Текст книги "Запорожская вольница"

По казацкому следу

…Стоял апрель – чистый, прозрачный, звонкий. Дали были открыты, дороги прямы и стремительны. Иногда, правда, мы сворачивали с наезженных «шоссеек» и по едва заметным тропкам спускались к реке. На плотном прибрежном песке отчетливо были видны следы. Они и вели нас вниз за солнечной вешней водой. Миновав пороги, река будто удивилась плавневому простору, чуть приостановила свой бег, а потом вольно и плавно понесла свои воды к югу. От острова к острову. От мыса к мысу. От балки к балке. Так мы и продвигались от острова Хортицы по низовым землям былой запорожской вольницы, по заповедным казацким урочищам Великого Луга, где располагались сечевые столицы запорожцев и хутора казаков-зимовчаков. И древние курганы, и старые могильные кресты, и просмоленные челны на солнечных пляжах, и корни, торчащие из глинистых обрывов, и костры на обочинах – все это прочно и надолго легло в память. И еще не раз в ней всплывет и вызовет воспоминание и щемящую грусть о дороге, у которой нет ни начала, ни конца. И вновь протрубит ветер странствий. Поманит, позовет за собой… Надеюсь, что не только меня.

Белогорье

…Пучки сухих трав, торчащие из песка, были похожи на казацкие чуприны. Они трепетали на ветру, отпугивая малых птах. Те торопливо пробегали по песчаным откосам, оставляя узкие цепочки следов. Внизу темнел Днепр – весенний, холодный, молчаливый. Вода удивительно чистая и спокойная. В ней мудрость и сила, но и печаль. Река легко рвет камни, а уж песок…

После острова Хортица – это первая наша остановка. У «знаменитой в истории запорожских казаков» Лысой горы слава давняя. Я спросил у дедка на окраине села про дорогу к этой достопримечательной днепровской вершине. «Так вы ж, хлопцы, на горе и находитесь», – пожал плечами старожил. Я удивился, но тут же понял, что вершина дала название и всей местности, и селу.

В недалеком прошлом Лысая гора тянулась вдоль берега почти на два километра. Путешественники даже называли эту примечательную местность Белогорьем, а непосредственно саму гору – Белой (от горы и название соседнего села Беленькое).

Издавна путешественников привлекали песчаные холмы, что возвышались над плавневыми островами. «Эти бугры такие высокие и крутые, – вспоминали днепровские старожилы, – что не каждый и взойдет на них; а ямы глубокие, заросли березой, кустарником да хмелем так, что и дна не видно. Странно: там живет зверь разный и плодятся змеи и душегубы». Их по-разному называли – и буграми, и кучугурами, и могилами, однако чаще всего – горами. На степной плоскости любой холм – уже вершина, любой бугор – уже высотка, любая возвышенность – уже гора. Издревле степь не могла смириться с этими горными выскочками, что возвышались над травами и шляхами (дорогами. – Примеч. ред.). Злые степные ветры стесывали со склонов любые ростки, в мгновение ока оголяли вершины, являя их никчемную суть. Так вот наши горы и стали «лысыми». Самой же высокой и приметной вершиной была Лысая гора на правом берегу Днепра. Вершина ее как бы парила над Великим Лугом. «Лысую гору далеко видно и со степи, и с плавней. Веселое место! Глянешь оттуда – как на ладони все: и Днепр, и плавни, и слобода! На этой горе везде песчаные кучи да ямы, будто крепость какая!» – рассказывали старики. Крайние хаты Лысогорки сегодня находятся почти вровень с ее вершиной – ветры и люди сделали свое дело. Взобраться на нее не составляет труда. Восхождение на песчаный холм – не более чем пляжная прогулка. Однако вид с вершины по-прежнему впечатляет. Все плавневые островки и урочища как на ладони…

Проявилась ли в этом какая-то закономерность или дорожная судьба так распорядилась, однако лысогорская стезя все время заставляла сворачивать с асфальтового большака. Лысая гора обнаружилась на северной окраине Никополя, где когда-то находилось село Новопавловка. Мы не поленились, сьездили туда. Довольно живописный берег. Есть и уютные пляжики, и тенистые полянки, и таинственные овражки. Песка, правда, здесь маловато. В основном – глина. На эту гору обратил внимание еще наблюдательный Эрих Лассота. «Прошли мимо Лысой горы на левой, русской, стороне и Толстые Пески, большие песчаные холмы на татарском берегу», – писал он в своем путевом дневнике. Из исторических документов 1767 года известно, что здесь когда-то стоял запорожский сторожевой пост, находилось казацкое кладбище.

Лысые горы оказались каким-то образом привязаны к Запорожским Сечам… Неподалеку от Каменской Сечи находится еще одна Лысая гора. Трудно сказать, как она выглядела в прошлом. Сегодня это просто бугор над Днепром. В селение Крынки на берегу Конки, которая протекает параллельно Днепру ниже Каховки, мне рассказали о Лысой Могиле в Алешковских песках. Место это засажено соснами. Однако могила по-прежнему остается лысой.

Пушина

…Сначала я увидел огромного полоза, который грелся на солнце. Учуяв меня, змея тихо соскользнула в сухую траву. Я последовал за ней и заметил глинистую щель. Чуть ниже ее круто вниз спадали ступеньки. По ним мы и спустились на дно оврага. Это было мрачное глинистое ущелье. Вверху голубело небо. Тут же внизу было сумрачно и сыро. Из глинистых круч торчали обрывки корней. Где-то здесь, по словам дачника, что указал нам тропку к роднику, до сих пор видна кость какого-то допотопного животного. Так я очутился в балке Пушинной (местность вокруг нее называют просто Пушиной). За Пушиной – Червоные заборы (заторы), село Червоноднепровка и следующая балка Червоная. Название, скорее всего, от цвета глины. Однако народ по-своему трактует этот топоним. Рыбак Василь Веремеенко из Червоноднепровки выдал, например, такую версию: «Забрел сюда казак, которого запорожцы за какую-то провину выгнали с Хортицы. Видит – в балке татарва окошилася. Тогда он вернулся к сечевикам и рассказал про бусурманское логово. Пришли казаки и всех перебили. Порубали наголо. Кровь рекой лилась. Всю балку залила, в Днепре камни почервонели. Так вот тут все на червоный манер и прозвали. Може, все и не так было, но как нам деды рассказывали, так и я вам докладаю».

Тарасово гульбище

«В 1740 году здесь поселился отставной войсковой запорожский старшина, – какой-то Тарас, завел огромный зимовник и со своими хлопцами, со своей челядью и наймитами, занимался скотоводством и хлебопашеством, жил долго и умер, оставляя имя свое, на память зимовнику и этой местности» – так в одной старинной книге написано о нынешнем селе Высшетарасовка (это уже соседняя с Запорожской Днепропетровская область). Мы не могли миновать его по многим причинам. Наш маршрут пролегал по бывшим Сечам. Возле них мы также искали следы прототипов литературных героев. Гоголевский Тарас Бульба – фигура колоритная, знаковая, это сила и дух казачества, его вдохновенный образ. Среди запорожских старшин немало было Тарасов (вспомним того же Тараса Трясилу). А были ли Бульбы? В селе Высшетарасовке Бульб, увы, не оказалось, зато рядом нам показали так называемое Тарасово Гульбище, где, по-преданию, полковник Тарас и другие старшины после походов устраивали пиры. От балки Червоной до Высшетарасовки вдоль берега тянутся так называемые Заломы – глинистые обрывчики, яры, провалы, расщелины. «Место очень грандиозное, очень живописное и очень удобное для тех, кто желал бы скрыться в нем от кого-нибудь», – писал об этой характерной местности один исследователь. Рассказывают, что до самого села здесь когда-то под землей тянулся тайный казацкий ход – пролаз. Километрах в четырех от Высшетарасовки посреди Заломов и находилась идеально ровная высокая площадка, которую в народе издревле называли Тарасовым Гульбищем. Когда-то здесь стоял огромный каменный стол с такими же лавками вокруг. Рядом устроен был винный погреб, который запирался железными дверями. Здесь казаки «пили, ели, прохлаждались и с огромной высоты горного отрога любовались широким и далеким Днепром». От Гульбища сегодня почти ничего не осталось – все смыли воды Каховки. Однако высшетарасовцы по-прежнему любят проводить здесь праздники. Особенно много людей собиралось на Пасху. Приезжали даже с окрестных сел. Кстати, по свидетельству Яворницкого, текст знаменитого письма турецкому султану был найден им именно в Высшетарасовке.

Хата казака Несвата

Эта хибарка стоит в селе Ильинка в огороде учительницы Лидии Ивановны Дубачинской. Живет она на Хуторе. Так называется один из многочисленных кутков (кут – угол. – Примеч. ред.) села. Раньше оно именовалось Грушевкой. Именно здесь провел последние дни своей жизни знаменитый Сирко (легендарный кошевой атаман запорожцев, непобедимый воин и ведун-характерник. – Примеч. ред.). Тут на своей пасеке он и умер. Об этом свидетельствует памятный знак на краю села. Зимовник, в котором обитал прославленный казацкий ватаг, мог быть в точности похожим на эту чудом сохранившуюся старинную хату. Я всю ее облазил. Забрался даже на чердак. Обшарил все его закутки и нашел старый рогач (ухват. – Примеч. ред.), какие-то черепки, ржавый обломок ножа, сухие кукурузные початки… Внутри хаты на стене вдруг увидел выцветшую фотографию в грубой рамке.

– Это баба Онися Несватиха, – объяснила Лидия Ивановна. – Девяносто пять лет прожила она тут. Когда умирала, говорит: «Заплетите мне в косу красную стричку (строчку, ленту. – Примеч. ред.), бо я божа невестка (то есть незамужняя девушка. – Примеч. ред.)». Сильная была старушка, у них весь род такой. А хата эта принадлежала казаку Денису Несвату. У бабы даже грамота хранилась. Я ее сама, своими глазами видела, супруг мой может подтвердить – он тоже читал. Там написано: «Хутор этот подарен казаку Несвату…» Дальше не помню. А в конце подпись Богдана Хмельницкого…

– А где сейчас эта грамота?

– Баба в конце всех и вся боялась. Грамоту ту так уже кохала, так берегла. Куда сховала, никто и не знает… Давайте я вам лучше свои вирши (стихи. – Примеч. ред.) прочитаю…

Мы уезжали из Ильинки под вечер. Было тихо и тепло. Предзакатное солнце выкрасило белобокие хатки в розовый цвет. Груши еще не зацвели, но в них чувствовалась будущая щедрая сила – говорят, что груш здесь на деревьях больше, чем листьев. Это еще впереди, а пока ранняя апрельская пора – сквозь голые ветки просвечиваются хаты, огороды, пасеки, кладбищенские кресты, плавневые камыши, речушки и балки… Просвечивается прошлое?

Островитяне

– Давайте, хутчее, собирайтесь, я вам все казацкие места покажу.

Зинаиде Алексеевне Будимко уже за семьдесят, однако мы едва поспеваем за ней. Через огород поднялись на бугор и увидели возле дороги большой крест. Символично название села, где живет старушка. Называется оно просто Островом. Это своеобразная память о Великом Луге, в котором было 264 острова! Томаковский (его еще называли Буцьким, Днепровским) – один из самых больших. На нем и располагалась Томаковская Сечь. О ней знают почти в каждой «островной» хате. Не только знают и помнят, но и могут показать места казацких могил, окопов, валов, тайных ходов. От креста с нашей шустрой и веселой провожатой мы обошли всю островную землю. Возле сада старушка показала нам бугорки, под которыми покоился запорожский прах. Потом мы спустились к Городку. Так островитяне называют место, где находились казацкие укрепления.

– Вот здесь, где крайняя хата, как раз проходил вал, а на том месте, где сейчас стадион, – земля там, видите, вроде, как осела – были казацкие схованки (укрытия. – Примеч. ред.). Баба Тертишиха рассказывала, что сама видела в обрыве по-над водой дубовые двери. Открыла их, а оттуда как потягнет, как заревет… Не иначе, ход внутрь острова там был. Хлопцы малые, когда еще коммуна у нас тут была, люки находили. Открывали их и под землю спускались. Видели крюки, что из стен торчали. Может, к ним запорожцы чайки свои привязывали? Прямо с Днепра заплывали и прятали в горе. Разное люди рассказывают. Тут столько битв было, столько крови. Весной, во время паводка, вода, что с запада остров затопляла, аж иржавой становилась. Не иначе то кровь из земли вымывало…

Вода подмывает берега, ветер превращает в пыль курганы. Однако мы не можем жить без желания оглянуться, вспомнить, не можем шагать по дороге и не думать о ее начале. Память постоянно уносит в прошлое. Не всегда там покойно и уютно, не всегда справедливо. С какой меркой подойти? Как судить? А главное – судьи кто? Пусть будет просто память – под разными крышами и фасадами, в различных одеяниях, образах и ролях, по-разному окрашена и озвучена. Память эта всегда с нами – во всех наших делах и устремлениях.

Возле древнего перевоза

…На ночь мы расположились в старом полуразрушенном здании местного музея. Мой спутник разместился на единственной кровати, я же разыскал на складе фанерный щит и улегся на полу. Из темных закутков тянуло сыростью, поэтому весьма кстати пришлась предложенная сторожем овчинная шуба. Она укрыла и убаюкала меня, навеяв сладкий сон. Такими бурками накрывались в походах запорожцы, под такими кожушанками дремали на возах чумаки (транзитные торговцы и перевозчики, «дальнобойщики» Средневековья на волах. – Примеч. ред.), что двигались к переправе на Микитином Роге. Место торговое, бойкое – еще со времен скифов здесь кипела жизнь. Более двух с половиной тысяч лет назад тут находилась переправа, через которую скифы везли криворожскую руду к расположенному на левом берегу административному и ремесленно-торговому центру Скифии. Позже через мыс пролегал торговый Солоный шлях. По нему день и ночь двигались чумацкие валки (караваны. – Примеч. ред.). Название поселению дал запорожец Микита Цыган, который обосновался здесь где-то в начале XVI столетия. Собственно, и Сечь, которая перенесена была сюда из Базавлукских плавней, тоже именовалась «перевозом». Микитинская Сечь в отличие от других казацких столиц находилась не на острове, а на слабо защищенном с суши мысу. Почему так случилось? Неужели казацкие стратеги просчитались? Отнюдь! Дело в том, что на строительстве запорожского городка в этом месте настояли поляки, которые в то время контролировали и сам перевоз, и прилегающие к нему земли. Рядом с сечевыми укреплениями расположился польский гарнизон, который наблюдал за действиями запорожцев.

Однако поляки недолго правили здесь бал. В 1648 году Богдан Хмельницкий овладел всеми укреплениями на мысе. Польские вояки бежали, реестровые казаки перешли на сторону запорожцев. И тут же на сечевой Раде Хмельницкий был избран гетманом Войска Запорожского. Сегодня памятник батьке Хмелю стоит в историческом центре города рядом с древним перевозом и сечевым городком, ушедшим под воду. К памятнику ведет улица Ивана Сирко, неподалеку булыжниковый Никитинский узвоз (спуск), соседствующая с набережной улица Запорожская. Никополем местечко было названо в 1782 году в честь победы царских полковников над запорожцами. Много после этого на этой земле было других битв и побед. Памятник прославленному казацкому ватагу, как и названия улиц, – последняя победа. Торжество запорожского духа, казацкой славы. Победная поступь здравого смысла.

…Над Микитиным Рогом низко проносятся чайки. Мыс размывают воды Каховки. Берег обложили камнями, с которых никопольчане удят рыбу. Гранитные валуны укрепили остатки древнего мыса. Укрепили память?

При Чертомлыкском Днеприще…

…Потрескивал сухой тростник. Волны лениво плескались о лодку с корявой надписью по борту «Сирко». Гоготали о чем-то своем сытые чайки. Я забыл о дороге, которая меня сюда привела, не думал о пути, что предстоял. Время будто остановилось и растеклось по высокой и удивительно свежей в эту чистую ранневесеннюю пору воде. Передо мной на песке лежала груда черепков, которые я без особого труда и рвения насобирал на Капуловском мысу. Он заканчивается характерными обрывчиками и ярами, которые местные жители называют осовинами. За день в них можно набрать целую корзину древней глиняной всячины. Когда я вечером разложил перед одним местным краеведом черепки, он равнодушно стал сортировать их: «Это скорее всего скифы… Это от амфоры… А это уже казацкое…»

На капуловском берегу можно встретить кладоискателей разных мастей. Здесь им и рыть глубоко не надо – ходи по пляжу и смотри повнимательней под ноги. Капуловка в Никопольском районе на Днепропетровщине – село знаменитое. Здесь «при Чертомлыкском Днеприще» издавна обитали разные народы. Щедрый плавневый край многим пришелся по душе. В реках – рыба, в озерах – дичь, в плавневой чаще – зверь, в степи – выпасы: сытно, тепло, вольготно. Где и зачем искать другой судьбы? И от напастей разных да лихих людей можно легко и водой себя окружить, и окопаться, и крепкой засекой отгородиться. Так и поступили запорожские казаки, основав здесь Чертомлыкскую Сечь. Возникла она не на пустом месте. Польский король Стефан Баторий, желая укрепить южные рубежи, дал запорожским казакам грамоту, в которой закрепил за ними их плавневые вольности. Так здесь, как считают некоторые исследователи, возникла первая Баториева Сечь. Потом не где-нибудь, а именно тут, при речке Чертомлык, была заложена Базавлукская Сечь. Капуловцы во всяком случае в этом не сомневаются. Как и в том, что Чертомлыкская Сечь была самой славной и легендарной страницей в истории казачества.

Два памятника

Один стоит во дворе капуловской школы, другой – за селом на кургане. Памятники одному и тому же человеку – знаменитому запорожскому атаману Ивану Сирко. Однако бюсты на постаментах разные. В чем дело? Известно, что Сирко, который провел больше пятидесяти битв и ни одной не проиграл, был великим характерником. Мог, например, по признанию очевидцев, принимать различный облик… Таинственный ореол вокруг его имени и образа не померк и после смерти. Умер Сирко у себя на пасеке в селе Грушевке (нынешняя Ильинка). Тело перевезли в Чертомлыкскую Сечь, где и похоронили с надлежащими почестями. В 1709 году, когда царские войска напали на Сечь и разорили многие казацкие могилы, запорожцам удалось спрятать останки атамана. По преданию, они хранились в тайной плавневой казацкой скарбнице. Когда запорожцы после Олешья вернулись в эти места, то перезахоронили своего именитого ватага на новом месте. Старым Сирком в Капуловке и поныне называют это первое его захоронение на краю Капуловского мыса. Когда-то здесь на огороде капуловчанина Мазая стоял могильный камень, теперь – просто памятный знак на краю села. Любой капуловчанин укажет вам к нему дорогу. В селе много любителей казацкой старины, некоторые могут часами (причем с колоритными подробностями, точными деталями!) рассказывать о Сирко и его боевых побратимах. Владимир Михайлович Саламаха, например, уверен, что его далекий предок Михайло Саламаха был слугой – джурой у кошевого. Старый капуловчанин, которого здесь почитают за великого казацкого авторитета (одно время он даже был атаманом местных казаков) и талантливого неутомимого рассказчика, поведал нам и о последнем бое Сирко, и о том, как он умирал у себя на пасеке в Грушевке, и что случилось с его капуловской могилой, когда Чертомлык был разорен царскими войсками. На прощание, смахнув слезу, Саламаха прочитал стих: «У Капуливци на городи Мазая старого е могила великого Сирка кошевого, и казалы стари люды, що в далеки рокы сам атаман невмирущий та й по Сечи ходыть».

На Капуловском мысу в 1956 году (уже после образования Каховки) и был установлен бюст атамана. Портрета его не сохранилось, и днепропетровские умельцы-литейщики взяли за основу изображение Сирко на известной картине Репина. В 1967 году, когда море подступило к могиле, останки решили перенести за село на Сторожевую (Бабину могилу). Состоялось еще одно захоронение казацкого характерника. В новой могиле атаман оказался… без черепа. Его отправили в Ленинград в лабораторию антропологической реконструкции. И вот в 1971 году ученые явили миру настоящий облик кошевого. В 1980 году (через триста лет после смерти Сирко) на могиле установили новый бюст. Старый хотели отправить на переплавку, однако капуловские краеведы, посчитав, что это тоже память о легендарном герое, вытребовали его у начальства и водрузили на постамент во дворе школы. А что же череп? В 1990 году он вернулся на Украину. Долгое время кочевал по разным музейным хранилищам и сейфам, не давая покоя их владельцам. Наконец в 2000 году он оказался там, где ему и положено было покоиться, – в могильной толще древнего кургана.

Подобного нет нигде в мире. Два облика – два разных бюста. Но один атаман, один легендарный герой и одна долгая память.