Текст книги "Жди, за тобой придут"

Глава третья. Бельгия, Гент, июнь 2006.

Будучи украинцем по происхождению, Эдик имел редкую в славянском мире особенность: он с детства увлекался латынью и сыпал модными цитатами направо и налево.

С Костей они познакомились, как это часто бывает за границей, в русском магазине, эдакой отдалённой копии современных российских сельпо.

Тогда же состоялась и их первая (но далеко не последняя!) совместная дегустация. В пивном вопросе Эдик, к великой Костиной радости, оказался человеком более чем сведущим, а о бельгийской географии и достопримечательностях познаниями обладал просто феноменальными.

С момента переезда в Бельгию он начал интересоваться всем, что было связано со сверхспособностями, целительством, эзотерическими школами, божественными откровениями, Шамбалой, древними могущественными цивилизациями и всякого рода просветлениями и просветлёнными.

Не сказать, чтобы это кипучее хобби реально способствовало каким-то переменам в давно устаканившемся течении Эдиковой жизни, но вот объём информации, который сие занятие оставляло в его неутомимой голове, был поистине впечатляющим.

Пока Эвелин созерцала облако, точнее, его осколки, Костя отчаянно гримасничал, пытаясь объяснить Эдику сложившийся расклад. Главным действием его пантомимы было скашивание обоих глаз в сторону левого уха с намеренно ассиметричным поднятием бровей.

Допустить, чтобы Эдик проявил чудеса летней (или послефутбольной) отупелости и всё-таки подошёл к их столу, было никак нельзя. Радостную встречу старых приятелей в пивном баре в центре Гента он вряд ли бы смог объяснить новой знакомой, принимая в расчёт всё, что наплёл ей до этого.

К счастью, Эдик оказался в состоянии вовремя оценить деликатность ситуации и правильным образом воспринять Костины сигналы. Он плюхнулся за свободный столик метрах в четырёх от того места, где расположилась пара, и вознамерился, по всей видимости, подслушивать. Но даже в условиях Эдикова шпионажа Костя ощущал в себе достаточно сил для продолжения своей невинной импровизации.

Тем временем Эвелин, похоже, нагляделась на результат человеческого вмешательства в дела природы, и её зачарованный взгляд опустился на виновника этого странного инцидента.

– Если честно, не понимаю, как такое возможно…– почти шёпотом произнесла она. – Объясни, пожалуйста, в чём фокус?

На последней фразе её голос снова обрёл свою мягкую вкрадчивость, и Костя почувствовал, как волна мурашек пробежала по его спине.

– Давай сначала чокнемся за наше знакомство. Не возражаешь? А то я уже начинаю сохнуть от жажды. Тебе помочь?

Эвелин одобрительно кивнула, и Костя опытной хваткой заядлого пивомана взял в одну руку чашеобразный стакан Orval, а в другую – уже откупоренную официантом одноимённую бутылку. Наполнив стакан по всем правилам барменского искусства, он поставил его перед девушкой и тут же поднял свой.

– За чудеса, которым всегда должно быть место в нашей жизни, и за тебя!

– За наше знакомство!

Они оба слегка пригубили холодную и обильно пенящуюся траппистскую амброзию, после чего Эвелин подняла на Костю полный томительного ожидания взгляд.

– А ты случайно не гипнотизёр? – неожиданно спросила она.

Костя не выдержал и рассмеялся.

– Да ты что?! Посмотри внимательно, разве есть во мне хоть какая-то черта, которая могла бы указывать на гипнотические способности? Глаза у меня голубые, волосы каштановые, голос не властный. Да и вообще. Чего ради я бы стал гипнотизировать незнакомую девушку в людном месте да ещё средь бела дня? И, главное, как смогло бы это остаться совершенно никем незамеченным?

Эвелин не ответила.

– Или ты думаешь, что облако и сейчас на месте, и тебе только кажется, что оно распалось на пять маленьких кусочков?

– Но ветра же не было. Из пушки по небу тоже никто не стрелял. Была одна большая туча, которая вдруг ни с того ни с сего превратилась в несколько маленьких облачков. Из-за чего? Я не понимаю.

Она замолчала, но не надолго.

– Предположим, такие вещи действительно могут происходить в атмосфере. Хотя я ничего подобного не видела и не слышала. Но откуда ты мог заранее об этом знать?!

– Я ничего не знал, Эвелин. Всё значительно проще, чем ты думаешь.

В глазах девушки появилась забавная смесь недоверчивости и любопытства. Она ждала разгадки, как ждут её от хитрого фокусника-любителя, чья ловкость рук уже успела в достаточной степени заинтриговать скептически настроенную публику. Конечно же, фокус должен был иметь самое заурядное, сугубо материалистическое объяснение – как же иначе?

– Вот, когда в мае 2005 года на Ляйдсе Пляйн в Амстердаме вышел один 27-летний почитатель искусства индийских факиров и целый час провисел в воздухе в позе лотоса, имея в качестве опоры только одну вертикально стоящую бамбуковую палочку, подоткнутую под левое колено, – вот это был фурор! В газетах про него писали, даже на телепередачу одну затащили, где он повторил свой номер. Журналисты уж и так, и эдак руками под ним водили, но не было там ничего. Висел человек в воздухе, и плевать ему было на чьё-то неверие. Вот таким «фокусам» действительно долго учиться надо. А облачко рассеять – это, по сравнению с левитацией, детский сад.

Девушка по-прежнему не выражала намерения говорить, и Костя решил её немного подбодрить:

– Эвелин, ты меня извини, конечно, но я себе никогда не прощу, если твоё пиво окончательно выдохнется до того, как ты успеешь его выпить. Да и закусок у нас ещё целая гора.

– Так ты, что, хочешь сказать, это действительно твоих рук дело? – произнесла она, наконец.

– Ну, не совсем рук… Сказать по правде, я и сам ещё толком не разобрался, как такие штуковины происходят. Может быть, я интуитивно чувствовал, что облако должно распасться, и выстроил свои действия таким образом, будто распад был их результатом. Может, какой-то телекинетический импульс на самом деле возник. Я не уверен. Но фокус-то, по правде сказать, гроша ломанного не стоит. Если хочешь, могу научить.

По лицу Эвелин было очевидно, что внутри у неё шла напряжённая борьба.

– Ты думаешь, у меня получится?

Почти неуловимая фальшь, с которой девушка выражала сомнение, придала Косте новый заряд амурного оптимизма.

– Если будешь верить в свои силы и не станешь бояться, обязательно получится. Это всего-навсего небольшое упражнение по внутренней концентрации и фокусированию внимания на собственных желаниях. Выбери какое-нибудь из пяти маленьких облачков, посмотри на него внимательно, потом на чистое небо рядом с ним. Попытайся ощутить глазами разную плотность материи в обоих случаях: когда ты смотришь на облако, должно возникать ощущение лёгкой, едва уловимой преграды.

Лицо Эвелин сделалось серьёзным. Она снова подняла глаза вверх и стала, не моргая, всматриваться в пятёрку сероватых пятнышек, которые были похожи на стайку молодых ягнят на пастбище. Костя попытался поймать боковым зрением столик, за которым устроился Эдик, но для того, чтобы сделать это, необходимо было повернуть голову градусов на сто шестьдесят: Эдик сидел почти за его спиной и имел непрерывное удовольствие наблюдать Эвелин в профиль.

Ничего не оставалось, как притвориться, будто его чрезвычайно заинтересовали детали окружающей обстановки: металлический парапет, обрамляющий каменную набережную, горшки с цветами, висящие на нём, маленький прогулочный катер, стоявший внизу на приколе и симпатичные дома по обеим сторонам реки.

Затем он обернулся.

Эдик, как и ожидалось, не спускал глаз с их столика и при этом жадно прихлёбывал своё любимое Westmalle Dubbel, которое в Ватерхаусе всегда подавали на розлив, и которое тоже, к слову сказать, было одним из шести бельгийских траппистов.

Встретившись с Костей взглядом, Эдик мгновенно просиял как блаженный на иконе и тут же поднял вверх большой палец свободной от стакана руки. Слышно, по всей видимости, ему было далеко не всё.

Перед тем, как Костя отвернулся, Эдик успел сделать призывный жест в направлении дверей бара, но ответа так и не получил: Костя уже не смотрел в его сторону, он был снова вовлечён в разговор с Эвелин.

– Ты знаешь, может быть, мне это только показалось, но я действительно почувствовала разницу плотности, о которой ты говорил.

– Ну, разумеется, почувствовала! Если бы ты не могла её почувствовать, то вряд ли бы стала свидетелем этого маленького фокуса. Определённые вещи человек может увидеть, только будучи готовым к «зрелищу»…

Костя выждал небольшую паузу.

– Теперь попытайся немного «прощупать» облако глазами: тебе нужно определить, где у него самое «слабое», или правильнее сказать, самое разряженное место.

Эвелин снова погрузилась в увлекательное исследование, но на сей раз возобновила разговор гораздо быстрее, так что Костя не успел даже мельком взглянуть в сторону Эдика:

– Кажется, нащупала.

– Умница! Теперь постарайся удерживать внимание именно на этом месте и, одновременно, слегка расфокусируй взгляд.

– Так… Вроде получилось. И что дальше?

– Как можно явственней представь, что облако растворяется по твоему желанию. Ни в коем случае не моргай! Должно пройти некоторое время прежде, чем появятся первые изменения. Просто сосредоточься и жди.

Заняв таким образом свою спутницу, Костя, в конце концов, всё же изловчился ещё раз обернуться и подать Эдику утвердительный знак: «мол, сейчас всё устроим».

– Эвелин, – произнёс он осторожно, чтобы не слишком потревожить девушку, – ты пока экспериментируй. Нужно максимально освободить голову от мыслей. Чтобы осталось только лишь одно желание растворить облако. Больше ничего. А я тем временем прогуляюсь, взгляну на бар изнутри.

Девушка была поглощена своим первым магическим опытом и ничего не ответила. Пользуясь моментом, Костя поспешно встал, призывно махнул Эдику рукой и с лёгким сердцем направился в помещение Ватерхауса.

Как только двери бара за ними закрылись, Эдик заговорил с Костей в своей обычной экспрессивной манере:

– Ты когда успел-то, друг мой сердечный? Неутомимый ты наш!

– Не тот успевает, кто торопится, но тот, кому некуда спешить… – многозначительно изрёк Костя.

– Ладно, колись давай. По дороге, что ли, подцепил?

– Ну, и жаргон у вас, Эдуард! Большинству обывателей невдомёк, что пути господни неисповедимы. Но вам-то это должно быть известно как никому другому.

– Местная?

– Более чем.

– Надо же. А ещё совсем недавно кто-то говорил: «не видать мне, мол, счастливого фарта из-за грусти по даме червей»…

– Так ведь и я о том же, родной мой! Чтобы событие произошло, момент должен вызреть. Cause and effect, так сказать, – причина и следствие.

– И в чём же здесь была причина, позволь спросить?

– В чём, в чём… Эдька, ну чего ты ко мне пристал? Извини, ради Бога, что у меня всё так спонтанно произошло. Но ведь в этом-то вся и соль – ты ж понимаешь.

– Понимаю… – со вздохом ответил Эдик. – А чего вы с ней на небо-то в четыре глаза таращились?

– Да так, любовались атмосферными явлениями…

– Облака разгоняли?

– Ага.

– Вот, блин! Научишь тут всяких на свою голову, а они потом…

– А что? Великолепный метод, рекомендую.

Рекомендовать Эдику методы «подката» к особам противоположного пола было эквивалентно рекламированию геля-фиксатора для волос армейским новобранцам. Честный и счастливый семьянин, он имел беспорочную репутацию. Костя знал это очень хорошо и специально применил такой упреждающий приём, дабы избежать утомительных расспросов.

Оказавшись первым у дверей единственной в этом заведении мужской кабинки, он решил не проявлять чрезмерную галантность и оставил приятеля ждать своей очереди в предбаннике. Эдик попытался, было, продолжить диалог через стенку, но, к счастью, в туалет вошёл кто-то из посетителей бара, и оживлённые дебаты пришлось остановить.

– Важно не где, как и когда, – заявил Костя весомо, когда они вышли из туалета. – Важно то, что будет потом! Короче, Эдька, если сегодня поговорить с глазу на глаз не удастся, созвонимся завтра. Хорошо?

– Ладно, разумию я всё, не дурак. Иди, развлекайся дальше, «герой не нашего времени и не наших краёв». Только с облаками там смотри не переусердствуй, а то ведь сам понимаешь. Пенять тогда не на кого будет…

– Эдюньчик, не переживай! Я твои инструкции отлично помню.

Эвелин уже допила свой бокал, но новый заказ, по всей видимости, отложила до его прихода. Половина закусок оставалась не тронутой, и, по крайней мере, ещё один пивной раунд был им гарантирован.

Пробираясь к девушке, Костя с удовлетворением отметил, что все мужчины на террасе исподтишка кидали взгляды на её роскошные волосы и точёный профиль. Даже те, кто пришёл сюда вдвоём, с жёнами и с подругами.

Как только публика засекла Костино приближение, вибрации симпатий и здоровой мужской коллегиальности начали пронизывать теплый вечерний воздух с такой силой, что не почувствовать их было нельзя.

– My fair lady, – сказал он, ощущая себя актёром Голливуда, только что получившим «Оскара» за лучшую сценическую игру, – простите великодушно, что заставил вас ждать… Бар изнутри оказался действительно великолепным!

– Я знала, что тебе понравится. Кстати, у меня почти получилось.

– Почему «почти»? – спросил Костя и тут же посмотрел на небо.

Четыре маленьких барашка продолжали висеть каждый на своём месте, не изменив очертаний. Пятый же покрылся за время Костиного отсутствия мелкими дырами и превратился в нечто размытое.

– Отличная работа, Эвелин. Поздравляю! Для первого раза очень даже неплохо.

– Хотела растворить его всё, но, видимо, силёнок не хватило.

– Чепуха! Я начинал с куда меньших облаков, и растворяться они у меня стали далеко не сразу.

Костя на мгновение задумался, после чего продолжил:

– А ты ведь не новичок в этих делах, сознайся?

– Что ты имеешь в виду? – ответила вопросом на вопрос Эвелин и недоумённо подняла брови.

– Я имею в виду магию, бытовые чудеса. У тебя ведь был уже какой-то опыт в этой области?

– В магии?! С чего ты взял?

– Видишь ли, абсолютно неподготовленный человек вряд ли бы смог за пять минут до такой степени «искромсать» несчастное облако. Для этого нужна вера. А вера у большинства взрослых возникает только в результате соответствующего опыта.

– Ты хочешь сказать, что, не будь я знакома с «потусторонними» вещами, моё цивилизованное неверие блокировало бы необходимый душевный импульс?

Подобную тираду Костя никак не ожидал услышать из уст своей очаровательной собеседницы и слегка опешил.

– М-да… С тобой не соскучишься.

– Прости, пожалуйста. На самом деле, кое-что я действительно знаю, хоть и весьма поверхностно. Одна моя близкая подруга занимается шаманством. Меня много раз приглашали в их круг, но я всё время отказывалась. Была у них на слётах, видела, как это происходит: бубны, экстатические танцы и всё такое прочее. На погоду, кстати, они тоже умеют воздействовать, но не так явно, как ты сегодня. У них это больше похоже на заговор: жару сменить на прохладу, дождь разогнать или, наоборот, приманить, и тому подобное. А в основном, они с людьми работают. И с духами.

– Вау! А что, в Бельгии есть шаманы?

– Да где их сейчас только нет? Бельгийский круг тесно связан с голландским и с немецким. Он, по-моему, самый многочисленный из этих трёх. Голландцы и немцы на слёты в Бельгию постоянно приезжают. А ещё, говорят, во Франции большая группа есть. Но корни все не местные. И центр не в Европе находится. Самые мощные и именитые шаманы из тех, с которыми общаются европейцы, живут сейчас на Алтае. Периодически оттуда кто-нибудь прилетает, чтобы учить здешних оккультным тонкостям и сложным ритуалам.

– Гм… Мир тесен.

– В каком смысле?

– В прямом. Алтай ведь находится в России.

– Ну, и что?

– Ничего. Просто я там родился.

– Серьёзно?! Так ты русский? Вот уж, никогда бы не подумала.

Костя застенчиво улыбнулся.

– На Западе русских обычно сразу вычисляют – по внешности, по выражению лица, по мимике. Но, если человек долгое время живёт за границей, он становится гораздо больше похожим на местного, чем не представителя той страны, откуда приехал. Меня, например, намного чаще принимают за иностранца в Москве, нежели здесь.

Костя сделал небольшую паузу, оглядел террасу, затем многозначительно скосил взгляд на столик и предложил Эвелин заказать ещё по одному стаканчику. Девушка согласилась, и через минуту официант убежал от них с новым заказом. В этот раз к повторному бокалу Orval было присовокуплено ещё одно бутылочное пиво из рода траппистов под названием Achel blond.

Когда новая порция напитков была принесена, и Эвелин по достоинству оценила Костину верность монастырской теме, они возобновили разговор о шаманстве.

Выяснилось, что через неделю должен был состояться новый слёт в Арденнах, неподалёку от городка Ремушан, и Эвелин как раз собиралась поехать туда в качестве зрителя. По словам её подруги, на слёт требовался также мужчина, который смог бы взять на себя кое-какую физическую работу по лагерю, как то разбивку палаток, колку дров, разведение костра, помощь в приготовлении обедов и так далее.

С этого человека не предполагалось брать никаких денег за нахождение на территории – более того, подразумевалось, что он сможет бесплатно наблюдать все занятия, мастер-классы, выполнение ритуалов и даже принимать участие в некоторых коллективных или парных упражнениях.

После данного сообщения знакомство Кости и Эвелин естественным образом получило шанс на продолжение. И Костя, конечно же, не преминул этим шансом воспользоваться. Он дал Эвелин номер своего мобильного телефона, и та обещала ему позвонить, как только выяснит у подруги, свободна ли ещё вакансия лагерного трудяги.

Глава четвёртая. Ретроспектива.

По мере продвижения к середине школьной программы, приоритеты Костиной жизни стали меняться. Нельзя было сказать, чтобы учебный процесс действительно нравился ему и от уроков или домашних заданий он получал удовольствие, но всё же пятёрки в журнале и в табеле ощутимо согревали рвущуюся к самоутверждению в скучном мире взрослых мечтательную душу. Чтобы их получать, требовалось время и усидчивость.

Его жизнь постепенно выстроилась так, что в Москве времени на амур у него почти не оставалось, хотя от одной влюблённости к другой он кочевал до самого окончания десятилетки. На юге же, в отсутствие родительского контроля, и давления школы, он опять превращался в самого себя.

Книжки откладывались до осени, о существовании тетрадок, учебников и списков обязательной литературы для внеклассного чтения благополучно забывалось – полноценная и изобилующая приключениями жизнь становилась самоцелью.

Случилось так, что Костино половое созревание пришлось на время его ослепительного романа с Настенькой, протекавшего во время каникул и вылившегося в оживлённую переписку в периоды разлуки.

Когда после седьмого класса Костя в очередной раз приехал в Геленджик, истосковавшаяся Настенька сразу же утащила его в прибрежный санаторий за городской чертой.

Её мама достала две путёвки, но сама в санатории оставаться не захотела. Заняв вместе с дочерью маленький двухместный домик, она пробыла там три дня, после чего дела заставили её вернуться в город.

На протяжении двух недель влюблённые с утра до позднего вечера наслаждались обществом друг друга. Наверное, мало кто имел такую возможность в четырнадцать лет, но к этой юной паре судьба была поистине благосклонна.

Едва встретившись на остановке, они брались за руки и болтали на протяжении всего пути без умолку. А когда случался момент, и на них никто не смотрел, – например, когда они прыгали на заднее сидение автобуса или же шли по дороге в санаторий, – Костя обнимал Настеньку за плечи и нежно целовал её сладкие губы. Он подолгу вглядывался в удивительное, без единого изъяна, лицо своей возлюбленной и тонул в этой неземной красоте.

Время как будто бы перестало существовать в те блаженные две недели, а бесконечное пространство вселенной сжалось до размеров санатория с его пляжем, двух крашенных железных остановок и рейсового автобуса «ЛиАЗ», циркулировавшего, подобно ладье на древнем Ниле, между местом вечного сна и местом вечной жизни.

Они много говорили о любви, говорили о своём будущем, и никого в целом мире не было счастливее их в эти чудесные дни.

Ночные расставания стоили Косте и Настеньке огромных трудов, но, чтобы следующим утром сказка продолжилась, им приходилось каждый раз неимоверным усилием воли брать себя в руки и расходиться по домам.

Иногда Костя просыпался в своей постели оттого, что чувствовал Настенькино присутствие рядом – как будто они лежали в обнимку и целовались или ласкали друг друга.

Настенька говорила ему, что с ней тоже почти каждую ночь происходят подобные вещи. Она рассказывала также, что «видения» с его участием, или, лучше сказать, «галлюцинации», периодически возникали у неё ещё до Костиного приезда. Но тогда они были несколько смутными, чем-то вроде ощущений лёгкого транса, в котором пребываешь сразу после внезапного пробуждения: твоё тело уже бодрствуют, но ты по-прежнему находишься в реальности сна. Говорят, что в таком состоянии иногда можно увидеть события, которые скоро произойдут.

Очень часто у них возникали одинаковые мысли, и, когда влюблённые пытались их озвучивать, это вызывало смех, потому что выглядело так, будто два голоса синхронно читают один и тот же текст.

Им не нужно было договариваться о времени утренних встреч, поскольку и он, и она ясно чувствовали, в какой момент каждый из них просыпался и в какой момент выходил из дома.

Один раз Настенька порезалась о стекло по дороге на пляж, и у Кости сразу же возникла нестерпимая боль в области солнечного сплетения – как будто кто-то всадил туда кол или острие ножа, хотя о порезе он узнал лишь несколько секунд спустя.

Для них такие вещи казались сами собой разумеющимися, но когда влюблённые попытались рассказать ребятам в городе о том, как они чувствуют друг друга, их подняли на смех и обвинили в бессовестном фантазёрстве. После этого случая обо всём, что с ними происходило, Костя и Настенька предпочитали помалкивать.

В самый первый день, придя в домик, затворив за собой дверь и сняв босоножки в прихожей, они бросились в объятия друг друга и стали целоваться как сумасшедшие. «Любимый мой… Ненаглядная моя», – шептали их возбуждённые голоса. Каждое прикосновение, каждый вздох заставляли оба сердца стучать всё чаще и чаще. Никакая сила во вселенной не смогла бы воспрепятствовать тому, что должно было произойти между ними.

Настенька первой начала расстёгивать у Кости на груди полосатую хлопчатобумажную ленинградку, которую он специально вытащил из бабушкиного гардероба в то утро, желая придать своему виду немного солидности. Как только рубашка повисла на спинке стула, Костя помог Настеньке избавиться от блузки и коротенькой юбки, после чего, не мешкая ни секунды, расстегнул молнию и скинул прямо на пол свои линялые джинсовые шорты Wild Cat.

Ни он, ни она не заметили, как очутились на одной из двух постелей, стоявших вдоль стен параллельно друг другу и разделённых узким проходом, покрытым старой ковровой дорожкой.

С последними деталями туалета оба расставались в таком страстном порыве, что вряд ли до конца отдавали себе отчёт в эпохальности свершавшегося события. Обоюдное неистовое желание заставляло влюблённых буквально набрасываться друг на друга. Не было такого участка на теле каждого из них, до которого бы не дотронулись в обжигающей ласке руки и губы партнёра.

У них не было опыта, но всё это казалось не важным в те безумные и исполненные высшего блаженства минуты.

Очень скоро от напора Костиной нежности и нарастающего возбуждения Настенька застонала. Её пальцы принялись лихорадочно теребить Костины волосы, с каждой секундой всё сильнее и сильнее цепляясь за его волнистые вихры. Когда заряд сладострастного напряжения, который сообщали её телу прикосновения Костиных губ и языка, стал совершенно нестерпимым, Настенька руками подала знак своему возлюбленному.

Соединиться так, как это было задумано природой, у них получилось не сразу. Сначала Костя пытался сделать всё сам, но, в первый раз увидев развитые женские органы в непосредственной близости от своих, он оказался слегка озадаченным. Почувствовав его затруднение, Настенька была вынуждена прийти на помощь своему неискушённому другу. Через пару минут совместных усилий они наконец догадались, как это нужно делать, но, войдя в непосредственный контакт, столкнулись с новым препятствием, которое, впрочем, не явилось для них неожиданностью.

Тело Настеньки чуть содрогнулось от приступа внезапной боли, после чего Костя дал ей возможность прийти в себя. Первую минуту или две она, казалось, совершенно ничего не чувствовала. Костя менял темп, гладил её волосы, нежно целовал шею, губы и подбородок, шептал на ухо самые проникновенные и ласковые слова, но пробудить в Настеньке желание во второй раз оказалось не просто. Он совершенно забыл про себя: кроме любимой девушки, которой Костя причинил боль и которую он так мечтал сделать счастливой в этот день, для него не существовало больше ничего не свете.

В конце концов, тело Настеньки стало потихоньку реагировать на отчаянный Костин призыв. Ему тут же захотелось, чтобы они достигли кульминации вместе, но, видимо, из-за последствий только что перенесённого болевого шока, у Настеньки так и не получилось до конца расслабиться во время первого в их жизни полноценного соития.

Когда всё закончилось, они долгое время не могли отдышаться. Оба были до такой степени утомлённы, что лишь через десять минут почувствовали себя в состоянии подняться с кровати.

Костя вытащил из холодильника большую тарелку с черешней, и влюблённые радостно набросились на спелые, сладкие ягоды. Приведя себя в порядок, они застирали в общественном умывальнике рядом с домом испачканное кровью покрывало. После чего купили по пломбиру в бумажном стаканчике и отправились на пляж.

Костя был на седьмом небе. Он обещал своей возлюбленной, что в следующий раз непременно сделает всё, как надо. Для объяснения того, что Настеньке вскоре предстояло испытать, он использовал некоторые самодельные выражения, правильной русскоязычной формой которых могли бы быть, к примеру, «глубокое телесное единение» и «сказочный экстаз». Настенька, тем не менее, выглядела слегка разочарованной, хотя, как и раньше, продолжала весело щебетать, улыбаться и отвечать на Костины поцелуи самым искренним образом.

В следующий раз Костя сдержал своё обещание. А через пару дней девочка настолько вошла во вкус, что влюблённые стали прогуливать санаторские завтраки, поскольку, едва сойдя с автобуса, оказывались вынужденными мчаться в заветный домик, чтобы поскорее утолить там свою безудержную страсть.

Вскоре одного раза в день стало им не хватать, и двухнедельный пансион на берегу Чёрного моря превратился в настоящий медовый месяц.

Реальности не знакомо чувство сострадания, и всё прекрасное рано или поздно подходит к концу. Подошло к нему и то сказочное лето.

В последние несколько дней Костиного пребывания в Геленджике влюблённым пришлось серьёзно подумать над тем, как жить дальше. Переплетённые мыслями, чувствами и кипучей пубертатной физиологией, они не могли теперь просуществовать и дня, не видя друг друга. Их уши становились глухими, если подолгу не слышали родного голоса, ноги и руки отказывались подчиняться, когда какая-нибудь враждебная воля расстраивала очередное свидание. Это была Любовь, Любовь с большой буквы – восторженное, трепетное чувство, наделяющее души беззаботностью и счастьем в моменты встреч и являющееся источником невыносимой тоски и убийственной тревоги в периоды разлуки.

В конце концов, обе семьи оказались в курсе происходящего (за исключением, естественно, сексуального опыта). Видя искренность и силу чувств своих детей, мамы и папы озаботились не на шутку.

Родители Кости приехали во второй половине августа в Геленджик, чтобы забрать сына домой, но, поняв, в каком состоянии тот находится, решили отправиться «на переговоры» в Настенькин дом.

Там, как выяснилось, все пребывали в не меньшей растерянности, хотя присутствие Кости, как такового, в жизни Настеньки никого не шокировало.

После дебатов, длившихся три дня, на общем фамильном синклите было решено разъехаться по разным городам для продолжения учёбы – ведь, по крайней мере, восьмой класс обоим подросткам закончить нужно было обязательно.

Детям клятвенно пообещали каждую неделю устраивать телефонные переговоры. А уж писать друг другу письма они были настроены не реже одного раза в день. Кроме того на осенние каникулы Костин папа вызвался слетать с сыном в Геленджик, а на зимние – семья Настеньки должна была приехать в Москву.

Как ни странно, всё, по зимние каникулы включительно, произошло в полном соответствии с достигнутой договорённостью. Дети ежедневно посылали друг другу письма, а на выходных общались по телефону. Осенью, когда Костя приехал в Геленджик, они расставались только на время сна; зимой не расставались вообще ни на секунду, после того как в первый же вечер в ультимативном порядке объявили родителям, что будут спать в одной комнате.

Во время прощаний слёзы лились рекой. Но всё было чудесно, всё было просто замечательно! Любовь их не ослабевала в разлуке, а наоборот, только крепла день ото дня.

После окончания третьей четверти Костя должен был самостоятельно добраться на поезде до Геленджика, но, как назло, за день до отъезда он слёг с температурой под 40, подхватив серьёзнейшую форму гриппа, эпидемия которого бушевала в то время по всей столице.

Пока он немощный валялся в постели и глотал таблетки, Настенька чуть не сошла с ума от горя. Порывалась уехать к нему одна в Москву, но родители её не пустили. Тогда от обиды и боли она отправилась на какую-то молодёжную вечеринку и первый раз в жизни попробовала алкоголь. Дозу, как водится, при этом не рассчитала и очень быстро потеряла координацию и контроль над своими действиями.

Какой-то геленджикский хмырь, который давно за ней увивался, не преминул воспользоваться ситуацией, а она даже не совсем поняла, что между ними произошло. Потом по глупости, или от стыда, не рассказывала о случившемся никому из взрослых. Косте продолжала писать и разговаривать с ним по телефону, но ближе к лету сообщила, что собирается готовиться к экзаменам, и внезапно замолчала.

Когда Костя в конце июня примчался в Геленджик, Настенька сделала попытку спрятаться от него, но встреча всё-таки произошла. И тогда она рассказала ему всё как на духу, сообщив первым делом, что находится на третьем месяце беременности, и что теперь уже ничего не поправишь.

Тому хмырю Костя морду, конечно же, набил, а вскоре, после суда, хмыря ещё и упекли в детскую колонию. Но вот с Настенькой отношения у них, несмотря на все Костины мольбы, прийти в норму так и не смогли.