Текст книги "Успеть ко второй луне"

Зрелище было нетривиальное. Казалось, слабый прожектор высветил металлическую треногу высотой в ярд, кривобокую и разлапистую. Но видна была не она сама, а лишь отблески света, блики, которые легли на неё, размазались по поверхности. Блики эти смотрелись тускло, словно их отталкивала налипшая грязь.

– Пёсий хвост мне в суп… – поражённо сказал Боровски. – Ну вы даёте, Логвин… Парни, хватайте эту хреновину! Тащите её сюда. Только аккуратно, без нервов.

Один из парней-подручных осторожно вскарабкался на перрон. Прикасаться к «хреновине» он явно опасался, но не настолько, чтобы ослушаться прямого приказа. Примерившись, ухватил треногу и приподнял. Выглядело это фантасмагорически, он будто держал испачканную тяжёлую пустоту. Блики угасали с каждой секундой.

Второй подручный остался внизу, на рельсах. Теперь он принял треногу и подтащил её к боссу. Тот притронулся к ней, легонько провёл рукой, после чего улыбнулся хищно и предвкушающе. Стэн спросил:

– Что это такое?

– Слушайте, Логвин, – сказал Боровски, – вы превзошли мои ожидания. Я в глубине души не очень рассчитывал на успех, слишком всё это дико. Но теперь-то я развернусь! И вы мне в этом поможете, не бесплатно, само собой. Короче, вы вправе требовать объяснений. И я их дам, если захотите. Но подумайте сами – вам это надо? Вы ведь помните поговорку про крепкий сон и лишнюю информацию?

– Знаете, – сказал Стэн, – в другой ситуации я и правда не стал бы спрашивать – просто ушёл бы, получив гонорар. Тут ведь явно секрет из тех, за которые могут запросто отрезать башку. Или отправить на дно реки, в тазике с цементом. Но так сложилось, что именно сейчас мне пригодились бы сведения. Я просто не могу от них отказаться. Такое чувство, что всё это – не случайное совпадение.

– Воля ваша. Сам я знаю немного, так что рассказ мой будет коротким… Парни! Тащите эту штуку в машину. Мы сейчас вас догоним.

Подручные кивнули и снова подхватили почти невидимую треногу. Теперь на ней просматривался лишь грязный налёт, а блики совсем исчезли, растворились во влажном воздухе.

Парни шли не спеша, внимательно глядя под ноги. Добычу держали бережно, как хрустальную вазу. Стэн провожал их взглядом, и что-то не давало ему покоя. Он прислушался к своим ощущениям. От треноги по-прежнему исходила вибрация, тянуло загадочным сквозняком.

И этот сквозняк приобрёл теперь неприятный оттенок, хотя воспринимался не зрением. Призвук, может быть? Привкус?

Как бы то ни было, он усиливался с каждой секундой.

– Стойте! – заорал Стэн.

11

Парни приостановились и обернулись.

– Бросьте эту штуку! – крикнул он им. – Отойдите подальше!

Они перевели взгляд на босса, чтобы тот подтвердил команду.

– В чём дело, Логвин? – спросил Боровски. – Чего вы вдруг всполошились?

– От неё потянуло какой-то дрянью!

– Я ничего не чувствую…

– Зато я чувствую отлично! Там что-то копится! Счёт уже на секунды!

Боровски всё ещё колебался. Парни, ожидая его решения, продолжали держать треногу. Запах-оттенок-привкус стал нестерпимым, а пространство вокруг содрогалось в бешеном ритме.

– Хотите сдохнуть? – гаркнул Стэн. – Дело ваше!

Он побежал.

Точнее сказать – метнулся, как ужаленный спринтер.

В четыре прыжка добрался до рельсов, взлетел на перрон с разбегу. Ещё два шага – и спрыгнул с той стороны. Пригнулся, скрючился за бетонным барьером, в пожелтевшей сорной траве.

Секунду спустя раздался короткий топот, и рядом грузно приземлился Боровски. Он тяжело дышал. Двое его подручных плюхнулись чуть поодаль. Спринтерский рывок Стэна убедил их, видимо, лучше слов.

– Логвин, – сипло рыкнул Боровски, – если это какой-то трюк…

Он не успел закончить.

Пространство лопнуло.

Нет, это не был взрыв в классическом понимании. Но дневной свет как будто мигнул, и Стэн понял, что там, по ту сторону перрона, что-то необратимо переменилось.

В следующую секунду раздался скрежет – оглушительный, раздирающий барабанные перепонки. Казалось, кто-то царапал исполинским гвоздём по листу железа. А потом, окончательно обезумев, принялся рвать этот лист на части.

Скрежет отдавался в голове вспышками боли. Жёлчь подступила к горлу, и Стэна едва не вырвало. Пространство вокруг сжималось в тошнотных спазмах.

Потом всё кончилось – разом, в один момент.

Станцию заполнила тишина, но уже не кисельно-вязкая, а обычная, разбавленная далёкими звуками, как и бывает в городе на окраине. С улицы долетел приглушённый рокот моторов, а из-за пустыря сердитый вороний грай.

Стэн кое-как поднялся, ухватившись за край перрона. Перед глазами плыли круги и кляксы. Пошатывало, как после нокдауна.

Но всё это была ерунда в сравнении с тем, что он увидел на запасных путях.

Два грузовых вагона, возле которых только что стояла тренога, были чудовищно искорёжены. Как будто неведомый великан схватил их в припадке бешенства, смял в ладонях, скомкал, как конфетные фантики, и бросил на то же место. А потом ещё сквозь этот металлический ком густо проросли игольчатые штыри, каждый толщиной в руку взрослого человека.

Боровски выругался – длинно и витиевато.

А Стэн сообразил, на что похож этот хаос.

Почти такое же месиво было на фотографии в «Подлунном курьере». На той, где снимали мэрию с воздуха.

– Боровски, – сказал он зло, – вы совсем охренели? По-вашему, вот это и есть «без нарушения закона»? Серьёзно?

– Заткнитесь, Логвин, или я разобью вам рожу. Разговоры будут потом. Сейчас – валим отсюда, быстро!

Торопливо, почти срываясь на бег, они вернулись к автомобильной дороге. Та, к счастью, отгораживалась от станции густыми кустами. Никто из проезжающих мимо пока не видел, что случилось с вагонами.

Едва все влезли в машину, Боровски завёл мотор и рванул вперёд. На ближайшем перекрёстке они свернули, потом ещё раз – обратно в сторону центра.

Ещё через пару миль Боровски затормозил, притёр машину к обочине. Достал из кармана сигаретную пачку, чиркнул зажигалкой и выпустил за окно струйку дыма. Его толстые пальцы слегка подрагивали.

– Вот же дерьмо… – пробормотал он. – Впрочем, могло быть хуже… Отдаю вам должное, Логвин, вы проявили прыть. Ещё буквально пара секунд, и из нас бы вышел отменный фарш. Свою работу вы выполнили, а я привык держать слово. Поэтому – вот, вся сумма.

Он отсчитал десять сотенных, шлёпнул их перед Стэном на приборную доску. Тот, забрав деньги, уточнил:

– Сама фотография, что я сделал, вам не нужна?

– Теперь уже нет. Без хреновины она бесполезна, будет только компрометировать…

– Слушайте, – сказал Стэн, тоже закурив, – вы вроде не похожи на психа. Но Маховик Распада, как вы до такого вообще додумались? В башке не укладывается. Если б я только знал, на пять миль бы не подошёл.

– Это не Маховик! – раздражённо огрызнулся Боровски. – Ну, то есть ещё не вызревший… Если его вовремя взять, то потом можно контролировать.

Стэн от изумления поперхнулся табачным дымом. С натугой прокашлялся и, покосившись на клиента, напомнил:

– Вы обещали мне рассказать, что знаете. Давайте по порядку, раз уж намерены держать слово.

– Ладно, пёс с вами. Я получил наводку, что Маховик проклюнется здесь.

– Но ведь это непредсказуемо в принципе? Я так слышал.

– Я сам так думал до недавнего времени. Но нашлись люди, которые уловили закономерность. Хотя, может, где-нибудь в правительстве всё знают давно, просто не орут на каждом углу. Наоборот, следят, чтобы не просочилось. Но правительство – это вопрос отдельный, я сейчас не о нём толкую, как вы догадываетесь. Короче, Логвин, Маховик не появляется где попало. Ему нужна вроде как подкормка. Ну, знаете, как земля, удобренная навозом, только другого рода.

– Так… – сказал Стэн, соображая. – Вы обмолвились, что вагон – это эпицентр… Что в нём перевозили?

– Запчасти. То ли автомобильные, то ли для каких-то станков. Это неважно на самом деле. Главное, что там был металл после сложной технической обработки. Вот это оно и есть – перегной, питательное дерьмо.

Стэн задумался снова:

– Что-то не сходится. Слишком просто. Вы представляете, сколько в стране такого железа? Или не в стране даже, а в одном только нашем городе? Склады, ремонтные мастерские, заводские цеха… Если так рассуждать, то эти Маховики должны расти как грибы. А у нас за последний год – единственный случай, который в мэрии. Ну, в смысле был единственный, до того как сегодня мы постарались. В общем, нет, тут явно есть ещё не учтённый фактор.

– Согласен, – буркнул Боровски. – И мои… гм… подсказчики, кажется, просчитали, что это за фактор такой. Но мне не сказали. Только назвали место – там, мол, высока вероятность. И не обманули, что характерно.

– Я никогда не интересовался подобной мистикой, – сказал Стэн. – Просто не мог представить, что когда-нибудь столкнусь лично. Тут такие фольклорные наслоения, что без пинты виски не разобраться. Но всё-таки, насколько я знаю, Маховики всегда обнаруживались в разных местах. Один раз вообще в лесу, никакого железа там не было даже близко.

– В том-то и дело, те были уже созревшие. Видимые невооружённым глазом. И они хаотично перемещались, удалялись от места первого появления. Так мне, во всяком случае, объяснили. Их находили случайно и контролировать не могли. Лунный псих неделю назад только и успел дотащить до мэрии. А вот если заполучить Маховик, который ещё не сформировался. Свежеиспечённый, образно говоря. Можно будет не просто держать его под контролем, но и задавать свойства! Вы представляете, Логвин, что это значит? Какие возможности открываются?

– Меня это, честно говоря, не воодушевляет. Пугает до икоты, скорее. Маховик так или иначе нацелен на разрушение.

Боровски посмотрел хмуро:

– Вот именно поэтому важно, кто его приручает. Лучше пусть это буду я, вменяемый бизнесмен, чем очередной шизофреник.

– А вы, я смотрю, от скромности не страдаете.

– Да, я не привык кокетничать. И уверен, что Маховик под моим контролем – наименьшее зло для города.

– Ага, замечательно. И как вы его используете? Взорвёте надоевшего конкурента?

– Не будьте кретином, Логвин. Никого взрывать я не собираюсь. Само наличие у меня такой штуки уже заставит некоторых шакалов поджать хвосты. Это средство сдерживания, вы понимаете? Если у меня в загашнике лежит бомба, способная разнести весь квартал, то любая сволочь подумает десять раз, прежде чем перейти мне дорогу.

– Н-да… – пробормотал Стэн. – Я теперь даже рад, что это дерьмо рвануло сразу, не дожидаясь, пока вы его приручите. И повезло, кстати, что пострадали только запасные пути, а не основные. Теперь хотя бы поезд не сойдёт с рельсов.

– Да, повезло, – неожиданно согласился Боровски. – Впредь буду осмотрительнее.

– Впредь?

– Меня сразу предупредили, что эта наводка может сорваться, и обещали ещё одну. Может, удастся сообразить, как правильно обращаться с Маховиком. Чтобы не рванул раньше времени, как вы выражаетесь.

– Знаете что, Боровски? Я, пожалуй, пойду. Вон как раз монорельс, доеду домой на нём. Подвозить не надо, спасибо.

Он вылез из машины. Клиент сказал ему вслед:

– До следующего раза, Логвин. Я позвоню.

«Да пошёл ты», – подумал Стэн.

По пути до монорельсовой эстакады он, чтобы успокоиться, выкурил ещё одну сигарету. А в вагоне умудрился даже найти свободное сидячее место. Время было послеобеденное, но ещё не конец рабочего дня и горожане пока не пёрли сплошным потоком.

Он сидел, невидяще уставясь в окно, и вспоминал случившееся.

Значит, что мы имеем? Маховик Распада (любимая тема бульварной прессы, обросшая городскими легендами, как сыр плесенью) всё-таки подчиняется неким закономерностям. И это сумели вычислить неведомые «подсказчики», к которым обращался Боровски. Неясно, правда, какие цели они преследуют, давая подобные консультации. Вполне возможно, что бизнесмена с боксёрской мордой они используют втёмную. Но факт остаётся фактом – Боровски знал, где искать.

А ещё вдруг обнаружилось пересечение с делом Эрика.

От Маховика исходит вибрация, которую художник описывал в дневнике.

Сам Эрик, правда, Маховик не упоминал. Он всего лишь писал картину, пытаясь уловить нечто неуловимое. А незадолго до исчезновения встретил Вестника.

Ага, теперь вот и Стэн – и Вестника видел, и вибрацию ощутил. Что дальше? Исчезнет неизвестно куда, если следовать логике? Отличная перспектива.

И при чём тут клиника, десятая миля?

От этих мыслей скоро башка растрескается.

Реальную подсказку, пожалуй, может дать всё тот же дневник. При условии, конечно, что там проявились новые записи. Не мешает проверить.

Но, сойдя с монорельса, он не сразу направился в контору, а пошел на соседнюю улицу. Так обитал коллега-фотограф, которого Стэн пару лет назад выручил с одним деликатным делом. Денег тогда не взял, но и не остался внакладе. Коллега с тех пор помогал ему в технических мелочах.

Сам Стэн, начистоту говоря, фотографом был неправильным. Или недоделанным – так будет точнее. Его привлекал исключительно процесс съёмки как таковой, тот пресловутый миг, когда нужно нажать на кнопку. А вот последующая возня с реактивами раздражала до крайности и вгоняла в тоску. На этой стадии у него обнаруживалась необъяснимая криворукость. Запоров однажды хороший кадр во время проявки, он плюнул и рассудил, что нужен компетентный помощник.

Коллега с соседней улицы подвернулся как нельзя кстати.

Его студия – каморка в полуподвале – приносила минимальный доход, а клиентов привлекала не слишком требовательных. Но Айзек был этим вполне доволен, он-то как раз не претендовал на художественные высоты, считая себя честным ремесленником. По возрасту он годился Стэну в отцы. А может, даже и в деды.

Заглянув к нему с улицы, Стэн увидел, как Айзек обхаживает двух посетительниц, близняшек в синих ситцевых платьях с белыми крапинами. Сидя бок о бок, они с испугом таращились в объектив.

– Милые барышни, – увещевал фотограф, – ну зачем же вы так волнуетесь? Старый Айзек вас тут не съест, уж поверьте на слово. Старому Айзеку диета не позволяет кушать клиенток. Он вам сейчас объяснит подробно, что надо сделать, чтобы его порадовать, и расскажет вам огромный секрет. А надо вам, дорогие, всего-навсего улыбнуться, как вы умеете. Потому что улыбка, чтобы вы знали, отпечатывается на плёночке лучше, чем серьёзные лица.

Не желая смущать девиц, Стэн остался на улице. Закурил в очередной раз. Через пару минут клиентки наконец удалились, и он переступил порог. Айзек обернулся, вгляделся поверх очков. У него были кустистые брови, а вокруг лысины топорщился венчик седых волос.

– Заходи-заходи, – пригласил хозяин, – не топчись на пороге. Дверь закрой поплотней, чтобы сырость с улицы не ползла. Кости у меня старые, не для такой погоды. И давай-ка мы с тобой сразу сообразим чайку по такому случаю.

Он включил электрочайник, стоявший в углу на столике. Стэн вытащил из кармана двадцатку:

– На технические расходы.

– Ты сам-то хоть не голодный останешься? Можно подумать, я твой норов не знаю, твоё упрямство гусиное. Будешь сидеть без гроша в кармане, весь такой гордый, что просто ой. А если деньжата заведутся-таки в карманах, то на выпивку спустишь, ну и на курево заодно. И не женился ведь до сих пор, пригляда за тобой нет. Вы, молодёжь, совсем с ума посходили, всё в одиночку, всё второпях.

– У меня такой образ жизни, что жена сбежит через месяц. Да и вообще, желающих пока не находится.

– А я тебе так скажу: не находится – значит плохо искал. Вот сестрички только что убежали – порядочные, скромные, симпатичные. Взял бы и присмотрелся.

– К обеим сразу? Мне нравится твой подход.

– Я тебя умоляю, избавь меня от своих балаганных шуточек. Я человек пожилой, мне все эти пошлости уже не к лицу. А насчёт сестричек подумай. Живут здесь рядом совсем. Завтра утром придут фотографии забирать, вот и ты подходи. Познакомишься толком, а там уже сам поймёшь, какая тебе милее.

– Всё, Айзек, прекращай. Жениться как-то не к спеху. Но если вдруг, парадную фотографию приду делать только к тебе. Надеюсь, выкроишь время?

Айзек грустно вздохнул:

– В том-то и беда. Времени – вагон, а молодожёнов – как кот наплакал. Если наберётся две пары в месяц, то я, старый пень, готов от радости прыгать. Пылинки бы с них сдувал. Но заказов таких всё меньше и меньше. Если так и дальше пойдёт, то про свадьбы только в архивах будем читать и в книжках.

– Гм, – удивился Стэн, – любопытно. А почему так?

– Вот я у тебя, молодого дурня, и хочу узнать – почему? Чем вы там себе думаете?

– Ладно, оставим этот вопрос, он слишком философский. Я к тебе по другому делу, как ты уже догадался. Только, как бы это сказать…

– Да говори уж как есть.

– Я тебя знаю не первый год. Ну и ты, в общем, представляешь, с чем я обычно сталкиваюсь. Но сегодня особый случай. У меня тут есть один кадр… Нет, Айзек, не пугайся, никакой расчленёнки или кровищи. Фотография, в общем-то, безобидная, но бредовая. И сама история с ней. Хотел тебе показать, спросить твоё мнение, но теперь вот засомневался, стоит ли тебя втягивать.

– Давай-ка я сам решу, – ворчливо заметил Айзек, – куда мне втягиваться, а куда – не с руки. Что ты там наснимал?

Стэн протянул ему фотоаппарат, пояснив:

– На последний кадр обрати внимание. Надеюсь, он получился.

– Вот и проверю. А ты за чайником последи, сейчас закипит уже. Где заварка – сам знаешь. Насыпь побольше.

Айзек перешёл в соседнее помещение, совсем уж крошечную клетушку без окон. Там у него были все необходимые инструменты: красный фонарь, проявочный бак, фотоувеличитель, реактивы. Дверь за собой он тщательно затворил.

Металлический чайник заголосил и фыркнул, выпустив струю пара. Стэн быстро заварил свежий чай и, пока тот настаивался, сел на стул и прикрыл глаза. Сегодняшний день вымотал изрядно, хотя ещё не успел закончиться.

Кажется, Стэн задремал на несколько минут.

И даже увидел сон – короткий, как фотовспышка.

Ему пригрезились блики света, проступающие из темноты. Они тут же снова погасли, но он запомнил узор, составленный ими. Узор этот показался антиподом того, что был на Маховике Распада. И дело было не только в расположении отсветов. Имелся ещё какой-то отличительный фактор, и Стэн уже почти уловил его, но не хватило доли секунды.

В реальность его вернул испуганный возглас, который донёсся из-за двери.

12

Стэн вскочил и, распахнув дверь, вломился в фотолабораторию.

Воображение уже рисовало всяческие кошмары, вплоть до штырей-иголок, пронзивших безвольное тело Айзека. Сыщик даже не удивился бы, если бы на пороге обнаружился лично Вестник, окружённый тенями. Но всё оказалось, к счастью, несколько прозаичнее.

На прищепке висел свежеотпечатанный снимок, ещё не совсем просохший, а старик, уставившись на него, застыл, словно изваяние.

– Айзек! – Стэн осторожно тряхнул его за плечо. – Айзек, ты меня слышишь?

Тот медленно перевёл взгляд на Стэна и тихо подтвердил:

– Слышу. Пойдём присядем.

Сыщик довёл его до стола, на котором ждал чай, уже подостывший. Старик отхлебнул из кружки. С его лица не сходило ошеломлённое выражение. Он выглядел так, будто вспомнил нечто давно забытое, но не знает теперь, радоваться ему или плакать.

– Что с тобой? – спросил Стэн. – Ты уже видел такую штуку? Ну, как та, что на фото?

– А? – Старик с трудом вынырнул из раздумий. – Да, твой снимок… Всё-таки ты талантливый мальчик. Впрочем, я всегда это знал…

Фотография и впрямь получилась на загляденье, Стэн успел её оценить, прежде чем вывел Айзека. Все отсветы на треноге просматривались сейчас даже чётче, чем это было в реальности. Они выглядели хищно и грозно, как блеск оружейной стали. Это был, по сути, не свет, а его отравленный суррогат.

– Сколько раз я тебе долдонил, – продолжал тем временем Айзек, – что пора уже бросить всю эту ерунду. Эти твои дурацкие побегушки. Частный детектив, надо же… Звучит респектабельно, а по факту – поглядывание в замочную скважину за неверными жёнами.

– Айзек, – взмолился Стэн, – прекрати. Спорить с тобой – последнее, что мне надо. Я даже с тобой согласен, но давай-ка по существу.

– А я по существу и толкую, и ты бы понял, если бы оставил ребячество и в кои-то веки меня послушал! Вся эта гадкая суета – не твоё, поверь старику. Почему ты так и не занялся настоящим искусством? Ну да, ты скажешь – нет времени, надо заработать на пойло, а за искусство платить не будут. Но посмотри, вот открылась выставка, там призы, там продают картины и фотографии.

– Во-первых, продаётся не всё. Лучше всего расходятся картины с мясными тушами, и это не шутка. А во-вторых, я про эту выставку и не знал. Услышал только случайно, когда она уже началась.

– А вот если бы не маялся дурью, прости за грубое слово. Если бы интересовался правильными вещами, то узнал бы заранее! Остальные-то подсуетились вовремя, правда? А ты чем хуже? И старый Айзек стоял бы сейчас в том зале и гордился бы от души. Потому что должно ведь в нашем болоте появляться что-нибудь новое, необычное. Такое, чтобы хоть чуть развеять туман. И да, ты мог бы! Не понимаю только, почему для съёмки ты выбрал такую гадость.

Стэн ухватился за эту тему:

– Значит, ты в курсе, что это за штуковина?

– Штуковина? Нет, не знаю… Перед глазами только тот жуткий блеск. До печёнок ведь пробирает, до самых косточек. Но при этом есть ощущение, что на самом деле он должен быть совсем не такой. Прости, я сейчас говорю сумбурно, у меня от этой картинки мозги будто набекрень… Этот блеск – он как ключ к чему-то, что я забыл, а теперь вот никак не вспомню. А может, не вспоминается как раз потому, что ключ – неправильный, злой…

Старик фотограф снова разволновался – дыхание участилось, пот выступил на лбу. Стэн поспешно сказал:

– Ну всё, не переживай. Забылось – и ладно. Лучше вспомни что-то хорошее. А я пока чайник включу ещё раз, а то остыл.

– Хорошее… – грустно повторил Айзек. – Оно-то тоже было, конечно, но всё как-то больше в молодости… Тогда меня даже здешняя слякоть не раздражала… Помнится, моя Дора была на четвёртом месяце или, может, уже на пятом, и мы заспорили… То есть это не столько спор был, сколько мы просто понять пытались, как же нам лучше? Ей хотелось на юг – там, говорят, такие районы есть, где лето нормальное, а туманов и нет почти. Городки небольшие, солнечные. Да я и сам был не прочь… Но потом подумали, покумекали и остались. У Дорочки тут родители, она бы скучала. Ну и я рассудил, что здесь, в крупном городе, возможностей больше, чтобы на ноги встать. Хотелось мне открыть своё дело.

– Ты и открыл, – сказал Стэн. – Ателье у тебя давно, разве нет?

– Давненько, это уж точно. Только я быстро понял, что звёзд с неба не хватаю… Погоди, не перебивай. И не бойся, что старый Айзек начнёт рвать на себе последние волосёнки и рыдать о никчёмно прожитой жизни. Нам таки не нужны подобные водевили. Жизнь я прожил не зря и бездарностью себя не считаю, просто вижу свой потолок. Хорошее – было, да, а вот по-настоящему новое… Разве что на семейном уровне внёс свой посильный вклад в… э-э-э… воспроизводство жизни. Процесс понравился, знаешь ли…

Старик неожиданно подмигнул, а Стэн заметил:

– Ну-ну. И этот человек жаловался на пошлые шутки…

– Иногда можно, для прояснения мировоззренческих тонкостей. Главное – не переусердствовать… Так вот, насчёт фотоателье. Чтобы ты понимал, люблю выстраивать освещение, развлекать посетителей, а потом уходить за дверку и наблюдать, как на бумаге проступает картинка. Это как безобидное колдовство, которое мне не надоедает, добротное ремесло. Но всё-таки не искусство.

– Я понимаю, к чему ты клонишь…

– Вот и не спорь тогда. Слушай умного дедушку, он плохого не посоветует. Обидно ведь за тебя, уже вроде вымахал за шесть футов, а дури в голове не убавилось. Я даже тебя не спрашиваю, где ты умудрился снять ту блестящую мерзость…

– Да, Айзек, лучше не надо. И не распространяйся, пожалуйста, что у меня есть такое фото. Оно тоже не ради искусства сделано. По работе столкнулся.

– Я уже понял. Не учи учёного, мальчик.

– Но если всё же сообразишь, какие ассоциации у тебя вызывает тот блеск, то сразу звони. Мне это пригодится.

– Да уж, его теперь из головы не вытравишь… И вроде что-то такое крутится на уме, но никак… Созвездие какое-то, что ли…

– Созвездие? Неожиданно.

– Только не могу вспомнить, какое именно. Как будто оно должно быть вместо этих бликов, но почему – не знаю. Ощущение просто… Задал ты мне загадку… Правильно говорят – один-единственный дурень может задать вопрос, с которым и дюжина мудрецов не справится.

– Спасибо за комплимент.

Они выпили ещё чаю, а потом пришла новая посетительница – почтенная дама в шляпке, похожей на мини-клумбу. Кажется, она даже пыталась пофлиртовать с Айзеком. Чтобы не мешать этому животрепещущему процессу, Стэн поспешил откланяться, забрав свой фотоаппарат и снимок треноги.

Шагая по мокрой улице, он с тоской посмотрел на вывеску «Вислоухого пса», но опять прошёл мимо. Поднялся к себе в контору.

Первым делом достал дневник, полистал. Но тот ничем не порадовал, в наличии были только те записи, которые Стэн уже изучил. Новые почему-то не проявлялись. Если бы дело происходило в какой-нибудь детской сказке или в мультфильме, то дневник сейчас мог бы издевательски захихикать.

Отогнав нелепую мысль, Стэн убрал загадочную тетрадь, а вместо неё положил на стол свой блокнот. В деле накопилось уже столько разрозненной информации, что требовалось её зафиксировать, хотя бы тезисно, в виде ключевых слов. Припомнив, он стал записывать.

Вестник. Дневник. Картина. Вибрация.

Крис и клуб «Жёлтый глаз».

Десятая миля. Клиника «Талый лёд» и Роггендорф, её спонсор (он же – владелец галереи, куда чуть не попала картина).

Маховик, который якобы не дозрел. Техническое железо как «перегной».

Двоелуние (рассказ Ферхойтена) и созвездие (рассказ Айзека).

Вроде всё?

То есть, конечно, были и другие детали, но эти – основные, пожалуй. Вопрос только, как их сложить в единое целое.

Он посидел ещё несколько минут, пытаясь найти ответ, но так и не придумал ничего путного. Плюнул, закрыл блокнот и пододвинул к себе телефонный справочник. Оставалось проверить последнюю зацепку, имевшуюся на данный момент.

В справочнике нашлось несколько человек с фамилией Лассаль. Лишь один из них, однако, квартировал на Совином Холме. Причём значился как художник, так что ошибки быть не могло.

Стэн решил не предупреждать о своём визите. Разговор, к которому собеседник не подготовился, всегда получается интереснее.

Да, Лассалю звонить не надо. А вот кое-кому другому – самое время…

Он нашарил в кармане листок бумаги с номером телефона. Снял трубку и принялся крутить диск.

– Слушаю вас, алло.

– Добрый день, Саманта. Я Стэн, фотограф. Мы вчера с вами познакомились в клубе. Надеюсь, вы меня помните.

– Ну конечно. Вы молодец, позвонили вовремя. Сегодня я наконец-то нормально выспалась, посидела в кафе без спешки. Скоро, правда, опять надо ехать в клуб, а вот завтра… Вы не передумали? Сфотографируете меня?

– Обязательно! Когда вам будет удобнее?

– Заезжайте, например, в час. Я живу на Второй Стекольной.

Он записал адрес и, повеселев, вышел из конторы. Пока ехал к Лассалю, вспоминал, как Саманта стояла у микрофона, а свет прожектора оглаживал её тело, высвечивая восхитительные изгибы…

Совиный Холм надвинулся раздражающе быстро. Пришлось отвлечься от приятных воспоминаний и настроиться на беседу с очередным дедулей.

Лассаль, однако, оказался бодрым и моложавым джентльменом, едва разменявшим шестой десяток. Внешность он имел импозантную – прямая осанка, гладко выбритое лицо и волосы, чуть посеребрённые сединой. Записав его в старики, Эрик явно погорячился. Хотя понять юнца было можно, с учителем он начал общаться, будучи почти школьником, когда любой человек за сорок кажется дряхлым пнём.

Выслушав Стэна, Лассаль сдержанно удивился:

– Эрик пропал? Весьма сожалею, но вряд ли могу помочь. Он давно перестал меня навещать. Видимо, полагает, что уже отлично освоил все необходимые навыки и постиг глубины изобразительного искусства.

– Это не так?

– Видите ли, мистер Логвин, я сразу распознаю талант. И Эрик, несомненно, является таковым. Но любой талант требует огранки и неустанной работы. Не то чтобы этот юноша был лентяем, если он увлекался, то не щадил себя совершенно. Мне нравилось это качество. Беда в том, что его метания всегда были несколько хаотичны. А овладение ремеслом, пусть даже художественным, требует системных усилий. На этом фоне он периодически предавался эмоциям и шёл на конфликт.

– Конфликт?

– Не истолковывайте это слово превратно. Я использую его в чисто педагогическом смысле. Юношеский максимализм Эрика разбивался о мой многолетний опыт, и ученика это злило. Потом иногда, остыв, он признавал ошибки. Но, к сожалению, не всегда.

– Понятно… Как вы считаете, у Эрика были шансы блеснуть на нынешней выставке? На Салоне Бунтующих, я имею в виду?

Лассаль поморщился, будто услышал что-то скабрёзное:

– Я без восторга отношусь к этому… гм… мероприятию. Это касается и состава участников, и организационных моментов. Или, если угодно, идейной базы, которую подвели под эту затею. Бунт – провокационное слово, оно подразумевает расшатывание устоев. Но разрушать всегда легче, чем созидать. А для многих – и веселее, заметим в скобках. Разумеется, дерзкие недоучки и воинствующие бездари с удовольствием ухватились за предоставленную возможность. Самое же обидное, публика принимает всё это за чистую монету, за настоящий художественный прорыв…

– Значит, там нет вообще ничего достойного, на ваш взгляд?

– Почему же? Некоторые представленные работы не лишены определённого шарма. Но это – счастливые исключения, а не правило. В основном же революционные лозунги служат прикрытием для бездарности. А зачастую даже отсутствует элементарная техника исполнения. Поймите, нельзя впервые в жизни взять кисть и сразу написать нечто выдающееся. Нужны базовые навыки, а также теоретические знания в разных сферах. В истории искусств, в начертательной геометрии, в анатомии. В астрономии, коль уж на то пошло.

– А, – догадался Стэн, – это вы, наверно, про «Двоелуние» Ферхойтена?

– Ну, в данном конкретном случае мне понятен замысел автора. Живописец, конечно, имеет право на художественное преувеличение. Расширение рамок – это одна из функций искусства. Но чтобы нарушать правила и делать это осмысленно, надо их как минимум знать! Ферхойтен-то как раз получил академическое образование, в отличие от многих самонадеянных бунтарей. Говорю сейчас не о нём, а в общем… Так вот, фантастичность, причудливость должны оттеняться реалистичным фоном – тогда они возымеют должный эффект. Хотите утрировать двоелуние или изобразить созвездие-призрак – изучите сперва реальную карту звёздного неба, спрятанного за тучами.