Текст книги "Игрушечный мир. Отдохнем по-взрослому"

Глава 16. Пятнадцать лет назад

Я ведь тогда еще студентом был, ну и, как водится, домой на зимние каникулы приехал, на Уренгут. Отец с матерью под это дело даже отпуск взяли, чтобы в кои-то веки всей семьей собраться, в горы там сходить, на лыжах опять же, на острова слетать, позагорать, поплавать. То есть отдохнуть, наконец, от работы, учебы и всех проблем, так или иначе с ними связанных.

А вообще они свою службу любили, работали планетологами и меня, соответственно, тоже по этой стезе направляли. Я, правда, сопротивлялся как мог – не люблю, знаете, ковыряться в каменьях, жилы искать, по экспедициям шляться незнамо где. Однако, в конце концов, согласился всё же семейную традицию поддержать. Лишь на одном настоял – чтобы обучение проходить с уклоном больше в планетофизику, чтобы, значит, нормальная наука была, а не дурацкая романтика с песнями под гитару и костром на ветру. Отец, впрочем, только посмеивался над таким пониманием сути. И науки вообще, и планетологии с планетофизикой в частности.

Что ж, он, как всегда, оказался прав. Наш чисто научный отдел из этой романтики командировочной уж третий год как не вылезает, а соседи-планетологи, те, наоборот, по кабинетам сидят, в поле и носа не кажут – образцы и карты им роботы обеспечивают, под это дело заточенные. Увы.

Однако мои родители такими не были. В смысле, не были они такими вот кабинетными исследователями. На роботов полевую работу не перекладывали – сами не меньше тысячи планет на своих двоих прошагали. Фигурально выражаясь, конечно – в любой экспедиции ведь и планетолеты имелись, и планетоходы, и глайдеры вспомогательные, и роботы-разведчики, что само собой разумеется. А еще был у них друг и коллега – дядя Артемий. Артемий Иванович Свиридов, тоже планетолог и тоже любитель «в полях» побродить. Вечно они своими коллекциями минералов мерялись – у кого круче. Ну и обменивались, конечно же, время от времени разными «ископаемыми редкостями». Подчас весьма и весьма дорогими. Почти уникальными.

Вот так же они и в тот день… мерялись. Мама на кухне с пирогами возилась, а отец с дядей Артемием сидели в гостиной. Каталоги свои выправляли, переругивались вяло насчет мифического «газзонитового гугеля», камни из коллекций туда-сюда перекладывали. И тут, как на грех, я к ним в беседу встрял со своей идеей поисков магнитного монополя. Ух и ржали же они надо мной. Так ржали, что аж коробку с «камушками» опрокинули. На пол. В итоге потом весь вечер ценные образцы, матерясь, собирали. Вполголоса матерясь, так чтобы мама не слышала. Но она, я думаю, всё-таки слышала кое-что, поскольку потом отцу тихонечко выговаривала:

– Дурак ты старый, чему сына учишь? Ругаетесь ведь как сапожники.

Но тот лишь отмахивался:

– Да ладно, Ань, чего ты право? Он вон уже какой лось вымахал, кумекает, небось, в этом побольше нашего…

А на следующее утро они улетели. Вместе с дядей Артемием, по срочному вызову на какой-то астероид близ Кузбастуса. Пообещав, правда, через день вернуться.

Увы. Не вернулись. Все трое.

Их глайдер пропал с диспетчерских экранов за двадцать километров до космодрома. И по какому-то совершенно дикому стечению обстоятельств его не могли обнаружить в течение почти трех часов. Сигналов бедствия исчезнувший транспорт не подавал, а автоматическая система поиска и слежения посчитала, что глайдер просто приводнился близ одного из островов, раскиданных вдоль побережья. А в итоге… в итоге время было потеряно. Сам глайдер нашли потом на глубине четыреста метров возле края каньона. Обследовавшие его роботы установили, что живых внутри уже не осталось – трое пассажиров погибли от удушья буквально за полчаса до появления спасателей. И, самое страшное, их даже поднять со дна не успели – непонятно отчего рванул реактор в двигательном отсеке, погибший транспорт отнесло взрывом к расщелине, а затем он сорвался вниз на почти четырехкилометровую глубину. Туда, откуда его достать уже не могли при всем желании. И даже определить в мешанине подводных разломов его точное местоположение не сумели.

Понятно, что гибель родителей стала для меня шоком. Настолько сильным, что последующие трое суток я провел в каком-то полусне-полуяви, почти не реагируя на внешний мир и искренние соболезнования многочисленных друзей и знакомых. Постоянно чудилось, будто не отец, а я сам сижу за штурвалом глайдера и судорожно пытаюсь перехватить управление у взбесившегося автопилота, а потом лихорадочно ищу путь к спасению, задыхаясь, шаря по салону в бесплодных поисках штатных ИДА (индивидуальных дыхательных аппаратов), раз за разом пробуя реанимировать вышедшую из строя систему регенерации воздуха.

Вывести меня из ступора удалось лишь прилетевшей с Москонии тете Насте. Анастасии Павловне Винарской, сестре моей матери. Они с мамой были настолько похожи, что, увидев ее, я попросту уткнулся в родное плечо и, уже никого и ничего не стесняясь, разрыдался как маленький. А она, усадив меня на диван и ласково обняв, долго-долго гладила по вихрастой голове и что-то тихо шептала на ухо. Что именно – не помню. Впрочем, это и не важно, Главное, что я осознал и почувствовал в те минуты – это то, что я не один в этом мире. И что жизнь всё-таки продолжается. Несмотря ни на что.

Оставаться на Уренгуте я больше не мог. Беззаботное детство, юность, все годы, наполненные счастьем и радостью, ушли безвозвратно. Канули в бездну. Вместе с отцом и матерью. Оставив после себя лишь память. Только память. И потому… потому я продал дом, раздарил знакомым всё, что напоминало о прошлом, и перебрался на Москонию, к тете Насте, благо, она не возражала. Глупо, наверное, я тогда поступил, но иначе… иначе я бы точно свихнулся в окружении до боли знакомых стен и предметов, вновь и вновь переживая то, что безжалостно разорвало жизнь, что разделило ее напополам. На до и после.

И только одну вещицу я сохранил. Маленький серый камень из отцовского собрания минералов. Впрочем, может, и не из его коллекции, а из той, что принадлежала дяде Артемию, не знаю. Камень этот я, вообще говоря, нашел за диваном, через неделю после того как… Видимо, случайно он закатился туда из опрокинувшейся коробки, и в тот вечер его так и не отыскали. Или забыли – уж больно невзрачный он был, незаметный. Кстати, все минералы я потом Борису и Глебу отдал, сыновьям Артемия Ивановича. А вот камушек тот оставил. И никому о нем не сказал. Почему? Не знаю. Хотя… зацепил меня чем-то этот обломок. Я ведь, как взял его в руки, так будто в прострацию впал. Привиделось что-то. Нечто пугающее и в то же время затягивающее, манящее куда-то в неведомое. В тайное. Словно стою я на вершине скалы, а передо мной круг, заполненный оранжево-серым туманом. И стоит только руку протянуть, лишь захотеть, лишь шаг единственный сделать. И всё – откроется дверь в новый мир. А я… я – ключ к замку. Отмычка. Единственная в своем роде. Можно сказать, уникальная. И плюс ко всему разумная, ясно осознающая свою силу и предназначение.

Впрочем, и это еще не всё. Еще одно качество открылось во мне с тех пор. Энергетические потоки я стал как наяву воспринимать. Мистика, скажете? Возможно. Но, тем не менее, это так. Электромагнитные поля на раз ощущаю. Плюс слабые взаимодействия, что посредством векторных бозонов передаются. И даже внутриядерные связи чувствую. Правда, на самом пределе и если очень-очень захочу. Вот только никому я об этом не рассказываю. На всякий случай. Даже жене не говорю – боюсь чего-то. А чего, сам не знаю.

На Москонии я некоторое время жил у тети Насти. А как институт закончил, в свое жилье перебрался. Небольшое совсем – денег от продажи огромного уренгутского дома едва хватило, чтобы в Медведковске Северном квартирку прикупить, двухкомнатную – кусаются на Москонии цены, ох, кусаются. А потом… потом в моей жизни появилась Жанна. И сразу мне стало как-то спокойнее. Словно бы жить начал заново. Будто бы время вспять повернуло, возвращая забытое счастье, то, что долгие годы лишь в памяти и оставалось, ожидая своего часа. Храня. Оберегая.

Но уж теперь-то я это счастье никуда не отпущу. В лепешку расшибусь, сам погибну, но не дам. Не дам ему без следа исчезнуть. Пусть оно в женщине моей любимой живет. А еще в детях. Да-да, в детях. Поскольку…

Эх, какой же я всё-таки идиот, что так до сих пор и не сподобился. Жанна ведь который год всё намекает и намекает, а я… Я как дурак всё откладываю да откладываю, объясняю, что, мол, не время еще, надо на ноги встать, карьеру сделать. Придурок, короче, эгоист конченый. Впрочем, думаю, она и сама бы могла провернуть всё, что надо, и меня просто перед фактом поставить. Легко могла бы, играючи. Но, видимо, и впрямь не хочет, чтобы так – хочет, чтобы вместе мы этого захотели. Чтобы радость наша на двоих делилась. И чтоб никаких сомнений больше не оставалось. Ни у нее, ни у меня… М-да, болван я всё-таки. Как есть болван инфантильный. Ну да ничего, потерянное мы наверстаем. Прямо здесь на Купоросе и наверстаем. Исправим, так сказать, досадное упущение. У нас нынче для этого целых десять дней имеется. И ночей.

А пока… пока мне нужно с проводами по-быстрому разобраться. И со схемой однолинейной. Простейшей, надо сказать, схемой.

Глава 17. Опять двадцать пять

Несмотря на пыль, все «закроватные» устройства оказались в неплохом состоянии. Таком, что сразу и не подумаешь, будто что-то не в порядке. Концевики выключателей открывались легко, простым нажатием, а контактные группы прямо-таки светились от еще не стершегося масляного налета. Складывалось ощущение, что схему собирали совсем недавно. Или просто обслуживали хорошо. Качественно и с умом. Н-да. Впрочем, оно и к лучшему – меньше возиться придется.

Быстро перекинув провода светильников нужным образом, я занялся крайними клавишами, теми, что как бы совсем не работали. А отчего не работали, было неясно. Пока неясно.

Однако уже через пару секунд и эта задачка оказалась решена. Выяснилось, что сдвоенный кабель подходил к концевикам с обеих сторон, замыкаясь на себя, отрубая любые контакты. Как в базовом блоке, так и в лампе над головизором – именно она, как я понял, должна была включаться при правильном соединении. Так что оставалось одно – удалить лишние провода и скоммутировать потом всё в соответствии со сложившейся в голове схемой. Ерунда, одним словом. Но именно в этот момент я и расслабился. Решил, что дело в шляпе, и, значит, видение свое «волшебное» можно отключить. Ошибся, однако. И получил. Нехилый заряд в башку. Через ручки шаловливые, что за оголенные концы ухватились.

В общем, шандарахнуло меня не по-детски. Ощущение такое, что на миг трансформатором стал, от целой электростанции запитанным. Короче, звон, дым, жена под нос нашатырь сует, а я лишь языком слабо ворочаю, поясняя:

– Поздно, милая. Меня теперь только искусственное дыхание может спасти. Рот в рот.

После этого она сама меня чуть не прибила за шутку дурацкую. Правда, потом отчего-то расплакалась, села рядом, обхватила за шею и давай слезы лить, мол, идиот я, гад конченый, что чуть вдовой ее не оставил. Вот так и просидели мы с ней за кроватью минут пять, обнявшись, жизнь свою прошлую вспоминая. Меня аж самого на слезу прошибло, настолько в итоге расчувствовался.

Но всё равно, я – молодец. Решил проблему электрическую. Кровать обратно задвинул, как и положено, а жену в ванную отправил, в порядок себя приводить, носик там пудрить, глазки утирать, еще чего-нибудь делать мне неизвестное, но ей чрезвычайно необходимое. Короче, вернулась она оттуда во всеоружии. То есть ослепительная и беспощадная. И сразу же наказала меня. Или наградила, что ближе к истине. Поцелуем. Таким долгим и таким горячим, что…

Человек в черных очках поднялся с кресла и с задумчивым видом прошелся по комнате. Экран монитора уже ничего не показывал. Совсем ничего. Даже помехи перестали рябить, и все сигнальные огни на панели погасли, оповещая наблюдателя о том, что всё, аллес, сдохли приборы. Без шансов на восстановление.

Человек подошел к столу, поднял трубку резервного коммуникатора, почти антикварного аппарата проводной связи, и негромко произнес в микрофон:

– Рак – Камбале. Работаем вариант четыре… Что?.. Да, форсированный… Раскрыться? Хм, пожалуй. Только ненавязчиво, ненавязчиво. И очень аккуратно. Клиент у нас, кажется, не простой. Совсем не простой… Думаю, профессионал. Слишком уж грамотно работает… мазефакер…

«Ну что ж ты будешь делать?! Опять, блин!»

Опять нас прервали. Банальным стуком в дверь. И опять на самом интересном месте.

Вам, друзья, наверное, очень любопытно, кто бы это мог быть? Кто это к нам в дверь стучится? «С толстой сумкой на ремне» (три раза ха-ха). Кто нам спокойно отдохнуть не дает?

Думаете, почтальон? А вот и не угадали. Это отельный электрик. Тот самый, давно ожидаемый. Только теперь уже нафиг никому не нужный.

За дверью стоял одетый в ярко-оранжевую спецовку мужичок и глупо пялился на меня, имея «вид лихой и придурковатый…» (в полном соответствии со всем известным каноном). С дежурной улыбкой, настолько же идиотской, насколько у клиента фантазии хватит считать ее таковой. На форменной куртке у него красовалась надпись «hotel maintenance», причем сразу в пяти местах (это я его еще сзади и сбоку не рассматривал), а на плече и впрямь висела толстая сумка с логотипом отеля.

– Хал-лё, – радостно продекламировал абориген в спецовке, а потом потряс сумкой и пробубнил что-то, мне совершенно непонятное. Наверно, внутрь просился, проводку там починить, али еще что по дому нужное. Скажем, гардины повесить или гвоздь в стену по самую шляпку заколотить. (Я, правда, признаюсь честно, никогда понять не мог, на хрена в стену гвозди вбивать, когда в любом магазине шурупы и дюбели продаются. И, главное, как вбивать? Стена-то бетонная, а из всех инструментов лишь молоток и имеется. Вот не пойму и всё тут).

– Ну, халё, халё, коль не шутишь, – ответствовал я, раздумывая, то ли сразу ему в торец двинуть, то ли просто отослать обратно, туда, откуда пришел, то ли… «Впрочем, ладно. Пущай заходит. Грешно издеваться над больными людьми».

– Давай уж, заходи, болезный… раз приперся, – вздохнул я, пропуская отельного работника в номер, слегка досадуя на себя за излишнюю доброту и терпимость к разного рода убогим. Что поделаешь, жалко мне иногда бывает щенков, лапку протягивающих, или котят, под дождем мокнущих. Пусть уж хоть молочка попьют. На крыльце или там в прихожей на коврике.

Электрик бодренько прошагал в комнату и, остановившись возле комода, принялся крутить башкой в поисках указанных в заявке неисправностей. Найдя искомое, он аж засветился от счастья и тут же бросился туда, к прикроватным выключателям, а затем, рухнув перед ними на колени, принялся внимательно оглядывать, обнюхивать и ощупывать участок предполагаемого ремонта. Секунд через двадцать электрик оторвался, наконец, от тумбочки и повернулся ко мне, вновь растягивая рот до ушей. (Ей-богу, если он себе пасть когда-нибудь разорвет, моей вины в том не будет. Поклянусь чем угодно). А еще через пять секунд он несколько раз щелкнул выключателями, демонстрируя, как всё отлично работает. В общем, пришел добрый дядя из службы техподдержки и объяснил дремучим русслийцам, как нужно правильно пользоваться электроприборами. Ну да, действительно, мы и не знали совсем, что это за чудо такое. У нас ведь по улицам сплошь медведи с балалайками бродят, водку на опохмел выпрашивая. Ту самую, что наливают исключительно из самоваров. А что есть электричество, нам пока что не разъяснили. Не дошли до нас еще миссионеры-цивилизаторы. Некогда, видать – дела.

Покивав ремонтнику – спасибо, что просветил, век твоей доброты не забуду – я поинтересовался (с помощью жестов, разумеется), что там еще от меня требуется. В смысле, подписать, может, чего надо или просто в плечико чмокнуть. Электрик, к чести его, язык жестов понял прекрасно и потому, довольно осклабившись, тут же подсунул мне какую-то бумаженцию. Ну да, всё понятно, без бюрократии никуда – это святое.

Расписавшись на бланке и проставив время прибытия «господина из ЖКХ», я ненадолго задумался, стоит ли проставлять время окончания «ремонта», или не стоит-таки. Мои сомнения разрешил сам «виновник торжества». Заговорщически прищурившись и едва заметно помотав головой. «Ох, и хитрец ты, братец. Хитрец, однако. Ну да ладно, подмогну тебе – я сегодня, хм, добрый».

Получив документ «с открытой датой», электрик просиял («Блин, когда же у тебя морда-то треснет?») и бочком-бочком протиснулся мимо меня к двери, прижимая к груди заветный листок, радостно улыбаясь, торопясь, по всей видимости, насладиться «заслуженным» перекуром после «тяжелой» работы. «Что ж, понятно, будешь потом своим боссам рассказывать, как два часа поломку устранял, а сам в это время…» Впрочем, какая мне разница, чем он собирается заниматься, у меня ведь своих дел до хрена и больше.

Проводив хитрована на выход и захлопнув за ним дверь, я развернулся, ища глазами жену. Всё то время, пока я общался с представителем ремонтных служб, она сидела в кресле, наводя маникюр, а теперь стояла, обратившись к окну, приподняв растопыренные пальцы, видимо, дожидаясь, пока лак подсохнет. Дожидаться окончания этого ну очень важного процесса мне не хотелось. Совсем не хотелось. И так, блин, черт знает, сколько времени потеряли на всякую ерунду.

Подкравшись на цыпочках к любимой, я подхватил ее на руки и… она даже пискнуть не успела, как оказалась в кровати. Ну и я, соответственно, тоже. Нет, женушка моя, конечно, сопротивлялась, возмущалась даже. Недолго, секунд пять или шесть, а затем…

Н-да, я сейчас, кажется, точно с ума сойду. От этих подлянок нежданных, незнамо кем и для чего придуманных. «Блин, убил бы гадов!»

«Дзинь-дзанг-блямс» – звякнуло где-то в районе головизора.

Мы с женой синхронно вздрогнули и так же синхронно подняли головы, с досадой уставившись на источник нежданного звука. Из неприметной щели закрепленного на стене прибора неясного назначения выползла какая-то бумажка. Выползла, свернулась рулончиком и шмякнулась на комод. Правда, удержаться на его гладкой поверхности она так и не смогла, прокатившись по инерции до самого края и свалившись затем вниз. То бишь на пол.

«Аэродинамика ни к черту, – машинально отметил я. – У товарища подполковника изделия гораздо лучше летали». Жанна же, недовольно поморщившись, встала с кровати, запахнула со вздохом халат и подошла к упавшему листку. Подняв и развернув его, она удивленно изогнула брови, затем хмыкнула и бросила бумагу мне, поясняя:

– Тут нас на какой-то коктейль приглашают. Может, пойдем?

– Чего еще за коктейль? – пробурчал я, беря в руки листок.

– Халявный, – усмехнулась жена, складывая на груди руки.

– Халявный? Хм, интересно, – я поднес бумагу к глазам и приступил к чтению. – Господин и госпожа Рыбальчик… Так это ж не нам.

– Что значит не нам? – удивилась Жанна. – Номер комнаты наш?

– Пятьсот три. Наш.

– Значит, нам.

«Н-да, логика железная. Точнее, женская, поскольку опровержению не поддается». Не найдя достойных, чтоб возразить жене, аргументов, я продолжил читать текст, набранный вычурным псевдорукописным «штилем» с красивыми завитушками:

– Администрация отеля приглашает Вас в холл-бар «Папарисос» на коктейль-презентацию с бесплатными напитками и заку… С чем, блин? Не понял.

– С закусонью, – прыснула Жанна. – Не знаю, что это, но, видимо, тоже бесплатное.

– Ага, они бы еще «с закусальцами» написали. То-то бы пан Костенко порадовался… Ладно, чего там дальше?.. Презентация состоится в день вашего заезда в отель в семнадцать тридцать по локальному времени… Хм, это что, через полчаса, выходит?

– Ну да, – подтвердила супруга. – Пойдем?

– Подожди. Тут еще приписка какая-то… Каждый день, кроме воскресения. Знаешь, а сегодня-то как раз воскресенье и есть.

– Эх ты, дурачок, – проговорила Жанна, смерив меня снисходительным взглядом. – Там написано «кроме воскресения», а не воскресенья. Сегодня у нас вроде никто еще не воскрес? Так?

– Так.

– Значит, идем.

И опять я не нашел, что возразить. Что ж, придется идти лопать эту самую «закусонь»… халявную.

– А куда деваться? – вздохнул я, поднимаясь с кровати, нашаривая валяющуюся на полу рубашку. – Пойдем, конечно. В этот их, как его… «Папакисос»?

– «Папарисос», – поправила меня жена, уже раскрывая двери шкафа с одеждой.

Примерно минуту еще она стояла с задумчивым видом, разглядывая забитый нарядами шкаф, а затем горестно констатировала:

– Надеть нечего.