Текст книги "Мужчина и женщина. Книга первая (сборник)"

8. Рука королевы

«Только бы не споткнуться, только бы не споткнуться», – билась в голове, вместе с учащенным пульсом, одна-единственная мысль.

Я бежал, нет, летел, как мне казалось, над ковровым паркетом королевского дворца, боясь ступить как-нибудь не так и ужасаясь от мысли, что могу споткнуться.

Меня сегодня допустили до Руки! До Руки Королевы!

И я смогу ее поцеловать!

Прижать свои губы к руке божественного существа.

Какая честь!

Какое счастье!

Королева сидела на троне, сверкающем алмазами, в самом конце зала, и я, обмирая сердцем, с каждым шагом приближался к заветной мечте каждого мужчины.

Рука Королевы лежала на золотом подлокотнике высокого трона и слегка подрагивала.

Я приближался…

Сколько раз я проделывал этот путь – от дверей к трону – в своих мечтах!

Сколько раз я упражнялся в пустой комнате, степенно нагибаясь над перчаткой, лежащей на краешке полированного стола.

Сколько сладостных моментов я пережил в предчувствии этого волшебного дня – один бог знает!

И вот сейчас это свершится.

Господи, помоги!

Королева разговаривала, полуобернувшись, с кем-то из вельмож, имевших высокую честь стоять за троном, и, казалось, не замечала меня.

Но это ничего не значило.

Важно было то, что я уже сумел приблизиться к трону. Если Королева позволит мне, уже приближенному к ее трону, поцеловать ее руку, это будет означать, что я допущен.

Осенен королевской милостью.

А милость Королевы не знает границ.

И вот я уже у самого трона.

Вот уже у самой Королевской Руки.

Дрожа всем телом, я склонился в верноподданническом поклоне. Потекло время.

Королева все разговаривала.

Меня бросило в жар.

Королева не обращала никакого внимания на меня, на «ничто», стоящее на полусогнутых ногах у ее трона.

Вокруг зашептались.

И в ту минуту, когда в мою сторону уже двинулась стража, Королева глянула на меня мельком, чуть-чуть, и отвернулась, но при этом шевельнула мне мизинцем.

И все!

Этого достаточно.

Я упал на колени и приник осторожно, трепетно и нежно к Королевской Руке.

Рука была белая-белая, с нежными, едва заметными сосудами.

Ногти – отполированы до зеркального блеска.

Перстни блестели и переливались, как сказочные сокровища.

Я приблизил лицо к чуду королевской плоти и, задохнувшись, зажмурившись, коснулся этой божественной кожи своими пересохшими губами.

Чуть-чуть, на одну-две секунды.

Как она пахла! Свежестью, чистотой!

Я с поцелуем вдохнул этот аромат и, почти теряя сознание, отодвинулся от моего счастья бережно и осторожно.

Мизинец Королевы продолжал шевелиться, он как бы и не заметил моего поцелуя.

Пусть.

Зато все вокруг видели, что я был допущен. Что я целовал Королевскую Руку!

Поцелуй был!

Я встал. Поклонился и осторожно попятился к дверям, не отводя затуманенного слезами взора от Королевской Руки.

Потом медленно повернулся и, счастливый, вышел из зала.

За дверями ко мне бросились эти… недопущенные.

«Как, да что, да какая она, Королевская Рука?» Я степенно окинул их, нетерпеливо ждущих, брезгливым взглядом и сказал громко, чтобы все слышали:

– Прочь!

Прочь с дороги. Или вы ослепли и не видите на моих устах печать божественной Руки Королевы?

Я-допущенный!

9. Курилка

Каким же было мое удивление, когда я увидел, что женщина курит. Мне в ту пору было пять лет, и в моем детском мире, а значит, и во всей Вселенной, курили только мужчины, а женщины – ни – ни.

То, что женщины иногда выпивали рюмочку-другую сладкого вина, я знал.

Что мужчины и женщины целуются, и от этого появляются дети, тоже знал.

Но то, что женщина может курить, для меня было полной неожиданностью.

Когда я высказал это свое удивление маме, она просто отмахнулась от меня, сказав:

– Это не женщина, это тетя Нина-курилка.

Итогда я понял, что эта курящая тетя какая-то особенная.

Не как все тети.

Она и на самом деле была особенная. Жила одна в своем бревенчатом доме на окраине города. В ее саду за домом цвела и плодоносила крупная «Родительская» вишня, а в глубине росли разлапистые яблони с белыми, как сахар, прозрачными на свет яблоками.

Но мы, мальчишки, редко лазили в ее сад, так как там жили самые страшные для нас существа – злые жужжащие пчелы. Всех, кто попадал в их поле видимости, они ужасно и безжалостно жалили. Всех, но только не тетю Нину-курилку.

И вообще люди поговаривали, что тетя Нинка-курилка знала язык пчел, и поэтому они ее слушались и приносили много сладкого и желтого, как солнце, меда.

И эта необычная женщина с ее умением курить и разговаривать с пчелами, волшебным садом и сладкой вишней тянула меня к себе, как магнитом. И как-то так незаметно мы с ней подружились.

Тетя Нина была веселой и жизнерадостной, как, впрочем, и дом, в котором она жила, и сад с вишнями, пчелами и яблонями – все было пронизано какой-то легкостью и жизнелюбием. А курить, как оказалось, она начала из-за пчел.

Отец ее умер рано, когда она еще не полностью освоила уроки пчеловодства, и чтобы ухаживать за пчелами и собирать мед, ей пришлось закурить. Сначала курила для дыма, чтобы ее не кусали пчелы, а потом это вошло в привычку.

Мужа и детей у нее никогда не было, да и родственников тоже. Так что меня она полюбила как сына. А мне за эту необычную дружбу часто попадало от родителей.

И правда, что может быть хорошего от дружбы мальчика со взрослой одинокой женщиной, курящей и даже пьющей. Она делала такое количество медовухи, что не успевала ее продавать, поэтому остатки пила сама.

Иногда у нее появлялись любимые мужчины. Но ненадолго. Что-то с ними у нее никак не ладилось, хотя в эти дни она не пила и не курила. Может, поэтому у нее и не ладилось.

Я рос.

Тетя Нина жила.

Выпивала, курила и принимала на какое-то время случайных мужчин. Продолжала быть веселой и задорной.

Но я все время смотрел на нее и ждал.

Ждал, когда же она помрет.

В этом были уверены все: и мои родители, и все наши соседи, и участковый, и моя школьная учительница.

А она все не умирала.

Она своим проживанием в нашем обществе подрывала моральные устои, правила долгожительства и авторитет медиков, которые всегда утверждали, что пить, курить и прелюбодействовать нельзя, даже по отдельности это все вредно для здоровья, а в совокупности – просто смертельно.

Нам, детям, показывали на нее пальцем и говорили:

– Видите, какая плохая тетя, она курит, поэтому скоро заболеет и помрет.

А когда тетя Нина, шатаясь, шла к своему дому, опять показывали пальцем и говорили:

– Видите, какая тетя бяка. Она пьет бяку и поэтому скоро умрет.

А женщины, наши мамы, обсуждали каждое романтическое увлечение тети Нины, стоя кучками, и обязательно прогнозировали ей кучу болезней.

А Нинка-курилка не умирала и не умирала. Она даже никогда не болела. Только простудой, и то быстро вылечивалась своей крепчайшей медовухой.

Так текли годы.

Я вырос и ушел в армию.

Вернулся.

Женился.

Но не закурил и не стал пить, как моя знакомая. По праздникам, конечно, выпивал, но немного. Видимо, это постоянное ожидание смерти человека, к которому сильно привязан в детстве, действует как тормоз на все вредные привычки.

Наконец у нашего поколения пошли дети, которые подросли. И уже они стали лазить в сад Нинки-курилки. И уже мы стали пугать их пороками этой женщины, мы, которые сами выросли на этих страшилках.

У многих моих ровесников стали умирать родители.

А тетя Нина-курилка как жила, так и продолжала жить и ухаживать за своими вишнями, яблонями, пчелами.

Когда мне исполнилось тридцать лет, по воле судьбы я покинул родные края и почти двадцать лет прожил вдалеке не только от своей малой родины, но и от своей страны. Но, выйдя на пенсию, вернулся и местом жительства выбрал свой город, где родился.

Он сильно изменился.

Я, как только обустроился, поехал туда, где прошло мое детство.

Кругом были новостройки, широкие проспекты.

Но домик с садом тети Нины-курилки стоял. Только уже не на окраине, а почти центре.

Честно говоря, я никак не думал увидеть ее в живых. Но в калитку все же постучал. Навстречу вышла она. Старая, седая, но с острыми глазками и неизменно: папироской во рту. Я даже вскрикнул:

– Тетя Нина, жива!

– Жива, жива, а что мне сделается, же вся законсервирована спиртом да никотином.

С этими словами она обняла меня и провела в дом.

Дом постарел. И сад постарел. Вишни почти не было, яблони одичали, пчелы исчезли. Оставшиеся ульи, вросшие в землю, гнили.

«Да, старость, – подумал я. – А сколько же ей лет? Ведь она, на сколько я помню, была даже постарше моих родителей. А сейчас не то что родителей, моих сверстников многих в живых нет, а она живет».

В доме тетя Нина пошарила по угла буфета, поставила на стол бутылку водки закуску, Я прямо оторопел.

– Тетя Нина, ты выпиваешь?

– Конечно.

В это время за перегородкой кто-то закашлял.

– Кто там? – спросил я, поняв, что она не изменила своим традициям.

– А, это мой знакомый. Сейчас живет у меня.

Из-за перегородки вышел парень. Не скажу, что молодой, но где-то средних лет, хотя и не совсем свежий.

Мы втроем выпили по рюмке.

Парень сразу захмелел и пошел спать, а мы выпили еще по одной и долго сидели вдвоем, вспоминая наши дворы, знакомых из того далекого времени.

Когда я пришел домой, жена удивилась, что от меня пахло водкой, но она удивилась еще больше, когда я сказал, с кем выпивал. Вы бы только видели ее лицо.

Но оказалось, что и у тети Нины все же был конец жизни. Как бы она не была проспиртована и прокурена, она умерла. Умерла в девяносто шесть лет.

Хоронил ее я.

Ее очередной жених сбежал сразу же после ее смерти, прихватив с собой все мало-мальски ценное, а родных, как вы знаете, у нее не было.

Но до сих пор стоит она перед моими глазами – радушная, добрая женщина, с мягкой улыбкой, давно привыкшая к укорам и насмешкам в свой адрес и давно простившая всех, кто пытался стать судьей в ее судьбе, данной ей только Богом.

10. Урок истории на дому

Седьмой класс «Б».

Урок истории.

Ведет урок молодая женщина лет двадцати трех.

Светлые волосы, голубые глаза, белая в темно-синий горошек приталенная кофточка, серая прямая юбка, высокие красивые ноги, модные туфли на тонких шпильках.

Строгая.

Недоступная.

Два года назад, после окончания института, она вышла замуж за молодого лейтенанта, и год назад они переехали, уже семьей, из провинциального поселка в этот большой город.

Детей не было.

Пока не хотелось.

Хотелось любви, красоты и чегото необыкновенного и таинственного.

Она ненавидела школу, свою профессию, глупых подруг, свое поспешное замужество и самого мужа.

В груди пульсом билась тоска.

Непонятная, зовущая.

Она оглядела класс.

Продиктовала задание и медленно пошла между рядами.

Затылки.

Косички.

Мальчики – девочки.

Все одинаково глупы и наивны.

Кроме одного.

Этот ученик с самого начала почему-то волновал ее.

Волновал как женщину.

Сидел он за второй партой в правом ряду.

Кареглазый, с большими темными ресницами.

Стройный, красивый.

А по характеру больше похожий на девочку – робкий, стеснительный.

Вот и сейчас… Она подошла к нему сзади и наклонилась как бы проверить, что он пишет.

Но в тоже время как бы невзначай уперлась грудью в его плечо.

Он вздрогнул и съежился.

Шея его стала заливаться бордовой краской.

Уши побелели, покрылись мелкими бисеринками пота.

Он медленно повернул голову и удивленно, даже, пожалуй, с испугом посмотрел ей прямо в глаза.

А она, как ни в чем не бывало, потрепала его по затылку, сказала что-то, относящееся к уроку, и пошла дальше.

После урока она задержала его в классе.

Поговорив по теме сегодняшнего урока, предложила ему придти к ней сегодня домой, часов в семь вечера, чтобы позаниматься дополнительно.

У нее, сказала, есть старинные интересные книги по истории Древнего Рима. Она знала, что Рим его очень интересует.

Мешать им никто не будет, мужа услали на полевые учения.

Всемь вечера он был у ее дверей.

Сердце полыхало.

Было предчувствие, что сегодня за этой дверью его ждут не только интересные книжки.

Она была одета по – домашнему.

Легкий халатик.

Тапочки с помпончиками.

Волосы распущены.

Он сел за стол.

Она принесла книгу, положила перед ним.

Потом пошла еще за одной.

Халатик был очень короткий и от этого ее белые ноги так и лезли в глаза.

Он открыл книжку, попытался читать.

Она обошла стол и встала напротив него.

Потом наклонилась к нему.

Верхние пуговички на халатике расстегнулись.

В распахе стала видна вся грудь.

Унего застучало в висках.

Он опустил взгляд вниз, на книгу, но ничего там не видел – буквы расплылись, строки дрожали, – но он все боялся поднять глаза.

Она выпрямилась.

Обошла стол, взяла его за подбородок и поцеловала прямо в пылающие губы.

Он вскочил, словно его подбросила пружина.

Схватил ее за талию.

Прижался плотно к ее телу.

Потом еще плотней и еще… и обмяк.

Ему вдруг сделалось неловко и стыдно от всего того, что здесь творится.

А она, ничего не замечая, продолжала осыпать его поцелуями и, ломая пуговицы, все расстегивала на нем рубашку.

И тоже вся горела и дрожала.

Вдруг она почувствовала – что-то не так.

Он уже не прижимался к ней, наоборот – осторожно и несмело отстранялся.

И вдруг жалобно запросился домой.

Она вначале растерялась, но тут же что – то решив для себя, стала еще настойчивее сдирать с него одежду.

Он ужом завертелся в ее руках, не позволяя ей проникать слишком далеко.

Она уже начала злиться, но вдруг нащупала причину столь резкой перемены и моментально поняла, что с ним случилось; сразу успокоилась сама и стала успокаивать его, нежно и участливо шепча на ушко ласковые слова.

Осторожно, подбирая слова, она стала убеждать, что это вполне нормально, что так бывает со всеми и это значит, что он уже настоящий мужчина.

А когда он совсем успокоился, поцелуями уложила его на диван и стала накрывать их обоих – очень медленно – байковым одеялом.

Он все дрожал и трогал ее тело неловко, словно не знал, куда девать руки.

Она прижалась к нему под одеялом, готовая идти до конца, как вдруг услышала едва слышный шепот:

– Скажите, а это… не больно?

А потом, сидя в ее ванной по горло в пене, он все заглядывал ей в глаза испрашивал: вот это все, что было с ними, и есть та самая любовь?

И она, намыливая ему голову, отвечала:

– Да, конечно.

Он пытался уточнить с наивной настойчивостью:

– Значит, вы меня любите и, выходит, я вас тоже люблю?!

– Наверное, – отвечала она, вытирая его полотенцем.

Он вертелся в ее руках худеньким телом. И продолжал выяснять:

– А как же ваш муж?

Она поднимала взгляд к потолку и говорила ему, что все будет хорошо и с ним, и с ее мужем.

На это он удивлялся:

– Разве можно любить двоих?

Она смеялась, поила его чаем, и говорила, что он еще совсем глупенький, но хорошенький.

Домой он возвращался, переполненный гордостью.

Теперь он как равный шагал рядом со взрослыми дядями, стараясь даже ступать с ними в ногу.

Он стал мужчиной!

Унего есть любимая женщина.

И она его любит.

Правда, он немного огорчался при воспоминании о её муже. «Но раз у нее теперь есть я, то ее муж ей совсем уже и не муж».

И от этой мысли он веселел, подпрыгивал, обрывая листочки на весенних топольках.

Его переполняли великие перемены сегодняшнего дня.

Но как назло никто из друзей и приятелей на пути не попадался.

Было уже поздно.

Вот и дом.

«Может, рассказать обо всем маме?»

Но, войдя в подъезд, он передумал.

«Нет, пожалуй, маме говорить неудобно, лучше папе».

Вызвал лифт. Зашел в него. Поднялся к себе на седьмой этаж и засомневался: «А как начать? Нет, уж лучше я расскажу брату, он ведь все равно проболтается родителям. А тогда и я расскажу».

От этого решения ему вдруг сделалось легко и весело.

Он подошел к своей двери.

Улыбнулся чему-то своему.

И нажал кнопку звонка.

Звонок резко задребезжал.

Он вздрогнул.

Дверь открылась.

И он шагнул за порог…

11. Львица

Согласитесь, что погода на улице очень часто влияет на ваше настроение.

Например, февральская неожиданная слякоть воспринимается весьма болезненно не только элегантными женскими каблучками, но и их хозяйкой. Поэтому высокая, стройная женщина лет сорока, с пышными огненными волосами, одетая по самой последней моде, как бы не пыталась обойти слякотные места на тротуаре, вошла в ресторан «Мон Пари»; уже без улыбки, недавно так загадочно украшавшей ее прелестные губки.

Но радушный прием администратора и вежливая готовность официанта – мальчика в красном жилете и белом фартуке —

развеяли ее слякотное настроение. Она улыбнулась встречавшему ее ресторану и прошла к столику на двоих в уютном уголке зала. Официант помог снять шубку и вежливо спросил:

– Вам как обычно?

– Да, фужер вина.

Она вынула из сумочки тонкие сигареты и золотую зажигалку.

Официант принес бокал рубинового «Божоле», поставил на стол и с ее молчаливого согласия взял элегантную зажигалку и, щелкнув, поднес язычок пламени к сигарете. Сказав «спасибо», она затянулась, сделала маленький глоток вина и, поставив! бокал на столик, стала смотреть на улицу.

В непогоде ходили люди.

Мужчины и женщины.

Особенно много было женщин.

Они прямо так и мелькали за окном.

«Боже мой, как же нас много», – и она отвернулась от окна.

Большое количество женщин, серые, рваные облака над городом опять испортили ее настроение. И хотя у нее сегодня было свидание, которого она ждала, это ностальгическое настроение как-то поубавило ощущение праздника. От этого всплыли грустные воспоминания.

Она вспомнила своего бывшего мужа – слабовольного мечтателя, лентяя и пьяницу. Затем своего первого любовника, намного старше ее, боявшегося всего на свете: жены, начальства, людей на улице. Потом вспомнила второго, третьего… Вроде бы все они были разные, но как близнецы похожие друг на друга в своих однотипных привычках и примитивных желаниях.

Ни один не грел ее душу.

Отчего?

Может, это от ее самостоятельности, красоты и ума? Может, это оттого, что все мужчины чувствовали себя рядом с ней неловко, стесняясь своей косноязычности и скудной эрудиции. А может, это и не так. Может, мужчины, которые были у нее, как– то уж слишком переоценивали ее. А может, и нет. Хотя, как правило, при знакомстве мужчины после нескольких минут общения почему-то переходили с «ты» на «вы», а не наоборот.

А ей хотелось, чтобы мужчина был не просто сексуальным партнером, а ее частью, ее половиной. Чтобы он ей «тыкал», шутил, рассказывал что-то интересное, был с ней на равных.

А предпоследний ее любовник – парень; лет тридцати пяти, как оказалось недавно приехавший из провинции, – настолько всегда волновался при встрече с ней, что; быстро напивался, а после этого или засыпал, или только злился, что у него не получается с ней ни разговора, ни секса.

От этих мыслей настроение еще больше испортилось.

Она даже нахмурилась.

Опять сделала глоток и подумала, что жизнь таких женщин, как она, не такая уж счастливая. Гораздо счастливее те женщины, которые, встав с постели, не забивают себе голову философскими размышлениями и чувствами.

Прошло и прошло.

Получила и получила. И на том спасибо.

Она еще глотнула вина.

Вот сегодня свидание с Алешей. От этой мысли едва заметные морщинки у глаз моментально исчезли. Лицо зарумянилось.

Познакомилась она с ним у подруги. Алеша как увидел ее, так и очумел. Глядел во все глаза только на нее. Вызвался провожать.

Проводил. На следующий день позвонил. Затем пришел в гости. Дальше было все так наивно, смешно и трогательно, что ей даже стало с ним интересно.

А ему нравилось у нее дома.

Она.

И все, что между ними происходило.

Ей нравилась его способность удивляться, слушать, возражать и учиться. Но он был очень горяч, нетерпелив, как и все молодые слишком категоричен. Но из него можно было что-то слепить, подстроить под себя. Это было похоже на работу художника, который на чистом холсте вдохновенно выводил великолепный рисунок. И ей хотелось верить, что у нее что-то с ним получится.

Вот и сегодня она ему назначила встречу у ресторана. Все же такая разница в возрасте заставляла ее соблюдать приличия. Хотя она была выше всех этих предрассудков. Но все же… Все же…

Она оглядела ресторан. Было пусто. За единственным таким же маленьким столиком в другом углу сидел пожилой седовласый мужчина в красном шарфе на шее и смотрел в ее сторону. Раньше она его здесь не видела.

Глаза их встретились. Она автоматически улыбнулась. Мужчина, поняв это как какой-то знак, встал и пошел к ней.

В руке у него была кружка пива, а в другой – ярко-белая роза.

– Вы позволите? – спросил он низким, надтреснутым голосом.

Она растерялась от его шевелюры, розы и пива, которое она терпеть не могла, – бр… бр… бр… – но машинально сказала, убрав свои перчатки с края стола:

– Да, конечно.

Он присел.

Розу положил на столик, а кружку пива приподнял вверх.

– Вы позволите, я сделаю глоток?

– Да, конечно, – опять машинально ответила она.

«Очередной любовник, – мелькнула в ее сознании. – Стар уже для любовника. Тогда кто же? – задала себе вопрос. – Да, наверное, никто».

Он глотнул пива, поднял розу и вдруг сказал:

– А позвольте вам подарить этот цветок, – и протянул ей белый огромный бутон, очевидно, нисколько не сомневаясь, что его предложение будет принято.

Но рука его с розой так и осталась висеть в воздухе.

– Позвольте, я что, дала вам повод дарить мне цветы?

– Нет, – выдержав паузу, ответил он.

– Тогда до свидания.

Щелчком она позвала официанта и стала доставать деньги из сумочки.

Но тут мужчина положил свою ладонь на ее руку.

– Не спешите, я хочу вам кое-что рассказать.

– Вы мне?

– Да.

– И что вы хотите рассказать такое, что мне может быть интересным?

– Вы когда-нибудь видели человека, который другому человеку продлевает жизнь?

– В смысле? – заинтересовалась она.

– Ну вам встречался, или вы, может, знаете такого человека, который продлевает жизнь людям?

– А Вам это зачем?

– Да мне это как раз и незачем. Просто я и есть такой человек.

Она посмотрела ему в глаза. В них было столько уверенности в том, что он говорит, что она решила задержаться.

– Хорошо, Вы меня заинтриговали. Так как же Вы продлеваете жизнь людям?

И она, взяв в руки сумочку, достала оттуда очки, одела их и с вызовом посмотрела на мужчину.

– Я продлеваю жизнь не всем людям, а только женщинам.

– Ах вот оно что.

Она сняла очки и положила их опять в сумочку.

– Я так и думала.

Затем опять позвала официанта, но как бы мимоходом спросила у мужчины:

– И на сколько Вы ее продлеваете?

– На три дня.

– Всего-то?

– Да, но это за один раз. За один день общения со мной. Чем больше общений, тем дольше живет женщина.

– Ха… Ха… – рассмеялась она.

Подошел официант.

Она расплатилась.

– Вы что, не верите? – удивленно спросил мужчина. – Я могу это доказать.

– Доказать? – удивилась она и, уже приподнявшись, опять села. – Каким образом?

– Очень простым. Пообщайтесь со мной.

– То есть, другими словами, я должна с вами переспать?

– Да.

– Хорошо, предположим – только предположим, – что я с вами переспала или, как вы говорите, пообщалась, и как же я замечу, что жизнь моя стала длиннее на три дня?

– На три дня, конечно, не заметите. А вот если на три года, то это уже можно заметить.

– То есть вы предлагаете, чтобы я пожила с вами целый год?

– Можно и больше. Это на сколько вам хочется продлить свою жизнь.

– Да… А почему именно я?

– Зачем спрашивать? Вы такая красивая женщина, с такими шикарными огненными волосами, что очень хочется сделать приятное, продлить вашу жизнь, получить возможность как можно дольше любоваться вами.

– Браво! – она похлопала в ладоши.

– Ну так как? – спросил он, приподнимаясь.

– Знаете, все бы хорошо, только у нас с вами ничего не получится.

– Почему?

– Потому что я укорачиваю жизнь людей. И знаете кому?

– Догадываюсь, – загрустил незнакомец.

– Да, мужчинам. Каждый мужчина, проведя со мной ночь, теряет из своей жизни некоторое количество дней. И знаете сколько?

– Догадываюсь, что три.

– Верно, вы очень догадливы. А так как, вы мужчина уже в годах, то я боюсь, что стану виновницей в случае принятия вашего предложения, удивительного парадокса, когда любовница молодеет с каждым днем, а любовник дряхлеет. И это бы все ничего, да только вот…

– Что?

– Я очень не люблю похороны. А при нашей связи, как вы понимаете, они неизбежны. Поэтому я предпочитаю мужчин помоложе. Да, кстати, вот меня и ждут.

И она помахала через окно Алеше, розовощекому парню, подъехавшему на машине к ресторану.

Поднялась.

Узеркала поправила прическу. И, мимоходом оглянувшись на мужчину, сидевшего за ее столом в полной растерянности, вышла из ресторана.

Он видел, как она подбежала к парню. Тот поцеловал ее в щеку, открыл дверцу, посадил в машину. Сел сам, и они уехали.

Мужчина долго смотрел вслед машине, потом встал из-за стола, перекинул один конец своего красного шарфа через плечо и, держа в руке розу, тоже подошел к зеркалу. Подойдя, стал с интересом глядеть в него, словно там осталось изображение только что отвергнувшей его женщины.

Потом оглянулся. Еще раз посмотрел в окно, на столик, на розу в руках и тихо прошептал:

– Жаль. Очень жаль. Из нее получилась бы очень хорошая Львица.

Поднес цветок к зеркалу и переломил его стебель пополам.

Ввоздухе что-то сверкнуло, хлопнуло, раздался оглушительный рев, и… и мужчина исчез.

Только на полу у зеркала осталась лежать переломаная пополам роза.

Официант, видевший эту фантастическую сцену, от неожиданности и страха закрыл глаза. Затем открыл, протер их и, осторожно подойдя к зеркалу, поднял розу. Нервно огляделся вокруг, но, увидя на столике исчезнувшего мужчины деньги, успокоился и повертел розу туда-сюда.

Понюхал. И, не унюхав ничего необычного, выбросил ее в урну.