали. Ни одно печатное СМИ, ни одно радио, ни одна телевизионная станция ничего об этом не сообщила. Ни 26, ни 27, ни 28, ни 29, ни 30 апреля, ни 1 мая. И, кстати, о 1 мая. В этот Международный день солидарности трудящихся наши трудящиеся участвовали в парадах в разных городах, в том числе и в Киеве. В Киеве этот день был пасмурный, серое небо, и шел мелкий противный дождь, радиоактивный дождь. Только те, которые шли с детьми под этим дождем, этого не знали. Кое-кто знал, в частности, партийное руководство, конечно, они-то знали. И они вывезли своих близких и любимых из города Киева подальше. Партийная элита так понимала свой долг перед народом.

Вы скажете, что это дела давно минувших дней? Я согласен. Но это дело, которое надо помнить хотя бы для того, чтобы не забывать, в чем все-таки главный смысл журналистики. Он не в том, чтобы кому-то доказывать свою точку зрения. Он не в том, чтобы красоваться на бумаге, или в эфире, или на экране. Смысл и долг журналиста только в том, чтобы информировать как можно более точно, как можно более беспристрастно, как можно более честно. И только этот долг и существует у журналиста, другого нет.

* * *

В начале этой программы я сказал, что интервью с маршалом Жуковым было приказано уничтожить. Почему? Только по одной причине: потому что он говорил правду. Я считаю, что все те, кто участвовал в этой войне, ветераны, их дети, близкие, имеют право знать о войне. И это, если хотите, шаг в эту сторону. В этот день я от себя, от всех тех, кто делает программу «Познер», от всей души, от всего сердца поздравляю всех ветеранов, всех их близких с этим замечательным праздником – победой в Великой Отечественной войне.

* * *

В этот день, 24 мая, поэту Иосифу Бродскому исполнилось бы семьдесят лет. Человек, которым ныне гордится вся Россия, лауреат Нобелевской премии, в свое время был выброшен из страны. До этого его судили как тунеядца. Он говорил, что он поэт, но, поскольку он не был членом Союза советских писателей, поэтом он не считался. Считался он тунеядцем.

Я помню, я тогда работал у Самуила Яковлевича Маршака литературным секретарем, и помню, как Самуил Яковлевич дико возмущался процессом над Бродским, которого судили за тунеядство.

Помню, как вся советская печать, все советские средства массовой информации единодушно осуждали и поносили Бродского. Помню и то, как множество людей, никогда Бродского не читавших, говорили: да, действительно, он враг, он никакой не поэт, он не советский, ну и всякое такое. Так же точно, как осуждали они и Пастернака, и Солженицына. Говорили примерно так: «Я не читал того-то или того-то, но раз партия говорит, то я ей доверяю».

Вот прошла четверть века. Я хотел бы вас спросить: мы изменились по сравнению с тем, какими были тогда? Если вот нам вдруг скажут, что такой-то – вор, такой-то – враг, а мы этих людей не знаем, мы сразу примем на веру? Скажем: «Да-да, конечно!» Будем кричать: «Ату его, ату!» Нет?

Возможно, я ошибаюсь, когда считаю, что не сильно мы изменились. Но полагаю, что все-таки нет, не ошибаюсь. Ну, в общем, как бы там ни было, как мне показалось, в день семидесятилетия великого поэта Иосифа Бродского стоило бы над этим чуть-чуть подумать.

* * *

В начале этой программы я упоминал, что у меня была спортивная травма. В результате ее надо было сделать операцию на плечевом суставе, и я ее сделал в Мюнхене, в одной клинике. И вот интересно получилось. Как раз когда я был в Мюнхене, состоялся матч, финальный матч на Кубок европейских чемпионов по футболу между командами «Бавария» и «Интер» (Милан). «Интер» (Милан) – итальянская команда, понятное дело, «Бавария» – немецкая команда, как раз из города Мюнхена. Ну и конечно, в день игры весь город был в форме и в цветах «Баварии» – это красное с черным, а к вечеру не было ни одного свободного места ни в одном баре, где был телевизор, там просто битком было набито. И я смотрел по телевизору, ну и многие из вас, наверное, смотрели и видели, как «Интер» играючи, вообще говоря, расправился с «Баварией». То есть было совершенно очевидно, что у этих команд разный класс.

На следующий день «Бавария» прилетала в Мюнхен. Я в это время гулял, операция уже была сделана, я мог гулять по городу. И я увидел, что десятки тысяч, я не преувеличиваю, десятки тысяч мюнхенцев собираются на площади возле ратуши. Там была установлена эстрада, и туда привезли игроков. Вы бы видели, какой им устроили праздник, как им аплодировали, как им кричали «Молодцы!». Это при том, что они проиграли, причем проиграли так явно. Но вот чувство, я не знаю, благодарности, преданности выражалось таким образом. И это заставило меня кое о чем подумать. Попробуйте догадаться, о чем.

* * *

Хочу поделиться с вами одним материалом, который мой приятель прислал на электронную почту.

Вот представьте себе, что есть мир, и мы его сократили до 100 человек, но сохранив все пропорции, которые существуют. В этом случае 57 из них были бы жителями Азии, 21 – Европы, 14 – Америки (имеется в виду вся Америка, и Южная, и Северная, и так далее), и всего лишь 8 – из Африки. 52 человека были бы женщинами и 48 – мужчинами. 30 из них были бы белые, 70 – не белые. 30 христиан, 70 не христиан. 89 – гетеросексуалы и 11 – гомосексуалы. Шесть человек обладали бы 59 % всех богатств в мире, и все они были бы американцами из США. 80 человек из 100 жили бы в бедности. 70 не умели бы читать, 50 голодали бы или недоедали. 1 умирал бы в данный момент и 1 рождался бы в данный момент. 1 из 100 имел бы компьютер, и 1 из 100 имел бы высшее образование.

Теперь подумаем вот еще о чем. Если вы можете отправиться молиться там, где вы молитесь, без боязни того, что вас изобьют или убьют, то вы один из счастливчиков по сравнению с тремя миллиардами людей, которые этого счастья не имеют. Если у вас есть холодильник хоть с какой-то едой, если у вас есть хоть какая-то одежда, крыша над головой и где спать, то вы богаче 75 % всего населения Земли. Если у вас есть хоть какой-то счет в банке, хоть какие-то деньги в кошельке или какие-то монетки в сумке, то вы относитесь к восьми наиболее счастливым людям из 100.

Вот таков наш мир. Я думаю, что об этом иногда надо размышлять. Особенно когда мы жалуемся.

* * *

Я не знаю, смотрите ли вы футбол, первенство мира. Я смотрю. И смотрю с превеликим удовольствием. Даже не столько потому, что это такой замечательный футбол. Он разный, бывает и замечательный, бывает не очень. Я смотрю с удовольствием потому, что там не играет сборная России. Я прошу не кидаться на меня с кулаками, дайте мне объясниться.

Дело в том, что в отсутствие сборной России наши телекомментаторы, самые разные спортивные телекомментаторы с разных каналов, могут комментировать футбол. Они не должны объяснять неудачи российской команды тем, что ветер дул не в ту сторону, что судья необъективный, что из-за этих вувузел там чего-то не услышали, что вообще погода не та. Ничего они не должны. Они просто комментируют футбол и делают это, на мой взгляд, с удовольствием и профессионально. Я лично, повторяю, получаю от этого колоссальное удовольствие.

Это не значит, что я бы не хотел видеть сборную России на первенстве мира. Я надеюсь, что в следующий раз она все-таки пройдет. Но я также надеюсь, что к этому времени спортивные комментаторы не будут считать обязательным проявлять патриотизм именно в том, чтобы все время оправдывать неудачи нашей команды, а тоже будут, как они делают сегодня, просто комментировать футбол. И от этого те, которые любят эту игру, а нас очень много, будут получать удовольствие.

* * *

Сделаю такое признание. Эта программа транслируется в записи. И вот почему. Обычно программа моя уходит, так сказать, в отпуск в последний понедельник июня. И, соответственно, я тоже готовлюсь уехать. Но вдруг я получаю сообщение, что она должна выходить до 19 июля. Ну что делать? Значит, надо записывать программу, что я и сделал. Теперь главное. Вообще все мои программы выходят в прямом эфире. Их видят в таком качестве зрители на Дальнем Востоке. Ну а потом они повторяются, идут, так сказать, соответственно по орбитам. Солнце встает на востоке, поэтому, конечно, в первый раз программа в прямом эфире выходит на Дальнем Востоке. Прямой эфир, вообще говоря, это и есть для меня телевидение. В этом весь смысл. Смысл в том, что никто, ни ведущий, ни гость, ни зритель – вообще никто не знает, что будет через секунду. Этот нерв, эта сиюминутность, тот факт, что вы свидетель того, что происходит тогда, когда это происходит, это, конечно, и есть телевидение.