Текст книги "Дарданеллы (Собрание сочинений)"

Глава седьмая
Блокада

Сенявин не ограничивался стоянием у проливов. Дозор здесь несла только одна дивизия. Вторая же под флагом младшего флагмана Грейга, крейсировала вдоль турецкого побережья. Этим Сенявин убивал сразу двух зайцев: лишал турок возможности судоходства и создавал у них уверенность, что эскадра постоянно разделена на две части, а потому весьма слаба. Турок надо было снова каким-то образом выманить из пролива!

Несмотря на кажущуюся отдаленность, с Грейгом поддерживалась постоянная связь, и контр-адмирал был готов в любой момент придти на помощь к главнокомандующему.

А вскоре на эскадру доставили новые императорские инструкции о начале мирных переговоров с Портой. Кроме этого привезли и письма. Благодаря им, Сенявин получил некоторое представление о том, как разворачивается ситуация вокруг турецкой войны в российской столице. А ситуация была там далеко не простой.

Морской министр Чичагов, несмотря на свое прохладное отношение к Сенявину, ныне настаивал, чтобы переговоры с турками вел именно он. В этом министр был прав. Но Александр Первый на это никак не соглашался:

– Вы же сами еще совсем недавно доказывали мне, что вам было трудно предпочесть Сенявина иным! Вы сами признаете его ниже своего поста даже единственно в морском отношении и говорите, что он дал нам убедительные доказательства недостатка логики! Как же теперь я могу вверить Сенявину судьбу всей империи?

Чичагов прикусил губу. Что было, то было, позлословить на своих подчиненных он любил. Теперь за это приходилось расплачиваться.

Ведение переговоров поручили корсиканцу Поццо-ди-Борго. Слов нет, в интригах политических этот давний недруг Наполеона был сведущ, но, не зная и не понимая России, он никогда не был ее патриотом.

Согласно выдвинутым параграфам, Россия предлагала Турции восстановить все ранее действующие договоры. Со своей стороны, она обещала вывести войска из Молдавии и Валахии.

Поццо-ди-Борго прибыл к эскадре попутным фрегатом «Кильдюин» спустя два дня после битвы при Дарданеллах. Вместе с ним секретарь венского посольства надворный советник Булгаков. Полковник и надворный советник имели высочайшее полномочие на переговоры с турками о мире при посредничестве Сенявина. Ознакомившись с бумагами, Сенявин немедленно послал в Константинополь плененного ранее Селима-Чауша с извещением о прибытии посланника для переговоров. К Селиму в кают-компании «Твердого» даже привыкли, и офицеры расставались с ним с сожалением. Да и он, прощаясь, даже расплакался. Помимо всего прочего Селим-Чауш обещал помочь в судьбе команды «Флоры». После его отъезда турки молчали две недели. Поэтому Сенявин отправил к капудан-паше дубликат письма с советником Скандраковым, а, чтобы задобрить своего противника, отпустил с ним два десятка пленных. В ответном письме, переданном через того же Скандракова капудан-паша изысканно оповестил своего русского «визави» о том, что отныне на турецком престоле уже главный султан Мустава Четвертый и он сейчас крайне занят.

– Что удалось вызнать за время поездки? – поинтересовался Сенявин.

– Увы, весьма немного! – развел руками советник. – Капудан-паша не пустил меня к себе на корабль, а принял в крепости.

– Как настроение у турецкого адмирала? Хочет ли он еще раз попытать счастья в споре с нами?

– На словах хвалился, что готов снова на нас выйти, чтобы всех истребить, но на деле сегодня последние корабли ушли за мыс Чинак-Колеси. Кроме этого грек-переводчик сказал мне по секрету, что после сражения капудан-паша казнил половину своих капитанов!

Сенявин скосил глаза на карту пролива. Мыс Чинак-Колеси – это весьма далеко от входа в Дарданеллы. Если турки забрались даже туда, значит, о реванше они пока серьезно не помышляют.

Четыре раза Сенявин с Поццо-ди-Борго отправляли капудан-паше письма с предложениями о мире. Четыре раза турки под надуманными предлогами им отказывали.

– Зная турок, могу сказать, что нынешнее наше стремление к миру и настойчивость в этом почитается у них за проявление слабости и разжигает большую воинственность! – заключил Сенявин, видя, что все его миролюбивые стремления пользы не приносят.

– Восток уважает только силу! – согласился с ним хитромудрый корсиканец.

– Будем отныне действовать иначе! – решили вице-адмирал и дипломат.

Теперь оба стали письменными воззваниями оповещать турецкое население о своих намерениях. Кроме этого Сенявин разогнал все мелкие суда по окрестным островам и побережьям для мелких диверсий и захвата торговых судов.

В Константинополе сразу же всполошились. Воззвания, диверсии, голод, да недавний бунт могли спровоцировать новые мятежи доведенного до крайности населения. Капудан-паша письма Сенявина теперь принимал и читал, даже писал ответы, но делал все с соблюдением строжайшей тайны. Парламентеров с российской эскадры в Константинополь по-прежнему не пускали, боясь, как народных выступлений, так и гнева всесильного Себастиани.

В своих письмах Поццо-ди-Борго брал турок за живое. Кто, спрашивал он, как не Россия, помогал им во время нападения Бонапарта на Египет? Забыли ли турки все выгоды, которые они извлекли тогда от союза с Россией? Многого ли стоит обещание Парижа помочь в настоящей войне войсками и флотом? Знают ли в Константинополе, что французские силы в Долмации едва превышают восемь тысяч и находятся под постоянной угрозой истребления? В своих посланиях дипломат настойчиво прощупывал политическую ориентацию окружения нового султана.

Прознав об этой неофициальной, но весьма интенсивной переписке, заволновался Себастиани. Понимая, что турки в какой-то момент от понесенных военных неудач могут поколебаться, он поторопился встретиться с великим визирем.

– Турки ждут от меня новых обещаний и устных гарантий! – обозначил он секретарю линию своего поведения. – Пожалуйста! И того и другого я могу давать им сколько угодно. Пусть слушают и открывают рты!

Наготове у французского посла был последний веский аргумент, который он приберегал на самый черный день. Теперь этот день, как посчитал Себастиани, настал. Визирю он при встрече сказал:

– Франция никогда не заключит ни с кем никакого договора без того, чтобы не оговорить в нем независимости и целостность Оттоманский империи и исключить все, что могло бы нанести хоть какой-то ущерб процветанию Блистательной Порты!

Одновременно по всегдашней своей рассеянности посол забыл средь ковров визиря тяжелый мешок с золотом. Последний аргумент убедил визиря больше всего.

Спустя несколько дней Себастиани вручили правительственную ноту, где значилось, что Мустафа Четвертый будет продолжать войну с русскими до полной победы и так же никогда не заключит отдельного от Франции мира. Себастиани был доволен.

– Странное дело, – говорил он между своими в посольстве. – Отправляясь сюда, я был столь много наслышан о восточной хитрости и коварстве, сколь много вижу сейчас глупости и наивности! Однако дело сделано и туркам придется продолжить свою драку с русскими!

Голод в столице, однако, так и не был прекращен. Боясь новых волнений, новый султан требовал от Сеид-Али победы над эскадрой Сенявина. Турецкий флот стал деятельно готовиться к новой битве за Дарданеллы.

На «Твердом» отказ Порты от начала переговоров восприняли спокойно.

– Вероятно, вы еще выбили султану не все зубы! – комментировал за утренним кофе создавшуюся ситуацию Поццо-ди-Борго.

– Отказ от переговоров для нас означает выход в море турецкого флота и новое генеральное сражение! – помолчав, высказал свои соображения Сенявин. – Иного выхода им теперь просто не остается! Это будет решающий, а возможно и поворотный момент настоящей войны! Скорей бы!

В раскрытое окно адмиральского салона были хорошо видны покрытые дымкой Дарданеллы, такие близкие и такие далекие…

* * *

21 мая греческие рыбаки донесли Сенявину о появившемся в Архипелаге французском корсаре. Француз действовал весьма дерзко и умело, захватывая греческие суда под российским флагом. Последнее место, где видели корсара была Смирна.

Немедленно к главнокомандующему был зван командир «Венуса».

– Найти и уничтожить! – таков был краткий приказ Сенявина.

В тот же день фрегат покинул эскадру и взял курс на Смирну. Найти там француза особо не рассчитывали, однако можно было надеяться, что там удастся собрать хоть какую-то информацию о неуловимом разбойнике. Пока же известно было лишь то, что неприятельский бриг имел 18 орудий и командовал им опытный (еще королевской закалки) морской офицер, прозванный за приверженность к бархату и шелку «виконтом». Не менее опытной была и команда, набранная из видавших виды морских бродяг.

Вместе с «Венусом» в поиск был отправлен и капер «Ирида». Сразу же после выхода Развозов велел переделать «Ириду» под заштатного купца-бедолагу. Пушки прикрыли тюками с «товаром», на парус пришили несколько здоровенных заплат, а матросам велели в случае появления «виконта» изображать панику. Следовать «Ириде» было велено впереди в пределах видимости и об обнаружении корсара извещать фрегат особым сигналом, после чего ложиться в дрейф и ждать пока француз подойдет вплотную, после чего открывать огонь, целясь в рангоут. К этому времени должен будет примчаться на всех парусах и «Венус». Пройдет еще более сотни лет и подобные суда назовут во всем мире судами-ловушками…

В Смирне через лазутчиков удалось получить сведения, что «виконт», совершив несколько удачных нападений, сейчас отстаивается в порту Сан-Николо, что на острове Ипсеро.

Спустя несколько дней «Венус» в сопровождении «Ириды» уже подходил к порту. Не желая рисковать ни фрегатом, ни капером, Развозов вызвал к себе Броневского.

– Тебе Володенька, как всегда, задача ответственная! Забраться в бухту и разузнать где и в каком состоянии стоит наш «виконт». В драку не лезь, твое дело лишь добыть мне нужные сведения!

Вместе с лейтенантом и местный грек-лоцман. Едва стемнело, лейтенант на двух шлюпках незаметно вошел в гавань. Уключины, чтоб не скрипели, обернули тряпками. Грести тоже старались потище и лишний раз не плеская. Верный Егор Трофимов заранее зарядил сразу несколько пистолетов, которые заботливо положил возле лейтенанта.

– Зачем? – шепнул ему Броневский. – Мы ведь драться не станем!

– А про всякий случай! – махнул рукой Андрюха.

Вошли в бухту. Невдалеке золотился огнями городок Сан-Николо.

– На входе много мелей и надо править ближе к северному берегу! – посоветовал вполголоса лоцман.

– Хорошо! – кивнул Броневский и положил румпель вправо. – Лотовый давай!

Сидящий на баке матрос кинул в воду лот, поглядел на веревочный конец, посчитал узелки:

– Пять саженей… три… две… одна… две три пять…

– Смотрите во все глаза! – велел лейтенант своим матросам.

А вот и корсар! Паруса зарифлены. В кормовых оконцах темно. На палубе тоже тихо. Весь бриг, казалось, вымер. Броневский оценил ситуацию. Француз стоит весьма удобно и от входа в бухту прикрыт небольшим каменным мысом, на котором капитан брига тоже, кажется, разместил несколько пушек. Это значит, что пока фрегат будет протискиваться по мелям (наличие большого числа пушек исключало возможность посылки против француза малосильного греческого капера), неприятель успеет изготовиться к бою и встретит «Венус» во всеоружии. И хотя мощь фрегата неровня корсарскому бригу, легкой победы наверняка не получится. Решение возникло сразу: не ожидая утра, захватить бриг сейчас, пока его команда и капитан спят. Конечно, нападая на француза, Володя самым решительным образом нарушал приказ, но игра стоила свеч! Мичман окинул сидящих в шлюпке: восемь на веслах, двое на баке и двое на корме. Итого дюжина. Разумеется, это мало. Однако пока на его стороне внезапность!

– Будем брать француза на абордаж! – объявил он матросам.

К его удивлению на лицах тех не отразилось не испуга, не удивления. Не изменился даже ритм гребли.

– А вы говорили, вашродие, что пистоли не пригодятся?! – с осуждением покачал головой Трофимов.

Ответить на этот справедливый упрек Броневскому было нечего, и он промолчал, да и волновало его сейчас иное: как незаметнее подойти к борту корсара.

Подвернув рулем, он направил шлюпку к борту брига. Вот стал различим шторм-трап. Последний десяток метров шлюпка шла уже на инерции. Опустив весла вдоль борта, матросы вооружились тесаками. Наконец, нос шлюпки мягко ткнулся в корабельный борт. Сидящие на баке, ловко подтянули его к шторм-трапу.

– Пошли! – прошептал Броневский. – Не стрелять, а действовать тесаками!

Первыми взобрались на палубу те, кто сидел на носовой банке. За ними остальные. В шлюпке Броневский оставил лишь лоцмана– грека. На баке брига дремал, облокотившись на фальшборт часовой.

– Сними! – велел лейтенант Егору.

Тот, пригнувшись, кошкой метнулся в нос судна. Мгновение, другое и тихий всплеск известил лейтенанта, что с часовым уже покончено.

– Теперь надо заняться люком! – подумал Броневский. – закроем команду в низах и бриг, почитай, уже наш! Где же только люк?

Он сделал несколько шагов и чуть не упал в трюм. Люк в нижнюю палубу был прямо под ногами.

– Двое ко мне! – вполголоса приказал он. – Закрыть крышку!

И в этот самый момент перед самым лицом десантников из люка внезапно показалось заспанное лицо. Один из корсаров, видимо, по нужде, полез на палубу. В следующее мгновение он уже скатывался вниз с истошным воплем:

– Тревога! Тревога! На борту чужие!

– Люк! Закрывайте люк! – что есть силы, крикнул Броневский.

Но было поздно. Снизу с палубы грохнуло сразу несколько выстрелов и один из двух, пытавшихся закрыть люк матросов, упал ничком.

– К бою! – крикнул мичман.

Внезапность была уже потеряно, но отступать теперь было уже поздно, и надо было драться до конца. К его радости матросы помимо тесаков, прихватили со шлюпки еще и свои ружья, и теперь приладив к ним штыки, были готов к решительному бою. Снизу послышался топот. Сразу несколько ружей пальнули навстречу ему и из люка раздались крики и стоны.

– Вашродие, вона еще хранцузы бегут! – крикнул вездесущий Трофимов.

От юта навстречу нашим бежала большая группа французов. Впереди нее офицер с обнаженной шпагой и пистолетом, скорее всего капитан брига.

– Трое у люка, остальные за мной! – скомандовал Броневский и, выхватив саблю, бросился навстречу бегущим. Несколько секунд и началась рукопашная. Французов было несравненно больше, но вооружены они были, чем попало: кто саблями, а кто и вовсе кортиками, к тому же, большинство еще не успело спросонок разобрать, что к чему. А потому наши, действуя штыком и прикладом, быстро восстановили равновесие в силах. Стоящие у люка, с трудом сдерживали рвущихся наверх с нижней палубы.

Володя уже успел удачно разрядить два своих пистолета. Одного неприятеля он, кажется, убил, а второго ранил. Рядом не менее успешно дрался верный Егор, ловко орудуя, как пикой, своим ружьем. А затем на лейтенанта кошкой бросился капитан брига. Отбросив последний разряженный пистолет, Броневский скрестил с ним сталь. После нескольких ударов почувствовал, что противник, нечета ему, весьма многоопытен в фехтовании. Скорость его ударов была такова, что Володя едва успевал их отбивать, уже не думая о том, как бы ему самому нанести ответный удар. Вскоре француз и вовсе припер его к фальшборту. Скосив глаз, лейтенант понял, что сейчас на чью-то помощь рассчитывать не приходится, так как каждый из матросов занят своим противником, а то и несколькими. Шпага француза мелькала все ближе и ближе к лицу. Делал француз это с несомненным изяществом, успевая при этом еще выкрикивать какие-то рифмованные ругательства. Надо было что-то срочно предпринимать, ибо финал схватки был явно уже не далек.

– Ладно, «виконт», сейчас поглядим, у кого духу больше! – подумал Володя и, улучив момент, что есть силы, влепил носком своего тяжелого башмака французу промеж ног. Тот по-женски взвизгнул и отпрянул. Не растерявшись, мичман, что есть силы, рубанул по шпаге противника. Удар получился удачным, и та переломилась пополам. Теперь в руке у француза остался лишь жалкий огрызок. Выпад и острие шпаги Броневского уперлось в кадык «виконта».

– Бросьте оружие! – выдохнул Володя. – Для вас все кончено!

Зло сверкнув глазами, француз швырнул ему под ноги эфес шпаги с обломком клинка.

Володя с силой кинул шпагу в ножны. Французы, видя пленение своего предводителя, тут же побросали на палубу сабли и кортики. Стихло все и у люка. Французский бриг был в наших руках.

То, что произошло дальше, заняло какие-то доли секунды. Потеряв интерес к пленному, Володя обернулся, чтобы поглядеть, что делается у люка. В тот же миг раздался выстрел. Одновременно лейтенант отлетел в сторону от чьего-то сильного толчка. Когда вскочил, увидел лежащего на палубе верного Егора из груди которого хлестала кровь. Напротив него стоял «виконт», в руке которого дымился пистолет.

– Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты! – прокричал он и вышвырнул в море уже не нужное оружие.

– Ах ты, тина подкильная! Семя подлючее! – кинулись к нему наши.

Спустя мгновение сразу несколько русских штыков, положили конец бурной и неправедной жизни бывшего французского аристократа, ставшего морским разбойником.

Упав на колени, Володя приподнял голову своего верного боцманмата:

– Держись! Сейчас вернемся на фрегат, попадешь к лекарю!

– Не-а! – мотнул головой Егор. – Не надо! Я, кажись, уже помираю!

– Держись! Держись! – упрямо повторял Броневский, крикнул было матросам. – Спросите, может на корсаре есть лекарь? Давайте его сюда!

– Отхожу я Владимир Николаич! – вновь приоткрыл глаза Трофимов.

– Есть у меня к вам последняя просьба, вы уж не обессудьте: когда вернетесь в Россию, не оставьте заботой мой матушку с сестрицей. Больно худо им у помещика Кузякина.

– Все сделаю, как просишь! Ты только не умирай!

Голова Егора дернулась в последний раз, и взгляд недвижимых глаз глаза устремился в еще только начинающее светать небо.

Спустя час Владимир Броневский докладывал капитан-лейтенанту Развозову:

– Абордажем захвачен французский 18-пушечный бриг «Гектор» с всею командой. У нас один убит и трое ранены.

– Кто убит?

– Боцманмат Егор Трофимов!

– Светлая память! – перекрестился Развозов.

Поблагодарив матросов Броневского за службу и приказав выдать им в обед по лишней чарке, он затем, взяв под локоть, отвел мичмана в сторону.

– За нарушение приказа и прочие художества надобно тебя посадить под арест!

– Но, Иван Иваныч! – воскликнул с обидой Володя. – Француз не просто в бухте стоял, а за скалой прятался, а на той скале еще и пушки свои поставил! Нелегко бы «Венусу» пришлось, а так мы за ночь и управились!

– Управились, управились! – пробурчал Развозов, пряча невольную улыбку в углах губ. – Ладно, Володя, победителей, как говориться, не судят. Что сделано, то сделано! В награду ж за подвиг, определяю тебя капитанствовать над захваченным призом. Отведешь его к адмиралу на Тенедос и доложишься все честь по чести. Я ж с тобой и свою бумагу передам. Ступай, готовься к плаванию! Бриг же повелеваю именовать «Гектором», в честь троянского мужа знаменитого!

После полудня на «Венусе» приспустили Андреевский флаг. При выстроенной команде и всех офицерах предали морю павшего при абордаже боцманмата. Глядя, как навсегда уходи под воду белый саван с привязанным к ногам ядром, Броневский думал, что не оттолкни его тогда в сторону от пули верный Алексей, в этом саване погребали бы сейчас его самого…

– Мир праху твоему мой верный и преданный друг! – беззвучно шептал он, не стыдясь нахлынувших слез.

Ближе к вечеру вместе с призовой партией мичман перебрался на захваченный бриг. На «Венусе» ставили паруса. Фрегат уходил продолжать крейсерство к острову Хиос. Над «Гектором» подняли Андреевский флаг. Обменявшись прощальным салютом, суда разошлись в разные стороны.

Из воспоминаний Владимира Броневского: «4 июня при крепком северном ветре, лавируя, прибыл я на «Гекторе» в Тенедос. Комиссия, по рассмотрению бумаг, судно и груз признала справедливым призом… Как бриг оказался весьма легким в ходу и притом способным для военной службы, адмирал приказал ввесть его в гавань, разгрузить, исправить и оставя на нем 18-ть пушек, использовать для нужд эскадры».

В тот же день, произведенный единодушным решением капитанского совета «за отличие» Владимир Броневский был назначен командиром брига «Гектор».

– Желаю тебе новых подвигов во славу Отечества нашего! – пожал ему руку Сенявин.

– Не пощажу живота своего! – отвечал растроганный новоиспеченый командир брига.

Весь оставшийся день он не мог прийти в себя. Еще бы, ведь отныне он командир судна, да еще произведенный не по линии, как большинство, а за отличие! А это большого стоило!

Вечером на «Гекторе» Владимир писал письма. Одно маменьке в Тверскую губернию, второе своей невесте Маше в Катторо и третье в губернию Ярославскую помещику Кузякину. И если в первом письме он больше всего просил не волноваться за его жизнь и здоровье, а во втором в тысячный раз признавался в своей любви и хвастался новой должностью, то в третьем, подробно описал подвиг своего боцманмата и убедительно просил помещика Кузякина иметь сострадание и уважение к семье павшего героя Егора Тофимова.

* * *

В последнее время на эскадре все сильнее начал ощущаться недостаток продовольствия. Вина и винограда было в избытке, не хватало же хлеба и мяса. «Дачи» тоже изобиловали все тем же виноградом, но никак не пшеницей. Теперь от винограда воротили нос все от командиров кораблей до последнего юнги. Объелись! А мечталось о ржаном хлебушке!

Близлежащие к Дарданеллам острова не могли восполнить потребностей многотысячных команд, а посылать корабли в отдаленные места Сенявин не решался, боясь остаться в меньшинстве перед вышедшим турецким флотом.

В один из дней к Тенедосу прибило волнами днище сгоревшего английского линкора «Аякс». Остатки линейного корабля оглядели. Нашли несколько обугленных человеческих тел, которые со всеми почестями похоронили на местном христианском кладбище. Из обгоревшего трюма вытащили бочки с прекрасно сохранившейся солониной, которой все были несказанно рады. Сняли и несколько пушек. Так как в употребление они были уже не годны, то Сенявин велел перелить их в ядра.

По-прежнему волновало главнокомандующего малое количество пороха. Его оставалось лишь на одно генеральное сражение. По сему поводу был собран совет флагманов и капитанов. Как командир брига, пусть самой маленькой, но все же боевой единицы, приглашен на совет был и Володя Броневский. Прибыв пораньше, он забрался в дальний угол и старался обращать на себя как можно меньше внимания. Сенявин говорил лаконично и убедительно:

– Когда турки вылезут из Дарданелл, а они вылезут оттуда обязательно, я буду стараться всячески не допустить себя атаковать, а стремиться самим напасть на них, ибо, они, атакуя нас и определяя дистанцию свою, в короткое время могут истощить нас в последних зарядах!

– Я знаю прекрасное средство для сбережения снарядов! – подал голос со своего места командир «Рафаила».

– Какой же? – повернулся к нему Сенявин, удивленно.

– Абордаж! – отчеканил Лукин.

– По старому морскому обычаю выслушаем самого младшего члена совета! – ударил ладонью по столу главнокомандующий. – Кто у нас самый младший в чине и должности?

– Я! – робко поднялся из своего угла Володя.

– Это кто еще такой? – услышал он громкий шепот у себя за спиной. То неугомонный Лукин спрашивал у одного из капитанов.

– Да мичман вчерашний, что бриг французский на абордаж взял!

– А-а! – с пониманием кивнул Лукин и как показалось Броневскому посмотрел на него даже с некоторым уважением.

– Мы слушаем вас, лейтенант! – сощурился Сенявин. – Ну-с?

– Блокада проливов затягивается на неопределенное время, а потому надо каким-то образом, как и в прошлый раз, выманить турок из Дарданелл и, отрезав пути отхода, полностью истребить. Если после первого поражения они свергли собственного государя, то после второго непременно запросят мира. Впереди ж эскадры в пролив надлежит послать мой «Гектор» на котором я все разведаю и вызнаю!

Начав свою речь срывающимся от волнения голосом, закончил ее Володя уже уверенно и напористо. Желание быть впереди всех вызвало у капитанов добродушный смех. Не улыбнулся, пожалуй, один Сенявин. Со всей возможной серьезностью он кивнул лейтенанту, разрешая присесть:

– Что ж, сказано все весьма дельно и по существу, а теперь, господа, выслушайте мой приказ на предстоящее сражение.

– Даниил Иваныч! – обратился он к флаг-капитану Малееву. – Зачитайте, пожалуйста.

Малеев встал и громким простуженным голосом начал читать с листа: «Обстоятельства обязывают нас дать решительное сражение, но покуда флагманы неприятельские не будут разбиты сильно, до тех пор ожидать должно сражения весьма упорного, по сему сделать нападение следующим образом: по числу неприятельских адмиралов, чтобы каждого атаковать двумя нашими назначаются корабли «Рафаил» с «Сильным», «Селафаил» с «Уриилом» и «Мощный» с «Ярославом». По сигналу № 3 при французском гюйсе, немедленно спускаться сим кораблям на флагманов неприятельских, и атаковать их со всевозможною решительностью, как можно ближе, отнюдь не боясь, чтобы неприятель пожелал зажечь себя. Прошедшее сражение 10 мая (при Дарданеллах – В. Ш.) показало, чем ближе к нему, тем от него менее вреда. Следовательно, если бы кому случилось и свалиться на абордаж, то и тогда можно ожидать вящего успеха. Пришед на картечный выстрел начинать стрелять. Если неприятель под парусами, то бить по мачтам, если же на якоре, то по корпусу. Нападать двум с одной стороны, но не с обоих бортов, если случиться дать место другому кораблю, то, ни в каком случае не отходить далее картечного выстрела. С кем начато сражение, с тем и кончить или потоплением, или покорением неприятельского корабля.

Как, по множеству непредвиденных случаев, невозможно сделать на каждый положительных наставлений, я не распространяю оных более; надеюсь, что каждый сын Отечества, почтится выполнить долг свой славным образом. Корабль «Твердый». Дмитрий Сенявин.

– Будут ли вопросы ко мне? – поинтересовался главнокомандующий, когда флаг-капитан дочитал приказ.

Вопросов не было. Уже на выходе к Броневскому неожиданно подошел командир «Рафаила» капитан 1 ранга Лукин и протянул руку:

– Весьма рад познакомиться со столь храбрым и предприимчивым офицером! – сказал он, приветливо улыбаясь. – После драки с турками буду рад принять вас у себя на корабле!

– Почту за большую часть! – только и смог, что ответить Владимир. Сон или явь! Его вчерашнего незаметного мичмана приглашает к себе на обед сам легендарный Лукин, на которого он еще вчера мог смотреть с обожанием только издали! Главнокомандующий просит его выступить на совете, и все при этом внимательно слушают его мнение. Неужели он теперь самый настоящий капитан! Неужели отныне его флотская служба станет совсем иной, более значимой и почетной!

От таких мыслей у Володи закружилась голова, и он твердо решил, закончив сегодня все дела по починке брига, перед сном немного помечтать о своей будущей службе и карьере.

Дел же отныне у Броневского было предостаточно: предстояло укомплектовать, починить, вооружить и оснастить «Гектор», самым тщательным образом подготовив его к будущим боям. Кроме этого необходимо было обмыть свой чин и должность и накрыть достойный стол для своих сослуживцев с «Венуса», что на Тенедосе сделать было весьма нелегко. Впрочем, последнее мероприятие пока откладывалось на некоторый срок, так как фрегат все еще находился в крейсерстве и когда вернется обратно никто не знал.

Шлюпка быстро доставила лейтенанта Броневского в угол крепостной гавани, где в импровизированном адмиралтействе стоял его маленький, но уже такой близкий и родной бриг.

* * *

Спустя какие-то сутки после капитанского совета дозорное судно перехватило лодку с янычарами. Пленные объявили, что бежали домой с острова Лемнос, так как давным-давно не получали никакого жалования и продуктов. Кроме этого янычары рассказали, что гарнизон острова бунтует и не желает больше ни с кем воевать. Такой шанс упускать было бы непростительной ошибкой, и Сенявин немедленно отрядил к Лемносу отряд кораблей под началом младшего флагмана Грейга.

– Разведайте состояние тамошней крепости и гарнизона и если они и вправду находятся в слабом положении, то предложил коменданту сдачу на тех же условиях, что сдался и Тенедос! – велел Сенявин контр-адмиралу.

Подойдя к Лемносу и положив корабли в дрейф, Грейг послал ультиматум. На что вскоре получил ответ от местного аги: «Как старейшины и градоначальники теперь рассеяны по острову и по отдаленности не могут скоро собраться, то прошу дать мне на сие некоторое время посоветоваться».

– Делать нечего, подождем! – решил Грейг.

Но ждать не пришлось. К этому времени Сенявин получил известие от лазутчиков, что к Галлиполи из Константинополя подошло сразу несколько линейных кораблей и фрегатов. Турки явно готовились к выходу в море. За отрядом Грейга немедленно был послан бриг «Феникс», который и вернул младшего флагмана обратно. Некоторое время вся российская эскадра была в полной готовности к бою, тем более, что ветер благоприятствовал туркам. Однако капудан-паша на выход так и не решился.

– Сидят, что тараканы в щели, не выковырнешь! – плевались одни в сердцах.

– Не дозрел еще, видать! – говорили другие. – Что ж, мы люди не гордые, подождем, пока поспеет!

Поэтому подождав, Сенявин повторил лемносскую диверсию. На этот раз он дал Грейгу уже не четыре, а пять кораблей, но потребовал действовать быстро и решительно. Разделение эскадры на глазах турок должно было, по мнению Сенявина, в то же время и поощрить их к выходу в море.

Грейг направил аге вторичное предложение о сдаче. Парламентером отправился герой боя брига «Александр» Григорий Мельников, уже успевший к этому времени вернуться на свой родной «Уриил». Но напрасно ждал, переминаясь с ноги на ногу у ворот Ликодийской крепости ответа. Турки отмолчались и лишь янычары, выкрикивая что-то оскорбительное, плевались в мичмана с крепостных стен.

– Экие вы, невежи, господа! – погрозил им кулаком мичман. – Но ничего скоро спеси-то поубавится!

Кинул в кусты в сердцах Мельников палку с привязанным к ней белым платком переговорным и вернулся.

– Турки на письмо отвечать отказались, а только со стен ругательно плевались! – доложился Грейгу.

– Форменное дело дикари! – возмутился интеллигентный Грейг. – Придется прививать хорошие манеры силой! А кто у нас первый силач на флоте российском?

– Разумеется, Лукин! – ответило сразу несколько голосов.

– Отменно! Зовите ко мне Лукина!

Спустя день на Лемнос началась высадка десанта. Начальствовал им, на сей раз, командир «Рафаила» капитан 1 ранга Лукин – знаменитый силач и отчаянный храбрец.