Текст книги "Жди, за тобой придут"

Особенно чувствительной Сущность была к бессовестным и распутным проявлениям Костиной натуры. Если он заводил, скажем, два или три параллельных романа, толкавших его на лицемерие и враньё, то все прошения о мелких «подачках» уходили как будто бы в пустоту. К аналогичным последствиям приводили серьёзные ссоры с родителями, которые были, впрочем, довольно редки…

Грубое расшатывание детской праведности и неосторожные попытки вкусить запретное неизбежно вели к суровому наказанию.

Однажды, в восьмом классе, когда Костя первый раз по-настоящему напился и целый вечер куролесил по району, приставая к прохожим и едва не загремев в милицию, на «гуманитарную помощь» был наложен мораторий, который длился около трёх месяцев.

За этот период Костина жизнь как раз и покатилась под откос: Настенька перестала ему писать, а позднее, в Геленджике, он узнал о её беременности и желании порвать с ним всякие отношения.

Сущность не любила матерщины, бахвальства и злословия. Ей не нравилась агрессия, ни тайная, ни явная. А, кроме всего прочего, она была привередлива в отношении разговоров о ней самой.

Что-либо просить имело смысл только тогда, когда необходимые условия для оказания помощи были соблюдены.

Костя долгое время не решался, к примеру, задействовать Сущность в отношении своих видов на Оксану. После трагедии с Настенькой искренность и нравственная чистота его душевных устремлений несколько месяцев ставились им под сомнение, тем более, что в Москве его жизнь «на месте тоже не стояла»...

Только в январе, во время каникул, он смог, наконец, собраться с мыслями и убедить себя в том, что – не в пример его столичным увлечениям – геленджикский роман мог перейти из разряда временных, телесных, в категорию настоящих, перманентно-чувственных связей.

Спустя неделю после «отправки» слезной просьбы на Небеса, пришло письмо от Оксаны, в котором она первый раз за всё время их знакомства со впечатляющим обилием эпитетов объяснялась Косте в любви, говорила, что скучает по нему, и обещала примчаться в Москву чуть ли ни на следующий день после выпускного бала. Костя тут же послал ответ, который начинался словами: «Я тебя тоже безумно люблю, девочка моя ненаглядная», а заканчивался «миллионократным, нежнейшим и бесконечно страстным поцелуем» в её «самые вкусные и желанные губы на свете»…

Глава седьмая. Голландия, Амстердам, июнь 2006.

В субботу Эвелин не позвонила. В воскресенье тоже. Косте очень хотелось ещё раз услышать её мелодичный голос. Хотя бы голос…

«Ладно! – в сердцах повторял он. – Разве может такая шикарная beauty не иметь постоянного партнёра (или даже жениха!), особенно здесь, на Западе? Я наивнейший из олухов: вместо того, чтобы разводить весь этот галантный цирлих-манирлих, задал бы ей лучше прямой вопрос, и дело с концом. А теперь вот сиди-гадай на бубновый интерес».

Положение выглядело действительно глупым: дать новой знакомой свой телефон и не попросить её собственный – такое Костя позволял себе раньше только в тех случаях, когда к продолжению связи он был индифферентен. Позавчера же его точно демон околдовал: за всё время, пока они с Эвелин общались в баре и пока шли до Площади коммерции, у него ни разу даже мысли не закралось, что дело может не выгореть.

«Блефун проклятый! Блефун и пижон!».

Бразилия обыграла в тот день Австралию со счётом 2:0, затем ещё Франция не смогла выиграть у Южной Кореи, что естественным образом испортило последний день уикенда.

Уже глубокой ночью Костя немного успокоил нервы бутылочкой Rochefort, собрал сумку для того, чтобы утром можно было подольше поспать, и, окончательно уверив себя в том, что Эвелин никогда ему не позвонит, решил назавтра с головой погрузиться в учёбу, а после неё оттянуться с ребятами на полную катушку и благополучно забыть своё приключение.

Путь в голландскую столицу от Гента был не близкий, и выехать Косте пришлось за четыре часа до начала тренинга. На кольце Антверпена он, как и положено в такое время, угодил в длиннющую пробку, выстоял в ней час с лишним и только в половине одиннадцатого пересёк границу Бельгии и Нидерландов. Благополучно миновав Бреду, Костя выбрался на А27, и без четверти двенадцать припарковался в подземном гараже WTC (World Trade Centre) на южной оконечности Амстердама, где должны были состояться их трёхдневные курсы повышения квалификации.

Тренинг был международным и, кроме бельгийцев, его устроители ожидали увидеть в числе гостей немцев, французов, итальянцев и англичан. Основной темой занятий должно было стать новое программное обеспечение, только-только запускавшееся параллельно во всех европейских офисах фирмы, а также некоторые стратегические и тактические вопросы обслуживания одного известного транснационального клиента, которому недавно удалось вручить целый пакет консалтинговых услуг, связанных с его грядущей реструктуризацией.

Здесь же на тренинге должны были появиться и старые Костины коллеги, хорошо знавшие его по утрехтскому офису.

До этого много раз бывавший в здании WTC, Костя без труда нашёл специально арендованный на весь срок занятий актовый зал и, войдя туда, сразу же заметил сидевшую недалеко от дверей бельгийскую группу, пока ещё не в полном составе.

– Привет, коллеги! – бодро окликнул он земляков, нацеливаясь на пустующее место слева от Рене, которое, как он вскоре выяснил, удерживалось специально для него.

Девушки тут же заулыбались и весело защебетали. Из их воркотни Костя понял, что немецкая и английская группы немного опаздывают, в связи с чем вступительная лекция должна начаться не в 12:00, как было запланировано, а в 12:30.

Костя налил себе кофе, уселся между Рене и Хелен, поздоровался с обоими, а последнюю не преминул даже поцеловать в щёчку, чем раззадорил сидевших сзади французов.

С Хелен он давно держался на короткой ноге, и в офисе сплетничали по этому поводу все, кому не лень; поговаривали даже, что с некоторых пор у них вне работы завязался роман, хоть подобные намёки и отрицались обоими с негодованием.

Хелен была симпатичной фламандкой, хотя и жила последние несколько лет во франкофонском Брюсселе с одним инженером.

Кроме нескольких, вполне невинных походов в бары и столь же невинных поцелуев при встречах и расставаниях, между Костей и Хелен ничего интересного до сих пор не происходило. Единственное событие, которое возможно и заинтересовало бы любителей сплетен, случилось однажды в антверпенском «Одиннадцатом завете», куда Костя и Хелен, работавшие над совместным проектом, заглянули как-то вечером для того, чтобы пропустить пару стаканов пива в расслабляющей обстановке.

Этот знаменитый бар от пола до потолка был уставлен всевозможными атрибутами католичества: распятиями, статуэтками Иисуса Христа, Девы Марии, святых, ангелочков и т.п.

Видимо, из-за атмосферы, царившей в «богоугодном» заведении в тот вечер, а может, и по иной причине, Хелен настолько расчувствовалась после третьего стакана, что позволила себя обнять, а затем уже сама подставила губы под Костины пылкие лобызания.

Этот факт остался, разумеется, секретом для коллег и знакомых, но на следующий день в отношениях Кости и Хелен многие заметили перемену.

Клаудия из HR, которая имела, как она сама считала, гораздо больше прав на Костину взаимность, была раздосадована таким поворотом дел, и в результате между девушками вспыхнуло негласное соперничество.

Сегодня Клаудии поблизости не было, и Хелен чувствовала себя свободней. Лицо её лучилось искренней готовностью к неожиданным поворотам судьбы, что не ускользнуло от зорких Костиных глаз. То, что она сама пожелала занять место рядом с ним, говорило о многом…

– Хелен, ты сегодня необыкновенно хорошо выглядишь! – обратился к ней Костя, используя стандартный комплимент как средство тонкой разведки.

– Спасибо, Костья, – ответила девушка, немного запнувшись на его коротком имени, которое у неё получалось выговаривать, подобно всем иностранцам, только лишь с мягким знаком между «т» и «я». – Давно никуда не выезжала, а в Амстердаме вообще не помню, когда последний раз была. Тебе-то он, наверное, почти как родина, ты ведь здесь жил неподалёку?

– Не совсем здесь – в Утрехте; но до «столицы мирового разврата» доезжал в те времена чуть ли не каждую неделю…

Хелен немного зарделась при слове «разврат», но тут же взяла себя в руки и тихим голосом спросила:

– Это что же, наш славный менеджер не так давно был завсегдатаем в голландских кофе-шопах и на «Красных Фонарях»?

– Ну, как ты могла такое подумать, Хелен?! – с шутливой укоризной в голосе нарушил их интимную беседу Рене. – Да разве вяжется это с незапятнанной репутацией Константина?

– Уж и не знаю, мальчики… Sex, drugs and rock’n’roll – кого не затягивало по молодости в этот сладкий омут?..

– О-о… Мне кажется, Рене, нам с тобой тут могли бы дать фору…

– А я и не сомневался, между прочим… Кстати, учёба у нас только до половины шестого, а вот о планах на вечер никто пока не заикался…

– Хорошо бы поужинать в каком-нибудь уютном местечке, – сказала Хелен.

– Ну, это само собой, конечно, – тут же отреагировал Костя. – Только Рене, я думаю, под планами нечто иное подразумевал.

– Так, так, так…

– А что я? – разыграл наивное непонимание Рене. – Моё дело намекнуть…

– Вот, Хелен, что бы мы делали, если бы в наших рядах не было таких заботливых и чутких товарищей! Итак, решено?

– Да, сразу отсюда едем в отель (это, по-моему, совсем близко), кидаем вещи и на метро добираемся до центра.

– Ещё кого-нибудь возьмём? Сандру, может быть, или Джоффри? – поинтересовалась Хелен.

– Предложим, конечно, – ответил Костя, – но я не думаю, что эти ленивые бюргеры клюнут на что-нибудь, кроме халявного ужина. В перерыве обойду иностранцев: может быть, кто-то из моих старых приятелей захочет составить нам компанию.

Вскоре начавшаяся лекция явила собой типичный пример утомительной корпоративной силлогистики, когда большие дяди пытаются объяснить широким массам наёмных работников непреложную ценность каких-либо нововведений; и всем приходится делать умные, глубоко заинтересованные физиономии, хотя каждому дураку ясно, что, кроме ещё одной головной боли, это нововведение никаких барышей обыкновенным труженикам не сулит; а кое-кому может стоить и его рабочего места.

Имплементация нового софтвера, предполагала, в двухлетней перспективе, сокращение трудозатрат на 10-15%, со всеми вытекающими последствиями; и, хотя об этом было известно почти каждому сотруднику, немецкий трибун из Дюссельдорфа, читавший вступительные тезисы, очень мягко и красиво обошёл столь щекотливый для многих присутствовавших в зале момент и только вскользь упомянул «весьма существенную экономию по ряду будущих проектов».

Главным достоинством панъевропейской автоматизации он, конечно же, выставлял добавочный синергизм от облегчения совместной работы локальных офисов на континенте, а также более целенаправленное и комплексное обслуживание клиентов. При этом немец упорно не хотел использовать самое подходящее в данном контексте английское слово «cooperation» (то есть, сотрудничество), заменяя его всякий раз немного неуместным «collaboration», которое, судя по улыбкам в зале, навеивало некоторым слушателям ассоциации со Второй Мировой Войной. А если учесть, что германская практика действительно серьёзно окрепла в последние годы, и многим странам выставлялась теперь в качестве примера, то аналогия получалась совсем уж курьёзной.

Вслед за потомком могучих сынов Третьего Рейха на сцену вышел поджарый и улыбчивый голландский партнёр, который немного помуссировал извечную при таких обстоятельствах проблему неофобии, чреватую излишней паникой и нежеланием включаться в новый виток работы, выразил надежду на скорейшее её преодоление и дал слово техническим специалистам, приступившим наконец к детальному объяснению проекта.

Как только объявили перерыв на ланч, Костя схватил бутерброды с банкой кока-колы и неспешно двинулся по аудитории в поисках знакомых. Поболтав немного с утрехтцами, которые все как один намеревались уехать сразу после тренинга домой, он, немного разочарованный, отправился дальше.

Среди французов, немцев и англичан ни одной знакомой по предыдущим тренингам физиономии обнаружить ему так и не удалось. Совсем уж было отчаявшись, Костя задержался на секунду около итальянской делегации и неожиданно встретился взглядом с человеком, которого абсолютно не рассчитывал здесь увидеть.

– Луиджи! Ты ли это, друг мой сердечный?!

– Ха-ха! Константин! – завопил итальянец. – И ты, стало быть, тоже здесь, словно жертва на закланье!.. Ну, и как тебе весь этот корпоративный bullshit?

– Умоляю, дружище, не так громко, нас могут услышать, – хохотнул Костя и обнялся со старым приятелем.

– Чертовски рад тебя видеть! – потряс его за плечи итальянец. – А что услышат, так мне плевать! У нас в Палермо либо говорят всё, как есть, либо молчат, ты же знаешь.

– Знаю, знаю, – насмешливо подмигнул ему Костя. – Ума только не приложу, как ты до сих пор не окочурился в «миланском холоде» со своим южным темпераментом…

– А что они мне сделают? С меня же взятки гладки. Подумаешь, болтаю много. Ведь котелок-то мой, хе-хе, пока что варит. Клиентам я у них как родный папа. Играю честно и к другим в карман не лезу, Константин. Таких ведь тоже ценят... Ну, ладно, что там в Бельгии, рассказывай? Ты всё по пиву?

– Куда ж я без него.

– Шарлотту помнишь?

– Ну, ещё бы!

– Уволили…

– За что?!

– А вот за эту хрень и уволили. Ну, то есть, официально она ещё работает, но как только программу запустят, так сразу, понимаешь? Списки уже составили, офис, видишь ли, перенаселён, и «softcare» это грёбанное как нельзя им кстати…

– Жалко Шарлотту, классная девка!.. – пригорюнился Костя.

– Не то слово!.. Ну, ладно, что у нас сегодня в планах? Я ж ведь, сам понимаешь, не в телевизор гостиничный пялиться сюда приехал.

– Ну, на вашу Каза-Ностру шику здесь, конечно, не больно много, – засмеялся Костя, – но кое-что, я думаю, сообразим. Вас где на этот раз поселили?

– В Holiday Inn Amsterdam.

– Отлично! Нас там же. Четыре человека уже есть – с тобой, я имею в виду; как здесь всё закончится, на моей машине едем в гостиницу, кидаем вещи и вперёд.

Луиджи радостно заулыбался, поднял правую руку на уровень головы для ритуального американского жеста братского взаимопонимания и, подождав ответного движения со стороны Кости, смачно ударил по его ладони своей.

– Ваши ребята, кстати, позавчера немного облажались со Штатами, ты не находишь?

– Не трави душу, изверг! – понуро ответил итальянец. – Если чехов теперь не уложим, харакири сделаю.

– Не божись, а то на слове поймают. Ну, ладно, до вечера.

В отеле Костя познакомил Луиджи с бельгийцами, и их узкий интернациональный коллектив тут же взял курс на станцию метро.

Компания из трёх парней и одной девушки выглядела немного странновато, однако никто из товарищей, включая Хелен, по этому поводу не комплексовал. Добравшись до Ньюмаркта, искатели голландской экзотики двинулись по Зейдайку и очень быстро нашли отличный рыбный ресторанчик, где и остались поужинать.

Лаская вкусовые рецепторы и наполняя свои желудки устрицами, лобстерами, скампиями, рыбой нескольких сортов и запивая всё это шабли, компания целый час обсуждала сегодняшний тренинг и будущие последствия от имплементации «softcare».

Луиджи кричал громче всех, отчаянно жестикулировал, постоянно ронял ножи и вилки, а один раз чуть, было, не опрокинул прямо на пол никелированное ведёрко со льдом, в котором покоилась початая бутылка вина.

– Вот что значит горячая латинская кровь! – благодушно подхихикивал над ним Костя.

Рене и Хелен итальянец тоже пришёлся по вкусу.

– Это у вас в Бенилюксе всё спокойно и чинно. Овертайма почти нет, на уикендах баклуши бьёте, а мы в Милане работаем за четверых! Правда, всё из дурости какой-то, из страха перед этими ублюдками. А они нам вот теперь программки модные ставят, чтобы нас же, на улицу выкинуть. Сволочи! У себя в Палермо я бы с такими не церемонился.

– По-моему, ты немного сгущаешь краски, Луиджи, – спокойно отвечал Рене. – «Softcare» – это только повод; сокращения во многих офисах были и так неизбежны, как логический сиквел кризиса. И если тебе виноватый нужен, так вешай всё лучше на Осаму бин Ладена, Саддама Хусейна и на 2001-ый год.

Костя и Хелен улыбнулись при этих словах.

– Рене, ну, ты же умный парень, – отвечал укоризненно итальянец. – И ты понимаешь прекрасно, что, если глубоко копнуть, то и арабы здесь ни при чём окажутся. Вся эта система давно прогнила насквозь.

– А ты хочешь сказать, что в нашем мире когда-либо существовали системы, избежавшие подобной участи?

– Ребята, – вмешалась в их дискуссию Хелен, – может, лучше будем веселиться?..

– Хелен, прелесть моя! – защебетал совсем уже другим голосом итальянец. – Ты только не подумай, что славный парень Луиджи из Палермо не умеет веселиться. У нас ведь ещё целый вечер впереди… – произнёс он заговорщицки и подмигнул сидевшей по диагонали от него бельгийке. – Обещаю впредь пессимистических и упадочных разговоров не вести!

В этот момент Костя нащупал под столом коленку скучающей Хелен – для вечера она специально переоделась из строгого костюма бизнес-леди в t-shirt и короткую юбку, нежно погладил девушку и сказал:

– Как главный и единственный свидетель от защиты могу хоть под присягой показать, что обвиняемый действительно имеет солидный опыт и природный талант в том деле, о котором только что упомянул.

Лицо бельгийки никак не отразило невидимого для Рене и Луиджи процесса, происходившего под столом.

– Этому свидетелю я, пожалуй, доверюсь без специальных доказательств… – произнесла она медленно, с томной ноткой в голосе.

– А словесных доказательств мы бы и не стали требовать, – заявил Рене и поспешно добавил:

– Константину, впрочем, я вполне доверяю.

– Ну, тогда, – приободрился итальянец, – давайте прикончим всё, что у нас здесь осталось, погасим счёт и займёмся, наконец, прямым тестированием наших индивидуальных и коллективных возможностей. Надеюсь, что сикофантов в этой милой компании сегодня нет?

– Фискалить у нас быстро отучиваются, папа, – усмехаясь, ответил ему Костя, – почти как у вас на Сицилии.

Итальянец разлил по бокалам остатки шабли, заставил всех чокнуться за успех предстоящего вечера, пригубил сам, убедился, что остальные также отпили по глотку, и тут же махнул официанту.

– Всё будет в лучшем виде, дружище, – заверил его Костя, – как тогда в Барселоне, помнишь? И даже круче! Амстердам – это всё-таки не Испания…

Рассчитавшись за ужин, они вышли на улицу, прошли по Зейдайку до площади перед центральным ж.д. вокзалом и свернули на Дамрак.

При виде стоявших у причала застеклённых низеньких ботов, набиравших группу для часовой прогулки по амстердамским каналам, у Хелен и Рене возникла идея купить баночного пива, картошки фри и пуститься в плавание; но Костя и Луиджи их замысел не поддержали.

Спор мог зайти в тупик, если бы Костя не обратил внимание попутчиков на вывеску по правой стороне улицы. Она принадлежала заведению, с которого они могли вполне начать программу своего вечернего тура. На вывеске было написано два интернациональных слова латинскими буквами: «Sex Museum».

Глава восьмая. Ретроспектива.

Первые десять минут они стояли и отчаянно целовались у дверей зала прибытия в аэропорту Домодедово, не обращая внимания на толкавшихся вокруг них пассажиров с огромными баулами. За секунду до того, как их губы встретились в поцелуе, Оксана успела поднять над Костиной головой свежий букет тюльпанов – иначе к концу их пылкого приветствия от цветов бы уже вряд ли что осталось.

Вдохновенные лобызания, вперемешку с отчётами о последних новостях, продолжались в электричке, а затем в метро.

К дому Костиных родителей на Кутузовском проспекте влюблённые шли настолько быстро, насколько позволял увесистый Оксанин чемодан. Был будний день, и до возвращения предков с работы оставалось около трёх часов.

Едва разувшись и поставив тюльпаны в стеклянную вазу, обнаруженную на кухне, Оксана сообщила, что ей первым делом необходимо принять душ. Костя тут же предложил себя в «помощники», и девушка не посмела ему возразить.

Одежду роняли прямо на ходу, так что после её пришлось собирать по всему коридору. А в ванной, уже плохо соображая, что происходит, влюблённые как-то умудрились включить воду и даже встать под неё, однако в течение получаса кроме тел друг друга они не различали ничего в окружающем пространстве.

За минувший год Костя успел сменить несколько партнёрш, но такого секса как с Оксаной у него не было ещё ни с кем. Физиологически эта девушка подходила ему (а он ей) на все сто процентов.

В любовных экспериментах им всегда удавалось отвечать каждому малейшему желанию друг друга, и ни с его, ни с её стороны никогда не возникало стеснения.

Оксана была мультиоргастична, и довести её до двух-трёх кульминаций за время одного соития Косте удавалось практически всегда: он просто «видел» тот способ ласки, которым в данный момент можно было доставить партнёрше максимальное удовольствие.

Ванна оказалась неудобным местом не только для разного рода экзотики, но и для многих привычных позиций. Зато ничто не мешало одному из партнёров опуститься в ней на колени или присесть на корточки, а другому оставаться в вертикальном положении, и таким бесхитростным способом ловить взаимное орально-генитальное наслаждение.

Отдохнув после первого раунда, пытливые искатели всё же обнаружили парочку довольно удобных поз, гармонировавших с их текущей предметно-телесной обстановкой, после чего радостно продолжили своё плотское общение.

– Оксаночка, какое же ты всё-таки чудо! Как же я тебя люблю, солнышко моё ненаглядное! – шептал ей на ухо Костя, после того, как они в заключительном акте синхронно достигли апогея чувственного блаженства.

– Я тебя тоже очень люблю, мой хороший! И сейчас просто не могу разжать руки. Не могу выпустить тебя из своих объятий…

Однако до кухни они через некоторое время с горем пополам всё же добрались. Костя начал вытаскивать из холодильника и ставить на плиту всё, что мама приготовила для него и его долгожданной гостьи, а когда еда согрелась, они с аппетитом набросились сначала на зелёные щи, а потом на жареную картошку с рыбой, запечённые в сметано-луковом соусе.

Есть было трудно, так как постоянно хотелось либо целоваться, либо что-то говорить. В итоге трапеза растянулась чуть ли ни на целый час, и периодически то Косте, то Оксане приходилось хлопать собеседника по обнажённой спине из-за затрявшего в горле куска.

Когда родители вернулись с работы, юной паре было позволено пригубить немного красного вина – в честь удачного окончания школы. Второй и последний тост подняли за то, чтобы грядущее поступление в университет прошло гладко и без лишних нервотрёпок.

Отец сам предложил ребятам выбрать, как они будут спать – в разных комнатах или в одной. И ребята, сделали, разумеется, самый правильный выбор. По ночам им приходилось немного умеривать свой пыл, чтобы не беспокоить родителей, но зато уж днём они отрывались на полную катушку.

Это был, пожалуй, самый замечательный способ подготовки к экзаменам, какой только можно придумать.

Костя зубрил математику (он собирался поступать на мехмат), а Оксана – литературу, историю и английский язык. Перемежать учёбу с занятиями более приятными было поначалу трудновато, поскольку естественные приоритеты поневоле склонялись к тому, что доставляло удовольствие, а не головную боль. Однако юные энтузиасты очень быстро нащупали методу, при помощи которой КПД образовательного процесса повышался в два, а то и в три раза по сравнению с одиночными занятиями.

Проснувшись и позавтракав, они всегда начинали с любовных утех и старались довести себя в них до лёгкой усталости. Как только сексуальное желание временно пропадало, Оксана заваривала себе и Косте по чашке крепкого кофе, и влюблённые тут же хватались за тетрадки и учебники. В тот момент, когда в глазах и в голове одного из них возникало информационное перенасыщение, он откладывал науку в сторону и ждал, пока другой достигнет той же самой кондиции.

Через пару дней они без усилий вышли на полную синхронизацию своих циклов, и впоследствии, стоило только кому-нибудь вопрошающе оторваться от книжки, его партнёр тут же вставал с места, и готовая для нежных занятий парочка, не теряя времени, отравлялась в спальню. По обоюдному возвращению в «состояние ноль», любовники снова топали на кухню, а дальше – каждый с новой чашкой кофе в руке – по своим рабочим (вернее, учебным) местам.

Такое чередование полезного с приятным позволяло им быстро выучивать материал, но, что самое главное, по прошествии дня ни он, ни она не чувствовали себя утомлёнными. Физиология помогала восстанавливаться интеллекту, а интеллект, в свою очередь, давал отдых и свежий стимул физиологии.

Родители понимали «серьёзность» момента и стремились, по возможности, не отвлекать детей от «праведных трудов» своим чрезмерным присутствием.

В результате, оба были зачислены на соответствующие факультеты МГУ, причём каждый из них набрал по полному баллу, то есть не запятнал начало своей ученической карьеры ни единой четвёркой.

Растроганные предки тут же организовали «героям интеллектуального труда» праздничную поездку в Геленджик. Там будущие студенты с удовольствием провели остаток лета, недурно загорели и в конце августа, попрощавшись с морем, солнцем и старыми друзьями, вернулись в Москву.

Первый месяц Оксана прожила на квартире Костиных родителей. Если бы в то время влюблённым было по восемнадцать лет, всё неминуемо закончилось бы свадьбой, однако, по закону это событие могло произойти не раньше, чем через год. И хотя к тому моменту Оксана уже поменяла свои взгляды на предмет брака, нежелание злоупотребить гостеприимством потенциальных родственников заставило её, в конце концов, съехать в «Кресты» на проспект Вернадского, где проживала общага филфака.

Оксанины соседки по комнате оказались добрыми и понятливыми девчонками, и в дневное время, если возникала такая необходимость, были готовы без уговоров уйти куда-нибудь «по делам». К тому же обе они жили в Подмосковье и выходные предпочитали проводить дома, завещая свои четыре угла в единоправное пользование Кости и Оксаны.

Университетский люд, по крайней мере, мехмат и филфак, очень быстро стал узнавать симпатичную пару, поскольку влюблённые стремились изыскивать каждую малейшую возможность, чтобы побыть наедине друг с другом. Они всегда обедали вместе, в хорошую погоду часто прогуливались за ручку по кампусу, постоянно целовались в коридорах и аудиториях, а в конце учебного дня неизменно шли в обнимку через университетский парк к метро.

Большинство их сокурсников даже и не подозревало, что столь сильное и всепоглощающее чувство могло быть чем-либо, кроме первой любви. Костю и Оксану за глаза часто называли «ангелочками», и, хотя среди однолеток у него с первых же недель обнаружились поклонницы, а у неё – поклонники, на вторжение в их рай не осмеливался никто.

Костя и сам искренне удивлялся тому, что происходило у него в душе: ведь до приезда Оксаны в Москву он похоронил себя как человека, способного на настоящее чувство.

Когда стали организовываться первые студенческие попойки, университетским «ангелочкам» часто в шутку кричали «горько» за столом, хотя целоваться на людях они и так не стеснялись. Многих удивляло, насколько легко обоим давалась учёба, а они свой открытый на абитуре «метод дополнительной активации памяти и повышения восприимчивости» обнародовать отнюдь не спешили.

– Когда поженимся, авторское свидетельство оформим, – иногда смеялся Костя. – Пусть люди пользуются, у кого есть возможность. А у кого нет, пускай эту возможность изыскивают. Глядишь, и пить поменьше станут, и, может быть, повеселеет-таки угрюмое и замученное сессиями студенчество.

– Нет, мой хороший. Никому мы нашей маленькой тайны выдавать не станем. Потом ведь ещё четыре года учиться придётся – нас так с каждой новой пятёркой начнут «поздравлять»…

Костя хихикал и соглашался с разумной логикой своей любимой.

Первую и вторую сессии они оба сдали на отлично. В середине августа приехали Оксанины родители, и две семьи вскладчину закатили шикарную свадьбу. Народу собралось море – много геленджикских, но в десять раз больше москвичей.

Весь бывший первый (теперь уже второй) курс мехмата и филфака так или иначе отметился на празднике. К средине торжества подошла даже парочка преподавателей, слывших отпетыми холостяками, но находившихся ещё во вполне дееспособном возрасте, чтобы интересоваться красивыми студентками.

А в сентябре молодожёнам выделили отдельную комнату в общежитии, плюс Костины предки отдали в их распоряжение вторую спальню в своей квартире. Таким образом, жилищный вопрос был решен для новой советской семьи полностью и даже сверх среднестатистического лимита.

Став женатым человеком и обретя некоторую степенность, Костя всё больше и больше стал задумываться о роли любви и представительниц слабого пола в своей жизни.

Он никогда не считал себя бабником или донжуаном, и всё-таки, если посмотреть правде в глаза, женская компания была ему необходима с детства. И не просто необходима! При её наличии, Костю не могли выбить из колеи никакие передряги. А вот в те недолгие периоды, когда ему случалось оставаться одному и довольствоваться только лишь мужским общением, термометр душевной погоды неуклонно опускался чуть ли не до «точки замерзания».

В Костином внутреннем существе как будто функционировал некий невидимый резервуар, который симпатичные ему девушки через духовные и физические контакты наполняли эликсиром жизни. Когда симпатии умирали, так и не переродившись во что-то более весомое, Костя тут же принимался искать новый источник целительного духа.

Так было всегда, и он искренне верил, что именно так всё и должно было быть. Женский пол заставлял его видеть краски весеннего леса, наслаждаться пением птиц и ласковым шёпотом листвы, распознавать бесчисленные ароматы города и природы, в каждую секунду ощущать то волшебное биение жизни, которое наполняло зияющую пустоту между предметами и пронизывало, от «а» до «я», целое мироздание.

И если Костино сердце вдруг открывалось навстречу новому чувству, то весь мир становился удивительно приветливым к нему, проблемы отступали куда-то на задний план, а путь от точки возникновения желания до точки его исполнения неправдоподобно сокращался. Костя знал, какое именно действие ему требовалось совершить, с кем переговорить, куда пойти, что взять или от чего отказаться, для того чтобы любая идея молниеносно начала воплощаться в реальность.