Текст книги "Феномен уездного города. Малмыж в истории русской культуры"

1.8. Малмыжские пути Н. Г. Гарина-Михайловского

Летом 1892 года в Малмыже побывал писатель Николай Георгиевич Гарин-Михайловский (1852–1906), автор таких известных произведений, как «Детство Тёмы», «Гимназисты», «Студенты», «Инженеры».

По утверждению биографа писателя Ирины Михайловны Юдиной, «с начала 90-х годов Гарин особенно настойчиво начинает пропагандировать идею выгодности для России подъездных узкоколейных железных дорог как самых дешёвых и быстрее строящихся. При разработке проектов Великого Сибирского пути, а также проектов пропагандируемых им в то время дешёвых промысловых сельскохозяйственных дорог, в частности Казань-Малмыжской, он и стремился реализовать эти свои идеи, предлагая для указанных дорог узкую колею и удешевление их сооружений.

После усиленных хлопот в Главном управлении и Министерстве финансов в феврале – марте 1892 года ему удалось добиться разрешения на строительство узкоколейной Казань– Малмыжской железной дороги»[124]124
  Н. Г. Гарин-Михайловский в воспоминаниях современников / сост. и авт. предисл. И. М. Юдина. Новосибирск: Западно– Сибирское кн. изд-во, 1983. С. 233–234.


[Закрыть].

В Российском государственном историческом архиве хранится подписанный 6 июня 1892 года министерский приказ, согласно которому Николай Георгиевич был назначен «штатным инженером VII класса и заведующим изысканиями (он же начальник партии) для Казань-Малмыжской узкоколейной железной дороги»[125]125
  Цит. по: Там же. С. 234.


[Закрыть], каковым и пребывал до окончания работ 20 июня.

В Центральном государственном архиве Кировской области литературоведом Ниной Петровной Изергиной (1927–2009) было обнаружено «Дело по возбуждению перед правительством ходатайства о сооружении чрез Вятскую губернию подъездных узкоколейных линий к Казанско-Московской железной дороге по направлению Казань – Котлас и Казань – Малмыж» (1891–1894), содержащее ряд связанных с деятельностью писателя документов.

В своей книге «Писатели в Вятке» она цитирует письмо из Казанской губернской управы в аналогичное вятское учреждение, в котором говорится:

«Ввиду прибытия инженера Николая Георгиевича Михайловского 2-го, командированного г<осподином> управляющим министерства путей сообщения для производства изысканий железнодорожной ветки от г. Казани до берега реки Вятки близ г. Малмыжа, Губернская управа имеет честь сообщить о сём Вятской управе на предмет зависящего содействия инженеру г<осподину> Михайловскому и состоящим при нём лицам при исполнении возложенного на них поручения»[126]126
  Изергина Н.П. Писатели в Вятке: Литературно-краеведческие очерки. Киров: Волго-Вятское кн. изд-во, Кировское отд., 1979. С. 144.


[Закрыть].

Познакомившись с письмом, глава Вятской губернской земской управы А. П. Батуев отправил в Малмыжское уездное земство телеграмму подобного содержания.

В одном из посланий жене Надежде Валериевне (урождённой Чарыковой; 1859–1932) Н. Г. Гарин-Михайловский писал о том, что «уже увлёкся своими изысканиями. Действительно, при нашей бездорожице узкоколейные железные дороги – спасенье для нас и провести их в жизнь – святое дело.

Я очень рад, что во мне зажглось, и я опять воспрянул духом. Будем работать… пока есть последняя капля, а там люди рассудят, что сделано»[127]127
  Там же. Малмыжские впечатления Н. Г. Гарина-Михайловского, изложенные в очерке «На ходу», нашли отклик в беллетристике одного из писателей советской поры (см.: Чивилихин В.А. Дорога: Из архива писателя / сост. Е. В. Чивилихина. М.: Современник, 1989. С. 323–324; Мелетин В. В романе «Дорога» // Кировская правда. 1989. 30 авг.).


[Закрыть].

Впечатления от изысканий отразились в большом очерке писателя «На ходу», впервые опубликованном в 1893 году в Санкт-Петербурге. Он вошёл в книгу «Путь-дорога», обозначенную как «научно-литературный сборник в пользу Общества для вспомоществования нуждающимся переселенцам». В появившейся в журнале «Русское богатство» рецензии «очерк г<осподина> Гарина “На ходу”, задевающий животрепещущую действительность», был признан «лучше и сильнее по жизненности и художественной правде»[128]128
  Цит. по: Примечания // Гарин-Михайловский Н.Г. Собрание сочинений в пяти томах. Т. 3.: Очерки и рассказы. 1885–1895 / подг. текста и примеч. И. М. Юдиной. М.: Гослитиздат, 1957. С. 641.


[Закрыть] других вошедших в сборник произведений. Надо сказать, что в числе их авторов были Лев Николаевич Толстой, Яков Петрович Полонский (1819–1898), Павел Владимирович Засодимский (1843–1912), Николай Николаевич Златовратский (1845–1911).

Не исключено, что они обратили внимание на следующий выразительный пассаж:

«Как-то в дороге поднялся вопрос ни больше ни меньше как о том, что именно нужно для подъёма благосостояния местности между Казанью и Малмыжем.

– Чего нужно? – говорил рыжий Иван, – переселяться на новые земли нужно… Земля серенькая, без навоза не терпит, навоза нет… да и земли-то ничего нет, – ты гляди: деревня на деревне… Тут по-настоящему расчёт надо сделать, да каждый год сколько там придётся – айда!»[129]129
  Гарин-Михайловский Н.Г. На ходу // Там же. С. 272.


[Закрыть].

Город Малмыж, ознаменовавший собой «конец полуторамесячной экскурсии», описан кратко, но выразительно:

«Вот и город не город, деревня не деревня. По зданиям – деревня, по застою, тишине, апатии и отсутствию страстей и злоб дня – такой же город, как и все богоспасаемые русские города.

Злоба дня, впрочем, на этот раз есть: холера, и везде нестерпимо пахнет карболкой»[130]130
  Там же. С. 274.


[Закрыть].

Эта «непрошеная гостья», распространение которой люди связывали с «шатущим народом», сопровождала партию изыскателей на всём протяжении их пути:

«Мы-то первые шатуны: и на нас косятся, – замечает писатель. – Так всю дорогу: то мы от какого-нибудь села уходим, то того и гляди нас честью попросят подобру-поздорову убираться»[131]131
  Там же. С. 273.


[Закрыть].

Колоритно описаны в очерке местные жители:

«– Вон уж люди хлеб новый продают. Почём рожь отдавал? – остановил Алексей возвращавшегося из города крестьянина.

Крестьянин не сразу ответил. Он остановил лошадь, снял шапку, заглянул в неё, почесал голову и, не глядя, проговорил:

– Шестьдесят две…

– Вот так соскочила!

– Соскочила… – медленно произнёс встречный крестьянин. И, тряхнув головой, тронув лошадь, докончил: – Выскочит опять… Вот месяц-другой свалит мужик хлеб, поедет за ним же, – всё полтора опять будет…

Телега с мужиком и тощей лошадью, громыхая, скрылась уже в пыли, а все ещё находились под гнетущим впечатлением какого-то тяжёлого, безвыходно тоскливого ощущения.

– Вот тут и суди, – заметил Алексей, – мужик продаёт дёшево, покупает втридорога; богатый покупает дёшево, продаёт втридорога. С чего тут богатеть мужику?

Толстый дьякон в грязном подряснике, увязавшийся за нами и давно как-то недружелюбно наблюдавший, проговорил, вдруг приостановившись и придавая голосу надлежащий тон:

– Ум к уму, деньги к деньгам. Ропщет тварь, писание забывши: воздай кесарево кесарю, божие богови, а единый талант мнози имущему…

– Известно… – нерешительно сказал Алексей.

– То-то известно!

– Впрёд, вперёд! – несётся голос нагоняющего нас Логина.

Когда дьякон был уже далеко, Алексей проговорил, понижая на всякий случай голос:

– А по-нашему, богатому бы покупать дороже, а бедному продавать подороже: вот тогда бы, гляди, дело бы скорей сошлось»[132]132
  Там же. С. 273–274.


[Закрыть].

Эти и другие встречи и впечатления привели писателя к важному выводу:

«Наглядная разница между интеллигенцией и народом. Народ не знает, что такое элеватор, но необходимость до того чувствует, что готов даже додуматься до него. Интеллигенция, наоборот, знает, но настолько не сознаёт всей необходимости этого единственно могущего как-нибудь урегулировать цены учреждения, что каждый раз, как влетит в голову это слово, так тут же и вылетит без всякого следа до следующего случайно случившегося случая.

Это, впрочем, судьба всех таких слов во всякой беспрограммной деятельности, которую тот же народ так метко охарактеризовал фразой: летит, как птица на дерево.

Грустный каламбур: с одной стороны – знание без сознания, с другой – сознание без знания»[133]133
  Там же. С. 274.


[Закрыть].

Ещё один запоминающийся малмыжский персонаж очерка – доктор местной больницы. К нему привезли заболевшего холерой рабочего из изыскательской партии, Филиппа, которого «в бараке сейчас же раздели и уложили… в кровать. <…> Сено на телеге сожгли, а всех опрыскали карболкой.

Филипп поразил всех своей страшно развитой мышечной системой. Точно толстые переплетённые кучи канатов, а не руки, богатырская грудь, сравнительно короткие железные ноги и мускулы на них.

– Железо: корчей нет, – продолжал доктор, щупая мускулы.

Доктор какой-то опухший, опустившийся, лет сорока.

– Настоящая холера?

– Чего не настоящая! Форменная: холерная жижица… В настоящий момент у него происходит тот же процесс, как и с мушкой… Видали результат мушки? Ну так вот, представьте себе, все стенки кишок вздуваются такими волдырями.

Доктор тупо остановился на группе рабочих, стоявших у окна. – И эти передохнут… Все подохнут!.. Проклятая либеральщина… Земство…

Доктор сверкнул глазами и тупо оглянулся. Я поинтересовался: когда он кончил курс.

– В семьдесят пятом году.

– В разгар идеализма, – заметил я.

– Было дело… валял дурака»[134]134
  Там же. С. 277–278.


[Закрыть].

Судя по всему, земским врачом в то время был сын священника Анатолий Васильевич Минкевич (1849–?), которого через несколько лет почти теми же словами (см. ниже) опишет Владимир Галактионович Короленко (1853–1921).

Не заболевших «товарищей по путешествию» Н. Г. Гарин– Михайловский отправил домой, к семьям, посадив их на пристани «на маленький уходивший пароход»[135]135
  Там же. С. 278.


[Закрыть]. Наверняка, этой пристанью были Горки, расположенные близ впадения в Вятку реки Шошмы.

Выпавший ему свободный день автор использовал «для осмотра пристани, левого берега Вятки и, возвратившись в город только к вечеру, проехал прямо в барак»[136]136
  Там же. С. 278–279.


[Закрыть] узнать о здоровье Филиппа.

Здесь возникает ещё один малмыжский персонаж – «небольшой, с жёлтыми волосами, бесцветный фельдшер». Писателю «бросились в глаза его красные веки и поношенный чёрный сюртук»[137]137
  Там же. С. 279.


[Закрыть]. Фельдшер и сообщил о скончавшемся минутами двадцатью ранее Филиппе.

«Со смертью Филиппа мои дела закончились, и я, не медля, по возвращении домой, погоняемый невольным каким-то страхом за себя, с одной стороны, желанием поскорее попасть к своим – с другой, решил ехать, не ожидая парохода, на лошадях. Так как ни почтового, ни земского тракта не было, то и поехал я на вольных глухими деревушками, глухими местами, такими местами, где слово “проезжий” не сразу понимается и сопровождается пытливым подозрительным взглядом»[138]138
  Там же. С. 280.


[Закрыть].

Непонятно, почему Н. Г. Гарин-Михайловский возвращался из Малмыжа «к своим» не по Сибирскому тракту, а «глухими местами», в результате чего его путь значительно удлинился. Судя по упоминанию в тексте населённого пункта Сосны (село Нижняя Сосна до 1920 года входило в Арборскую волость Малмыжского уезда, ныне на территории Балтасинского района Республики Татарстан), ехал путник в сторону Казани.

Перед читателем вновь проходит галерея местных типов, среди которых «молодой ещё, грубоватый крестьянин с умными глазами, с голосом, в каждой нотке которого чувствуется нутро его»; «старуха тихая, благообразная, телом рыхлая, ходит медленно, переступая, как стеклянная, но в лице и фигуре чувство собственного достоинства»[139]139
  Там же. С. 281.


[Закрыть].

Приведены разговоры с ними с сохранением характерных слов («нешто», «чать», «дохтур» и т. п.) и оборотов речи (например, «локти выше головы не растут», «хорошему везде хорошо, худому везде худо»; «захотел умом раскинуть, – ну, тут гляди, как бы с большого ума да на малый не выйти»[140]140
  Там же. С. 282.


[Закрыть]).

Рассказано о попадающихся по пути селениях, как безымянных («…Широкая, поросшая травой, пустая улица; деревушка маленькая; избы, как пьяные, покосились кто куда. Редко– редко группа детей покажется из-за угла»[141]141
  Там же. С. 281.


[Закрыть]), так и конкретных. К последним относится находящееся километрах в двадцати в стороне от дороги село Сосны, о котором рассказывает автору ямщик:

«– Народишко бедный, с весны кто уцелел – на заработок потянулись… А тут хворь… Назад… Так и прошатались без толку, да и хворь принесли.

– Холеру?

– Её самую, не к ночи будь сказано. Перва тут: дохтура ни-ни! А уж как зачало их мыть, бабы и насели на мужиков… Настояли… Присогласили дохтура… теперь не слышно стало. <…>

– А много умерло, пока доктора надумались позвать?

– Да умерло же… человек близко тридцати… а деревнюшка-то чего? дворов семьдесят».

«Тридцать человеческих жертв понадобилось, чтобы приобрести остальным трёмстам микроскопическую дозу просветления, – сокрушается Н. Г. Гарин-Михайловский. – Дорогой ценой покупает русский человек (русский ли только?) это самое просветление…»[142]142
  Та же. С. 284–285.


[Закрыть]

По окончании изыскательских работ необходимо было составить и обосновать проект будущей дороги, чем Н. Г. Гарин– Михайловский и занялся на брегах Невы.

В письме жене, написанном между 29 октября и 6 ноября 1892 года, он признаётся: «…Пока я занимаюсь своей дорогой и даже литературу пока бросил. С 10 до 5 часов в своей конторе каждый день»[143]143
  Гарин-Михайловский Н.Г. Рассказы. Очерки. Письма / сост., вступ. ст., примеч. Г. М. Миронова, Л. Г. Миронова. М.: Сов. Россия, 1986. С. 354.


[Закрыть].

Это же он повторяет в письме между 5 и 10 ноября: «Я день и ночь в своей конторке. Работаю и хандрю, хандрю и работаю. Всю литературу бросил…»[144]144
  Там же. С. 357.


[Закрыть]

И далее:

«Моя хандра не только от литературы.

Я тороплюсь с проектом, а он идёт не так быстро. Как бы мне хотелось, чтоб поскорее выяснить вопрос, кто я и что я. Без проекта выяснить его нельзя. Это, в сущности, самое главное. Ах, как я буду счастлив, когда всё это выяснится…»[145]145
  Там же.


[Закрыть]

«Всё выяснилось» около 21 ноября, когда Николай Георгиевич с удовлетворением констатировал:

«Очень солидная работа Казань – Малмыж лежит на столе – переписанная, прекрасно вычерченная, с массой разумных мыслей – дай бог, чтобы их поняли только»[146]146
  Там же. С. 359.


[Закрыть].

«Секрет успеха» писатель объясняет следующим:

«Каждый час делать, что можешь, и уметь забывать сумму работы, – ох, как работается тогда. Вчера 17 часов просидел, вставая на 10 минут к обеду и завтраку. И работаю я так, что мой час – день у другого»[147]147
  Там же. С. 359–360.


[Закрыть].

К сожалению, «разумные мысли» Н. Г. Гарина-Михайловского поняты не были: рассматривавшие в июне 1899 года его «очень солидную работу» гласные Вятского губернского земского собрания её не утвердили. А. П. Батуева, который непременно поддержал бы проект, к этому времени уже два с половиной года как не было в живых.

В том же письме Н. Г. Гарин-Михайловский сообщает о «съезде» в ресторане «Медведь», который устроило в его честь петербургское писательское сообщество. Поводом к признанию Николая Георгиевича «своим» явилась публикация в 1892 году в первых трёх номерах журнала «Русское богатство» повести «Детство Тёмы».

Перечисляя участников торжественного мероприятия, автор особо остановился на одной фигуре: «Говорил Короленко, назвал меня молодым с седым<и> волосам<и> беллетристом. Отвечал я и уподобил себя девушке, поздно нашедшей свой идеал»[148]148
  Там же. С. 360.


[Закрыть].

Думал ли тогда В. Г. Короленко, что вскоре окажется в тех же малмыжских местах?!

1.9. Причастны к Мултанскому делу

Случилось это в 1895 году, после участия писателя в печально известном «заседании по делу мултанских вотяков, обвиняемых в человеческом жертвоприношении»[149]149
  Цит. по: Худяков М.Г. Новое в Мултанском деле // Худяков М. Г. История Камско-Вятского края. С. 236. О Мултанском деле написаны сотни книг и статей. Из публикаций последнего времени выделим переведённую на русский язык монографию американского учёного Р. Джераси «Окно на Восток: империя, ориентализм, нация и религия в России» (М., 2013), в которой Мултанскому делу посвящена большая (с. 243–274) глава. Мултанских удмуртов под названием «зытяки» вывел в своём опубликованном в 2001 году романе «Пелагия и белый бульдог» популярный писатель Борис Акунин. Интригой сюжета является приписанное зытякам человеческое жертвоприношение, к которому они совершенно не причастны. Популярности этой «лапше, мелко нарубленной из Достоевского, Островского, Лескова, Вяч. Шишкова и бог ещё знает кого» (Лахути Д. Белый бульдог против мёртвого льва. URL: http://russ.ru/pole/Belyj-bul-dog-protiv-mertvogo-l-va) придал восьмисерийный сериал, снятый в 2009 году при участии телеканала «Россия». Интересно, что одну из главных ролей (придумавшего ритуальное убийство инспектора Владимира Львовича Бубенцова) сыграл уроженец города Кирова известный актёр Тимофей Трибунцев (см.: Калинина Т. Деревенский детектив. Борис Акунин писал Заволжск с нашего Малмыжа // Наш город. Киров, 2015. 21 авг.).


[Закрыть]. События тех дней отразились в письмах, записных книжках и дневнике Владимира Галактионовича.

Направляясь из Нижнего Новгорода в Елабугу, 25 сентября 1895 года с борта парохода «Гоголь» В. Г. Короленко написал письмо в Малмыж заочно знакомому ему А. Н. Баранову. Своё намерение лично участвовать в судебном заседании он объяснял тем, что «присутствие на суде и предстоящий отчёт в столичной прессе принесут делу, пожалуй, большую пользу. <…> Приеду за день до суда и постараюсь ознакомиться с новым обвинительным актом. Данные защиты читал и продолжаю читать на пароходе. Дело глубоко возмутительное…»[150]150
  Цит. по: Ванюшев В. Мултанское эхо // Памятники Отечества: иллюстрированный альманах ВООПИиК. № 33: Полное описание России: Удмуртия. М.: Сов. Россия, 1995. С. 63.


[Закрыть].

Пересев в Казани на пароход до Елабуги, в письме к жене Евдокии Семёновне (1855–1940) писатель признался, что «Мултанское дело… за дорогу выучил так, что кажется мог бы выступить на суде без опасения сбиться. <…> Мрачное, тёмное и загадочное дело…»[151]151
  Там же.


[Закрыть].

29 сентября началось заседание суда. Вместе с В. Г. Короленко происходящее фиксировали «провинциальный беллетрист, землемер Малмыжского уездного земства» А. Н. Баранов и «пожарный страховой агент Елабужского земства» Владимир Иванович Суходоев (ок. 1857 – ок. 1910), с которым писатель познакомился накануне[152]152
  Цит. по: Худяков М.Г. Новое в Мултанском деле. С. 237.


[Закрыть].

30-го числа судилище продолжилось. В перерыве между речами выступающих В. К. Короленко написал своей жене: «Рядом со мной справа – обвинитель, слева почти надо мной обвиняемые вотяки, в серых арестантских куртках, под конвоем солдат. Может быть, сегодня, – а то и завтра их могут признать человекоубийцами и, может быть, даже людоедами (обвинение доказывает, что они тыкали подвешенного человека ножами, “для принятия крови вовнутрь”). <…> Я пишу к вам, вспоминаю о своих детях и невольно думаю, что их жёны и дети с ужасом ждут приговора. Я тоже жду его с большим страхом, обвинение весьма возможно, и более чем возможно, что обвинят совершенно невинных…»[153]153
  Цит. по: Ванюшев В. Мултанское эхо. С. 63.


[Закрыть].

К удивлению В. Г. Короленко, на процессе достойно повёл себя малмыжский врач А. В. Минкевич. В одной из записей дневника ему дана такая характеристика: «Человек небольшой, полный, видимо отяжелевший и опустившийся, но с значительными остатками совести, которая и заставила его самоотверженно отказаться на суде от собственного, действительно, впрочем, никуда не годного протокола вскрытия. Вызванный в качестве эксперта обвинением, – он неожиданно стал самым серьёзным свидетелем защиты. Волнуется и рискует схватить удар… “Пусть делает карьеру, – говорит он во время перерыва о товарище прокурора Раевском, – но не из крови невинных людей”»[154]154
  Цит. по: Худяков М.Г. Новое в Мултанском деле. С. 238. Причиной «никуда не годного протокола вскрытия» трупа, по словам А. В. Минкевича, явилось давление на него пристава и следователя (см.: Альчиков О. Аннибалова клятва В. Г. Короленко // Кировская правда. 1997. 9 янв.).


[Закрыть].

К сожалению, предчувствие писателя оправдалось: процесс завершился не в пользу обвиняемых. Конечно, это вызвало гнев В. Г. Короленко, возмущённого «глубоко несправедливым»[155]155
  Там же. С. 237. Сын А. В. Минкевича Николай Анатольевич (1883–1942) стал известным учёным-металловедом, внесшим значительный вклад в развитие авиации, автомобиле– и тракторостроения (подробнее см.: Пастухов И. Металловед // Сельская правда. 1988. 6 авг.; Хранилов Ю.П. Минкевич Николай Анатольевич // Энциклопедия земли Вятской: Откуда мы родом? Т. 6: Знатные люди. С. 286; Металловед (К 120-летию со дня рождения Н.А. Минкевича) // Сельская правда. 2003. 9 дек.).


[Закрыть] приговором, явившимся итогом «предрассудка улицы и шулерства чиновников». Им «ошеломлён был» даже «ловкая, но совершенно бессовестная каналья»[156]156
  Цит. по: Ванюшев В. Мултанское эхо. С. 63.


[Закрыть] прокурор Николай Иванович Раевский.

Владимир Галактионович разослал телеграммы в газеты «Русские ведомости», «Казанский телеграф», «Волжский вестник», «Нижегородский листок», а сам вместе с А. Н. Барановым отправился на места печальных событий. До села Вятские Поляны путники добирались на пароходе, откуда 4 октября, взяв с собой жившего в Малмыже публициста и журналиста Осипа Михайловича Жирнова (1860–1918)[157]157
  «…Статистик, публицист, из крепостных Нижне-Шурминского завода. Учительствовал в Уржумском уезде. Подчинён негласному полицейскому надзору (1887–1903). Сотрудничал с различными газетами (“Волжско-Камский край”, “Нижегородский листок”…). Защищал мултанских удмуртов. Член партии “Народная свобода” (с 1905). Выслан за пределы губернии (1906). Имя его было в кандидатском партийном списке при выборах в учредительное собрание» (Любимов В.А. Старая Вятка. Имена, даты, судьбы… С. 106). Расстрелян в Вятке в сентябре большевиками.


[Закрыть], «выехали на почтовых» (казённых лошадях, которых меняли на почтовых станциях) в сторону Старого Мултана.

Переправившись через Вятку, остановились на ночлег в деревне Малиновке. 5-го октября миновали Старый Трык, Кизнер, Новый Мултан и Старый Мултан. Там В. Г. Короленко «говорил с вотяками, был в шалаше, где якобы принесена жертва, ходил по мрачной тропе, на которой найден труп». Поездка ещё более убедила писателя в том, что Мултанское дело «по отношению к вотякам лишь подлая интрига честолюбивого негодяя прокурора и выслуживающихся перед ним полицейских»[158]158
  Цит. по: Худяков М.Г. Новое в Мултанском деле. С. 238.


[Закрыть].

В последующее время писатель сделал всё, чтобы привлечь на свою сторону передовую общественность.

В ноябре 1895 года он встретился с обер-прокурором уголовного кассационного департамента Правительствующего сената Анатолием Фёдоровичем Кони (1844–1927). Подробный рассказ В. Г. Короленко о предвзятости и нечистоплотности следователей и судей убедил знаменитого юриста в невиновности обвиняемых. Скрупулёзно изучив все детали дела и найдя в нём целых «четыре коренных нарушения в разных стадиях процесса, разобрав их подробно», А. Ф. Кони «предложил сенату вторично кассировать приговор по Мултанскому делу и передать его для нового рассмотрения в Казанский окружной суд»[159]159
  Кони А. Ф. В. Г. Короленко и суд // Кони А. Ф. Воспоминания о писателях. М.: Правда, 1989. С. 453.


[Закрыть]. Текст заключения, во многом определивший исход затянувшегося процесса, В. Г. Короленко многократно цитировал затем в очерке «Решение сената по мултанскому делу»[160]160
  См.: Короленко В.Г. Решение сената по мултанскому делу // Короленко В. Г. Собрание сочинений в шести томах. Т. 6. Публицистические статьи. Литературные воспоминания / под общ. ред. К. И. Тюнькина. М.: Правда, 1971. С. 32–42.


[Закрыть].

По свидетельству переводчика и коллекционера Фёдора Фёдоровича Фидлера (1859–1917), 12 марта 1896 года в Санкт-Петербурге на обеде у писателя Игнатия Николаевича Потапенко (1856–1929) «Владимир Короленко выпил полрюмки водки и столько же шампанского, более ни капли вина или пива. Он говорил только о Мултанском деле»[161]161
  Фидлер Ф. Ф. Из мира литераторов: Характеры и суждения / вступ. ст., сост., пер. с нем., примеч., указатели и подбор иллюстраций К. М. Азадовского. М.: Новое литературное обозрение, 2008. С. 179.


[Закрыть].

Говорил и, конечно же, писал, что поневоле принесло широкую известность глухому Малмыжскому уезду, а само имя писателя стало ассоциироваться с человеком, «который защищал мултанских язычников и спас их от каторги»[162]162
  URL: http://chehov-lit.ru/chehov/letters/1897–1898/letter-2248.htm


[Закрыть]. Так сказал о нём 6 (18) февраля 1898 года в письме известному писателю, журналисту и издателю Алексею Сергеевичу Суворину (18341912) Антон Павлович Чехов (1860–1904)[163]163
  По сведениям исследовательницы вятских связей А. П. Чехова Тамары Константиновны Николаевой, в начале XX века агрономом Вавожского участка Малмыжского уезда был некто Коробов, возможно связанный какими-то родственными нитями с близким другом писателя, выходцем из семьи вятских купцов Николаем Ивановичем Коробовым (1860–1919).


[Закрыть].

Показательным является и то, что в отклике на кончину В. Г. Короленко А. Ф. Кони охарактеризовал именно его «участие… в так называемом Мултанском деле, которому он посвятил много труда и энергии во имя торжества справедливости». Тем самым он попытался дополнить многочисленные некрологи и воспоминания, в которых это «почти совершенно умалчивается», хотя «всесторонне и ярко обрисовывается облик этого высокоталантливого писателя, из произведений которого настойчиво и “проникновенно” звучат – призыв к человеколюбию, к уважению человеческой личности и к свободе и нежная, глубокая любовь к чудесно описываемой природе»[164]164
  Кони А. Ф. В. Г. Короленко и суд. С. 452.


[Закрыть].

Нельзя не упомянуть и о том, что союзником В. Г. Короленко в борьбе за справедливость был большой специалист в сфере финно-угроведения, сотрудник Императорского Томского университета С. К. Кузнецов. Получив от маститого писателя просьбу помочь ему в защите оклеветанных удмуртов, Степан Кирович 14 мая 1896 года написал ему:

«Многоуважаемый Владимир Галактионович! Не скрою от Вас, сколь приятно мне было получить письмо Ваше… Что касается желания Вашего получить несколько этнографических указаний, я исполняю с величайшей готовностью и одного боюсь, что посоветую то, что Вам уже известно…».

Пожелав писателю здоровья и «всяческого успеха» и признавшись в том, что «охотно отдал бы» ему «все знания, если бы это было можно», С. К. Кузнецов завершил письмо словами: «Верьте, что из всех, кого Вы знаете, может быть, у меня одного болит так сильно сердце о вотяках и никто больше меня не желает Вам, Коробчевскому и Дрягину самого блестящего успеха!»[165]165
  Цит. по: Пленков В. Защитник малых народов // Кировская правда. 1972. 29 дек. Оригиналы писем находятся в Российской государственной библиотеке.


[Закрыть].

Рекомендации и советы учёного несомненно помогли В. Г. Короленко в его стремлении к справедливому исходу дела[166]166
  См.: Кузнецов С.К. Из воспоминаний этнографа // Кузнецов С. К. Святыни. Культ предков. Древняя история. С. 209–210.


[Закрыть]. В конечном итоге благодаря «свободной, независимой, гарантированной нормами цивилизации работе адвокатов, экспертов, журналистов, присяжных»[167]167
  Шумилов Е. Ф. Христианство в Удмуртии. Цивилизационные процессы XVI–XX вв.: Диссертация в виде научного доклада… доктора исторических наук. Ижевск, 1996. С. 23.


[Закрыть] истинная причина криминального происшествия (попытка русских крестьян завладеть землёй своих соседей-удмуртов) была выяснена, а подозреваемые оправданы.

Произошло это в мае 1896 года в одном из уездных центров Казанской губернии городе Мамадыше. По воспоминаниям очевидцев, на судебном процессе «речь Короленко… лилась вдохновенно, выявляя его горячее убеждение, искренность, сразу приковала внимание всех. Корреспонденты, стенографистки отложили свои карандаши, забыв о записях, боясь пропустить хотя бы слово. Все были захвачены, потрясены»[168]168
  Витрук Н.В. В. Г. Короленко и духовное наследие удмуртов // Витрук Н. В. Этнокультура: русско-удмуртские связи. Избранные труды. Ижевск: Удмуртия, 2007. С. 165.


[Закрыть].

«Звёздным часом» стало это выступление, окончательно решившее исход дела[169]169
  Несмотря на убедительность речей и печатных трудов В. Г. Короленко, «уже через несколько месяцев после вынесения оправдательного приговора в печати началась публикация материалов… целью которых было стремление подорвать объективный и справедливый характер оправдательного приговора». Особо «отличился» в этом плане живший в Сарапуле известный краевед, этнограф, писатель, просветитель удмуртов Николай Николаевич Блинов (1839–1917), «который продолжал, состоя в переписке с Короленко, допускать возможность убийства человека удмуртами в качестве жертвоприношения, живучести ритуальных языческих предрассудков. Мотивы взглядов Блинов объяснял стремлением обратить внимание общества на “вотское племя” и убедить правительственные круги в необходимости “просвещения” удмуртов» (Витрук Н.В. В. Г. Короленко и духовное наследие удмуртов. С. 166).


[Закрыть], и для самого В. Г. Короленко. Не случайно в августе 1910 года, будучи в гостях в Ясной Поляне у Л. Н. Толстого, Владимир Галактионович рассказывал внимательно слушавшему его хозяину усадьбы «очень подробно о том, как он выступал защитником по обвинению вотяков в принесении богам человеческих жертв, около пятнадцати лет тому назад, в г. Мамадыше»[170]170
  Булгаков В. Ф. Л. Н. Толстой в последний год его жизни. Дневник секретаря Л. Н. Толстого / вступ. ст. и примеч. С.А. Розановой. М.: Правда, 1989. С. 310.


[Закрыть]. Льву Николаевичу и его присутствовавшим при разговоре родственникам и сподвижникам стало очевидно, что В. Г. Короленко «своим самоотверженным и энергичным заступничеством… спас не только несколько тёмных крестьян, подвергавшихся пыткам и несправедливо осуждённых, но отстоял честь и достоинство целого народа»[171]171
  Лотман Л.М. В. Г. Короленко у Л. Н. Толстого (разговор о Ф. М. Решетникове) // Исследования по древней и новой литературе. Л.: Наука, Ленинградское отд., 1987. С. 121.


[Закрыть].

Ещё раньше, после русско-японской войны, у Льва Николаевича побывал писатель и журналист Дмитрий Григорьевич Янчевецкий (1873–1938). В числе прочего разговор зашёл о тех российских местах, в которых гостю довелось побывать. Припомнил он и рассказы своего младшего брата, прославившегося впоследствии историческими романами и повестями «Чингисхан», «Батый», «К “последнему морю”», «Огни на курганах», «Финикийский корабль», «Юность полководца», «Спартак», подписанными псевдонимом Василий Ян (1875–1954).

Решив «пожить жизнью крестьян, испытать и понять их печали и радости и хоть слегка издали заглянуть в то, что называется душою народа»[172]172
  Янчевецкий В.Г. Записки пешехода. Том первый. Ревель, 1901. С. 56.


[Закрыть], сын директора Ревельской классической гимназии, выпускник историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета Василий Янчевецкий в 1898–1901 годах обошёл в крестьянской одежде ряд губерний страны, в том числе Вятскую[173]173
  К Вятской, как и к другим губерниям, полностью применимы слова: «Каждый отдельный район, в России, и каждая местность в этом районе имеют свою местную своеобразную культуру, которая незаметна только поверхностному туристу, но поддаётся внимательному и вдумчивому изучению. Каждая деревня в этой местности имеет свой культурный материал, на котором воспитываются деревенские поколения» (Там же. С. 58).


[Закрыть].

Из рассказов его брата об этих хождениях Л. Н. Толстого «больше всего заинтересовали… вятские мужики, живущие в вековых непроходимых лесах с мачтовыми соснами и елями. А также вотяки-язычники, обитавшие в тех же лесах, прячущие своих древних идолов в лесной чаще»[174]174
  Янчевецкий В.Г. Встреча с Л. Н. Толстым // Янчевецкий В. Г. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 4: Юность полководца. Молотобойцы. Рассказы. Записки пешехода. Голубые дали Азии / сост. и подг. текста М. В. Янчевецкого. М.: Правда, 1989. С. 474–475. О сыне писателя Михаиле Васильевиче Янчевецком (1911–2004) см.: Азадовский К М. «Рильке и Россия»: 1960-е годы. История одного соавторства. URL: https://zvezdaspb.ru/index.php?page=8&nput=4125


[Закрыть].

Свои путевые заметки «замечательный эрудит и стилист»[175]175
  Лепехин М.П. О моём книгособирательстве в 1980-е годы // Невский библиофил: альманах. СПб.: Реноме, 2019. Вып. 24. С. 138.


[Закрыть] отсылал в газеты Санкт-Петербурга и Ревеля. Под эгидой газеты «Ревельские известия» она и была издана в 1901 году небольшим тиражом за счёт скромных авторских средств. Позднее историк Александр Иосифович Немировский (1919–2007) писал о ней:

«В век бурного развития русского капитализма и его антипода – социалистического движения – книга В. Яна “Записки пешехода”, обобщившая впечатления его странствий, прозвучала диссонансом. В. Ян искал для России путь, исключающий революционные преобразования»[176]176
  Немировский А.И. Звезда В. Яна // Книжное обозрение. 1995. 24 янв. (№ 1). С. 23.


[Закрыть].

С интересом знакомясь с тем, как молодой путешественник «спускался всё глубже и глубже в народную массу»[177]177
  Янчевецкий В.Г. Записки пешехода. С. 57.


[Закрыть], тогдашний читатель не мог не обратить особого внимания на страницы, посвящённые жизни и быту встреченных автором в «глухих малмыжских лесах»[178]178
  Ян В.Г. Скитания и творчество // Ян В. Г. Огни на курганах: Повести, рассказы. М.: Сов. писатель, 1985. С. 9.


[Закрыть] русских и удмуртов[179]179
  См.: Семибратов В.К. Вятские дороги Яна // Семибратов В. К. История сквозь призму биографий: учебно-методическое пособие / КФ МГЭИ. Киров, 2008. С. 26; Сергеев В.Д. Вятские дороги Василия Яна // Сергеев В.Д. История Вятского края в персоналиях. С. 126–129; Семибратов В.К. Удмурты в записках писателя-путешественника В. Г. Яна // Больше чем этнограф: сборник научных статей, посвящённых памяти профессора В. В. Пименова / отв. ред. Т. С. Гузенкова, В. В. Карлов. М.: Изд-во Московского ун-та, 2015. С. 218–222.


[Закрыть].

Первые показаны, в частности, в очерке «Сомнения»[180]180
  Перепечатка очерка: Городовой. Киров, 1997. 31 окт.


[Закрыть]. Его героями являются жители расположенной близ Старого Мултана деревни Кузнерка (ныне не существующая, в советское время находилась на территории Кизнерского района Удмуртии). Как и во всей округе, к пришлым людям здесь относились с «крайним недоверием»[181]181
  Янчевецкий В.Г. Записки пешехода. С. 104.


[Закрыть]. А если человек скажет, что он «из Петербурга… одно это слово производит паническое впечатление».

Даже уверение незваного гостя в том, что прибыл из не столь «опасной» Москвы «собирать песни и сказки, казалось всем в деревне не только легкомысленным, но и грешным делом, а также имевшим в себе какой-то коварный задний умысел»[182]182
  Там же. С. 104–105.


[Закрыть].

Несмотря на это, в Кузнерке путешественник смог записать народные песни («Что же ты, лучинушка…», «Дайте чернильницу с пером…», «По травке, по муравке…»), которые и «разбросал» затем по страницам своей книги[183]183
  Там же. С. 2, 46, 54.


[Закрыть]. Произошло же это лишь после того, как «той бабе, что решилась рассказывать… песни»[184]184
  Там же. С. 105


[Закрыть], Янчевецкий смог доказать: он не имеет никакого отношения к «работникам антихристовым», что «перед концом века… пойдут народ смущать, да во антихристово стадо совращать, а там уже и сам Ермошка придёт»[185]185
  Там же. С. 107.


[Закрыть].

Наверное, показывать нательный крест и читать «Отче наш» путнику пришлось и в других тогдашних деревнях Малмыжского уезда, находящихся ныне в Кизнерском и Можгинском районах Удмуртии: Шульин починок, Ныша, Алька, Рахотно. Записанные там лирические песни («У вдовушки три дочушки…», «В первом саде огороде…», «В лес по ягоды ходили…», «Торги торговали…») также опубликованы в «Записках пешехода» в виде «перебивки» прозаических текстов[186]186
  Там же. С. 75, 85, 97, 109.


[Закрыть].

Янчевецкий даже вошёл в доверие к жителям Старого Мултана, от которых записал в прозаическом пересказе на русский язык семь небольших песенок лирического и даже философского («На что меня мать родила?») содержания[187]187
  См., напр.: Янчевецкий В.Г. Записки пешехода // Янчевецкий В. Г. Собрание сочинений в 4 томах. Т. 4: Юность полководца. Молотобойцы. Рассказы. Записки пешехода. Голубые дали Азии / сост. и подг. текста М. В. Янчевецкого. М.: Правда, 1989. С. 416.


[Закрыть].

Само посещение этого печально знаменитого на тот момент села и связанного с ним события в книге не показано, но дух Старого Мултана витает в очерке «Вотяки»[188]188
  Перепечатка очерка: Городовой. Киров, 1997. 31 окт.


[Закрыть]. Открывается он описанием окружающего удмуртскую деревню Гузношур-Кибья (ныне в Кизнерском районе Удмуртии) «высокого векового леса», в котором «тесными рядами стояли громадные мачтовые ели без ветвей с кудрявыми метёлками на вершинах. Между ними густо росли мелкие деревья и кусты и валялось множество старых гниющих поломанных стволов».

В этом лесу Янчевецкий наткнулся сначала на удмуртский «громадный пчельник в сотни две ульев. Долблёные колоды, больше сажени в вышину, стояли вперемежку с небольшими деревцами ягод и вишень, и на каждой колоде сверху ярко белел небольшой лошадиный череп, вымытый дождями. Посреди пчельника пряталась под прислонёнными к ней новыми ульями низенькая избушка. На конёк крыши прибиты сучья и корни, причудливо изогнутые, как змея. <…> Старик-вотяк в войлочном колпаке, с седой бородкой клином, с прищуренными глазами медленно ходил между ульями, которые были почти в два раза выше его и, нагибаясь к колоде, прислушивался к жужжанию пчёл внутри её»[189]189
  Янчевецкий В.Г. Записки пешехода. С. 110–111.


[Закрыть].

Кроме старика, на пчельнике оказались «молодой вотяк», что «варил что-то в котелке над костром», и «вотячка в короткой юбке и синих холщовых штанах до пят»[190]190
  Там же. С. 111–112.


[Закрыть]. Несмотря на то что путник вышел к ним из лесной чащи с улыбкой и добрым приветствием, они на него «уставились неподвижно… испуганными голубыми глазами»[191]191
  Там же. С. 112.


[Закрыть].

Ситуация ещё более усугубилась, когда Янчевецкий ответил на вопрос, откуда он.

«– Из Петербурга? – И вотяки переглянулись и замолчали…».

Поскольку они охраняли труп самоубийцы, которого, по их словам, хоронить «становой не приказал», так как «суд ещё будет. Знаки на мужике нашли», автор записок поневоле вспомнил Мултанское дело.

«Старый казённый лес, которым я сейчас шёл и любовался, – пишет он, – теперь стал казаться мне мрачным; тихо покачивались высокие ели и глухо шумели»[192]192
  Там же. С. 113.


[Закрыть].

Между тем пришедшие в себя удмурты обрушились на пришельца с вопросами:

«– Ты зачем к нам пришёл? Ты не подослан ли, хочешь узнать, как мы живём. Ты думаешь мы какое дело злое делаем? Мы никому ничего не вредим, живём тихо. Это на нас русские мужики говорят, что мы человека молим, – это пустое. Это они с досады говорят, хотят у нас наши земли отобрать. <…>

Говорят, что мы человека подвешиваем над котлом и ножиками колем, чтобы кровь текла, а эту кровь будто собираем в чашечки и пьём. Это всё пустое»[193]193
  Там же. С. 113–114. Подобные рассказы в Малмыжском районе можно было услышать ещё в 1960-е годы. Так, бабушка автора Анна Евсеевна Родыгина (1901–1985) рассказывала ему в детстве о том, как, собирая в дремучем лесу грибы и ягоды, выходила иногда к приземистым избушкам. Всё их внутреннее убранство состояло из лавки, скромного стола и полочек по стенам, на которых стояли разной величины деревянные «чашечки». «Это, – поясняла рассказчица, – раньше удмурты так своему богу молились. Заманят русского человека и давай его шилом тыкать. Из него кровь бежит, а они чашечки подставляют. Так и замолят его до смерти. Это удмуртам их бог велел. Не сделают, дак он их ломать начнёт» (Семибратов В.К. «Мултанское дело» в свете современности // Духовная культура финно-угорских народов: история и проблемы развития: Материалы Международной научной конференции: Ч. 1: Языкознание. Фольклор и литературное краеведение. Библиотека – книга – читатель. Глазов, 1997. С. 82–85).


[Закрыть].

Конечно, такие россказни об удмуртах распространяли далеко не все местные великороссы. Пример тому – «лесник, единственный русский в этой деревне». Он сразу же «радушно стал… угощать» своего соплеменника «кирпичным чаем с баранками»[194]194
  Янчевецкий В.Г. Записки пешехода. С. 116.


[Закрыть], а о хорошо знакомых ему удмуртах, с которыми живёт «мирно, в милую душу»[195]195
  Там же. С. 17. О доброжелательном отношении к удмуртам русских см.: Семибратов В.К. О соседях – с юмором и шуткой // Межэтнические связи фольклора и народной культуры Вятского края: Сборник материалов Третьей научно-практической конференции. Киров, 1997. С. 47–50.


[Закрыть], рассказал следующее:

«Это самые добрые люди…[196]196
  Эту отличительную черту удмуртов отмечали уже авторы начала XIX века, например Василий Васильевич Дмитриев (17771820), писавший, что «народ Вотякской есть самый, самый добрый народ» (Дмитриев В.В. И моё путешествие в дикие страны Отечества // Ореады: Периодическое издание Василья Дмитриева. СПб, 1809. Ч. I. С. 57).


[Закрыть] русский – медведь, татарин – волк, вотяк – рябчик, сами они так называют. Всего они боятся и всякому пню кланяются. Сперва вотяк в церкви молебен отслужит, потом в лесу своему богу помолится, затем и с татарином и с черемисином пойдёт молиться, думает, значит, замолит разных богов, чтобы ни один ему не навредил[197]197
  На религиозный синкретизм удмуртов ещё в конце XVIII века указывал Иоганн Готлиб Георги (1729–1802): «Всё, что в Христианской вере им нравится, переносят и метают в своё Идолослужение» (Георги И.Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов: В 4 ч. Ч. I. СПб., 1799. С. 57).


[Закрыть]. Только когда праздник у вотяков, тогда нужно от них сторониться[198]198
  Тот же И. Г. Георги в указанном сочинении при характеристике удмуртов отметил, что они «при празднествах своих не терпят Инородцев» (С. 49).


[Закрыть]. Они поют песни про своё старое время, как раньше деды их хорошо жили и как теперь их боги оставили. Я тогда их сторонюсь, да и сами они мне говорят: “Уходи лучше, Ефрем, подальше”. Когда напьются своей самодельной водки “кумышки”, так видят наяву ни весть что, – богов своих, и добрых, и злых, и с ними разговаривают; а коли русский им попадается на то время, навалятся на него толпой и изобьют; в одиночку-то не справиться»[199]199
  Янчевецкий В.Г. Записки пешехода. С. 115–117. «Национальный вотский напиток – кумышку» Д. К. Зеленин характеризует как «самодельную, грубую, с ног сшибательную водку (выкуривается из ржи)» (Зеленин Д.К. Кама и Вятка: путеводитель и этнографическое описание Прикамского края. Юрьев: Тип. Эд. Бергмана, 1904. С. 76), под влиянием которой «смирный и безобидный» народ оказывается «способен к зверскому преступлению» (Там же. С. 74). Хотя с 1890 г. кумышковарение было властями запрещено, крепкий спиртной напиток продолжали готовить «скрытно, в глуши лесов» (Там же. С. 76).


[Закрыть].

Ещё до выхода книги в свет судьба свела В. Г. Янчевецкого в 1900 году Санкт-Петербурге с выдающимся немецкоязычным поэтом Райнером Марией Рильке (1875–1926). Об этом Василий Григорьевич рассказывал так: