Текст книги "Черноморский набат"

Но самая большая новость была впереди. Когда француз сообщил о смерти турецкого султана Абдул Гамида и воцарении его племянника Селима, Ушаков даже переспросил. В России о столь важной новости, оказывается, ничего еще не знали. Не откладывая дела в долгий ящик, Ушаков тут же отписал письмо со столь важным сообщением Потемкину и велел курьеру скакать в Елизаветград немедля.

Потом продолжил допрос. Теперь контр-адмирала более всего интересовал турецкий порт Синоп. На то у Ушакова были свои причины.

Рассказанное Болотом о Синопе тоже было весьма интересно. На местной верфи, как выяснилось, полным ходом строились два линейных корабля, один из которых был уже совсем готов к спуску. Там же в Синопе отстаивались после плавания к Анапе еще один корабль и два фрегата. Кроме того, там же стоял малый фрегат, ходивший с конвоем в Румелию, да еще два кирлангича и три мелких судна.

– Получается, что, объединившись с достраиваемым кораблем, в Синопе затаился целый эскадр! – делал выводы Ушаков. – И сие совсем неспроста!

– А каковы синопские суда по вооружению? – снова обратился он к французу.

– Любопытствуя, я видел, что на турецком корабле, что корабль этот вооружен плохо и люди на нем ненадежные, при этом многие больны.

9 июля 1789 года береговая стража на Тарханкуте донесла, что «появившиеся вчерашнего числа от стороны Очакова осьмнадцать судов, через ночь подавшись вперед, сего утра оказались противу каменного маяка, на оном Куту состоящего, оные суда вытянулись в линию передом к Севастополю от берега примерно верстах в двадцати пяти, стоят на одном месте, но какой они величины, о скольких мачтах, также неприятельские или наши – рассмотреть неможно». Это значило, что турецкий флот уже бороздит просторы Черного моря.

Затем турки подошли в видимость Георгиевского монастыря, что под Севастополем, однако к самому порту Гуссейн-паша подойти не решился. Затем он ушел от крымских берегов и направился к Очакову, блокировав лиман.

Потемкин был взбешен. Державшему флаг на линейном корабле «Иосиф Второй» Войновичу он велел:

– Деблокировать лиман и помочь армии наступать на Гаджибей.

Тот отписал соответствующий ордер Ушакову в Севастополь. Получив бумагу, Ушаков немедленно вышел в море. Севастопольская эскадра взяла курс на Очаков. Назревало очередное генеральное сражение за уже отбитую у турок крепость.

На траверзе Тендры с салинга передового брига «Полоцк» был усмотрен турецкий флот в десять вымпелов. Через полчаса их насчитали уже более трех десятков. Сомнений быть не могло – перед севастопольцами были главные силы неприятеля.

– Палить из пушек! – велел контр-адмирал. – Авось наши на Тендре усмотрят магометцев и сообщат Войновичу.

Несмотря на превосходство в силах, турки сближаться были не намерены, а предпочли удалиться. Ночь скрыла противников друг от друга. На следующее утро горизонт был чист. Турецкий флот, оставив Очаков, ушел в неизвестном направлении.

– Очаковские воды свободны, а потому мы свою задачу исполнили! – объявил капитанам Ушаков и велел разворачивать форштевни кораблей на Севастополь. Впереди, как всегда, посыльной бриг «Полоцк».

На траверзе Тарнханкута внезапно обнаружилось много парусов.

– Никак турки! – заволновался командир брига лейтенант Карандин. – А мы от флота вперед оторвались! Теперь придется бой смертный принимать, иного и не остается.

В это время ветер переменился и во всю ширь развернул над обнаруженными судами флаги: косые синие кресты на белоснежных полотнищах.

– Наши! Ура! – кричали матросы, обнимая друг дружку. – Знать не пришел нам смертный час, поживем еще малость, солнышку порадуемся!

То была Лиманская эскадра Войновича, вышедшая навстречу Ушакову и разминувшаяся с ним: линейные корабли «Иосиф Второй», построенная вместо захваченной турками новая «Мария Магдалина», прошлогодний бриз «Леонтий Мученик», а также 50-пушечный фрегат «Александр Невский», числившийся ныне по воле светлейшего кораблем. Вокруг кораблей крутилось с полтора десятка мелких судов.

Как выяснилось, Войнович вышел из Лимана и без боя дошел до Евпатории. Так произошло соединение двух эскадр, которому почти два года препятствовали турки.

Тактическая победа была, разумеется, за нашими, турки так и не решились высадить десанты под Очаковым и в Крыму, но реального успеха, которого так ждали в Елизаветграде и в Петербурге, все же не было. Екатерина отозвалась на это Потемкину с нескрываемой горечью: «Мне кажется, что и твой Войнович не очень на море идет вперед…»

* * *

Следующий после Очакова крепостью на побережье Черного моря был Гаджибей. Разумеется, по величине и значению эта крепость была не чета очаковской твердыни, однако на Гаджибей вполне мог базироваться турецкий флот, а потому, не взяв тамошний замок, двигаться далее было нельзя.

С весны 1789 года в ставке светлейшего начались разговоры о покорении Гаджибея. На подступах крепости в то время находился отряд генерала Гудовича. Авангардом его командовал вездесущий Иосиф де Рибас. Пока речи о штурме крепости не было. Но передовые дозоры туда уже доскакивали.

Из письма де Рибаса секретарю светлейшего Попову: «Полковник Машлыкин утром возвратился из Гаджибея. Он был там со 150 казаками, проведшими ночь в лощине по ту сторону большого Куяльника, в пяти верстах от укрепления, а утром он пошел с одним есаулом открыть неприятеля в расстоянии одной версты. Он заметил, что в укреплении мало людей, насчитал 23 лодки одномачтовых, которые он принял за запорожские суда, и 37 больших и средних якорных судов на море, на расстоянии пяти верст. Я говорил с ним и его есаулом и, судя по тому, что они мне сказали, нечего сомневаться в том, что они видели все и очень хорошо, только не могли разобрать качество судов, и я замечаю, что в числе средних они видели несколько двухмачтовых. Один сметливый и смелый есаул Комчатского полка возвратился вчера с таким же открытием и донес слово в слово то, что Машлыкин. Поэтому можно судить приблизительно по трем этим разным донесениям о силах неприятеля, до сих пор не очень значительных. О них точно узнают, когда гр. Войнович пошлет для разведки офицера».

Через несколько дней де Рибас снова послал дозоры к Гаджибеевскому замку. Вернувшийся казачий старшина доложил:

– Под берегом насчитал двадцать семь судов, потом некоторые уплывали, иные, наоборот, приплывали. Из крепости же Гаджибеевской никто не выезжал и ворот не открывал!

К этому времени Потемкин выслал из Очакова к Гаджибею три конных полка, да три полка черноморских казаков. Чтобы скрыть свой маневр, войска продвигались только ночью и незамеченными достигли Пересыпи, что неподалеку от Гаджибея. На следующий день к отряду присоединились еще два батальона с полевыми и осадными орудиями. Все это воинство, в начальство над которым вступил де Рибас, затаилось в Кривой балке. Посланные ранее к Гаджибею казаки донесли ему, что опять видели около 40 турецких судов в море и 33 лансона, стоявших на якоре близ берега. Поэтому на перешейке между морем и Куяльницким лиманом де Рибас разместил батарею в 16 пушек, чтобы попытаться нанести урон неприятельскому флоту.

Собрав офицеров, де Рибас объявил:

– Имею приказ светлейшего на штурм этой цитадели! Действовать будем осторожно, но быстро, пока турки о нас не пронюхали! Господину Воейкову повелеваю занять окрестности замка, дабы не дать высадиться с судов десанту, а заодно отрезать и путь к бегству из крепости!

– Будет исполнено! – поднялся секунд-майор Воейков. – У меня и мыша не проскочит!

Основная роль отводилась батальону полковника Хвостова, который, при поддержке черноморских казаков, должен был штурмом взять крепостной вал.

В полночь батальоны вышли к балке, там был объявлен привал.

Когда в 4 утра турки заметили приближающиеся отряды де Рибаса, было уже слишком поздно. Штурм начался. Огонь крепостной и чуть позднее корабельной артиллерии был сосредоточен по атаковавшим южный форштадт солдатам. Тем временем полковник Хвостов с гренадерами Николаевского батальона, двумя ротами Троицкого пехотного полка и пешими казаками пошел на крутую, почти отвесную стену с другой стороны. Впереди всех охотники-добровольцы майора Гриневского. Они без шума первыми подобрались к стенам и притащили туда штурмовые лестницы. Едва прозвучал сигнал к атаке, как лестницы были приставлены к стенам. Турки не успели опомниться, а гренадеры с мушкетерами уже орудовали штыками наверху. В считанные минуты батальон Хвостова овладел крепостью.

Ни беспорядочный огонь из крепости, ни пальба со стоящих на якорях судов не смогли уже ничего изменить. Потери при штурме составили 5 убитых и 33 раненых. Турецкие потери были ощутимее: более двухсот убитых, а кроме того, пленен двухбунчужный паша Ахмет-бей, младший бин-паша да с ними 5 агов, 5 байрактаров, капитан судна и шесть десятков янычар. Главным же трофеем стала сама крепость со всеми пушками и припасами. При перестрелке один турецкий лансон затонул, а второй подошел к берегу и спустил флаг.

А солдаты и казаки майора Воейкова уже ворвались в махалю. Турок быстро оттеснили к центру крепости и там кого пленили, а кого перекололи штыками. Наконец над домом гаджибейского паши секунд-майор Сандерс укрепил знамя Лифляндского егерского полка.

Со столь постыдным проигрышем турки, однако, не смирились. С рассветом следующего дня капудан-паша подошел к крепости. Началась жестокая бомбардировка. Наши столь же яростно отбивались. Майор Меркель сам наводил пушки своей батареи.

– Ядер и пороху у нас мало, а потому палить наверняка! – кричал майор Меркель своим артиллеристам.

– Понятное дело! – отвечали ему бравые фейерверкеры. – Ужо мы прямо в яблочко!

Глазомер у наших артиллеристов был отличный. Выстрел – и на очередном турецком корабле летит вниз, руша все на своем пути, грот-стеньга. Выстрел – и на следующем разлетается в щепы бизань. Помимо всего прочего туркам мешал порывистый отжимной ветер, да и маневрировали их капитаны столь неудачно, что корабли то и дело сталкивались между собой.

Из донесения де Рибаса: «Мы отпраздновали праздник Воздвижения Креста пушечными выстрелами: в течение получаса продолжался адский огонь, особенно со стороны моря. Но он не причинил нам вреда, так как берег очень высок. Я восхищен храбростью полковника Хвостова, а также многих других, и, в частности, капитана Трубникова, подателя сего (донесения); он был невежлив, оставив меня у подножия лестницы, дабы доказать мне, что и он умеет идти на приступ: я был удовлетворен, видя штурмовую лестницу, всю покрытую наступающими, среди которых мои молодые люди не были последними. Если бы только граф Войнович проявил бы желание рискнуть потерей нескольких лодок, он мог бы оказать большую услугу, и мы все покрыли бы себя славой: возможно, этот момент еще не потерян, хотя ветер достаточно силен, однако слабее чем прошедшей ночью: я отдал бы два пальца, чтобы увидеть появление нашей флотилии завтра с восходом солнца; я разделяю это желание с большим количеством людей, которые все убеждены, что ни одно вражеское судно не смогло бы от нас уйти, и среди других два больших с батареями, которые очень тяжелы и, кроме того, двигаются как пьяные после трепки, полученной ими сегодня».

На Пересыпи непрерывно палили костры, давая знак гребной флотилии Войновича. Увы, как ни ждал де Рибас Войновича, тот так у Гаджибея не появился, предпочитая отсиживаться в Херсоне.

После падения Хаджибея об этом в рапорте командиру корпуса Гудовичу он напишет: «Весь день 13 числа ветер был благополучен, и я по уверению господина контр-адмирала Войновича, что флот выступит, зажег в тех местах на берегу костры и со всем войском ожидал его прибытия».

Зато вместо него у крепости появился с корабельным флотом контр-адмирал Ушаков. После его появления турки больше отбить крепость уже не пытались.

Победу праздновали в чудом уцелевшей кофейне грека Аспориди. Много не пили, так как на горизонте все еще белели паруса капудан-паши. Но настроение у всех было приподнятое. Еще бы, ведь Гаджибей был захвачен почти на виду всего турецкого флота!

– Думаю, капудан-паша турецкий сейчас от злости готов съесть собственное ухо! – смеялся де Рибас, прихлебывая крепкий душистый кофе.

– Еще бы! – усмехался герой штурма полковник Хвостов. – Такой наглости от нас он никак не ожидал!

В рапорте генерал-поручику Гудовичу де Рибас писал об особо отличившихся при штурме Хаджибея офицерах для представления их к наградам и к повышениям в чинах: о полковнике Хвостове и майоре Воейкове, артиллерии майоре Меркеле, о капитане Троицкого пехотного полка Воинове и Николаевского гренадерского батальона Люберхе, Николаевского же пехотного батальона поручике Буаселе и Троицкого полка подпоручике Слободчикове, об офицере связи подпоручике Беляке, казачьих полковниках Чепиге и Белом, о есаулах Кумшацком и Чайковском, о хорунжих Мельникове, Высочине, Сербине и Белом, старшинах Лисаневиче и Левенце, о сержантах Зюзине и Попове и о других офицерах и нижних чинах. Особенной похвалы был удостоен секунд-майор Сандерс.

Что ж, Гаджибей – будущая Одесса – стала еще одной славной победой русского оружия.

* * *

В марте 1789 года генерал Зборовский прислал Ламбро Качиони свой план блокады Константинополя: «По Высочайшему Ея Императорского Величества повелению составленная на основании корсаров из 10 судов, принадлежащих грекам, легкая флотилия отправлена из Триеста в море сего апреля 8-го числа под командою майора Ламбро Качиони. Из Сиракуз вышли также другие 6 судов, а за ними скоро последует еще 3 фрегата, казне принадлежащие, под начальством принятого в службу нашу Мальтийского морского капитана Гвильгельма Лоренца. Обе сии флотилии, соединясь в море, поплывут к Дарданелльскому заливу, дабы занять линию от Афонской горы через Лемнос и Тенедос, и пресечь привоз съестных припасов в Константинополь из Архипелага, Египта, Натолии и Румелии. Но прежде, нежели достигнут к помянутому месту, зайдут в остров Воллонуз для нападения на дульциниотов, готовящих помощь туркам противу Его Величества Императора в Банате, а потом к идриотам, дабы воспрепятствовать жителям сего острова отправить в Черное море суда, приготовленные ими по повелению Порты».

План Зборовского греческим корсарам не понравился.

– Как это мы будем строиться в линию драться с турецкими линейными кораблями? – возмущались капитаны. – Они нас в несколько минут превратят в щепки! Наше дело корсарское: набеги и погони!

Хмурый Качиони отмалчивался и, жуя свой длинный ус, думал, как ему поступить.

– Пусть генерал флорентийский думает, что пожелает, и бумажки свои строчит, а за флотилию отвечаю я, посему и буду сам все решать. К тому же я уже все решил! – наконец расправил он длинные усы. – Для начала погуляем у албанских берегов. Плывем в Дульциньо!

8 апреля 1789 года флотилия Ламбро Качиони покинула Триест и вышла в Адриатическое море. Перед отходом секунд-майор нажаловался Потемкину в письме на все свои злоключения. Тот отнесся к жалобам Качиони с пониманием.

– Пусть он где-то и перегнул палку! – сказал светлейший князь. – Но ведь он один, кто там вообще воюет! Остальные только бумажки друг на друга строчат! Кто же нам сейчас важнее! Дадим корсару чин подполковника. А там посмотрим!

Что касается самого Качиони, то сейчас его волновал совсем иной вопрос. Больше возвращаться в Триест старый корсар не собирался, ибо там, кроме кредиторов и посланцев Зборовского, его ничего не ждало, а потому выход был один – захватить один из островов в Архипелаге и создать там собственную базу.

– Кредитора да послы сиракузские меня там никогда не достанут, а турок я никогда не боялся! – говорил Ламбро своим капитанам, и те были полностью с ним согласны.

Несколько дней корсары захватывали суда у албанских берегов, но затем у Дульцинского порта путь им преградила местная флотилия. Преимущество было на стороне албанцев, но греков это нисколько не смутило.

Качиони, водрузив себе на голову древнегреческий шлем с конским хвостом, кричал:

– Их много, но мы храбрее! Будем же достойны памяти великого Ахилесса! Вперед!

Бой с албанцами был долог и упорен, несколько раз судьба сражения висела на волоске, но мужество и опыт взяли верх. Несколько дульциниотских судов были сожжены, остальные бежали.

– Теперь мы просто обязаны вознаградить себя за труды праведные! – объявил Качиони.

На следующий день корсары атаковали порт Дуррес. Сожгли все стоявшие там суда и склады. Добычи было столько, что ею забили не только трюмы, но и завалили все палубы.

Едва отошли от Албании, как, невесть откуда, вокруг флотилии объявилось множество мелких судов, то были вездесущие перекупщики. Прямо в море на волнах шла бойкая торговля награбленным. Затем перекупщики исчезли так же внезапно, как и появились. Обе стороны остались вполне довольны сделкой.

– Теперь пора пройтись и по Архипелагу! – объявил Качиони, и флотилия взяла курс к острову Пакси, а затем к Закинфу.

В начале июня Качиони совершил рейд от острова Идры мимо Пелопоннеса и острова Кифнос к острову Зеа, где решил дать роздых командам и подлатать износившиеся суда.

Остров Зеа имел весьма важное значение, так как находился всего десятке миль от восточной оконечности Аттики. С запада остров омывал закрытый ветрам, а потому удобный для стоянки судов залив Агиос-Николаосиа. 17 апреля корсары Качиони высадились на Зеа, «порт которого, – как писал Качиони, – при вступлении в Архипелаг есть лучший из всех прочих островов для учинения сопротивления».

Подумав, Качиони решил основать свою базу именно там. Собрав местных старейшин, он объявил свою волю. Старейшины были не против. Пребывание корсарской флотилии сулило немалые денежные выгоды от перепродажи награбленного.

Качиони был человеком дела, а потому сразу велел строить причалы и склады под товары, а помимо того поставить береговые батареи. Над островом он поднял Андреевский флаг, а жителям было объявлено, что все они отныне россияне. Те радовались:

– Теперь мы османам не по зубам! Пусть только попробуют прогневить русскую царицу!

К этому времени поутихли и скандалы вокруг захвата Качиони нейтралов. Сумма подвигов перевесила сумму прегрешений, и Екатерина Вторая с подачи светлейшего произвела корсара в подполковники «за целый ряд оказанных подвигов» и в «награждение его усердных услуг в Архипелаге». Обрадованный Качиони немедленно порвал свой корсарский патент, заявив:

– Мне, полковнику и начальнику эскадры, никаких патентов отныне не требуется. Потому как я и так есть первейший комендант во всем Архипелаге!

Именно тогда нежданно-негаданно пришла к Качиони и любовь. На одном из захваченных судов в числе пленниц оказалась юная гречанка по имени Ангелина, дочь правителя одного из островов. Качиони влюбился с первого взгляда, как самый настоящий мальчишка. Красавицу тоже не оставили равнодушной пылкие ухаживания знаменитого корсара. Однако состоявший на турецкой службе папаша не слишком-то желал родниться с личным врагом султана.

– Что ж, – вздохнул расстроенный жених. – Придется посылать авторитетных сватов.

Спустя несколько дней на рейде острова, коим правил потенциальный тесть, бросила якорь вся флотилия Качиони. Окинув взглядом готовые к бою суда, папаша решил из двух зол выбрать меньшее.

– Ты убедил меня, что твоя любовь к моей дочери крепка! – заявил он. – Бери мою Ангелину в жены!

В июле в Архипелаг после долгих сборов наконец-то пришла и «казенная» флотилия капитана Лоренца. Передовым авангар из шести вооруженных судов во главе с французом лейтенантом де Шаплетом. Отряд де Шаплета по пути в Архипелаг осмотрел морейский берег. В одной из бухт была обнаружена построечная площадка с почти готовой к спуску на воду 36-пушечной шибекой. Де Шаплет высадил на берег десант и сжег ее. Нa подходе к Негропонту отряд встретил 20-пушечный турецкий кирлангич. И снова удача была на стороне Шамплета. После недолгого сопротивления кирлангич был сожжен. Затем он обстрелял из пушек порт Кристо, где сжег склады и побил до двух сотен турок. На этом удача оставила француза. Его отряд нарвался на турецкую эскадру. И хотя догнать быстрые крейсера турки так и не смогли, Шамплету стало ясно, что пора сматывать удочки от Дарданелл, а посему он почел за лучшее уйти на соединение с главными силами флотилии Лоренца.

– Бонжур, моншер колонель! – приветствовал француз Гвильельмо Лоренци. – Османлисы большими силами вышли из пролива и, по-видимому, будут ловить нас и грека Качиони.

– Надо предупредить этого старого флибустьера, чтобы не дурил, а как можно скорее спешил к нам на соединение! – решил командующий флотилией и отправил на поиски Качиони посыльное судно.

Сам Лоренци решил же следовать прямо к острову Зея, где имелся шанс застать Качиони. Кстати, рассчитал Лоренци все верно, потому как Качиони в это время там и пребывал.

По пути казенная флотилия снова едва не попала под пушки турецкой эскадры, состоявшей уже из трех линейных кораблей, четырех фрегатов и десятка мелких судов. Было очевидно, что турки уже не шутили, а взялись за корсаров серьезно.

Историк пишет: «Силы противников были явно не равны, но Лоренци, надеясь на скорый подход флотилии Качиони, решил не уклоняться от боя. Российская флотилия и турецкая эскадра маневрировали, стараясь выиграть ветер и занять благоприятную для боя позицию. При каждом удобном случае противники обменивались залпами, в большинстве своем безвредными, служившими скорей для поднятия боевого духа экипажей, чем для поражения врага. Весь день и наступившую ночь противники провели в таком маневрировании. Утром следующего дня Лоренци решился начать сражение имевшимися у него в наличии силами. На грот-мачте флагманского корабля был поднят сигнал: судам флотилии лечь в линию баталии. Вялый и осторожный бой продолжался без какого-либо успеха около трех часов, после чего противники разошлись. Вскоре с той стороны, куда ушла турецкая эскадра, донеслись глухие отзвуки пушечных выстрелов. Сомнений быть не могло: в бой вступили корсары Ламбро Качиони. На судах казенной флотилии спешно поставили все паруса, но слабый ветер еле передвигал суда. Постепенно отголоски далекого сражения утихли. К исходу дня к казенной флотилии пришло посыльное судно из вольной флотилии, подтвердившее догадку, что корсары напали на отходившую турецкую эскадру. Справиться с крупными вражескими кораблями легким корсарским судам было не под силу, и, постреляв по неприятелю с дальней дистанции, корсары вернулись к себе на остров Зеа. Туда же направилась и казенная флотилия»

При подходе к острову к Лоренци навстречу вышло посыльное судно. Капитан предъявил рыцарю требование Качиони не входить в порт, а оставаться пока в море.

Лоренцо возмутился:

– С чего это я должен качаться на волнах, а не наслаждаться отдыхом, и что это там у вас на берегу за пальба?

Оставив флотилию в море, он шлюпкой отправился на берег. А там шло буйное веселье. Все были повально пьяны, вино лилось рекой. Кто еще мог держать оружие, палили в воздух из ружей и пистолей.

– Что здесь происходит? – вопросил удивленный мальтиец.

– У нас здесь корсарская свадьба, ибо наш вождь Ламбро решил прекратить свое холостяцкое существование и вступить в законный брак! – популярно объяснили ему.

Лоренцо хотел было сразу пойти к Качиони, но ему отсоветовали.

– Знаешь, госпитальщик, ты Ламбро сегодня не тревожь, сам понимаешь, первая брачная ночь, а то он от раздражения и прибить может! – посоветовали ему опытные корсары. – Зайди-ка лучше утром, когда предводитель будет в духе!

Негодуя на происходящее, Лоренцо кое-как дождался утра и только тогда пришел к Качиони. Старый корсар расслабленно глотал обжигающий кофе и был настроен весьма благодушно, а потому итальянскому рыцарю не стоило особого труда уговорить его выйти в море навстречу турецкой эскадре.

– И в самом деле! – покачал головой Ламбро, слыша его убеждения. – Должен же я обеспечить свою молодую жену золотишком!

Соединившись в единую флотилию, Лоренцо и Качиони направились к острову Тинос. От встреченного греческого купца узнали, что турки находятся на рейде у острова Самос, где устраняют повреждения, полученные при прошлых встречах.

– Помимо этого турки получили солидное подкрепление. К Самосу прибыли недавно еще четыре фрегата и две шебеки! – доверительно поведал шкипер.

Итак, обе флотилии соединились. К удивлению всех, Качиони добровольно подчинился мальтийцу. На самом деле старый и хитрый корсар всего лишь на время затаился, приглядываясь к конкуренту. Что и говорить, рыцарь ему не понравился с первого взгляда. В батистовом жабо с кружевами и плаще, пудрой на голове, с аристократическими манерами и безукоризненным французским Лоренцо был неприятен непритязательному Качиони, который и понятия не имел о носовом платке, сморкаясь, зажавши пальцами нос.

Совместное плавание двух флотилий продолжалось лишь несколько дней. На стоянке у острова Тинос, когда надушенный Лоренцо отдал какой-то нелепый приказ, Качиони его публично высмеял. Оскорбленный в лучших чувствах Лоренцо обозвал Качиони пиратской рожей, тот в ответ нехорошо прошелся по матушке рыцаря и всему его древнему роду, когда же госпитальер потребовал сатисфакции, Качиони попросту плюнул ему прямо в кружевное жабо и увел свои суда. Оскорбленный в лучших чувствах, госпитальер сразу же отписал кляузу Гибсу и Зборовскому.

Историк пишет: «Лоренци собрал на борту своего судна военный совет, на который прибыл и Ламбро Качиони с несколькими своими офицерами. План нападения на турецкую эскадру, предложенный Гвильельмо Лоренци, предводителем корсаров был встречен в штыки. Качиони во всеуслышание заявил, что ничьих указаний и советов он не примет, хотя бы они и исходили от самого графа Орлова-Чесменского, что это он прислан князем Потемкиным начальствовать в Архипелаге и что ответ в своих действиях он будет давать самой государыне. Военный совет тут же перерос в скандал. Лоренци и Качиони, не слушая один другого, старались криками и бранью доказать свое главенство. Выйдя на палубу, Качиони продолжал кричать, требуя возвращения своих четырех судов, включенных в состав казенной флотилии. Потом он стал предлагать столпившимся вокруг матросам переходить к нему на службу, обещая платить им намного больше, чем они получали у контр-адмирала Гибса. Опасаясь, что команды его судов соблазнятся обещаниями Качиони, Лоренци поспешно отделился от корсарской флотилии. Тем временем неприятель получил еще подкрепление: из Мраморного моря прибыло несколько небольших вооруженных судов. Теперь турки располагали в Архипелаге флотом из тридцати шести военных судов различной величины. Лоренци, получив эти сведения, вновь собрал военный совет. Командиры судов его флотилии письменно, как этого потребовал Лоренци, опасавшийся, что потом его обвинят в трусости, изложили свое категоричное мнение о безрассудности открытых военных действий против неприятельского флота после отделения корсарской флотилии.

Казенная флотилия еще некоторое время крейсировала в Архипелаге, пока не исчерпался скудный запас продовольствия, бывший на судах. Затем она вернулась в Сиракузы. В море эта флотилия так и не вышла до конца года. В донесении князю Потемкину Гиббс сообщал: «…Что принадлежит до казенной флотилии… не получив я ни с какой стороны на требования мои помощи деньгами, не нахожу себя в состоянии не только оную вооружить, но не нахожу средств содержать оную в порте».

Получив послание Лоренца о его ссоре с Качиони, Гибс всем сердцем был на стороне капитана-аристократа. Потемкину Гибс отправил новую жалобу на неуживчивого и лживого Качиони: «…Греков разоряет и нейтральным судам, делая обиды, ежевременно умножает на себя жалобы, из коих получил я вторично уже присланную при письме именем Его Величества Неаполитанского. Жалоба сия заключает в себе, чтоб майор Ламбро возвратил отнятые суда, у некоторых греков, коих послал я с ордером к нему, рассмотрев прежде комиссиею правоту их жалобы, но майор Ламбро вместо удовлетворения высек двух из них нещадно и отпустил, сказав публично, вот, сколько я повинуюсь повелениям адмирала Гибса… Старался я соблюдать всевозможную подробность во всех моих наставлениях и повелениях, кои майор Ламбро не с пренебрежением, но с ругательством принимая, давал знать о том всем, называя себя начальником, ни от кого не зависящим, выдавая приказы по многим островам архипелажским, угрожая через оные разорить до основания всех, кто без его ведома казенной флотилии сделает помощь».

Писал Гибс, что и говорить, очень убедительно, да вот беда, пока англичанин Гибс и мальтиец Лоренцо строчили кляузы, грек Качиони захватывал и захватывал все новые турецкие суда, помогая этим нашим как на Дунае, так и на Черном море. Несмотря на это, Гибс потребовал, чтобы Качиони спустил Андреевские флаги. Тот, разумеется, это проигнорировал. Гибс потребовал старого корсара прибыть к нему в Сиракузы для надрания. Качиони проигнорировал и это.

Между тем флотилию Лоренца выследили турки, а затем и настигли между островами Зея и Сира. По донесению Лоренца, против его девяти судов турки бросили три 66-пушечных корабля, пять 20-пушечных кирлангичей и несколько галер. Два дня турки гнались за судами Лоренца, все больше прижимая их к берегу. Судьба незадачливого рыцаря была уже почти предрешена, но в самый решающий момент на горизонте появился вездесущий Качиони, и турки поспешили удалиться. Узнав о донесении мальтийца, Ламбро долго смеялся, так как на самом деле никаких линейных кораблей у турок здесь не было, а преследовали они рыцаря даже меньшими силами.

В конце августа Лоренцо привел свои суда в Сиракузы, заявив, что более выходить в море он не намерен. Гибс пребывал в полном недоумении.

– Господин подполковник, потрудитесь объясниться, почему вы самовольно прекратили крейсерство и укрылись в порту, – вопрошал он недавнего любимца. – Ведь и провизии, и пороха у вас в достатке?

– Я не намерен подвергать флотилию в жертву неприятелю, число и вооружение которого умножилось чрезвычайно!

– Но ведь Качиони подвергает! – с раздражением бросил Гибс, только что получивший известие, что Качиони потрошит турок уже перед самыми Дарданеллами.

– Качиони обычный разбойник, ничего не смыслящий в высокой стратегии, я же просвещенный мореплаватель и мыслю категориями высокими!

Махнув рукой, Гибс отправился писать очередную жалобу в Петербург, теперь уже на Лоренцо.

Тем временем флотилия Качиони имела серьезную баталию у острова Макронисос с флотилией алжирских пиратов. Алжирцы были побиты и бежали. Качиони же вернулся к себе на Кеа, где с пушечной пальбой отпраздновал новую победу. Туда на Зеа вскоре прибыл корсиканец лейтенант Анжело Франчески, просить Ламбро снова идти под руку мальтийского рыцаря.