Текст книги "Русские на чужбине. Неизвестные страницы истории жизни русских людей за пределами Отечества X–XX вв."

С пальмовой ветвью

В XI–XII веках на Руси был обычай отправляться на богомолье ко святым местам в дальние страны. Помимо Византии, странники устремлялись в Палестину. Их стали называть паломниками – от слова «пальма», поскольку из Иерусалима в знак того, что там побывали, они возвращались с пальмовой ветвью.

Паломник. И.Е. Репин.

Государственная Третьяковская галерея, Москва

В 1104–1107 годах совершил паломничество в Палестину игумен одного из черниговских (Киевская земля) монастырей Даниил. Он оставил описание своего путешествия под названием «Жития и хождения Даниила, Русской земли игумена».

В Палестине паломник провел 16 месяцев. Его сочинение, конечно, носит прежде всего церковный характер, но от других поучений и назидательно-христианских повестей отличается наблюдательностью и любознательностью. Автора интересуют не только святые места, но и архитектура, военно-инженерные фортификации, природа и хозяйственная жизнь страны. Он уделяет внимание обычаям Востока, земледелию, скотоводству, садово-огородным культурам, рыбному промыслу, памятным встречам и разговорам с разными людьми по пути следования. География его маршрутов включает Царьград, город Эфес, острова Патм и Кипр, Иерусалим, Гефсиманию, Вифлеем, Иерихон.

Даниил – искусный рассказчик, благодаря чему его повествование служило русским паломникам в Святую землю своеобразным путеводителем.

Из аналогичных сочинений более позднего времени достаточно для примера назвать «Прения» и «Проскинитарий, или Поклонник» келаря Троице-Сергиева монастыря Арсения Суханова (в миру Антона), который с 1649 по 1654 год совершил четыре путешествия к христианским святыням на Афон, в Константинополь, на греческие средиземноморские острова, в Египет и Иерусалим. Из паломничества на Святую землю он вывез по поручению патриарха Никона большую модель иерусалимского храма Гроба Господня, послужившую позднее наглядным образцом при возведении храма Воскресения Христова в Новом Иерусалиме под Москвой.

Святая гора

После Крещения (988) при князе Владимире Русь активно развивает и укрепляет связи с христианским миром и прежде всего – с Византией как оплотом православия. Паломничество в греческие обители, поклонение святыням постепенно входит в обычай. В начале XI века русские появляются на Афоне – Святой горе, и далее их присутствие там становится постоянным.

Первый русский монастырь возник на Святой горе в 1080 году. Со временем Афон, как и Царь-град, стал крупнейшим центром, очагом православной культуры. О том, сколь велико было русское землячество, известно очень мало. Монашеское братство на Афоне пополнялось и греками, и православным славянством. Какова была доля русских, установить сегодня сложно. Ясно, что их число в зависимости от текущих исторических событий не было постоянным и варьировалось. Приток новых монахов временами надолго замирал. Так было, например, в период 4-го Крестового похода, когда в 1204 году Византию завоевали крестоносцы. Значительный перерыв в связях между Русью и Афоном приходится на XIII век. Нашествие в 1237–1238 и 1240–1241 годах монголов во главе с ханом Батыем разорило Русь, нарушило привычное течение жизни. Русские монахи на Афоне оказались тогда надолго отрезанными от родины, изолированными и проживали на Святой горе фактически пожизненно. Позже контакты возобновились.

Монастырь Симонопетра на Афоне

После того как турки в 1453 году сожгли и разграбили Константинополь и некогда сильная Византия пала, уцелевший от погромов Афон играет особую роль в православном мире. Эту священную землю берет под свое покровительство и защиту новое государство, появившееся на политической карте Европы на рубеже XIV–XV столетий, Россия, или Московия. Россия – наследница прежней Руси, но превосходит ее и территорией, и могуществом.

Русские монахи после захвата Византии турками не покинули Афон. Они оставались там и продолжали заниматься привычным делом: составляли копии с божественных книг, произведений знаменитых византийских риторов и богословов, переводили их на русский язык, сличали русские тексты с греческими оригиналами, делали списки с икон.

В монастырях Афона шло и приобщение греков и других православных к русской книжности, фольклору, искусству. Переводы с русского на греческий и южнославянские языки были в порядке вещей. Многие русские монахи, выполняя свою работу, безвыездно жили на Святой горе по нескольку десятилетий, а иные доживали свой век до глубокой старости и так и умирали на Афоне.

Из Новгорода в Любек

В конце XII века русские купцы подолгу жили и беспошлинно торговали во многих северонемецких городах. Сам германский император Фридрих Барбаросса в специальной грамоте подтвердил это право.

А в XIV столетии сложился торговый и политический Ганзейский (Ганза) союз, в который входили до 100 городов. Наиболее крупными из них были Любек (главный центр, как бы столица Ганзы), Росток, Висмар, Штральзунд, Ревель (Таллин), Дерпт (Тарту), Рига и русский Великий Новгород.

Новгородцы с товарами постоянно ездили в города Германии и Лифляндии, или Ливонии (Северной Латвии и Южной Эстонии), и размещались там на русских торговых дворах. Они вывозили на Запад меха, воск и кожи. Особым спросом пользовалась пушнина – шкурки белки, бобра, соболя, горностая, хорька, ласки, куницы, норки, выдры.

Воск продавали большими кругами весом от 80 до 160 килограммов. Ходовым экспортным товаром были лосиные, коровьи и лошадиные кожи. При высоком качестве они отличались дешевизной, чем привлекали оптовых покупателей.

При хорошем торговом обороте новгородские купцы были заинтересованы в том, чтобы постоянно находиться в ганзейских городах. И фактически там образовалось оседлое русское поселение. Предприимчивые новгородцы освоили чужие обычаи, стали бойко объясняться по-немецки и на Русь наведывались лишь изредка, поскольку ездить за товарами им самим необходимости не было. Для этого они нанимали бывалых и привычных к дальней дороге торговых людей и надежную вооруженную охрану.

Побег запрещается

С какого времени стремление покинуть родину и, спасая жизнь, найти приют и убежище за рубежом стало осуждаться в народе? Пожалуй, пошло это со Святополка, прозванного Окаянным и под таким именем вошедшего в историю, взявшего на душу большой грех. Чтобы прийти к власти в Киеве, он расправился со своими братьями Борисом и Глебом, а когда другой брат Ярослав (позднее он получит прозвище Мудрый) одержал над ним победу, сбежал в Польшу к королю Болеславу, приходившемуся ему тестем.

Летом 1017 года Святополк привел на родную землю сильное польское войско, разбил дружины Ярослава и занял Киев. Позднее Ярослав одержал верх над Святополком и вернул себе столицу. Справедливость восторжествовала, но в памяти народной злодейское братоубийство и побег за границу с целью добиться там помощи для осуществления на Руси своих неблаговидных замыслов отложились в памяти народной как равно низкие и гнусные деяния.

Бегство Святополка. Б. Чориков

Недружелюбие и отрицательное отношение к желающим покинуть родное отечество и скрыться за границей прослеживаются и во времена Московской Руси. Причем уважительные причины побега не служат его оправданием. Скажем, у молодого князя верейского (Верея – город неподалеку от Москвы) Василия были все основания в знак протеста против ущемления его наследственных прав великим князем московским Иваном III бежать в 1483 году в Литву. Но поскольку Иван III незадолго перед этим силой заставил князей верейских стать своими вассалами, поступок князя Василия был расценен центральной властью и подан народу как измена.

Точно так же, когда тверской князь Михаил бежал в Литву, побежденный своим соперником Иваном III, его решение не находит понимания в глазах соотечественников и даже, напротив, порицается, ибо, ища убежища не в православной, а в католической стране, он предает свой народ и свою веру, тогда как, вручив себя добровольно победителю Ивану московскому, он выказал бы не слабость, а силу.

Случалось, что знатные русские люди оказывались в Литве против воли, как это было, например, еще в конце XIV века с молодым московским князем Василием Дмитриевичем. Он попал в литовский плен и, понуждаемый великим князем Витовтом, женился на его дочери – иначе не видать бы ему освобождения.

По-видимому, практика ускользать за границу, увозя с собой немалые пожитки, не была единичной. Родовитая русская аристократия, видя угрозу своей былой независимости, предпочитала ехать в чужие земли – лишь бы не покоряться московской власти. Конечно, московские князья не хотели с этим мириться, потому что усматривали в таком бегстве дерзкий и демонстративный вызов. Желая отбить охоту покидать Россию, они ввели за побег в Литву (именно туда, как правило, держало путь большинство бежавших) смертную казнь, а самым мягким наказанием за такое своеволие было заключение в темницу.

Небылицы про заграницу

боязнь заграницы, привычка ругать и осуждать все иностранное, иноземное уживались на Руси со стойким интересом к заморским государствам, тягой побольше узнать, как живется там, на чужбине.

В былинах и преданиях про чужедальнюю сторону содержится много нелепого, ложного, пристрастного. Но не меньше встречается и сказочного, связанного с наивной верой в то, что где-то все-таки можно найти правду и справедливость и жить-поживать да добра наживать.

Почти во всякой фольклорной истории есть место чудесам, но чудеса эти обычно случаются за тридевять земель, в некотором царстве, некотором государстве, то есть в зарубежье.

Дюк Степанович. Иван Билибин

Герой одной из новгородских былин Иван, сын богатого торгового человека, хвалится своим необыкновенным конем, на котором он за время от первой до второй утренней церковной службы будто бы успевает доскакать от Киева до Чернигова. И в качестве объяснения, как такое волшебное скоростное перемещение возможно за столь короткое время, сообщается, что конь куплен за морем за тысячу рублей.

В известной былине про Дюка Степановича фантастически богатый страной предстает Индия. В ней столько всяких сокровищ, что их невозможно сосчитать, и посланные туда с этой целью переписчики ничего не могут сделать. Для описи богатств оказывается мало даже шести возов бумаги и трех возов чернил.

Для снижения привлекательного образа чужих стран в сказаниях о них присутствуют всякие ужастики, «пугалки» и страшилки в виде дикой и опасной природы и свирепых, кровожадных чудищ. Попавшим туда угрожают моря с зыбучими песками и реки, текущие каменьями вместо воды. А населяют эти страны лишь отдаленно похожие на людей жуткие существа с шестью руками-лапами, тремя песьими головами, с глазами и пастью на темени и скотьими ногами. Больше всего этих монстров обитает как раз в Индии – самой богатой стране чужеземья.

В основном небылицы про заграницу – это переложения произведений византийской литературы. Они получили широкое распространение и в XIII–XV веках, с опозданием на несколько столетий стали известны и популярны на Руси и в России. Их мотивы и бродячие сюжеты вошли в рукописные духовные и светские книги и в устное народное творчество.

Затворенное царство

В XVI столетии в царствование первого русского самодержца Ивана IV, по прозвищу Грозный, те князья, бояре, дворяне, которые покидали Россию, однозначно рассматривались как отщепенцы, предатели, враги государства и самого царя, достойные лишь осуждения и презрения. А несмываемое пятно и позорное клеймо беглецов распространялось и на весь их род.

При Иване Грозном началась опричнина – передел собственности, сопровождавшийся массовыми казнями. Происходило это в 1565–1572 годах, и ответом на репрессии стало бегство за рубеж многих бояр и дворян.

Среди беглецов был видный царедворец и военачальник князь Андрей Михайлович Курбский. Сначала он попал в опалу, а затем, поняв, что террор опричнины не минует и его, вместе с целой группой своих товарищей (С. Тетерин, М. Сарохозин и другие) и слуг бежал в Литву. Непосредственным поводом для такого шага послужило военное поражение, которое потерпела русская рать под началом князя, славившегося до этого своими победами.

Курбский – крупная политическая фигура своего времени, и отношение к нему, оценка его в России до сих пор, во-первых, заметно различны, во-вторых, как правило, актуализированы, соотнесены с сегодняшним днем.

Наиболее распространена точка зрения, согласно которой Курбский – изменник родины. Именно так и написал ему разгневанный царь: «И выходит, что… дома ты – изменник… но изменникам всюду бывает казнь: в той стране, куда ты поехал, ты узнаешь об этом подробнее».

У Ивана Грозного были веские основания для подобного обвинения. Князь переметнулся в Литву в 1564 году по предварительному сговору с польским королем Сигизмундом-Августом и его вельможами. В Литве он повел себя как предатель, ибо выдал военные секреты русских и активно участвовал во вторжениях польско-литовских войск в Россию. Мало того, Курбский настойчиво просил короля дать ему 30-тысячное войско, с помощью которого обещал завоевать Москву.

Поступив на службу к Сигизмунду, Курбский отнюдь не бедствовал. Склоняя его к бегству, поляки, которые в это время воевали с Россией, обещали знаменитому русскому воеводе ласковый прием. То, что в Литве он получил несколько имений (включая город Ковель, теперь Каунас), конечно, показательно. Вряд ли его так щедро бы вознаградили, если бы сообщенная им информация не представляла интереса и не подтвердилась.

Есть и иное, прямо противоположное мнение о Курбском. Оно сводится к тому, что князь – борец с тиранией и несправедливостью, обличитель лютого самодержца Ивана Грозного, который установил в России жестокий и кровавый режим. Современные сторонники этого взгляда видят в Курбском родоначальника русской политической эмиграции, первого диссидента-невозвращенца, бросившего вызов самодуру и палачу-монарху и его подручным. Адепты Курбского ставят ему в особую заслугу то, что он покинул Россию в поисках «свободного естества человеческого», или, говоря иначе, уже в XVI столетии выступил за соблюдение прав человека.

Именитый перебежчик направил царю послание с такими обвинениями в его адрес: «А который бы человек, князь или боярин, или кто-нибудь сам, или сына, или брата своего послал для какого-нибудь дела в чужое государство без ведомости… такому человеку за такое дело поставлено было б в измену, и вотчины, и поместья, и животы (имущество. – Ред.) взяты были бы на царя ж, а ежели б кто сам поехал, а после него осталися сродственники, и их бы пытали, не ведали ль они мысли сродственника своего…»

«Ты затворил царство русское, сиречь (то есть. – Ред.) свободное естество человеческое, словно в адовой твердыне, – писал Ивану IV Курбский. – Кто поедет из твоей земли в чужую, того ты называешь изменником, а если поймают его на границе, ты казнишь его разными смертями».

Возможно, Курбский и впрямь подошел бы на роль героя и борца за идею, если бы не одно но: он взял с собой из России с десяток приверженцев и слуг и фактически бросил на произвол судьбы собственную семью, обрек на верную смерть мать, беременную жену, сына и братьев. Все они погибли.

От греха подальше

Жизнь князя А.М. Курбского в эмиграции сложилась вполне благополучно. Он быстро освоился, успешно приумножил свои земельные владения, уверенно и напористо вел ожесточенные имущественные тяжбы и даже вступал в вооруженные конфликты с местными панами. В 1571 году Курбский женился на богатой вдове и, видно, извлек хорошую выгоду из этого брака. Восемь лет спустя он развелся, чтобы создать новую семью. Умер князь в 1583 году, вряд ли представляя, какие острые споры по его поводу вспыхнут позднее в России.

Пример Курбского не единичен. То же самое проделали князья Дмитрий Вишневецкий, Алексей и Гаврила Черкасские, боярин Т. Пухов-Тетерин, дворянин Б. Хлызнев-Колычев.

В период опричнины побеги за рубеж настолько учащаются, что становятся если не нормой, то вполне обычным явлением. Причем за границу устремляются не только знатные и богатые, но и бояре и дворяне с весьма скромной родословной и прибытками. Ни казни, ни расправы с оставшимися родственниками не могли остановить отток русских за рубеж. Число опальных, ссыльных, по той или иной причине попавших в немилость к великому государю, неуклонно росло, и те, кто получил черную метку, предпочитали не искушать судьбу, а поскорее уносить ноги от греха подальше.

Известны и случаи, когда Иван Грозный не прибегал к расправе над схваченными при попытке перейти границу перебежчиками. Так, он простил за измену не только своего родственника князя В.М. Глинского, но и князя И.В. Шереметева, князя В. Фуникова и некоторых других.

Князь Курбский. П. Рыженко

Интересно, что сам царь, ввиду неудач в Ливонской войне и дестабилизации внутреннего положения в стране, допускал возможность потерять не только трон, но и в результате заговора против себя лишиться жизни. В этих условиях он усиленно, но тщетно ищет союза с Англией, военный флот которой намеревается использовать на Балтике. Одновременно Иван Грозный пытается свататься к английской королеве Елизавете. Получив отказ, он тут же переключается на ее родственницу, девицу Марию Гастингс. Бракосочетание с этой особой, к огорчению русского монарха, тоже не состоялось. А ведь он серьезно рассчитывал жениться на ней, поскольку строил планы в случае осложнения ситуации в России бежать в Англию и найти там убежище.

За границей хорошо устраивались лишь немногие. Большинство беглецов плохо приспосабливались к новым условиям, мыкались и влачили жалкое существование, заканчивая свои дни в полной безвестности. Иным же везло. Им удавалось сделать карьеру. Но таких были единицы. Среди них, например, известен новгородец Петр Розладин. В начале 1570-х годов он бежал в Швецию, поскольку кто-то из его родни был казнен, кто-то подвергся насилию и гонениям. Понимая, что вот-вот настанет и его черед, Петр решил действовать на опережение, сумел улучить подходящий момент, чтобы беспрепятственно пересечь границу, а далее добровольно вступил в шведское войско и дослужился до подполковника. На новой родине он завел семью, и его сын Фриц, по-видимому крещенный в лютеранской вере, со временем получил дворянский титул.

Не по своей воле

Иные причины заставили уехать из Московии церковного человека Ивана Федорова, знаменитого тем, что он одним из первых начал в России книгопечатание.

В середине XVI века переписка книг была надежным ремеслом, которым кормились немало людей. Ничего больше они делать не умели и не хотели, и в типографии, которую при поддержке самого царя Ивана IV наладил в Москве Федоров, увидели прямую угрозу своим интересам и привычной прибыли.

Чтобы не дать опасному конкуренту развернуться, переписчики книг принялись клеветать на печатника. Сочинять про него всякие небылицы, обвинять в колдовстве, сношениях с сатаной, отходе от православной веры, распространении ересей – религиозных лжеучений. Само типографское дело молва объявила затеей дьявола, и невежественная толпа охотно подхватила эти дикие слухи.

Фронтиспис и заглавная страница Апостола. 1563–1564 гг. Иван Федоров и Петр Мстиславец. Экземпляр из Государственной публичной научно-технической библиотеки Сибирского отделения Российской академии наук

Печатный станок не случайно появился в России на столетие позже, чем в Западной Европе. Это объяснялось тем, что в высших церковных кругах Московии великое изобретение Иоганна Гутенберга считали вредным и не давали ему ходу. Вообще почти всякая техническая новинка, исходящая из латинско-католического запада обычно расценивалась как что-то отрицательное, чуть ли не бесовское и оттого пагубное и заведомо непригодное для России. Ведь отношения католического и православного мира носили напряженный характер и нередко выливались в противостояние, скрытую, а то и открытую конфронтацию, за которой стояла борьба за приоритет во всей христианской Европе.

Отсюда понятно, почему так легко и быстро общественное мнение москвичей удалось настроить против Ивана Федорова и его типографии – мастерской сатаны.

Вместе с помощником Петром Мстиславцем печатник был вынужден спешно и не по своей воле покинуть Россию и бежать в Литву. Если бы он промедлил и решил остаться, то, скорее всего, пал бы жертвой расправы разъяренной черни. Вряд ли его оставили бы в живых, тем более что типография Федорова, по некоторым сведениям, подверглась полному разгрому и как гнездо еретичества была предана огню.

А что же царь? Ведь самодержец покровительствовал печатнику. Неужели он не в силах был ему помочь? В этом вопросе нет ясности, но очень велика вероятность того, что как раз от самого Ивана Г розного в первую очередь и спасались книжники, ибо тот резко переменил к ним отношение, что было для него в порядке вещей. В Литве Федорова и Мстиславца приняли охотно и радушно, предоставив возможность свободно заниматься книгопечатанием. На родину они так и не вернулись.