Текст книги "Где русские смыслы сошлись"

Утишитель земных печалей

Вышла новая книга стихов Владимира Скифа с предисловием известного русского поэта Юрия Перминова, который убедительно пишет о том, что поэзия В. Скифа «напитана соками родной земли», он также цитирует Иоанна Златоуста, апостола Павла, философа Ивана Ильина, заверяя нас, что «поэту ве́домо многое из того, что утишает земные печали, помогает нам выжить, выстоять».

Год тому назад, когда у Скифа вышел сборник «Молчаливая воля небес», кое-кто выказывал опасения, что он не скоро теперь «поднимет» ещё один том. Страхи увяли беспочвенно. К доброй дюжине книжек Скифа на золотой моей полке добавилась ещё одна.

Что есть поэт и поэзия? Можно сказать по-разному, но всё же главное для меня – это когда написанные стихи превращаются в публичный вызов – зов к пониманию самого аристократического вида искусств. Нежной преданностью веет на меня и от святого поклона матери, и от благословения любимой, эти стихи очень трогательны.

Здесь, как и раньше, мне видятся иркутские дворы, где мы довольно часто встречались со Скифом в нашей молодости, – самое мистическое и легко сбивающее с ног или… с ноги. И это правильно, потому что все мы идём по мосту, а шаг в общую рифму разрушает основание. И мы просто гибнем. Скиф удерживает нас от этого удара. Скиф смягчает удар. Как он это делает? Откуда такие скрепы, опоры? Во-первых, он служил на флоте, но в авиации, то есть дважды Дракон. Во-вторых, он лепится на узком берегу Байкала, и порою до поздней осени его можно видеть в каменных бухтах и туннелях Кругобайкалки. А иногда и в аквамариновом пламени Байкала, откуда он выходит навстречу местному рыбаку Пете Мельнику и вместе с ним на стынком берегу опрокидывает по стопке и закусывает омулем. Эдакое языческое жертвоприношение хорошо согревает и сдерживает удар Байкала. Бесспорно, Байкал – один из основных Атлантов творца нового литературовидческого эпоса озёрной жизни замечательной семьи «байкальчан». Слово «дачники» – не для писателей, не в адрес писателей. Для многих это – лучшее место работы, а для самого Скифа – определённо. Не трудно цитировать популярного поэта. Его строчки нарасхват. Вот она – книга, погладь её, и она зашелестит на коленях. А мы – не кладоискатели, мы подбираем то, что поэтом обронено невзначай, оговорками. Он забыл, но мы не забудем никогда то, что ещё горит в заревах сибирского моря. «Излучения Скифа мы носим на слабой груди», об этом говорил Боря Архипкин, тип абсолютно городской. Но Скиф черпает поэзию в скалистых заливах и «фиордах» провалившейся горной страны. Кем бы мы оставались, если бы не было этого «провала»? Горцами? Поэт околдован чистой водой, он делает нас поборниками чистоты. Не тщетно ли? Не идеалист ли он? Давайте слушать голос высокого пернатого певца, кружащего над морем: «Я лечу с журавлями по небу, // Белой чайкой скольжу между скал». К чему он призывает нас? Чем он может нас увлечь? Как это, побежать с горы и взлететь и не помнить, где ты был? Как этот зов, как эту высоту птичьего полёта поэт перенимал и удесятерял?

Слышите певца торосов и кристальных зеркал? Никто не знает, что именно зеркало высмотрит в нас и приумножит: ум, раскаянье, любовь, как у Скифа, или «мохнатый с глазами свинцовыми выглянет вдруг из-за плеч»? Скиф учит молодых. Поэт пишет «для молодых, для тех, кто едва берётся за перо, а может быть, и не возьмётся никогда», – говорит мне студентка филфака.

Действительно, мастерство надо нарабатывать, а это – и врождённый ритм, и где-то рафинирующийся вкус, ну, сострадание или цинизм – синонимы в неопровержимых строках. Думая о живом человеке, каким является Владимир Петрович, переносишься в эпохи, остановленные его пером: Цицерон и Диоген, Кирилл и Мефодий, Сергий Радонежский и Дмитрий Донской, Страдивари и Пушкин, Шарль Бодлер и Франсуа Вийон, Велимир Хлебников и Георгий Свиридов, Василий Шукшин и Николай Рубцов, Евгений Семичев и Диана Кан, наши Сергей Иоффе и Женя Варламов… Переносишься и понимаешь, как важно поэту зацепить читательские эмоции, дать крыльям воображения встречный ветер, чтобы поверили: вам здесь помогут, поддержат, согреют. Увы, одиночество разрастается, этот синоним взаимного равнодушия, и когда не с кем и не о чем говорить, неплохо обратиться к подлинным стихам. А в Скифе мы не ошиблись: этот хороший человек ещё и хороший поэт.

В антологии личной философии поэта Скифа тревога о благе человечества постепенно вытесняется обстоятельствами вечных истин и вечных субстанций бытия, в частности бессмертной души. В одном из предисловий к собранию сочинений В. Г. Распутина Сергей Залыгин написал, что «духовность – это в частности создание истории души». Имелся в виду, конечно, труд писателя. На этой дороге теперь мы встречаем и Скифа (лат. Skitai), то есть скитальца перед лицом неба, ниспославшего Ангелов на душевный правёж. «Белый Ангел пролетает» – исповедальный раздел книги, где автор особенно щедр на признания невыболевших страстей:

 
«“Вы, наверно, друг друга любили?!” —
Шелестит придорожная пыль».
 
 
«Я хочу говорить со столбом —
Он надёжней, нежней человека».
 
 
«Ни света, ни любви, ни Родины, ни места…»
 

Заметим, что долго ли, коротко ли, но «боль» из рубрик и подразделов наконец вырвалась у Скифа на самый Олимп – в название книги, ещё кипящей, ещё легко теряющей перо на взлёте: да не обратится оно в разящую стрелу. А о том, что стихи Скифа злободневны и безапелляционны, об этом надо говорить и помнить. Поэт полон творческих инноваций и полемических презентаций и глядит на нас со снисходительной улыбкой:

 
И Родина светит из всех уголков
Пронзительным светом славянства…
 

Скажу о главном. Образность поэта трансформируется по линии слияния оценочности и боготворения природы от «древоточца» до «оси Земли», ворочающейся в иркутских дворах. Когда поэт превращается в писателя – это уже преобразование образного мироощущения. Поражает мощность творческой натуры! Но об этом не здесь и не сейчас… Не могу не спохватиться, чтобы сказать о победных интонациях, зачастую приходящих на смену традиционной для поэта – да и не для него одного – тематике разрухи на Руси, что говорит нам об общем подъёме духа в стране и народе, в связи с чем и хочется поздравить Владимира Петровича с выходом крепкой и интересной книги.

Владимир СКУРИХИН, поэт, член Союза писателей России, г. Иркутск

Скифский огонь
(о творчестве поэта Владимира Скифа)

Как сказал Платон, поэт – это существо лёгкое, крылатое и священное; и он может творить лишь тогда, когда становится вдохновенным и исступлённым.

Вот и мы, молодые и вдохновлённые, а может быть, даже – исступлённые, начинали в 70-е годы свой путь на русский Парнас: Геннадий Гайда, Василий Козлов, Владимир Скиф, Борис Архипкин, Валентина Сидоренко, Любовь Сухаревская и другие. Немалый пройден путь, и изданы все книжки, и кто-то изменил былой звезде, кого-то с нами нет… Теперь, когда настала осень жизни, стало ясно: самый издаваемый, самый читаемый и самый любимый народом поэт – Владимир Петрович СКИФ. Именно он, Скиф, стал воплощением сегодняшней литературы, её поэтического цеха.

Чем же особенно мил и дорог нам этот поэт? Он добр и доступен в общении, никогда не строил из себя всезнающего классика; на его стихи создано немало песен, и мы напеваем их с удовольствием (про «чай безумный» на Байкале, например, или изумительное: «…Ты проживала в третьем томе / Записок Блока и стихов / Среди туманов и духов»…).

Если проследить развитие его творчества на протяжении лет, я могу сказать, что Скифов в Иркутске немало! Их пять, а может быть, восемь. «Как же так?» – спросите вы. «А так, – отвечу я, – он един в разных лицах».

Мы помним Володю Смирнова, совсем ещё не седого, в моряцкой тельняшке и с первыми тёплыми – то весёлыми, то ироничными – стихами. Но жизнь после службы на Тихом океане стала преподавать серьёзные уроки, и стихи стали наполняться печалью и болью. Так возникают стихотворение памяти Вэлты Арясовой, «Баллада с старом бакене», «Этот узкий перрон. Этот город пустой…», таинственное «У моря», пронзительные стихи о любви…

Потом состоялись книжки: «Зимняя мозаика», «Журавлиная азбука», «Грибной дождь», «Живу печалью и надеждой», «Копьё Пересвета», «Над русским перепутьем» и другие.

А попутно Скиф сочинял эпиграммы и как-то незаметно перехватил сатирическое перо у знаменитого Александра Иванова. Пародии посыпались как из рога изобилия, и насыпалось их аж на три книги: «Бой на рапирах», «К сопернику имею интерес» и «Себя не сознаваху». Читатели были в восторге, а поэты обещали устроить «тёмную»… шутя, конечно. Считалось, что пародия для поэта – лучшая реклама. Но, бывало, обижались, и даже я сплела на него довольно жёсткий хлыстик эпиграммы. А он только смеялся и сочинял пародии… на самого себя.

Время шло и предъявляло новые и особые требования к творчеству поэтов. И эти «крылатые и священные существа» задумывались над судьбой несчастной России, попавшей в лапы самозванцев или невежд. В их произведениях появились тревожные ноты перед ужасом разорения родительских гнёзд, засорения великорусского языка, выброшенного на обочину жизни… Так же и скифская поэзия наполняется болью: в поисках истины пишутся стихи-воспоминания о родной деревне, о земляках-селянах, о байкальской природе, о Байкале, где каждым летом поэт живёт с детьми и внуками на даче. Поэт знает Байкал и его окрестности не как турист, а как хозяин, вот почему эти стихи столь живописны, полны звуков, древесных шелестов, птичьих позывных, гула штормов и нежного лепета байкальского штиля. Ещё Скиф как никто чувствует космическое дыхание Байкала и всё колдовское влияние его на человека и умеет выразить его в волшебных стихах, которые хочется перечитывать без конца:

 
Не движется застылый воздух,
И лишь Байкал, забыв про сны,
Всю ночь процеживает звёзды
Ковшом безмерной глубины.
 

Позволю себе высказать догадку о тайне скифской поэзии: страсть и чувственность, ум и ярко выраженная гражданская позиция – и редчайшая искренность, доверие к своему читателю. Короче, скифский огонь.

Сколь бы ни хотелось мне цитировать его лучшие строки, стихи, всё равно и бумаги не хватит, и легко пересечься со многими ценителями этой яркой, живой, многозвучной и многоцветной поэзии; в особенности с авторами предисловий двух последних книг Владимира Скифа: Станиславом Куняевым – к книге избранного «Золотая пора листопада»; или с автором великолепной статьи («Поэт эпохи Водолея», предваряющей сборник «Русский крест») – критиком Владимиром Бондаренко, где он говорит о символичности случайно мной подсказанного псевдонима для Володи Смирнова и прикипевшего к нему, как тельняшка к морскому волку. Бондаренко даже в нашей иркутской стороне нашёл признаки древней Скифии! И он не зря проводит параллель между творчеством Скифа и Кузнецова: Юрий Поликарпович был его другом и учителем. Хотя, я знаю, Володя учился у многих поэтов, и это только обогащало его поэзию.

Бог и родители дали поэту лёгкий характер, но душу глубокую. Скиф создал целый поэтический пантеон известных поэтов, прозаиков, политиков, священников и просто друзей-товарищей, с которыми свела его судьба, а дружить он, несомненно, умеет. Книгу он назвал «Галерея».

И есть среди прочих «тихие шедевры», как я их называю, – стихи, в которых не найдёшь ни строчки фальши, написанные с какой-то особенной теплотой. Вот стихотворение «Дёмушка», посвящённое Виктору Дёмину:

 
День прогрет до донышка,
До речного дна.
Пашет, пашет Дёмушка
Землю дотемна.
. . . . . .
Пашет, не напашется.
(Огородов – жуть!)
Внуки тёти Дашины
Чернобыльник жгут.
. . . . . .
Дёмушка напашется,
Выйдет из углов…
Дёмушке наскажется
Много добрых слов.
 
 
Хорошо заплатится…
Только почему
Дёмушке заплачется
В доме одному?
 

Прочитала – и вспомнилось вдруг раннее детство, маленькие огородики поселковых жителей, которые тоже вспахивал на лохматой лошадке по весне старый (как мне казалось) бородатый пахарь с перевязью поперёк лба… О чём плачет в своём доме русский человек?.. И откуда такая знакомая сердцу тоска…

Много стихов с политическим содержанием пишет Владимир Скиф. С той же страстью, с открытым забралом поэт идёт на битву с пожирающим матушку-Русь великим злом! Наверное, не у одного негодяя сжимались челюсти в злобе на Слово правды.

Судя по последним книгам, поэт много работал над стихами, переделывал не один раз прежние варианты – нелёгкая это работа, но деревенское его трудолюбие и жажда деятельности выносили его, словно добрые кони. И назывались они – Творчество и Вдохновение.

Незабываемы стихотворения Скифа «Художник и сатана» (какая-то космическая мистика о потерявших себя в пространстве Добре и Зле); поразившее меня, только что написанное тогда стихотворение «Жернова», которое он читал мне в нашей совместной командировке в городе Братске; потрясающее – «Свалка» и стихи о скрипке Паганини…

Да, столько у меня закладок в сборнике «Золотая пора листопада» – а живётся нам, пишущим, тесно – на страницах СМИ! Просто, открыв это великолепие, вы не захотите с ним расставаться, так же, как и я. Сколько написано ярких, звенящечистых стихов о Байкале, о ещё не до конца убитой сибирской тайге, о временах года… Эти строки помнятся как молитва, как песня о любви:

 
Стихи в старинную тетрадь
Записывать, как струйки мёда
Вкушать. Не тщиться и не лгать,
И у скрипучего комода
Стоять и со стекла стирать
Пыльцу от бабочки умершей,
Твоё сознание сумевшей
К себе, умершей, приковать.
И самого себя позвать
Уйти в поля, уединиться,
Текучих мыслей не сбивать,
Летучих листьев не срывать
И горькой осенью упиться…
 

Как-то я спросила у Володи, как он работает, наверное, по принципу «ни дня без строчки?» Ведь у него в последнее время вышли ещё две, совсем неожиданные, книжки. В 2006 году – «На срезе времени зелёном», где через очарование то каменных срезов, то разводов небес и далей гобийской пустыни, нарисованных художником Сергеем Прокопчуком, он создал стихотворные строки, выражающие астральный тонкий мир… как он сам говорил, трансцендентальную бесконечность:

 
Пожухлых трав седое бденье,
Поблекшая степная шаль.
Застыло жёлтое сомненье
И фиолетовая даль.
 
 
Былинок тихое движенье.
Суглинок.
           Марево.
                    Песок.
Души и космоса сближенье.
И жизни – тонкий волосок.
 

И ещё – детскую книжку «Шла по улице корова», которая принята детьми, как родная.

Я знаю, что творчество Владимира не останавливается, есть уже подборка новых стихов… А на мой вопрос о работе поэт ответил, что пишет он, как только приходит вдохновение, порывами, отдавая благодатную энергию сердца, «на радость вам и мне», а потом может молчать месяц, другой… и даже год. Только бы сердце не подвело – увы, оно не железное…

И поделом, то есть по делам, он стал председателем Иркутской писательской организации! С его человеческим опытом, умом и верностью писательскому делу, мы считаем, Владимир Петрович подтянет наш обновившийся Союз до былого уровня, когда он был одной из лучших писательских организаций нашей России.

К нему в кабинет не стучатся робко, а входят запросто. Это не часто бывало в нашем общем Доме. Так что Союз писателей России живёт и пополняется пишущей братией, к чему тоже немало стараний прилагает наш лидер и большой Поэт Владимир Скиф.

Татьяна СУРОВЦЕВА, член Союза писателей России, г. Иркутск

«Надо только взглянуть широко в небеса…»

Есть у каждой реки исток, маленький ключик, от которого всё начинается. И чувство Родины прорастает, как всё большое, из малого зёрнышка. Этим зёрнышком в детстве могла быть речка, текущая в ивняках по степи, зелёный косогор с берёзами и пешеходной тропинкой.

Близкие сердцу картины родной земли связаны у нас с самыми первыми радостями узнавания жизни, с ощущением жизни как таковой, с неосознанной ещё благодарностью за эту жизнь. Это могучая сила памяти. Она влечёт птиц из дальних краёв к месту, где они родились, она всю жизнь согревает человеческое сердце, делает его счастливым. Или несчастным, если человек почему-то потерял Родину. Разветвлённое древо чувства Родины должно иметь самый первый изначальный росток, и чем он крепче, тем быстрее дерево вырастет, тем зеленее его вершина.

Вот о чём я думаю, читая стихи Владимира Скифа – поэта, никогда не искавшего мирских утех в виде литературных премий и прочих наград. Подчас, когда мы пропускаем, пролистываем поставленные в «красной угол» творческой биографии лауреатские «отметины», выясняется, что перед нами и не Художник вовсе, но – в лучшем случае – добротный ремесленник. Мне, например, безразлично было бы знать, в каком году Владимир Скиф стал или не стал лауреатом «чего-то», потому что его творчество позволяет ощутить бессмертие русской души: «Почему так манило людей в небеса, // Где дорога души широка и бескрайна, // Их манило туда, где жила бирюза, // Где качалась лучами небесная тайна…»

Найти слова, чтобы воспеть Родину. Найти слова через сыновью любовь к родной земле:

 
И поля, и берёзки кривые,
И листвы многошумный прибой —
Это Родина, это – Россия
С горьким дымом
                     над отчей избой.
. . . . . . . . .
…Мы себе своё счастье косили,
Шли домой по знакомой тропе,
Где горячее сердце России
Билось пламенем в каждой избе.
 

Вот и в новой книге Владимира Скифа всё так же нет ни соринки нано́сного, чуждого. Только – русское: оплакать, и помнить, и идти, клонясь, снежным путём своим… «Царство Божие внутрь вас есть». Оно уже есть, оно уже наступило. Но наступило пока без нас, а наша задача – чтобы оно наступило ещё и вместе с нами. «Взгляд из вечности» – что это? Мы не можем поставить себя на место Бога и посмотреть так, как если бы Он смотрел, – из вечности. Но мы, имея вечную душу, имеем в себе частичку вечности, которая даёт некоторую способность упразднять время. И тем больше, чем мы чище от страстей и ближе к Богу, тем в большей мере мы это ощущаем. Поэзия – ответственная вещь, об этом о. Павел Флоренский очень хорошо сказал, что или они обманщики, эти поэты, или они проникают в суть вещей и говорят то, что есть на самом деле. А на самом деле есть вот что:

 
И вкривь, и вкось стоят заборы
На чахлой родине моей.
Молчат тележные рессоры,
Торчат седины ковылей.
 
 
Не вижу золотого хлеба,
Что убирали в сентябре…
Лишь конопля растёт до неба
В пустом, заброшенном дворе.
 

Но Поэту ведомо многое из того, что утишает земные печали, помогает нам выжить, выстоять. И он напоминает, не позволяет нам забыть о том, что не уныние правит миром:

 
Распахни, человек, и судьбу и глаза,
И не стой среди падшей эпохи нелепо.
Надо только взглянуть широко в небеса
И во всём походить на высокое небо.
 

Поэзия Владимира Скифа напитана соками родной земли, потому-то и уготована ей долгая жизнь. Не говорю «вечная» просто потому, что у смертного нет права на такие эпитеты, когда разговор идёт о слове поэта, поскольку единственно «Господь Бог есть истина; Он есть Бог живый и Царь вечный» (Иер. 10:10).

Но бесспорно: книга «Молчаливая воля небес» особенно ценна ещё тем, что нет в ней страшной, свойственной ныне многим пишущим, привычки смотреть на Родину непридирчивым туристическим оком: был Тургенев – хорошо! А ещё и Фет был? Прекрасно! И «Пару гнедых» тоже здесь написали? Браво! «И горько мне стало», – повторяю чужие слова вопреки собственной уверенности в том, что лучше нашей земли не было и нет… А читаю Скифа – сопереживаю и даже в горьком согреваю сердце:

 
У забора – стойкий чернобыл.
Сени. Дворик.
                 Сельские чертоги.
 
 
Сколько помнит,
                 сколько позабыл
Этот дом, стоящий у дороги.
. . . . . . . . .
…Ни кола на свете, ни двора,
Ни деревни нет уже, ни мамы…
Только в небе – чёрная дыра
И в полях —
                 заросших пашен шрамы.
 

Новейшая история российской литературы дала немало примеров, когда люди талантливые, крупные просто поменяли сердце и душу на вещи, как им казалось, куда более привлекательные: призрачный блеск «нобеля», реальную ли, оттягивающую пазуху «зелень» какого-нибудь очередного «букера», звание ли, величание. Но бессердечная, злая, оплёвывающая отеческие гробы литература – разве она может называться русской? Разве по силам ей утишить боль, дать надежду, повести к свету?

Вот и выходит, что главное нынче для писателя – впрочем, только ли для него? – устоять, удержаться, не уронить себя. Помнить стыд и жить по нему.

Да, безденежье, мизерные тиражи, разорванность литературного пространства. Да, засилье тёмного на ТВ, торжествующий гламур, насаждение «куршавельской» морали. Но всему этому можно противостоять. Как? Да очень просто: жизнью своей, словом своим…

Как поэт Владимир Скиф.

Юрий ПЕРМИНОВ, секретарь правления Союза писателей России, главный редактор историко-культурологического, литературно-художественного альманаха «Тобольск и вся Сибирь»