Текст книги "Запорожская вольница"

Владимир Супруненко
Запорожская вольница

© Супруненко В.П., 2018

© ООО «Издательство «Вече», 2018

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2021

Сайт издательства www.veche.ru

* * *

Было время – на Украйне

Пушки грохотали.

Было время – запорожцы

Жили-пировали.

Пировали, добывали

Славы, вольной воли.

Все то минуло – остались

Лишь курганы в поле.

Тарас Шевченко

Нечеловеческие тайны

Закрыты шумом, точно речью.

Так на Днепре, реке Украйны,

Шатры таились Запорожской Сечи.

И песни помнили века

Свободный ум сечевика.

Его широкая чуприна

Была щитом простолюдина,

А меч коротко-голубой

Боролся с чертом и судьбой.

Велимир Хлебников

Напутное. Вместо предисловия

Нередко на лодке я выбираюсь в плавни (болотистая пойма реки. – Примеч. ред.). Тихо и укромно в их тростниковой густянке. Однако меня все время не покидает чувство, что рядом со мной кто-то затаился. Так же, как и я, он вслушивается в шорохи, всматривается в глубину плеса, ловя краем глаза тени огромных рыбин. Я оглядываюсь, и вдруг в протоке мелькает смоленый челн. Гребец изо всех сил работает веслом. То ли пытается скрыться, то ли преследует кого-то… Карабкаюсь по днепровским скалам – высоко, круто, неустойчиво. Внезапно сверху в расщелину просовывается древко копья. Я хватаюсь за него и тут же оказываюсь на каменистой ровной площадке. Оглядываюсь. Увы, один я над стремниной. Над сине-зеленым долом… То же самое в степи. Забреду в какую-нибудь балочку (балка – овраг в степи. – Примеч. ред.), прилягу под кустом бузины, и внезапно сверху раздастся конский топот, заливистое ржанье. Взбегаю по склону, и все стихает. Лишь бескрайняя степь вокруг, древние курганы с каменными бабами на вершинах и большие молчаливые птицы в вышине…

И посреди днепровских разливов, и в тростниковых плавневых дебрях, и на обочинах степных шляхов (шлях – дорога. – Примеч. ред.) – везде в краю за днепровскими порогами можно встретить следы запорожских казаков. Память о них – в одинокой скале, что, словно клык, торчит в днепровском русле, в криничке (криница – родник. – Примеч. ред.), что выбивается из-под камня в степной балке, в кроне и корнях многовекового дуба, в облаках, тихо скользящих над ковыльными просторами… Они все помнят. Надо лишь шагнуть за порог и неторопливо пройти по песчаным откосам, примятым травам, щебнистым тропкам, пыльным проселкам и торным шляхам. И вглядеться, вслушаться, различить запахи, вникнуть. И представить, как все здесь – между днепровскими берегами, на скалистых островках и солнечных пляжах, в степях и плавнях Запорожья – было несколько веков назад. Вряд ли это кому-нибудь возможно точно установить во всех характерных деталях и живописных подробностях… А как могло быть? Что помнится, то обязательно воротится. Однако в каком виде? На чьем возу? Путь ведь неблизкий. Немудрено что-то потерять, растрясти по обочинам, обтрепать на ветреных перекрестках. Долго я примеривался, прикидывал, советовался, но вот наконец решился и сделал шаг навстречу моему чубатому предку…

«Это научное исследование про мужей, подобных нам. Они предстают перед нами, порожденные нашим воображением и научными аргументами», – таким предисловием открыл в 1684 году «Историческую диссертацию про казаков» Йоганн Мюллер. Я последовал его примеру и взял в спутники и науку, и воображение, даже вымысел с собой прихватил. Историку он плохой, даже вредный помощник. Мне же без него не обойтись… Как не обходились без выдумки, фантастических сюжетов, задушевной отсебятины сельские сказочники, плавневые рыбари-балагуры, кобзари, сочинители казацких дум (среди них, кстати, есть и «Дума про казака Супруна»). Всегда рядом – под рукой и перед глазами – на книжной полке (а нередко и в походном рюкзаке, дорожной сумке) были труды летописцев, послов, путешественников, историков, этнографов, фольклористов, краеведов многих поколений. Исследования этих дотошных и романтичных собирателей казацкой старины указали направление пути, определили основные его вехи. Вместе с ними я осилил большую часть этой трудной дороги по степному пограничью… Именно оно когда-то родило и сформировало феномен Запорожья и запорожского казачества. По насыщености драматическими событиями и таинственными историями, по легендарной окраске подвигов и романтическому ореолу вокруг бытового уклада, традиций оно сегодня в мировом культурном наследии в одном ряду со скандинавскими викингами, средневековыми рыцарями, американскими ковбоями, японскими ниндзя.

Запорожское степное пограничье было неизведано, опасно и неприспособлено для мирной оседлой жизни, но там свободно гуляли ветры, парили в поднебесье орлы и кони догоняли плывущее над горизонтом светило – там была тайна, вольница и страсть. Что в недалеком будущем и в обозримой перспективе? Что за поворотом реки и изломом дороги? Вопросы, которые всегда с нами и в нас. Ночью, когда над степью распахивается звездное небо и ясно прослеживается на небосклоне зведный путь, вспоминаются слова поэта: «Куда ведет степное бездорожье – не все ль равно! Но посреди реки – гудит камыш, дымится Запорожье, курятся чубы, веют бунчуки…»

I. Войско славное, дела громкие

Что в имени твоем, казак?

О казаках, что обитали на пограничных окраинах за днепровскими порогами, сложено множество захватывающих историй, любопытных былей, сказок и легенд. Не менее интересны и попытки ученого люда разобраться в корнях слова «казак». Одни считали, что в основе его лежит главное казацкое орудие труда и одновременно грозное оружие – коса. Другие утверждали, что в древности казаки были все-таки не воинами, а пастухами коз. Именно им запорожцы были «подобны скоростью, и ловом которых наиболее упражнялись». Среди запорожских казаков бытовало предание, согласно которому они ведут свою родословную от скитальца-охотника, что поселился за порогами «для битья диких коз, кабанов и прочей дичи». Впоследствии он собрал вокруг себя таких же удальцов, которые «сшили себе кафтаны и штаны из кожи диких коз, и тако произошли в великую славу, что славные стали быть стрельцами, и прозвали их козарами». Между прочим, коза у ряда индоевропейских народов, обитавших на запорожских землях, считалась священным животным. На днепровских берегах «отметились» киммерийские всадники (предшественники скифов, предположительно – ираноязычные кочевники. – Примеч. ред.). Этноним «киммерийцы» созвучен греческой Химере – мифическому чудищу с туловищем козы. В переводе с греческого «химера» значит «коза». Вполне вероятно, что греки враждебных и грозных киммерийцев сопоставляли с этим чудовищем. От одетых в козьи шкуры и прытких, как козы, киммерийцев, к греческой Химере – козе, а от нее к Кикиморе, которая, как полагают некоторые авторы, была воплощением Великой богини – могучего божества древних ариев… Возможно, в «козьей» этимологической цепочке и ощутима некоторая натянутость и слабина звеньев, однако именно эти умозаключения, претендующие на историческую гипотезу, позволили одному историку сделать необычный вывод: «Народ же, поклоняющийся Великой богине Химере-Кикиморе, представляющийся в образе козы, должен был называть себя… козаками! Оказывается, древние киммерийцы никуда не сгинули, как думают историки, а растворились в самых разных племенах и народах, сохранив за собой право именоваться козаками-казаками». Этот же автор упоминает и о воинственном племени касков (они вполне могли иметь отношение к киммерийцам!), что обитали вдоль южного побережья Черного моря и воевали с хеттами. След этих «казацких» племен можно обнаружить даже в Двуречье, где их называли касситами. Между прочим, как сообщают, хеттские тексты, в стране касков, также как и у запорожцев, «правление одного (человека) не было принято».

Козы бродили по степным балкам, птицы вольно летали в небе. Слово «казак» производили и от турко-татарского «коз», что значит «гусь». Некоторые исследователи среди казацких предков выделяют… амазонок-косачек. Этих женщин-воительниц отличала длинная коса, которая у казаков через века превратилась в длинный чуб. А вот что написано в труде «История Польши» гданьского историка и педагога XVII века Иоахима Пастория: «Исходя из положения дел, мне лично кажется, что название казаков прежде всего связано с характером их деятельности. Оно могло образоваться так, как и названия других групп людей, – например, бегунов от слова «бегать» – от славянского слова «ходить», от которого легко могло образоваться сначала «ходаки», а потом «казаки»…

Большинство исследователей все же усматривают в этом слове тюркский корень. У тюркских народов казаками называли вольных, подвижных, хорошо вооруженных людей, всегда готовых к войне и дальним походам. Некоторые языковеды разделяют слово на два корня: «кай» – легко и «сак» – вьюк. Весь домашний скарб вольных казаков вмещался в небольшой вьюк. Приторочив его к седлу, казак легко снимался с места и уносился в степную даль. Казацкий корешок прощупывается и в тюркском «гознак» или «гузак» (гусар?) – легковооруженный всадник. Монгольское слово «ко» означает броню, защиту, а «зах» – межу, границу, рубеж… Что ж, именно Пограничье в разных регионах породило казацкий тип.

В древнеиндийской литературе «казаками» называли свободных вольнонаемных крестьян. Интересно, что у персов (иранцев) слово «казак» переводится как «хохолок». А, как известно, запорожские казаки гордились своими длинными чубами…

Есть мнение, что у истоков казачества в глубокой древности находился некий загадочный воинственный народ, в названии которого прослеживается корень «аз» («ас»). Он выпячивается, а иногда и громко заявляет о себе в черкассах, касагах, хазарах. Все эти народности и народы имеют казацкую окраску. Тот же корень прослеживается и в географических названиях – Азия, Кавказ, Азов, Азовское море. Неукротимый романтик и создатель смелых гипотез норвежец Тур Хейердал соотносил даже Азов (незадолго до смерти он побывал там) с одним из пунктов расселения богов-асов, о которых упоминается в сборнике скандинавских песен («Младшая Эдда», памятник XIII в. – Примеч. ред.). Первоначально же небесные предки скандинавов (и не только их!) обитали к юго-востоку от Каспия в «городе асов» Асгарде (возможно, вблизи нынешнего Ашхабада)… Вольному – воля, а идущему – путь. Некогда он мог пролегать, образно говоря, «из грек в варяги» – то есть не исключено, что предки викингов прибыли в Скандинавию из южных краев. По пути, кстати, часть асов (азов) могли осесть в районе днепровских порогов… Что ж – у викингов и запорожцев весьма ощутимы общие «казацкие» черты: бунтарский дух, преданность воле, бесстрашие, тяга к странствиям, высокое военное исскусство на море и на суше.

«Волю имеем за дражайшую вещь…»

Пестрым и многоликим было запорожское казацкое братство. Кого только не собирало оно под свои знамена, кто только не сражался в его рядах! Разные авторы сообщали, что среди запорожских казаков «можно было встретить всякие народности, чуть ли не со всего света выходцев». Кого же можно считать первым запорожцем? Какими были первые казаки? Чем занимались?

В древнерусских источниках и зарубежных хрониках упоминались загадочные бродники, которые обитали в степных балках и на плавневых островах ниже днепровских порогов. Кто они? Отдельный народ с некогда великим прошлым? Кочевники, в силу разных причин лишившиеся скота и осевшие близ богатых плавневых выпасов? Степной сброд, который загнала в эти дикие края злая бродяжья судьба? Так или иначе, однако на бродников, как повествуют разные авторы, не распространялась ничья власть – они жили за границей государств и вотчин князей, ханов, королей, султанов.

Много легенд и таинственных историй связано с бродниками. Они знали все потаенные степные тропы, разумели язык птиц и гадов, с помощью трав врачевали смертельные раны, разговаривали с тенями предков, могли провидеть будущее… Однако бродники не только «колобродили», добывая себе пропитание разбоем, участвуя в разных войнах. Занимались они и мирными делами. Давали приют бродячему люду, за счет которого периодически и пополняли свои ряды. Обслуживали проходившие по Днепру торговые пути, охраняли и обустраивали броды (еще одна бродническая версия). Встречали и провожали торговые караваны, снабжали провиантом (в основном рыбой) воинов и купцов. Рыбари бродников пользовались главным образом бреднями, или, как их еще называли, бродаками. От этой весьма уловистой рыболовецкой снасти якобы и произошло название целого народа… Некоторые исследователи считают, что бродники были предшественниками запорожских казаков. Обитали они в районе Протолче – древнего брода через Днепр, проходившего через остров Хортицу.

Когда у запорожца спрашивали, как он очутился за днепровскими порогами, как пристал к сечевому братству, он отшучивался: «Я из рыбы родом, от пугача плодом» (пугач – сыч. – Примеч. ред.). Что ж, именно добытчики рыбы и зверя были первыми поселенцами этих диких мест. И поведение, и образ жизни всякой животины были для казака неким примером выживания среди дикой природы, а нередко и эталоном жизни вообще. «Волю имеем за дражайшую вещь, потому что видим – рыбам, птицам, также и зверям, и всякому созданию есть она мила», – говорили сечевики. Именно в поисках воли-вольной, молодечества и добычи оказывались за днепровскими порогами «беглые и отступники от всех вер», военные преступники, беспаспортные бродяги, разорившиеся ремесленники, неудачники-дворяне, погорельцы, паломники, кладоискатели, авантюристы разных мастей. «Это было пестрое сборище самых отчаянных людей пограничных наций. Дикий горец, ограбленный россиянин, убежавший, деспотизма панов польский холоп, даже беглец исламизма татарин, может быть, положили первое начало этому странному обществу по ту сторону Днепра», – писал Н. Гоголь. Постепенно для защиты от нападений воинственных степняков и других соседей, промышлявших разбоем, сложилась стихийная военная организация запорожцев. Создавать ее помогали и обитавшие выше по течению Днепра близ крупных населенных пунктов реестровые казаки, которых еще называли «городовиками» (реестровые казаки Украины составляли поместные ополчения – полки и регистрировались в особом реестре, откуда их название. – Примеч. ред.). «В Запорогах живут их же братья казаки, переходя из городов для промысла, а иной, который пропьется или проиграется», – отмечали некоторые наблюдательные путешественники.

Гостей со всех волостей охотно принимали запорожцы «без всяких расспросов или благодарности за гостеприимство». Однако не каждого попавшего за пороги и прибившегося к казакам зачисляли в войско; тем более строгим был отбор в элитные казацкие подразделения, совершающие рейды по тылам врага, морские десантные команды. Существовала целая система испытаний, которым подвергались новички. Однако даже тех, кто прошел проверку и на деле доказал свою отвагу, силу и ловкость, не торопились назвать сечевиком. Английский резидент в Петербурге Клавдий Роно писал в 1736 году: «Запорожцы принимают в свое братство вообще всех, без разбору, национальности, которые возьмут греческую веру и согласятся пройти семилетнюю пробу (подготовку) перед тем, как получить звание рыцаря…»

Запорожская школа подготовки разведчиков, десантников (имеется в виду десантирование с плавсредств на речной либо морской берег. – Примеч. ред.), полевых командиров высоко ценилась в Европе. Проспер Мериме в своем исследовании про казаков писал, например, что в Запорожье специально приезжали, чтобы «обучиться военному ремеслу, поучаствовать в морских походах, попробовать свои силы в какой-нибудь отважной вылазке». Нередко даже номинальная принадлежность к днепровскому казацкому ордену повышала авторитет военных чинов, наемных воинов. Российские генералы и офицеры считали за честь быть записанными в Войско Запорожское, тем более стать его почетным членом. Фельдмаршал М. Кутузов был, например, «знатным товарищем Ирклеевского куреня», князь Г. Потемкин был внесен в куренные списки под прозвищем Грицька Нечесы (носил длинный парик), а позже получил титул «великого гетьмана Черноморского войска». Почетного звания запорожца был удостоен астроном, картограф, генерал-майор российской армии Христофор Эйлер.

Сечевые столицы

«Сечь – мать, вот где надо помирать», – говорили запорожские казаки, которые называли себя сечевиками. Запорожская Сечь для казака – это и родной Днепр с его грозными порогами и спасительными заводями-тиховодами, и плавневые укромные уголки, и некий духовный центр степного вольного рыцарства, и надежно защищенный стольный град всего казацкого Запорожья, где находилась резиденция казацких старшин и было сосредоточено управление войсковыми делами, и, наконец, боевое товарищество (оно, как и центральный орган управления, могло называться Кошем) как в прямом, так и в широком смысле. Запорожские казаки гордо именовали себя сечевиками. Это слово как бы определяло принадлежность к казацкому рыцарскому ордену, особой его касте самых отчаянных и бедовых…

Название Сечи происходит от слова «секти». От диких степняков когда-то можно было спастись только в лесной чаще, где беглецы вырубали (секли) деревья, расчищая место для временного или постоянного лагеря. Подобные станы казаки устраивали и в плавневых дебрях Великого Луга… Как и чем лучше всего защитить лагерь? Можно обнести его валом, построить крепостную стену, выкопать по периметру ров. А еще – из тех же посеченных деревьев поставить мощный оборонительный частокол, устроить из заостренных бревен засеку. Так и поступали запорожские казаки: и валы насыпали вокруг своих городков, и рвы рыли, а чаще всего засеками огораживались от лютого зверя и подлого врага. Кстати, засечными линиями (засечными чертами, засеками) в ХVІ—ХVІІ веках назывались оборонительные сооружения на южных и юго-восточных окраинах русского государства. Они состояли из засек, рвов, валов, частоколов, дополнявшихся естественными преградами (реками, оврагами) и опорных пунктов (острогов, городков-крепостей). Самой главной считалась Большая засечная черта длиной около двухсот километров.

Не было пощады врагу на поле брани – как капусту, секли головы басурманам лихие запорожцы. Многим исследователям сегодня не дает покоя именно этот разящий оттенок в слове «сечь». В связи с этим они даже вспоминают тяжелую и острую сакару (секиру), с которой умело управлялись воинственные степные саки (так называли южных скифов, нападавших на Переднюю Азию). Самым страшным секущим и рубящим оружием сечевиков была та же секира, а потом сабля.

У казацкой столицы не было своего постоянного центра. Сечевые городки, как «летучие голландцы», исчезали и возникали вновь в зелено-голубой плавневой стихии. Хортицкая Сечь, Томаковская Сечь, Базавлуцкая Сечь, Микитинская Сечь, Чертомлыкская Сечь, Каменская Сечь, Олешковская Сечь, Новая (Подпиленская) Сечь – в разное время существовали эти боевые, хозяйственные и административные центры Войска Запорожского Низового, однако все они располагались в границах плавневого Великого Луга. А южнее простиралась степь с ее древними курганами, орлиным клекотом, ветреным непостоянством, пыльными шляхами и тысячелетней немотой каменных истуканов. Южнее – другие земли, страны, цивилизации. Южнее – другое пространство и время…

Сечевики и зимовчаки

«Пойду на Низ, чтоб никто голову не грыз», – вздыхал иной бедолага, которого жизнь изрядно потрепала, отправляясь к запорожским казакам. В их среде он надеялся найти и душевный покой, и понимание, и применение своим еще нерастраченным силам, обрести второе дыхание, чтоб начать пусть полную тревог и опасностей, однако новую яркую жизнь. Запорожье не только принимало, но и «понимало» всех, кто решил связать свою жизнь с беспокойным Пограничьем.

Тот, кто жил непосредственно в Сечи и постоянно участвовал в боевых и разведывательных операциях, дальних походах и рейдах, составлял настоящий цвет казачества. Это были запорожцы-сечевики. Их боевым долгом и законами рыцарской чести скрепленная община называлась товариществом. Только оно имело право вершить все войсковые дела и распределять добычу. Вот какие воспоминания об этих запорожскимх вояках сохранились в приднепровских селах: «Сечевики – то уже особая статья. Они жили так, что их и не угадаешь: сегодня тут, в Сечи, а завтра Бог знает где: по степях, по балках и по выбалках; соберутся в ватаги и чимчикуют, куда надо. Эти уже на войне разживались. Разбивали разные города, лядские (польские. – Примеч. ред.) или турецкие, и забирали там, что только можно было забрать».

Не всем казакам, однако, приходились по нраву суровые сечевые порядки, не каждый, кто селился за порогами, готов был подчиняться старшинам и имел охоту к воинской службе. Что ж, на плавневых островах, по глухим степным балкам хватало места всем… Примечательной особенностью Запорожья были многочисленные хутора-зимовники, в которых обитали вольные запорожцы-зимовчаки. Их в шутку называли сиднями, гнездюками, гречкосеями (у турок такие хуторяне были известны как черуны). Однако зимовчаки не обижались, прекрасно понимая, что сечевикам без них за порогами делать нечего. Всякое отборное элитное войско нуждается во вспомогательных силах. Хутора-зимовники (их еще называли товщами) составляли опорные и почтовые пункты сечевиков. В любой момент запорожцы-лазутчики, отдельные казацкие отряды могли найти там и надежное убежище, и спасение от погони, и медицинскую помощь. Почтовыми гонами называлось расстояние между хуторами-станциями, в которых жили зимовчаки-почтари. Занимаясь скотоводством, рыболовством и звероловством, различными промыслами, зимовчаки снабжали сечевиков провиантом, который нередко обменивался на добытые трофеи. С зимовчаков также взималось дымное – особая постоянная или временная подать в пользу всего войска.

В любой момент мирный гнездюк мог превратиться в не менее, чем сечевик, отважного и ловкого воина. Причем конного, хорошо вооруженного. Отряды вольных лугарей – самосбройцев, которые знали все тайные плавневые тропы, нередко действовали самостоятельно, проводили смелые опустошительные вылазки в тыл врага, внезапно появляясь там, где их не ждали. Опытные зимовчаки часто были проводниками сечевых отрядов, помогали им скрыться от наступавшего на пятки врага. Поэтому многие воспринимали сечевиков и зимовчаков как единое запорожское братство, поэтому сечевики часто именовали себя официально «славным низовым запорожским войском и товариством» – имея в виду и своих вольных запорожских братьев-зимовчаков.

Развитая сеть зимовников на казацких землях в XVIII веке уже позволила разделить вольности (т. е. территорию, на которую распространялись вольности. – Примеч. ред.) Войска Запорожского Низового на административно-территориальные округа, которые получили название паланки. В буквальном смысле в переводе с турецкого языка это слово означает небольшую крепость. Во время последней Новой Сечи земли, которые контролировались запорожцами, были разделены на восемь паланок. На правом берегу Днепра находилась Кодацкая, Ингульская, Бугогардовская паланки, на левом – Самарская, Орельская, Протовчанская, Кальмиусская и Прогноинская паланки. Самой населенной и экономически развитой считалась Кодацкая паланка, которая размещалась на территории нынешней Днепропетровской области с центром в селении Новые Кодаки. Между речками Самарой и Конской на территории нынешних Днепропетровской и Запорожской областей раскинулась обширная и богатая Самарская паланка с центром в Самаре (нынешний город Новомосковск). На территории этого округа находились самые большие и знаменитые конские заводы Запорожья. В границах нынешнего Новомосковского района лежали земли Протовчанской паланки, центром которой считалось село Лычковое. Тут было самое большое количество мельниц. Орельская паланка разместилась между верховьями Орели и Самары с центром в селе Козырщина (нынешние Новомосковский и Павлоградский районы Днепропетровской области). Самой малолюдной была Кальмиусская паланка, которая располагалась между реками Кальмиусом, Волчьей и Азовским морем (нынешние Днепропетровская, Донецкая и Запорожская области). Центр ее – крепость Кальмиус (нынешний город Мариуполь). Между Днепром, Ингульцом и верховьями Базавлука (Херсонская область) находилась Ингульская паланка с центром в селе Перевозском в устье Ингульца. Бугогардовская паланка занимала степи между Днепром, левым берегом Южного Буга и правым берегом Ингульца. Центр ее находился в урочище Гард (вблизи нынешнего села Богдановки Домановского района Николаевской области). Здесь, кстати, были лучшие рыбные заводы запорожцев. На левом берегу Днепровского лимана километрах в сорока от конца Кинбурнской косы разместилась Прогноинская паланка с центром в поселении Прогноинское (возле современного села Геройского), где находился сторожевой пост для защиты добытчиков рыбы и соли.