Текст книги "Повод для оптимизма? Прощалки"

* * *

Совершенно неожиданно для себя я недавно стал ньюсмейкером. Это слово жаргонное, профессиональное, означает человека, который вызывает интерес СМИ. А случилось это так. В среду на Первый канал пришел председатель правительства Владимир Владимирович Путин, чтобы переговорить с журналистами. Ну вот среди этих журналистов был и я. Конечно, вопросы задавали самые разнообразные. Но в какой-то момент, ближе к концу встречи – а это было очень поздно, встреча кончилась в два часа ночи, – я все-таки сумел задать свои вопросы. Я сказал, что у меня, собственно, два вопроса и одна просьба.

Первый вопрос такой: считает ли он, что министры и члены правительства должны приходить в эфир, чтобы отвечать на вопросы о том, что происходит в их ведомствах и что они делают. На что он ответил: да, они обязаны это делать, они должны разъяснять народу все эти вещи. Я сказал: «Вот отсюда моя просьба». Потому что есть целый ряд людей (я не стану здесь их называть – ему-то я сказал, кто они), к которым мы обращались десятки раз, и они не приходят. И может быть, он найдет возможным на заседании правительства высказать свое отношение к этому.

Что касается второго вопроса, то я его спросил, против ли он того, чтобы в эфире Первого канала появлялись представители оппозиции? Причем я, конечно, имел в виду не оппозицию в виде Зюганова или там еще кого-то, а реальную оппозицию. На что Владимир Владимирович ответил, что он вообще не очень это отслеживает, но ему кажется, что они появляются. Я возразил, что они появляются, например, на «Эхе Москвы», но никак не в эфире федеральных каналов. Тут Владимир Владимирович сказал: «Да, действительно, они появляются на “Эхе Москвы”, и вообще часто врут». Ну, собственно говоря, пускай. Я не стал по этому поводу возражать или спорить, я лишь переспросил: «Все-таки, вы против того, чтобы они появлялись в эфире Первого канала?» На что он ответил: «Вовсе нет».

Ну и вслед за этим буквально взорвался интернет. И не только интернет: об этом стали говорить и писать, и рассуждать. В общем, бог знает что.

Я бы хотел коротко разъяснить свою позицию. Меня как журналиста интересует любой ньюсмейкер. Мне совершенно все равно, какая у него политическая платформа, он меня интересует как явление. Я считаю, что если он что-то такое делает, что обращает на себя внимание, то зрители должны о нем знать вне зависимости от того, какие у него взгляды. Вот, собственно, и все. И я надеюсь, что в моих программах эти люди будут появляться. Ну, со временем. Я надеюсь, что так будет. Время покажет.

* * *

По странному стечению обстоятельств сегодня исполняется тридцать три года моей первой поездке за рубеж. Я приехал в Советский Союз в 1952 году и был невыездным двадцать шесть лет. По причинам понятным. Во-первых, биография не такая, которая вызывает доверие. Но главное – это второе: то, что я отказывался сотрудничать с органами.

Тем не менее, в 1978 году стараниями тогдашнего председателя Гостелерадио СССР Сергея Георгиевича Лапина меня отправили в Финляндию. Многие помнят, а многие вовсе не знают, что для того чтобы поехать за рубеж, надо было сначала в райкоме пройти комиссию так называемых старых большевиков. Мы между собой называли их «старые б». Ну, одним словом, я пришел, стою перед ними, а эти люди имели право задавать любой вопрос. И если им не понравится ответ, отменить твою поездку.

Вот заместитель начальника отдела кадров Гостелерадио СССР докладывает: «Познер Владимир Владимирович, комментатор главной редакции радиовещания на США и Англию, морально устойчив, политически выдержан, общественник». Ну, весь этот набор. И когда он закончил, председатель комиссии, обращаясь к своим коллегам, говорит: «Вопросы к товарищу Познеру есть?» И тут какой-то довольно пожилой отставной полковник говорит: «Да, у меня есть вопрос». – «Пожалуйста». «Товарищ Познер, – говорит он, – вот было сказано, что вы выступаете у микрофона со своими материалами, работая в главной редакции радиовещания на США и Англию. А вы что, оба языка знаете?» Как я не рассмеялся ему в лицо, я не знаю. Это было очень трудно. Я ему сказал, что английский и американский языки очень похожи. В общем, я поехал в Финляндию и держал в потном кулаке семь долларов в день командировочных.

Ну, у разных людей разные воспоминания о советском времени, разное отношение к нему, у каждого свое.

* * *

19 февраля погибла Раиса Яковлевна Беспечная. Большинство людей, конечно, не знали, кто она, и если и узнали, то только если смотрели вчерашнюю вечернюю программу «Время». Но ее знало все телевизионное сообщество, уважало ее и очень любило. Погибла она нелепейшим образом во дворе собственного дома. Ее не заметил водитель машины, когда давал задний ход, въехал в нее, и вот ее не стало.

Я не хочу отвлекать вас своим отношением к ней, хотя я с ней проработал четырнадцать лет. Скажу только, что ее уход оставил дырку в моем сердце. Но я хочу сказать о другом. Я много езжу по Франции, и недавно вышла моя книжка о Франции. Так вот, что главное во французском характере? То, что француз живет сегодняшним днем, он живет сегодня. Это по науке называется «экзистенциализм». Он понимает, что сегодня есть, а что будет и будет ли вообще завтра, он не знает. Да никто не знает. Да что там завтра? Что будет через минуту. И поэтому француз старается получить максимум от каждого мгновения жизни, максимум хорошего, максимум удовольствия.

Так, знаете ли, живут далеко не все. «Это я потом, это я завтра…» Да и вообще получение удовольствия от жизни, умение радоваться жизни – как-то не очень, что ли, встраивается в общий взгляд. То ли дело переживать, страдать, жаловаться, ругаться по совершенно пустяковым вопросам, особенно если соотносить их с жизнью как таковой. Тут, видимо, ничего не поделаешь, речь идет о национальном характере. А жаль.

* * *

Все-таки поразительная вещь власть. Я часто задаюсь вопросом, почему стремятся к ней? Ну, одни, очевидно, просто хотят властвовать над другими, и это их как-то греет. А другие, очевидно, считают, что они знают, как всем остальным надо жить, в том числе нам с вами, и хотят быть у власти, чтобы это претворить в жизнь. И мне, честно сказать, не симпатично ни то, ни другое. Но это я так, между прочим.

Главное, о чем я хотел сказать, так это о том, что происходит с людьми, которые были у власти, а потом власти лишаются. Как они меняются? В отношении России, особенно Советского Союза, об этом трудно говорить, потому что обычно те, кто находится у власти, так и умирают прямо у власти. Но были исключения. Например, тот же Ленин. Вы никогда не читали ничего, что писал Ленин, когда он фактически был отстранен от власти? Вообще это стоит вашего внимания. Или, скажем, взять Хрущева. Один мелкий пример. Хрущев последними словами поносил скульптора Эрнста Неизвестного, просто уничтожал его, фактически вынудил уехать из страны. Но когда уже Хрущев не был у власти, он заказал Эрнсту Неизвестному памятник на собственную могилу. Чувствуете, нет? То же самое Ельцин. Чем закончил Ельцин, когда он понял, что он уходит из власти, и прощался? «Простите меня». Да и Михаил Сергеевич – не исключение. И вы могли убедиться в этом в очередной раз, когда он пришел на нашу программу.

Вот и получается, что власть застилает глаза, затыкает уши и вообще плохо действует на мозги. И чем дольше человек находится у власти, тем больше это проявляется. Поэтому я-то считаю, что надо ограничивать время пребывания человека у власти. Неважно, будет это четыре года, шесть лет, восемь. А может быть, даже и двенадцать. Важно ограничить. По крайней мере, я думаю, что это очень полезно.

* * *

Я обещал высказать несколько соображений по поводу той катастрофы, которая постигла Японию. Я, как и все остальные, смотрел и смотрю репортажи разных телевизионных компаний, российских, BBC, CNN, да и многих других. И меня совершенно поражают две вещи. Первая – это невероятная сила природы. И вторая – это абсолютное бессилие людей. Максимум, на что мы с вами способны, это предупредить о том, что будет бедствие, и в данном случае предупредить за 30–40 минут, поскольку волна цунами идет со скоростью 500 километров в час.

Вообще, когда вы смотрите на эти картины, снятые спутником сверху, и вы видите, каким был город до катастрофы и каким он стал потом… Я не знаю, как у других людей, но у меня возникли в памяти картины городов, которые были подвергнуты бомбежкам во время Второй мировой войны. Бомбили много, часто, массово, и все равно ничего похожего не было, тем более за 10–15 минут. Город просто исчезает, его нет.

Кстати о картинках. Один мой товарищ – мы вместе делаем эту программу – сказал мне с возмущением, что он смотрел в интернете, как люди жаждут увидеть самые страшные картинки: побольше крови, побольше трупов, побольше ужасов. Это правда. И после этого я думаю: «Ну-ну. А как же вы укоряете телевидение за то, что телевидение дает чернуху? Понимаете, телевидение дает как раз то, что вы сами хотите видеть, только у вас нет смелости сказать об этом прямо и откровенно. Вот в чем дело».

Но не это самое главное, конечно. Самое главное вот что. Нет ли вообще у вас ощущения, что многострадальная природа в конце концов начинает нам подсказывать, что у нее терпение кончается? Подсказывает разными способами, неприятными, я бы даже сказал, катастрофическими, но подсказывает. Нет ли у вас ощущения, что мы с вами, все мы, люди, немножко забыли, что мы, кто мы и от чего мы зависим?

Я много раз говорил, что я не религиозный человек, что я атеист, но вот если посмотреть на легенду о Ноевом ковчеге с другой точки зрения: была какая-то очень высокоразвитая цивилизация людей, которые считали, что они-то – венец природы, и на природу хотели плевать. Тогда эта история чуть-чуть по-другому читается, не так ли?

* * *

Вчера произошло знаменательное событие – прекратила свое радиовещание Русская служба BBC. Произошло это тихо, спокойно и без особых каких-то проявлений интереса со стороны публики. Я думаю, что многие зрители этой программы вообще не слушали никогда Русскую службу BBC. А ведь не так давно, на самом деле, слушали ее очень многие.

Вещание этой службы началось 24 марта 1946 года, то есть в общем шестьдесят пять лет она была в эфире. Ее успех, равно как и успех многих других «голосов», как у нас назывались радиостанции, вещавшие на русском языке из-за бугра, «Голос Америки», Deutsche Welle и так далее, заключался в том, что они говорили о вещах, о которых не говорили в Советском Союзе. Было просто запрещено об этом говорить, и люди, конечно же, их слушали. Советское правительство, партия делали все возможное, чтобы все-таки не могли слушать, и глушили вот эти «голоса». Были специальные глушилки по всей стране. Они издавали такой довольно противный звук, немножко похожий на звук воздушной тревоги. Тем не менее, это не очень работало.

В общем, по некоторым подсчетам эти разные «голоса» слушали до 40 миллионов человек в Советском Союзе. И, пожалуй, наибольшим доверием как раз пользовалась Русская служба BBC, она казалась наиболее выдержанной, объективной и точной. И некоторые ее комментаторы, некоторые ее голоса, так сказать, стали чуть ли не легендарными: был такой Анатолий Гольдберг или Сева Новгородцев – просто как пример.

Где-то подсчитано, конечно, сколько потратила советская власть на глушение. Глушили 24 часа в сутки круглый год и в течение нескольких десятилетий. Вы себе представляете, сколько это могло стоить? Эта цифра совершенно гигантская. И все равно люди находили способ слушать это, потому что человеку свойственно желание знать правду, желание знать то, что якобы ему знать не надо.

Вот в те времена, о которых я говорю, другого места, где можно было это найти, не было, и искали вот там. Сегодня, когда многие наши СМИ не пользуются слишком большим доверием с вашей стороны, люди ищут правду в интернете. И, кстати говоря, Русская служба BBC ушла в интернет.

* * *

30 марта, когда не стало Людмилы Гурченко, меня не было в Москве. Я был в Лондоне на праздновании восьмидесятилетия Михаила Сергеевича Горбачева. А вернулся я в Москву вчера поздно вечером, и поэтому не успел попрощаться с Людмилой Гурченко.

Мы были знакомы довольно давно, но совсем не близко. Людмила Марковна была у меня в передаче как-то, несколько раз мы встречались на разных вечерах. Я один раз был у нее дома и один раз танцевал с ней вальс. Она спела «В городском саду играет духовой оркестр», а пела она это так, как никому не снилось, и после этого под эту музыку пригласила меня на вальс. Да-да, именно она меня, потому что у меня никогда бы не хватило духу пригласить ее. Спела она бесподобно, танцевала она бесподобно. Да и вообще это была совершенно бесподобная женщина, и я, как всякий нормальный мужчина, был немножко в нее влюблен.

Странно, я никогда не видел «Карнавальную ночь», то есть фильм, с которого началась ее популярность. И уже больше не увижу – я даже не хочу его видеть теперь. В первый раз я ее видел в кино в «Пяти вечерах», и она меня совершенно потрясла. То есть впечатление такой силы, которое так за все эти годы и никуда не ушло. Она была совершенно потрясающая актриса. Я часто думал, что если бы она была в Голливуде, она была бы супер-мега-звездой, потому что в ней было все – и талант, и голос, и музыкальность, и изящество, и чувственность, и красота.

Есть пословица, которую я ненавижу, она звучит так: «Нет незаменимых людей». Это вранье. На самом деле, нет заменимых людей, потому что каждый человек совершенно сам по себе отдельный и уникальный. Нет заменимых людей. И, конечно, к Людмиле Гурченко это относится втройне. Мне ее будет сильно не хватать.

* * *

Время от времени меня спрашивают знакомые: «А почему у тебя нет в передаче такого-то человека, такого-то министра, такого-то члена правительства? Нам было бы интересно». И мне приходится говорить, что есть такие министры, которые не приходят. Ну вот не приходят, сколько бы раз я их ни приглашал.

Не так давно на Первый канал приходил председатель правительства Владимир Владимирович Путин, и я ему задал вопрос. Я спросил его: «Считаете ли вы, что члены правительства должны приходить в эфир, должны отвечать на вопросы, которые волнуют людей?» На что он ответил: «Да, считаю. Вообще-то, это их обязанность, они должны это делать». И тогда я сказал: «Может быть, тогда на каком-нибудь заседании правительственном вы скажете им об этом, что вы так считаете? Не то что прикажете, но хотя бы чтобы они знали, какое у вас мнение по этому поводу».

После этого наша команда опять обратилась к соответствующему министру, и с тем же результатом: мы получили отказ. Вот как вы думаете, почему они отказываются, эти министры, которые занимают ключевые места, и деятельность которых нас с вами очень волнует? Они, конечно, скажут, что они очень заняты. Но мы не примем это объяснение, поскольку к нам приходят люди не менее занятые, чем они. Находят время. Значит, не в этом дело.

Я думаю, что есть только два ответа. Ответ первый: им наплевать на вас. Мало ли, что вы хотите от них услышать. Им это все равно. Вы там сами по себе, а они сами по себе. Это один ответ. И второй ответ: они боятся. Они боятся вопросов, которые вы будете задавать, кто прямо, а кто через меня. Они не хотят неприятных вопросов, вот и все. А скорее всего, объяснение одно – и то, и другое: им наплевать, и они боятся. Вы заметили, что я не называю их фамилии? Пока. Но я вам обещаю, что если в скором времени они все-таки не придут, я их обязательно назову.

* * *

Геннадий Андреевич Зюганов после передачи с его участием подарил мне книжечки своих анекдотов, и там одна политическая книга, которую, вероятно, я прочитаю. Но вообще-то говоря, это тот случай, когда хотелось бы дольше говорить. Вроде пятьдесят две минуты имеются в эфире, а были какие-то темы, которые хотелось бы дальше с ним обсудить. Не поспорить, потому что, я еще раз повторю, я не спорю со своими гостями, но тем не менее поговорить с ним.

В частности, вот о чем. У нас сегодня 17 апреля, значит, через пять дней будет день рождения Ленина – 22 апреля. Но я не собираюсь обсуждать Ленина или его идеи, то, что ему удалось или не удалось. Я хочу сказать о другом. Причем я адресую эти слова не всем вам вообще, а каждому в отдельности, чтобы каждый по отдельности попытался подумать.

Вот представьте себе, что вы умерли. Неприятное, конечно, занятие – представлять себе такое, но это произойдет с каждым из нас. Представьте, что вы умерли. И попробуйте представить, что потом происходит не с вами, а, так сказать, с вашими останками, с вашим телом. Вариантов не так-то уж много, да? Либо положат в гроб и похоронят, либо сожгут в соответствующем учреждении, в крематории, и потом пепел этот соберут в какую-то урну, и урну тоже похоронят или там поставят в колумбарий. Но если представить себе, что вы не в России, а в другой стране, где другие порядки, скажем, в Индии, то ваше тело положат в огромный костер, сожгут вас и потом пепел рассеют. Но во всех случаях, во всех случаях абсолютно произойдет то, что вас не будет видно. Так или иначе, вас не будет видно. И это понятно. У некоторых даже хоронят в закрытом гробу, потому что считают, что нельзя смотреть на мертвого человека – это уже не тот, которого вы знали. Это не у всех так, но у некоторых религий это именно так. И это, по сути дела, проявление уважения к человеку.

Ну а теперь представьте вместо этого, что вас бальзамируют, как древнеегипетского фараона, и выставляют напоказ. И вот люди ходят, глазеют и смотрят на вас. Вам нравится такая перспектива? Лично вам хочется, чтобы так произошло с вами? Или с каким-то вашим близким? Я полагаю, что нет, потому что только люди дохристианской и даже доиудейской эры так делали. Потом человечество ушло от этого, стало по-другому на это смотреть.

А на самом деле, это страшное наказание – выставить тело мертвого человека напоказ. Я бы считал, что, например, так можно сделать с Гитлером. К сожалению, его нет, но это было бы достойным наказанием, чтобы все поколения смотрели на него, на этого величайшего преступника. Может, еще кого-то туда можно добавить. Но Ленина все-таки вряд ли.

Вот у меня есть такое предложение. Может быть, проявить некоторую человечность и сделать ему подарок? А именно – 22 апреля все-таки похоронить его как нормального человека?

* * *

Не так давно я побывал в Иране. Увидел много интересного, неожиданного, но, пожалуй, самая главная неожиданность заключается в том, что мои ожидания, то есть мои представления об Иране оказались, говоря очень мягко, неточными. Мне пришлось признаться себе в том, что даже я, человек, много поездивший по миру, поживший, имеющий доступ практически к любой информации, даже я являюсь очень зависимым от средств массовой информации. Ведь именно средства массовой информации, в особенности, конечно, телевидение, формируют наше представление о других странах, о других нациях. И, следовательно, влияют на наше отношение к этим странам и к этим людям. Вот мы можем себя считать совершенно независимыми, мол, «я сам с усам», а выясняется, что нет. Выясняется, что так или иначе, но на нас действует то, что мы видим на экране, то, что мы читаем, то, что мы слышим.

Вот если говорить об Иране, то у меня было представление, что там все ходят в черном, что там все мрачные, неприятные, несколько фанатичные, довольно злобные люди. Оказалось, ровно наоборот: в черном очень мало кто ходит, они приветливые, улыбчивые, гостеприимные и, надо сказать, очень красивые, особенно женщины. То есть вообще все с точностью до наоборот.

Я это рассказываю вот почему. Во-первых, просто чтоб поделиться с вами вот этим моим, ну если хотите, открытием. Может быть, это вам покажется интересным. И во‐вторых, чтобы объяснить, что одна из главных причин нашей нынешней поездки в Латвию объясняется стремлением дать зрителям возможность послушать другое мнение, послушать, что говорит – ну в данном случае президент страны. Чтобы как-то, может быть, сбалансировать представление, которое у вас сложилось.

* * *

Я очень редко говорю о международной политике, и не потому, что это мне не интересно. Наоборот, я очень этим интересуюсь. Но я просто отдаю себе отчет в том, что, как правило, люди больше интересуются тем, что у них происходит дома, а не тем, что происходит в мире. Есть исключения, как, например, цунами в Японии, ну или, скажем, смерть Усамы Бен Ладена. А так-то, в общем, все-таки домашнее интереснее.

Тем не менее я позволю себе сегодня коротко коснуться одного международного вопроса, а именно того, что говорил президент Соединенных Штатов Барак Обама на встрече в Государственном департаменте. Он высказался в том смысле, что основой для мира на Ближнем Востоке может быть только возврат Израиля к границам 1967 года. Вообще эта тема взрывоопасная. Мы живем в таком странном мире, что если человек критикует Израиль, то его сразу записывают в антисемиты, просто автоматически. Немножко похоже на Россию: когда человек критикует Россию – и сразу говорят, что он русофоб. Но не об этом речь.

Я вообще думаю, что Обаму ждут неприятности, все-таки в Америке очень сильно еврейское лобби, не за горами выборы и, в общем, ему придется заплатить за эти свои слова. Конечно, он понимал, что будет. И более того, премьер-министр Израиля Нетаньяху знал о содержании этого доклада, и накануне его звонил государственному секретарю США Клинтон с требованием, чтобы Обама эти слова о 1967 годе убрал. Обама их не убрал.

По-видимому, то, что происходит сейчас на Ближнем Востоке, так называемая «арабская весна», заставляет Соединенные Штаты, в частности, менять свою политику по отношению к разным странам.

Я же хочу сказать вот что, очень коротко. В 1967 году была война, которая получила название Шестидневной. Это была война, в которой Израиль нанес сокрушительное поражение Египту, Сирии и некоторым другим странам. И справедливо вполне. Но в этой войне Израиль захватил большие территории, которые, по сути дела, оккупировал. И вот это вот, как ни крути, несправедливо. И я убежден в том, что если ты занял чужие территории, когда-нибудь все равно приходится их отдавать.

* * *

В разговоре с Андреем Звягинцевым тема совести, порядочности, отношений между людьми так или иначе возникала неоднократно. И в связи с этим мне бы хотелось поставить перед вами задачу, задать вам вопрос.

Представьте себе, что вы – глава государства. Не обязательно российского, может быть, и другого. Но я скажу «российского», потому что вам, может быть, проще будет себе представить, что именно вы – глава российского государства. И вот на границе управляемого вами государства существует другая страна. Причем эта страна близка вашей по своей истории и языку. И у вашего государства с этой страной довольно тесные экономические связи. Но вот представьте себе, что в этой другой стране к власти приходит человек, который все больше и больше становится диктатором и, можно даже сказать, тираном. Представили, да?

Теперь представьте, что он, вот этот самый диктатор, тиран, начинает всячески угнетать свой народ. Причем преследовать всех, кто против него даже говорит, не то что как-то особенно выступает. Превращает страну в настоящее полицейское государство, сажает людей налево-направо неизвестно за что. Причем сам он становится для всего мира персоной неприемлемой, абсолютно отрицательной (весь мир на него так смотрит).

Вот теперь, когда вы представили себе эту ситуацию, мой вам вопрос. Вы, глава государства, продолжаете поддерживать вот эти тесные экономические отношения, исходя из некоторой экономической выгоды для вашей страны?

Продолжается все по-прежнему? Как говорят по-английски, business as usual, что можно перевести как «все как было, так и остается». Или все-таки вы меняете свою политику, вы меняете свое отношение к этому государству, пока этот человек находится у власти? То есть вы идете на определенный моральный шаг, считая, что это необходимо? Вот такой вам вопрос.

* * *

Недавно на одном ужине я принял участие в надоевшем мне самому споре о том, следует или не следует вернуть на Лубянскую площадь памятник Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Причем эта площадь носила его имя с 1926 года по 1990 год. Может быть, вообще стоит вернуть ей название «Площадь Дзержинского»?

Что касается городов, площадей, улиц, то, как мне кажется, все обстоит довольно просто: их вообще не надо переименовывать. И уж если переименовали, так лучше вернуть им то изначальное название, которое у них было. Не надо их менять. Несколько сложнее обстоит дело с улицами, площадями и городами, если таковые есть, которые возникли относительно недавно и которые были названы в честь каких-то людей сразу же. Скажем, улица Ленина, площадь Сталина, город Молотов и так далее. Мне кажется, что здесь нужно, наверное, исходить из двух вещей. Можно попытаться дать оценку тому человеку, о котором речь. И если сделать вывод, что все-таки этот человек вредный, скверный, для страны отрицательный, то, может быть, и следует как-то изменить это название. Но есть другой способ. Например, там, где висит табличка – улица такого-то, Ивана Ивановича Иванова, сделать под ней еще одну табличку, разъясняющую, кто он был. Для истории. Так тоже можно делать.

Вот с памятниками посложнее. Представим себе, что памятник имеет настоящую художественную ценность, что это прекрасно сделанный памятник – как, например, памятник Дзержинскому. Во-первых, это художественно достойно? Да. Такой человек в истории был? Да. Что, убрать памятник, чтобы сделать вид, что его не было? Мне кажется, странно. Я бы все-таки такие памятники сохранял, но опять-таки, с табличками, чтобы люди, увидев это, могли почитать, а что это был за человек. И в некоторых случаях я бы их перенес. Например, не оставил бы на площади напротив «Детского мира», потому что в этом случае это был бы одновременно и памятник ЧК. А вот это вряд ли надо делать. Ну вот такое у меня предложение. Разумеется, это мое личное мнение.

* * *

Я сейчас занят съемками многосерийного документального фильма об Италии. Ну примерно такой же, как мы делали в свое время о Соединенных Штатах и о Франции. Нам предстоит еще очень много снимать, но уже сейчас я могу сказать, что меня, пожалуй, в Италии больше всего поразило. Прежде чем сказать об этом, я сделаю небольшое отступление.

Вот как вы думаете, влияет ли окружающая среда, я имею в виду, городская среда, на формирование человека? Вы видели фильм Кубрика, который называется «Заводной апельсин»? Это рассказ о молодом человеке, который родился и живет среди совершенно одинаковых зданий. Они похожи на человеческие муравейники. Но только что для муравья вполне естественно, для человека противоестественно. И в такой среде в общем-то уродуются человеческие души. По крайней мере, так показано в этом выдающемся фильме.

Так вот, возвращаясь к тому, с чего я начал. Я побывал во многих городах и городках Италии, и более всего меня поразило, по крайней мере до сих пор, то, что в Италии вообще ничего не разрушают. Не сносят ничего. Или почти ничего. То есть они делают все возможное, чтобы сохранить свое архитектурное наследие. Конечно, внутри этих старинных зданий, которые сохранились повсюду, все современное, там все удобства и так далее. Но внешне эти дома, особняки, крепостные стены остаются такими, какими они были пятьсот, шестьсот, семьсот лет тому назад.

Многие задаются вопросом, почему так получается, что именно итальянские дизайнеры являются лучшими в мире? Дизайнеры автомобилей, кораблей, яхт, одежды и так далее. Почему у итальянцев такое поразительное ощущение красоты, откуда это берется? Так вот, мне кажется, что ответ как раз в этом. Они рождаются среди этого уникального окружения, прекрасного, напоминающего им о корнях, о том, откуда они родом.

Вы ждете, что я скажу: а вот в тех странах, в которых бодро разрушают памятники культуры, сносят здания ради сиюминутной выгоды, вот там это сказывается на поведении и на чувстве прекрасного жителей этих стран. Нет. Я этого говорить не буду. Я хотел рассказать вам о том, что поразило меня в Италии.

* * *

Это наша последняя программа в этом телевизионном сезоне. Хотел бы оставить вам несколько вопросов на раздумывание, пока программы не будет.

Первый вопрос такой. Долго ли вообще с нами будут играть в прятки наш президент и председатель правительства, чтобы наконец сказать, кто будет баллотироваться или кто не будет? Мне бы все-таки очень хотелось знать, чтобы я мог спокойно отдыхать летом.

Второй вопрос такой. А долго ли будут уклоняться от приглашений прийти в программу видные члены правительства и государственные деятели, такие как министр внутренних дел, министр обороны, председатель Государственной думы? Тоже хотелось бы узнать. Или вообще на них не надо рассчитывать?

И последний. Вообще нашим политическим деятелям известны слова моего любимого политического деятеля Линкольна, которые звучат так: «Можно дурачить часть народа много времени и можно дурачить много народа часть времени, но невозможно дурачить весь народ все время»?