Текст книги "Режим бога"

Люба сидела за компьютером, как обычно. Если заглянуть в монитор, то это напоминало создание сайта. Она продолжала зарабатывать деньги на новые протезы. Жизнь продолжалась и без Андрея Фролова. Хотя надежда, что он вернется, ее не оставляла. Это он научил ее бороться, веря, что черную полосу обязательно сменит белая. Очки не могли спрятать ее грустные глаза. Андрей попробовал прочитать ее мысли, но там была работа…

Астральный гость Соколовой просто сидел и смотрел на нее. Он жалел о многом. Что не сохранил ей ноги, что не купил ей хорошие протезы, что не ответил на ее знаки внимания, что просто не пришел к ней в свой день рождения и не выгнал этого Розенталя!

Но изменить было уже ничего нельзя. У Любы не было ног, у ее друга не было жизни. Все решили моменты – глупые и случайные, не вытекающие из логики их жизней. Как будто кто-то могущественный ненароком разбил стаканы – их судьбы, и, вздохнув, выбросил осколки в мусорницу…

* * *

– Андрей был не только настоящим профессионалом – хирургом от бога, любящим и заботливым мужем, – некролог говорил Ломидзе, – хорошим сыном, которым могли бы гордиться любые родители. Андрей был еще и человеком с большой буквы! Все мы помним историю спасения им в метро упавшей между вагонами девушки. И надо сказать, что Андрей не только спас ей жизнь и сам провел позже операцию, но и помог пройти девушке социальную адаптацию. Я думаю, что он вообще видел лечение пациентов не только в скальпеле, но и в их психологической терапии… Да и погиб он, теперь мы все это знаем, пытаясь спасти от изнасилования женщину… Что тут скажешь, эту утрату пережить будет нелегко, но, как известно, бог забирает лучших! Пусть Андрей тебе земля будет пухом. Мы не сомневаемся, что ты сейчас в раю.

Но Андрею было тяжело назвать астральный мир раем, скорее наоборот. А в данный момент его мир вообще мало чем отличался от физического, поскольку отказать себе в удовольствии присутствовать на собственных похоронах (правда процедура погребения была пропущена) Фролов не смог. Бородач уж как-то со знанием дела обещал развлечение и, надо сказать, оказался прав.

Если не считать родителей, остальные уже смирились с утратой, оттого ноты трагедии поутихли. Народу было много: родственники покойного, родственники вдовы, коллеги, друзья… Набралось человек сорок. Большинство вообще (особенно со стороны родственников, причем как Фролова, так и его жены) крайне мало общалось с убитым и пришло скорее для порядку. Нельзя было игнорировать столь масштабную трагедию.

Следующую траурную речь взялся произносить добродушный с виду толстяк – двоюродный брат Жора:

– Андрей часто видел смерть. И часто думал о ней. Мне казалось это странным, но иногда он говорил о том, как бы хотел, чтобы проходили его поминки. И он всегда говорил две вещи: чтобы все напились в хлам…

По залу пробежался легкий смех.

– …и чтобы поставили песню группы «Металлика» «Memory Remains»…

– Жора, заткнись, – прошипела недалеко сидящая Вера.

– Не знаю, кто как, а я считаю своим долгом исполнить последнее желание покойного. У меня есть флэшка с этой песней…

– Хорошо, Жора, – вмешался Ломидзе, – включишь в конце, еще не все сказали свои слова.

– Только не забудь, – заговорил папа Фролова, – мне очень интересно, какую песню хотел услышать на своих похоронах Андрей.

Траурные речи покатились дальше. Виновник мероприятия понимал, что чем дальше, тем меньше искренности и все больше клише. Было странно видеть здесь двоюродного дядю Веры, но не видеть одного из самых близких людей в последние годы жизни – Любовь Соколову. Конечно, появление ее здесь было бы очень эпатажным, если учесть, что ей давно был присвоен статус любовницы покойного, но из всего вытекал простой логический вопрос: для кого проводились поминки? Это напоминало день рождение годовалого ребенка, которому оно всегда нужно меньше всего из собравшихся. Фролов, смотрел и понимал, что поминки – они даже не для близких к умершему людей, они для узкой группы кровных и бумажных родственников, которые проводят их исключительно как ритуал в своем видении, а не мероприятие, объединяющие общим горем людей.

Но Жора был непреклонен. Когда дальние родственники разошлись, а остались самые близкие и коллеги, большей части которым не было сорока лет, песня рок-группы все же зазвучала. Папа Андрея очень хотел понять, о чем она, и Ломидзе, потихоньку, переводил ему с английского. Вера сидела в недоумении. Муж никогда не говорил с ней о своих похоронах. Ей даже казалось, что Жора сам захотел включить эту песню, но на такие перфомансы он навряд ли был способен. Так в голове Веры впервые появилась мысль, что она плохо знала своего покойного мужа…

Народ тем временем действительно хорошо напился. Лаврентьева упала со стула, когда пыталась дотянуться до чего-то съестного, Жора подпевал «Металлике», а Ломидзе вдруг перестал переводить и заплакал. Поминки удались…

* * *

Вдова Вера Фролова не пила на поминках по двум причинам: ей хотелось провести мероприятие достойно, а для этого нужно было все контролировать, и она уже смирилась с потерей мужа, и заливать горе алкоголем не имело смысла. В результате за это причитался еще и бонус – Фролова могла передвигаться на собственном автомобиле. Она ехала домой, рядом сидел пьяный Ломидзе.

Трезвость ума была Вере нужна во всем, ведь старые правила уже не действовали, а с новыми пока определится было затруднительно. Проблемы можно было поделить на две группы: финансовые и моральные. Как ни странно, за первые Вера переживала в меньшей степени, несмотря на то, что выплачивать ипотеку только из ее зарплаты нереально. Но было кому помочь несчастной женщине, хотя бы ее родителям. А вот внутри ясности не было.

Ведь на самом деле Вере ее муж был совсем не безразличен. Более того, сейчас приходило понимание, что Андрей был явно лучше ее любовника – Евгения. Да и как, собственно, появился любовник. Фролов периодически заезжал в гости к Соколовой, объясняя это тем, что у девушки тяжелое психологическое состояние, что она – необычная пациентка, потому что была спасена лично хирургом, в результате чего возникло чувство соучастия в ее трагедии. Сначала Фролова относилась к этому с пониманием, думая о том, какой чуткий у нее муж, через полгода это стало раздражать, через год – злить. В один из таких дней, когда муж опять был у Соколовой, в гости неожиданно без предупреждения заехал Ломидзе. Он приехал к Андрею, но поскольку мужа не было, Вера из вежливости пригласила его зайти. Фролова рассказала, что супруг у бывшей пациентки, а Ломидзе усмехнулся: «Ты что и вправду веришь, что он просто так ездит к ней? Да у них по-любому уже давно шпили-вили. Никакой другой причины я в этих поездках не вижу». Дальше начались речи о том, как несправедлив Фролов к Вере, что променял такую женщину на безногую инвалидку. Не верить другу мужа Фролова уже не могла. Зерно оказалось брошено в слишком благодатную почву. А потом Ломидзе начал оказывать знаки внимания. И устоять в ситуации, когда мужчина тебе нравится, а муж изменяет с калекой, оказалось сложно. В какой-то момент Вера бросила сопротивляться. Ломидзе приехал с шампанским, хорошим настроением и потоком комплиментов, когда Фролов был на ночном дежурстве, и у будущих любовников случился первый секс…

Но только сейчас, когда муж лежал в гробу, Вера вдруг задумалась над тем, а какие, собственно, у нее были доказательства измен супруга, кроме слов Ломидзе и фактов посещения Андреем бывшей пациентки? Никаких. И вероятность того, что Веру просто развели, вполне имела место быть. Но об этом думать не хотелось.

Ломидзе уже вполне освоился в квартире вдовы. Он понимал, что переезжать еще рано, нужно ждать, и ждать долго – хотя бы год, но в целом ситуация его устраивала. К тому же, Вера сама намекнула на продолжение отношений, говоря об участии в погашении ипотеки. Но потом приснился сон. Дурацкий сон. Во сне Фролов привязал своего друга к доске и пустил ее по пилораме. На моменте, когда крутящийся диск должен был вонзиться в причинное место, Ломидзе проснулся. Он был истинным атеистом, но сон, как медленнодействующий яд, начал отравлять реальность. Покойник был недоволен. И хотя в мире патологоанатома он просто уже разлагался в гробу, непонятное чувство его существования в потусторонних мирах привязалось как назойливая муха.

Вера и Евгений сидели на кухне. Есть после ресторана не хотелось. Разговор не клеился. Фролова вышла в коридор и вернулась с пакетом. Там были личные вещи убитого мужа.

– Следователь отдал, – прокомментировала вдова, – сказал, что они не являются вещдоками. Надо телефон Андрея включить, вдруг кому-то забыли о смерти сообщить.

На телефон посыпались смс о пропущенных вызовах.

– Почему ты плакал на поминках? – вдруг спросила своего любовника Фролова.

– Я виноват перед ним.

– Странно это. Значит, если человек живой, то можно ему всякую хрень делать, а как только умер, так сразу совесть просыпается? Ведь ему сейчас все равно, а тогда он был здесь, ты с ним на работе встречался, за руку здоровался. Ладно я, у меня был мотив, но тебе он ничего плохого не сделал. А ты с его женой стал спать. Друг! – на последнем слове Вера цинично улыбнулась.

Ломидзе молчал. В отличие от умершего супруга, он в мире Фроловой был «праздничным» человеком и еще не испытал на себе в полной мере ее «острый язык».

Тишину нарушил звонок на мобильный телефон покойного мужа Веры. На экране высветилась сухая надпись: «Соколова».

– Задрала, – раздраженно сказала Вера. – Все, умер твой Фролов. Никто тебя, безногую, теперь трахать не будет, – с этими словами вдова сбросила вызов.

– У них не было секса, – вдруг проронил Евгений.

Настала пауза.

– Что? – спросила Фролова.

– Перед смертью Андрея, на его день рождение… Мы разговорились про Соколову. Он сказал, что у них ничего никогда не было. Они действительно просто дружили. Я не думаю, что он врал. Он вообще возмущен был самим фактом, что я думал о них, как о любовниках.

– Ты же говорил мне, что они спят!

– Я ошибался. Я не понимаю, зачем ездить к бабе три с половиной года, если ты с ней не спишь…

– Но ты же говорил, что Андрей тебе, как другу, сам признался в этом?

– Я соврал. Для меня это было настолько очевидно, что я решил просто ради убедительности приврать. Понимаешь, Вера, я считал, что он поступает по отношению к…

Ломидзе не успел договорить, его оборвала хозяйка. Ее голос был отрешенный и полон решительности, интонация, как порыв ветра перед грозой, обещала, что скоро будет совсем громко:

– Убирайся!

– Вера…

– Пошел вон! – заорала Фролова. – Мразь! Из-за тебя я изменяла ему! Это ты вложил в уши всю эту хрень! Да тебе было наплевать на меня! Переживал он, видите ли, что я такая хорошая, а муж мне изменяет… Это все вранье! Ты просто мерзкий подлый человек, который предал своего друга, потому что захотел его жену.

Ломидзе смотрел на Фролову и понимал, что совершил ошибку. Нельзя было говорить о том разговоре с Андреем. Нельзя. Но его как будто кто-то подстрекал. Весь день. Проснувшаяся совесть завела свои бензопилы и начала свое адское дело. Ведь еще вчера он решил, что никогда не сознается Вере…

Когда за ушедшим любовником захлопнулась дверь, Вера все также сидела на кухне. На телефон Андрея пришла смс. От Соколовой. Сообщение было длинным.

«Андрей, я думаю, что зря на меня злишься. Ты же сам не захотел ничего, когда я к тебе приставала. И я считаю, что ты поступил правильно. Ты не стал изменять жене. Вере с тобой очень повезло. Поэтому, пойми, что я тоже поступила правильно, отправив тебя в день рождения к жене. Позвони мне, пожалуйста, я очень сильно переживаю из-за всего этого».

Телефон выпал из рук Веры и глухо стукнулся о крышку стола. Фролова издала протяжный и маловнятный звук, перерастающий в истерику плача. Она рыдала громко и искренне. Слезы бежали по искривленному страданием лицу и падали на мобильник покойного. Мужа, который никогда ей не изменял. Которого она ненавидела за несуществующие подлости, и который мог бы остаться живым, если бы она не устроила в день его рождения глупую ссору. Вера всей душой призирала себя. Но эти страдания уже ничего не могли изменить…

– Андрей, привет! Ну, наконец-то! – раздался в телефоне радостный голос Соколовой.

– Любовь, это не Андрей… Это его жена – Вера…

– Здравствуйте…

– Я должна тебе сообщить одну новость. Я знаю, что вы с Андреем дружили. Я думаю, это еще то немногое, что я могу для него сделать… Его убили три дня назад. В день рождения. Похороны были сегодня. Извини, что не позвали, телефон мужа следователь отдал несколько часов назад, а твоего номера ни у кого из знакомых Андрея не было…

Глава 6

Гнев и ненависть захватили Фролова в круговорот, будто смерч. И как невозможно сопротивляться разбушевавшейся стихии, так и не давала шансов остаться в здравом уме увиденная только что картина. Кроме нее в мире вообще перестало что-либо существовать! Действительность сузилась в трубочку, словно оптический прицел снайперской винтовки, готовой выстрелить всей сдетонировавшей внутри болью по своим врагам. Хотелось только одного – уничтожить их!

Эта сцена и при жизни могла помутить рассудок, но в мире желаний и эмоций она просто поглощала! В какой-то момент Андрей понял, что уже рвет чужое астральное тело, как вдруг окружающая твердь перестала его держать. В отдалении ощущение можно было сравнить с провалом под лед, но это падение было гораздо страшнее – как будто гигантская подземная труба раскрыла заслонку и решила вобрать в себя новых затворцев подземелья. Мимо проносились комнаты, люди, перекрытия, но ухватиться не за что. Не было ни воды, чтобы выплыть, ни края, чтобы, ломая ногти попытаться не рухнуть в бездну. Еще недавняя реальность оставалось где-то далеко наверху…

Фролов открыл глаза. Падение закончилось. Оно немного отвлекло и даже отрезвило, но убийство бывшей жены Веры и ее любовника Евгения Ломидзе все еще оставалось единственной целью бывшего мужа и друга.

Было темно и холодно. Вообще, казалось, что в астральном мире нельзя замерзнуть, но, видно, его особенности только начинали познаваться. Андрей поднялся, чтобы осмотреться. Окружающее выглядело странно, мрачно и жутко. Вроде город, но не Тартарск. И вообще он мало походил на любой город физического мира. Скорее – на ад. Наверное, в любой другой момент Фролову стало бы страшно, но сейчас ничего не существовало, кроме ярости.

«И как такое стало возможным, чтобы два близких человека предали меня одновременно!? – рвал и метал, не понимающий ничего Андрей. – Я что: был таким лохом? Причем: оба делали вид, что все замечательно! А сами превратили мою жизнь в фарс унижения! А как цинично они это продолжили? Прямо в день моей смерти, как будто мое убийство стало облегчением, а не трагедией!»

Фролов почувствовал, как накрывает очередная волна гнева. Он стал колотить кулаком в опору рядом стоящего фонаря. «Сука! Сука! Проститутка! Я шесть лет был женат на проститутке!» Фонарь качался и, казалось, вот-вот рухнет. Андрей замер и посмотрел вверх.

Неба практически не было. Вместо него, чуть выше фонаря, стояла густая черно-серая завеса, клубящаяся наподобие облаков, напомнившая дым от сжигания покрышек. Никакого подобия светила даже близко не наблюдалось. Единственными источниками света оставались фонари, испускающие тусклый желтый свет. Они имели странную форму – похожие на трехлитровые банки, но удивляло в них даже не это – внутри трепыхалось и испускало свет что-то живое.

Андрей осмотрелся. По пустынной улице спешили редкие прохожие. Дорога сплошная, без тротуаров, и ее покрытие казалось похожим на металлическую решетку с мелкими ячейками. Кроме дороги ничего не освещалось. Дальше – полная тьма, из которой торчали голые ветки черных деревьев, росшие толи из скал, толи из грунта, напоминающего спины скелетов умерших гигантских ящеров. Острые, гребнеподобные зубцы торчали повсюду, пронизывая ступни ног колющей болью. И холод. С каждой секундой становилось зябче.

Но дома все-таки стояли. Чернели поодаль, за темными голыми кронами. Ни одного светящегося окна. Промелькнула мысль, что надо выбираться. Чтобы прекратить это отвратительное плотское слияние на кухонном столе. Чтобы отомстить им, неважно как… Плана не было, только желание. Всеохватывающее и пожирающее.

«Как же, как же выбраться?» – в таком состоянии вести какой-либо анализ и придумывать план Фролов не мог. Единственное, что пришло в голову: дорога в виде металлической решетки должна куда-то вести. Андрей ступил на нее и пошел направо. Становилось холоднее. Света стало совсем мало. И подкрадывалось ощущение, что выбираться можно долго. Впереди показалась пара человеческих силуэтов. Значит, здесь кто-то все-таки живет. И у них можно спросить дорогу. Хотя… Если бы они знали, то, наверное, сами бы давно покинули это ужасное место. Неужели выхода нет?!

В каждом фонаре кто-то трепыхался. Обстановка и так наводила отвращение, но плененные существа, толи насекомые, толи люди, напоминающие эльфов, затрагивали тонкие струны жути. И непонятные звуки снизу. Как будто тысячи людей одновременно еле слышно стонали, превращая страшный хор в морозящий душу гул. Фролов вглядывался в решетку, пытаясь понять, что же это могло быть. И создавалось впечатление, что решетка шевелится. То ли любопытство, то ли желание отогнать от себя зародившуюся неприятную мысль, заставило остановиться и присесть на корточки. Он стал вглядываться в решетку, тусклого света не хватало, чтобы понять, что находится под ней. Наконец, это удалось.

Чувство жути, которые вызывали светлячки-эльфы показалось детским кошмаром, по сравнению с тем, что в следующую секунду испытал бывший хирург. Под решеткой были люди. Много людей. Пространство внизу оказалось забито их массой, вызывая банальную ассоциацию с сельдью в бочке. Эта кишащая масса переплеталась и непрерывно двигалась, оставаясь при этом абсолютно аморфной и обессиленной. Кто-то вставал, кто-то садился, ложился, тянул руки. Андрей посмотрел вверх. Именно оттуда он упал. Сейчас же радовало только одно – решетка под ногами была весьма твердой…

Сзади послышались крики и характерный топот. Фролов обернулся. Бежали какие-то люди, вкладывая в процесс всю душу, словно скрывались от неизбежности.

«Беги, беги!» – крикнул мужчина, примерный ровесник Андрея, проносясь мимо. Рядом пробежало еще несколько человек. Фролов вглядывался вглубь улицы, пытаясь понять, что происходит. Самый дальний из спасавшихся рухнул на решетку и начал кататься в муках. Его нечто настигло. Что именно, было совершенно непонятно. Но судя по крикам – бежать стоило, и Андрей побежал.

Не было ни разрывающего легкие жжения, ни нарастающей тяжести в ногах. В принципе, скорости позавидовал бы Усейн Болт на стометровке, но силы уходили быстрее. Не сравнить с физическими процессами, поскольку слабость не переходила на конкретные части тела, она поражала сразу от макушки до пяток.

Фролов с удивлением обнаружил впереди автобус: внутри светло, находились люди. Он доброжелательно остановился, распахнув двери и ожидая спасающихся. Важно стало дотянуть до него, силы уходили. От непривычного бега не становилось жарко. Напротив, холод охватывал астральное тело. В какой-то момент, казалось, что оно рухнет именно от холода. Но спасительный автобус принял всех, кого успел. Но двери закрыл торопливо. Кто-то не добежал. Их настиг ветер. Истинно адский ветер, несущий нечто убийственное и ядовитое. Люди падали и катались по решетке. Тела покрывали язвы, похожие на химические ожоги. Новичок этого ада – Андрей Фролов с облегчением констатировал, как ему повезло, раз оказался среди счастливчиков, успевших в автобус. Ветер врезался в металлическую коробку. Ее еле заметно тряхануло, но на этом неприятности закончились. Автобус спас пассажиров и начал движение.

Теперь Фролов мог осмотреться. То, что транспортное средство было «убитое», с облупившейся краской, воспринималось уже как само собой. Удивляло другое. Никто не садился, все стояли молча, с потухшим пустым взглядом держась за поручни. Самые уставшие сидели на грязном полу.

Рядом стоял лысеющий мужчина лет сорока. Одет как интеллигент из восьмидесятых: плащ, шляпа, очки. Голова качалась в такт с автобусом, на лице отсутствовали какие-либо эмоции. Андрей подумал, что, в принципе, если бы не его отрешенность, то самый подходящий кандидат, чтобы начать разговор.

– Извините.

Реакции не последовало. Похоже, интеллигент даже не понял, что Фролов обратился к нему.

– Извините! – более громко повторил Андрей.

– А? – очнулся мужчина в шляпе. – Это вы мне?

– Да, вам, – Фролов улыбнулся, чтобы показать свой позитивный настрой.

– Я вас слушаю, молодой человек, – похоже выбор собеседника оказался удачным.

– Почему никто не садится?

– О! Большой молодец, что спросили об этом. Сразу видно, вы – осторожный человек и здесь это качество очень пригодится. Никто не садится, потому что как только сядешь, с тобой тут же начнутся жуткие вещи. Я такого насмотрелся! И током может ударить и что-то острое снизу вылезти… Самый жуткий случай на моей памяти: человек присел и все было хорошо: другие стоят, а он – нет. Выглядел счастливым, пока не выяснилось, что врос в сидушку. Она медленно его поглощала, страшно выглядело, когда торчала одна голова…

– А куда едет этот автобус и где следующая остановка? – Фролову и до вопроса становилось понятно, что сиденья пустуют не просто так.

– Он никуда не едет. А выйти можно в любой момент, нажав кнопку, но я вам не советую.

– В смысле? – удивился Андрей. – Что значит «не советуете»? Не вечность же в нем ехать?

– Посмотрите, что творится снаружи! Ветер, демоны, да и другой контингент, сами понимаете, ни сахар. А в автобусе безопасно. Закон автобуса – тебе здесь никто не может навредить кроме автобуса. А его принцип прост: ты не должен испытывать комфорт. Просто стоишь и едешь, и в безопасности!

«Ехать вечность в автобусе! Стоя. Бывает же и такой ад. Наверное, есть ад, где люди вечно едут в пробке. А ведь здесь ничего не изобретали. Все придумали сами люди, там, в физическом мире», – размышлял бывший хирург, и полюбопытствовал у интеллигента:

– И давно вы так едите?

– С восемьдесят шестого.

– С восемьдесят шестого? – не выдержал удивление Фролов.

– Да кого ты слушаешь! – в разговор вступил, тот самый мужчина, который кричал Андрею «Беги!» – Ты посмотри на них, на этих постоянных пассажиров. Они же дрожат от собственной тени. У них только один косяк – их страх, с которым не справились ни там, – новый участник разговора в кожаной куртке кивнул вверх, – ни здесь. Посмотри на него, – теперь мужчина кивнул на интеллигента. – Это же типичное чмо, не способное самостоятельно принять решение.

Интеллигент тем временем уперся взглядом в пол, делая вид, что ничего не слышит.

– Ты за что здесь оказался, а? – новый участник диалога уже конкретно переключился на мужика в шляпе. – Че молчишь? Педофил, наверное?

– Что вы такое говорите! – интеллигент оскорбился. – Я бы никогда такого не сделал. Я здесь из-за другого.

– Из-за чего такого другого? Что ты мог еще натворить? Или ты бухгалтер, который киданул на бабло пару-тройку десятков людей?

– Я не вор!

– А кто? – наседал мужик в куртке.

– Я бросил беременную женщину. Я любил ее, но мама была против нашей свадьбы. И я расстался с ней. Она сделала подпольный аборт на пятом месяце, во время которого умерла. А я начал пить. А мне было нельзя. И умер от алкогольной интоксикации. Я не понимаю, почему я здесь! Я ничего не сделал! Я не заставлял ее делать аборт. Она могла родить. Но пошла сама! Это все из-за нее! Из-за нее я стал пить! Из-за нее я умер и еду в этом автобусе уже целую вечность! – с этими словами интеллигент заплакал, он старался сдерживать себя, но получалось у него плохо.

– Я же говорил, чмо, – довольно констатировал мужик в куртке. – Слава, – с этими словами он повернулся к Фролову и протянул руку.

Тот скептически посмотрел на ладонь незнакомца. Может быть, он и не был «чмо», но его история могла оказаться еще отвратительней. Но искать здесь агнцев божьих было бессмысленно. Фролов вспомнил про жену и Ломидзе, и тут же ощутил прилив ненависти. Нужно уже выбираться, чтобы отомстить им. И этот мужик вполне походил на местного старожила, который мог обладать полезной информацией.

– Андрей, – знакомство состоялось.

– Высадите его! – совершенно неожиданно активизировался интеллигент в шляпе. – Он причиняет мне страдания! Никто не может причинять страдания в автобусе, кроме самого автобуса.

– Успокойся, чмо, мы и так выходим, – ответил Слава и нажал кнопку. – Пойдешь со мной? Я тут живу недалеко, – обратился уже к Фролову.

«Ни ездить же здесь двадцать восемь лет, как эта жертва алкогольной интоксикации?» – подумал Андрей, пожал плечами и присоединился к мужчине в кожаной куртке. Автобус закрыл двери, продолжая свой бесконечный путь. Слава кивнул новому знакомому, и они свернули в заросли черных голых деревьев. Как в этой тьме он ориентировался, Фролов представлял с трудом, но, судя по всему, шли в какое-то определенное место. Вспомнилась история про Фриду. Но бывший хирург не боялся. Ярости внутри скопилось столько, что любой повод просто бы вызвал ее детонацию. Фролову казалось, что теперь чтобы покрошить пяток человек не понадобится даже кухонная лопатка.

– Куда мы идем? – спросил Андрей своего нового знакомого.

– Ты хочешь согреться? – ответил тот.

– Очень!

– С этим здесь проблемы, но у меня есть средство.

Тем временем попутчики подошли к домам, если эти пустые обшарпанные бетонные коробки вообще уместно так называть. В жизни нечто подобное можно увидеть либо после бомбежки, либо за забором с табличкой «опасно для жизни», где ждали своей участи аварийные многоэтажки.

Фролов же опять отметил, что ад не предложил нечего необычного. Такое впечатление, что его проектировал обычный работяга-архитектор. Хотя, постоянно закрадывалось мысль, что это был не один человек, со специально поставленной задачей, а множество людей, попавшими сюда со своими страхами, и невольно сами сотворившие все это. Собственно, там, в физической жизни, люди занимались тем же самым – собственноручно создавали свой личный ад. Поэтому удивляли даже не наработанные при жизни схемы страданий и жути, удивляло полная несостоятельность людей к переосмыслению и переменам внутри себя даже после того, как они узнавали, что могилой и поминками их жизнь не кончается. И если даже ад не мог исправить его обитателей, то о какой жалости или сострадании к ним могла идти речь?

Замызганная, едва покосившаяся дверь в подъезд со скрипом отворилась и казалось, что Слава нырнул в абсолютную тьму, но странный эффект внутреннего, еле заметного свечения «декораций» позволял, хоть и с трудом, различать ступеньки и стены. Андрей, следуя за своим новым знакомым, хотел начать разговор о путях выхода наверх, но обещания согреться были слишком томительными, чтобы переключится на что-то другое. Согреться хотелось даже больше, чем отомстить любовникам.

Наконец-то Слава прошмыгнул в какую-то одну из тысячи одинаковых дверей, но никакой мало-мальски обустроенной квартиры перед Фроловым не предстало. Голые стены и холодные каменные полы. Пустые окна открывали вид на темные заросли, дорогу с подсветкой из эльфов и такие же черные пустые коробки далеких домов. Как тут можно греться, было совершенно непонятно, и Андрей уже был готов к повторению сценария, произошедшего в лаборатории, пока его попутчик не появился со едва светящейся банкой в руках. Там, как и на фонарях, сидело непонятное существо, похожее на насекомое, и человека одновременно.

– Если его хорошо потрясти, то оно выделяет тепло, – довольно констатировал хозяин банки. – И мы сможем вскипятить чай.

– Кто это такие? – Андрей показал на странное существо за стеклом.

– Не знаю, – равнодушно ответил Слава. – Их приносят с верха. На что-то меняют. Этого я снял с фонаря, – с этими словами он хорошенько тряханул стекляшку, чей пленник напугано забил крыльями, распространяя, словно камин, долгожданное тепло.

Банку тряханули еще пару раз, поставили на пол, а сверху, действительно, взгромоздили железный чайник. Фролов размышлял над тем, зачем здесь нужен чай, если пить не было нужды, но, предвкушая попадающее с ним тепло, снял вопрос с повестки.

– Как отсюда выбраться? – спросил наконец-то случайного знакомого из адского автобуса.

– Если бы кто-нибудь знал, давно бы выбрался.

– А ты пытался?

– Тебе когда-нибудь снился сон, что ты поднимаешься по лестнице, но подняться не можешь. То ступенек не хватает, то перила отсутствуют, то проем пропал. В результате все, тупик, хода нет. Нечто подобное испытывал я. Десятки раз. Это конец! Не знаю, зачем я продолжаю сопротивляться. Убегать, спасаться, прятаться… – с этими словами Слава протянул Андрею, сидящему на полу, кружку с горячим чаем. – Ведь все эти демагоги-священники говорили, что человек навсегда попадает либо в рай, либо в ад. Я ходил в церковь, давал денег, они отпускали мне грехи, но ничего не помогло. Они накалоли. Они всех накалывают.

– Может быть все-таки не навсегда? – поддержал Фролов беседу, отхлебывая чай, который имел довольно странный вкус. – Не навсегда человек в раю или аду. Может быть, это процесс динамический и зависит от самого человека? От того, что у него внутри? Нужно просто осознать свои ошибки, изменить свое отношение к вещам, к людям, к поступкам…

Слава, кем бы он ни был при жизни, оказался просто чудом. Чай действительно согревал, по телу начала расползаться приятная слабость.

– Ты хочешь сказать, что если я изменюсь, то выберусь отсюда? И что мне надо поменять? Я и так при жизни все делал, как мне говорили: ходил в церковь, молился, причащался, денег давал… И все равно я здесь! И опять я что-то делаю неправильно. А что правильно-то? И где гарантии, что это поможет?

Это было странным, но Фролову захотелось спать.

– Вспомни того мужика в шляпе в автобусе, – из последних сил ответил Андрей. – Он не может преодолеть страх и даже допустить мысли, что можно выйти из автобуса. А как он поднимется, если он в автобусе? И, главное, он до сих пор не понимает, что это он виновен, пусть даже косвенно, в смерти собственного ребенка и его матери. Вместо того, чтобы признать себя козлом, он продолжает во всем обвинять эту женщ…

Картинка поплыла перед глазами Фролова, глаза закрылись, а голова упала вниз…

– Проснись, проснись!

Фролов открыл глаза. Его толкал Слава. Вид у него был довольно взволнованный. Обстановка при этом не поменялась. Все та же темная квартира с голыми стенками и холодным полом.