Текст книги "Пять ржавых кос"

Я сидел в отдалении от соседей и смотрел на экран, перебирая в кармане брюк наличность, думал, сколько стаканов кваса выпить после киношки, два или три, а потом погулять и налить газировки, именно в том злополучном автомате у винного магазина. Настанет, наконец, время мести – возмещение обиды, я буду медленно пить, кидать ещё монетку и набирать стакан, поглощать сладкий лимонад, пока газы не пойдут в нос и тошнота не подступит к горлу.

Мечтая, я не заметил, как ко мне подобрались с обеих сторон двое парней.

– Деньги есть? – спросил который слева, обдав меня сигаретным духом.

– Чего? – не совсем понял я, онемев от такой наглости.

В это время меня схватил за шею сзади кто-то ещё, перед глазами мелькнуло маленькое лезвие перочинного ножа. Значит их трое, может лет по четырнадцать. Пользуясь, тем, что на сеансе немного народу, они, передвигаясь по залу, в темноте шмонали младших школьников угрожая складным пёрышком. И ведь никто же не вскрикнул.

Я зажал монетки в ладонь и медленно вытащил руку из кармана.

– Чего? – переспросил я, затягивая время.

– Хуй в очё, деньги давай!

Парень справа зажал моё плечо, а который спрашивал, стал выворачивать карманы.

На экране – ночь, Пан Клякса ходил между кроватями и изучал сновидения учеников. Некоторых мучали кошмары. Учитель одним движением превращал плохие, злые сны в добрые сказки.

А меня обыскивали эти уроды. От бессилья, сам не ожидая от себя, я вдруг крепко укусил прокуренного пацана за нос, тот завизжал, я сжал зубы сильнее.

– Ах ты, сука! – крикнул в ухо их подельник сзади и ткнул ножичком в район глаза.

Удар мне пришелся слева, в бровь. Я заорал, шакалёнок вырвался, схватился за нос и быстро, расталкивая редких зрителей, двинулся по ряду. В зале включили свет, фильм остановили. Ко мне подбежала, какая-то женщина.

– Что происходит? Почему ты кричишь? – запыхавшись, спросила она.

Я оглянулся, на меня испуганно смотрели мальчики и девочки. Грабителей и след простыл.

– Фильм скучный, заснул, ударился о спинку кресла, проснулся, кровь идёт, испугался.

По левой стороне лица действительно текла кровь. Сотрудница кинотеатра покачала головой, она не поверила, протянула мне платок.

– Вытрись.

Я переложил монеты из потной ладони в карман и взял белый лоскут. Мы вышли из зала. За спиной погас свет, запустили фильм дальше.

Я стоял у автомата с газировкой рядом с винным магазином, зажав бровь окровавленной тряпкой. Пил четвёртый стакан лимонада.

Перестройка набирала обороты, и большой стране оставалось жить два года.

12

Прошло пять лет, три из которых я обитал в другом, новом районе. В жаркое и трудное лето поступления, решил вспомнить детство, съездить погулять по старым тропинкам, искупаться на карьере.

Немецкая улица оказалась тесной, грязной аллеей с перекошенной плиткой. Окружали её бурые, обшарпанные пятиэтажки. Вдоль дороги стояли скамейки, территория вокруг которых, была заплёвана, обсыпана окурками и завалена пустой пивной тарой. Автомат с газировкой у винного магазина не работал, сиротливый и ржавый свидетель другой эпохи, странно, что его ещё не сдали на металлолом.

Карьер не изменился, только дома подступили совсем близко, а в целом, всё как тогда, в первый раз: прозрачная изумрудная вода и серые глыбы песчаника, с жилами белого кварца.

Я плавал, загорал, и, красиво, как мне казалось, прыгал с высокого обрыва. Пора домой. Я натянул штаны и футболку, вскарабкался по крутому каменному склону. Вылез наверх, отряхнул джинсы и поднял глаза: – «Вот же прыгун херов, и надо было выпендриваться!»

Меня ждали, обступили полукругом незнакомые ребята, их было семь человек. Зачем так много на одного. Я понял, сейчас будут бить.

Присел и стал перевязывать шнурок на правом кеде.

– Нормально ныряешь, – сказал центровой, широколицый парень с редкими усиками.

– Здесь и научился, – я выпрямился, посмотрел усатому в глаза, а затем оглядел всю компанию.

– С какого района?

– С Немецкой улицы, – ответил я без промедления.

– Чего-то, мы тебя тут не видели раньше?

– На карьер давно не ходил, некогда было – сказал я, а мысли метались, как буду прорываться.

По левую руку от главаря стоял высокий, но худой парнишка: – «Вот через тебя и пробьюсь, а потом посмотрим».

– Кого знаешь на районе?

– Да, кого только я не знаю. Вована Гинтауса, Кирюху Богданова, Яшку Раппопорта, Ваньку Максимова…друзья мои.

Они расступились без слов. Я немного удивился быстрой развязке, но виду не подал, стараясь не торопиться, и, чувствуя на спине их взгляды, сошёл с дороги на тропинку влево, понял, что не туда.

– «Давно я здесь не был».

Вышел обратно на грунтовку.

– Не заблудился? – заржали за спиной.

– «Я выйду. Я знаю дорогу».

ПОХОД

Веселись, юноша, в юности твоей,

и да вкушает сердце твоё радости во дни юности твоей,

и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих;

только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд.

Екклесиаст 11:9

За солнечным воскресеньем просочился туманный октябрьский понедельник. Петрозаводскую губу с раннего утра закрыло ватно-серой мглой. Казалось, всё пропиталось водой, воздух, дома, гранит набережной, старый асфальт, редкие машины, автобусы и древний, во взлохмаченной ржавчине и запотевшими окнами, троллейбус, который с грохотом и гулом затормозил на первой остановке по проспекту Ленина.

Из тралика выскочили двое парней лет двадцати. Того, что повыше, в черном бушлате, с широкими плечами, русыми волосами и немного вздёрнутым носом звали Николай. Его товарищ Пётр, был в коричневой кожанке, обладал черной кудрявой шевелюрой и римским профилем. Оба – совершенно разные внешне, но судя по оживлённому разговору и жизнерадостному смеху, замечательно понимающие друг друга.

Друзья спустились к перекрестку, быстрым шагом перешли дорогу, не переставая весело, что то обсуждать. Если бы вы шли рядом, то услышали бы знакомые фамилии и цитаты, и возможно даже удивились. Два здоровых молодых лба, не ботанического вида, говорили о поэзии и музыке, о Есенине и Башлачеве, Высоцком и Летове. На улице была середина 90-х, их родители думали, как выжить, где найти работу, достать деньги на еду и квартплату, а этим ребятам было наплевать на свое благосостояние, они восхищались новым альбомом Гражданки и цитировали Бродского, были счастливы, влюблены в красивых девчонок и надеялись жить вечно. Вечно, не вечно, но душу грело главное: до ближайшей сессии, оставалось целых три месяца, в которые, наверняка, поместится уйма событий. Конечно, эти парни не сидели, сложа руки на родительской шее, подрабатывали грузчиками и сторожами, но это была несерьёзная временная работа, а о будущем в восемнадцать – двадцать лет, разве кто-нибудь думал в то время?

Пётр и Николай прошли мимо кирпичной стены с надписью «Конь – хороший человек», повернули направо, открыли дверь и зашли в вестибюль педагогического университета, студентами которого они являлись уже третий год. Рано. В коридорах никого не было. Поднялись на пятый этаж, и подошли к стенду с расписанием. Первой, стояла лекция по педагогике. Они переглянулись.

Эти ребята предпочитали профильные естественнонаучные дисциплины и не очень любили педагогику, не понимая как можно затирать десятки часов лекций по предмету с туманными формулировками и определениями, которые, как им казалось, сложно применить на практике. Крамольная догадка подтвердилась позже, когда нашим героям пришлось мелкой пылью крошить гранит науки в головы деревенских школяров. Педагогика там точно не пригодилась. А нужны были только решительность, знание предмета и твёрдый характер.

Читал им лекции старый хитрый дед, карел, специалист по патриотическому воспитанию, с которым на первой же паре поспорил слишком прямой Николай, имея неосторожность высказать своё максималистское мнение, мол, «педагогика не наука». Дед оказался с хорошей памятью, но не такой уж и злой, в последствие, на государственных экзаменах по своему предмету всем поставил пятёрки, а Коле четверик, что тоже, согласитесь, неплохо, месть свершилась, но оказалась очень маленькой.

– Может ну её, эту педагогику, забьём, – Пётр подмигнул Николаю, – опять тоску нагонять.

– Да, Петруша, умеешь ты уговаривать, – сказал Николай, – Хочешь, как обычно, на набережную?

«Как обычно», означало взять пива или портвейна и посидеть, пофилософствовать в беседке на набережной, либо на Левашовском бульваре.

«Как обычно», могло ограничиться пропуском только одной пары, и последующей добросовестной учебой, а могло и не закончиться. В последний раз, когда они решили попить пивка вместо скучной лекции, у «как обычно» было замечательное продолжение, которое Николай после вспоминал с трудом и лёгким чувством стыда. Тогда они встретили Семёна, или Сёму, отличного парня, знатока физики, брюнета с чёрным поясом и железными кулаками. У Сёмы были с собой две бутылки из коричневого стекла, наполненные вязкой жидкостью, с волшебным названием «Агдам», после употребления которого, Пётр стал загонять про историю упадка и разрушения Римской империи, а потом захотел спеть. Акапельное исполнение «Про дурачка» было выше всяких похвал. Ситуацию омрачило только, вмешательство проходящих мимо парней, с факультета физического воспитания, которым категорически не понравились Петрушины аранжировки Егора Летова. Пришлось им, в воспитательных целях, не без помощи Семёна, выписать немного тёплых лещей. Постфактум забились с физкультурниками на продолжение беседы, в девять вечера в ямке, рядом с общагой на улице Герцена.

Потом в ларьке купили бутылку паленой водки и культурно решили её выпить в столовой №20, где стены и потолки были отделаны сосновой вагонкой, а на столах постелены скатерти из клеёнки в квадратах белого и небесно-голубого цвета, и ещё стояли вазочки с пластмассовыми ландышами. Коля припоминал, что закусывали они тошнотворную чеченскую водяру, тушеной капустой, насыщенного, тёмно-коричневого оттенка. Ещё он прекрасно помнил тот момент, когда к ним подсела местная повариха. Петруша о чём-то с ней мило беседовал, и она даже выпила водки. В это время Сёма блевал под стол, а казалось, что он наклонился завязать ботинок.

Естественно их выгнали из приличного заведения. О дальнейших событиях в памяти Николая позже вспыхивали короткие, но яркие и энергичные флэшбеки. В этих вспышках присутствовали вино-водочный магазин «Темп», менты, бег, заходящее солнце, чувство свободы, погоня, проспект Карла Маркса, приближающийся к лицу асфальт, опять менты, боль и наручники.

Встреча географов и физиков с будущими физруками, в назначенное время не состоялась по уважительной причине. Для Коли в тот день все закончилось ближе к утру, когда его помятого и тихого, выпустил усатый сержант из клетки «обезьянника» под Гоголевским путепроводом. Петруша очнулся на скамейке в парке у Онежского тракторного завода, а Сёма – на ступеньках пролета между третьим и четвертым этажом, в общаге на улице Промышленной. После этих событий словосочетание «как обычно», заиграло новыми красками и смыслами, известными только узкому кругу посвященных людей.

– Ты хочешь «как обычно»? – переспросил Николай.

– Нет, только по бутылочке пивка, – успокоил его Пётр.

– Сколько наличности, посмотри, у меня шесть штук, – сказал Николай.

– У меня четыре с половиной. Хватит.

На этаже стал собираться студенческий люд.

– Пойдём, пока старый «доктор лектор» не пришёл, – сказал Николай, и повернул к лестнице.

Они спустились обратно в вестибюль, и вышли на улицу. Накрапывал слабый дождик. По дороге Коля стрельнул на всякий случай еще десятку у знакомого пятикурсника, «до степухи». Заворачивая с Пушкинской на проспект Ленина друзья увидели знакомую фигуру. Широко шагая и еще шире улыбаясь, навстречу им выдвигался Сёма.

– Блядь, – вырвалось у Коли, – попали, – он понял, что философских бесед сегодня точно не будет.

– Вот это да, какие люди, – радостно сказал Сёма. Приближаясь, он как журавль раскрыл свои крылья-руки и приобнял товарищей. – Куда это мы направляемся, неужели прогуливать собрались?

– Решили забить на педагогику, прогуляться пока ещё тепло, закрыть, так сказать сезон, – сказал Пётр.

– Дело хорошее, с вами, что ли сходить? – спросил Семён. – Небось, мимо ближайшей лавки прогуливаетесь.

– А ты догадливый, – хмыкнул Николай. – Ладно, пойдем, но только по одной.

Они зашли в ближайший магазин «Лотос», где долго стояли у витрины с алкоголем и что-то оживленно обсуждали. Выходя, у каждого из друзей в кармане торчало по бутылке с характерной полупрозрачной пластиковой пробкой. По очертаниям тары и цвету этикетки, бывалый сомелье, легко угадал бы марку легендарного портвейна №72.

– Называется взяли по пивку, – вздохнул Николай, какое-то нехорошее предчувствие невесомой тенью пролетело в голове и быстро пропало.

Когда они переходили Пушкинскую улицу, на плечи к Петру с криком – Ага, попались, алкоголики! – запрыгнул какой-то парень с раскрытым зонтом в руке.

Это был Виктор. Очень интересная личность. Вкратце его можно охарактеризовать одним словом – халявщик. Витя был должен всем. Он падал на хвост в самый неожиданный момент и ребята ничего не могли с этим поделать. Они были нежадные и добрые, а Виктор бесконечно обаятелен. Вот и сейчас, руководствуясь каким-то шестым чувством, Витёк оказался там, где будет литься бесплатное вино. Кстати одет он был как на парад, в пальто, костюме и при галстуке.

Ребята, уже вчетвером вышли на набережную. Дымка над озером рассеялась, и показался Бараний берег. Дождь на время прекратился.

– Открывайте, чем богаты, – с этими словами Витя закрыл свой зонт.

Николай достал ключи и ловко сковырнул пробку с бутылки, то же проделали со своей тарой Семён и Пётр.

– За нас! – сказал Николай, отпил большой глоток и передал бутылку Вите.

– За нас! – подхватили все и тоже выпили.

Приторно-сладкое тепло разошлось по худощавым студенческим телам. Витя отдал бутылку обратно Николаю. Они выпили еще за географию. Виктор взял бутылку у Петра. И еще по глоточку за физику. Ребята стремительно вошли в такую стадию опьянения, когда накатывается обманчивое чувство лёгкости и уверенности в своих силах. Особенно, когда ты молодой и сильный, и если ты хочешь что-то сделать значительное, ты обязательно сделаешь.

– Эх, а давно, мы не ходили в поход! – вздохнул Пётр. – Сейчас бы вот туда, с костерком, палаткой, – и он махнул на север, в сторону противоположного берега, где Соломенное и скалы Чёртова Стула.

– Точняк, давненько не щупали диабазовой брекчии в жерле древнего вулкана, – подтвердил Николай.

– Ну что, поехали с ночёвкой, подумаешь, пропустим пару дней, – сказал Семён. – До сессии ещё далеко.

– За мной палатка, скинемся, купим закуски, бухла и вперёд! – сказал Николай.

– За поход! – и все скрестили свои бутылки с портвейном №72, как мушкетёры шпаги. Витя не растерялся и поднял свой зонт.

Все оживились, стали обсуждать детали. Решили встретиться, в полевой одежде и с запасом еды на углу Ленина и Кирова в полдень, потом сесть на автобус четвёртого маршрута в Соломенное, а дальше пешком на Чёртов Стул. Допили портвейн и поехали собираться.

Без двадцати двенадцать, первыми на назначенное место, пришли Николай с Петром. Они были в сапогах и штормовках защитного цвета. На плече Николай нёс нечто похожее на обрубок бревна, это была тяжеленая и объёмная брезентовая пятиместная палатка, свёрнутая и упакованная в оранжевый чехол. Весила она килограмм двадцать. У Петра за плечами болтался выцветший рыбацкий рюкзак, в котором находился топор, также был уложен сухой паёк, состоящий из двух буханок хлеба, куска сала, четырёх банок кильки и шести луковиц. Жидкий паёк, заключался в мелодично позвякивающих пяти бутылках винного напитка «Карнавальный» – сладковатого пойла розового цвета с запахом денатурата и малинового варенья. Кто помнит этот шедевр Петрозаводского ликеро-водочного завода, тот поймет, что по сочетанию цена-качество и воздействию на организм, особенно неокрепший, этому напитку не было равных на Карельском рынке алкоголя в 90-х годах.

Ещё в рюкзаке лежали котелок, чай и сахар. Спальники решили не брать, все равно ночью предполагалось вести душевные беседы у костра.

В начале первого, появился Семён, тоже снаряженный по-походному. Виктор подошел к половине второго. Почему-то, этому полуторачасовому опозданию никто не удивился. Да и вообще, опять пошёл дождь и какое либо желание у парней ехать в лес постепенно пропадало, параллельно с испарением утреннего хмеля, но никто в этом, естественно, не хотел признаваться.

Витя был одет, так же как и утром, в пальто и галстуке, со своим неизменным зонтиком, без рюкзака или сумки.

– Витёк, что за хуйня, почему опаздываем и вообще ты в поход собрался или на свадьбу? – беззлобно спросил Николай.

– Мужики, да я сейчас не дома, в профилактории с подругой живу, ни одежды, ни рюкзака, денег тоже нет, и не дает никто, а так-то я с вами, – начал оправдываться Витя.

Находился профилакторий в здании общежития факультета физического воспитания, на знакомой уже нам улице Герцена. Бесплатные путевки туда давали студентам только по медицинским показаниям, либо по блату. Для проживания выделялась отдельная комната, там нормально кормили, делали какие-то лечебные процедуры.

Парни посмотрели на щекастую розовую будку Витька.

– Заболел что ли?– ехидно спросил Петр.

– Светка у меня в профсоюзе, ей там дали две путевки за активность, – не поняв иронии, сказал Витя.

Ладно, пойдем, автобус идёт, – сказал Николай.

Подошёл большой жёлтый «Икарус» – гармошка. Ребята сели в него и прошли на заднюю площадку, у всех были студенческие проездные. Вылезли у понтонного моста в Соломенном. Дождь усилился. Прошли через переправу и повернули на улицу вдоль озера в сторону Ботанического сада.

За ботсадом дорога закончилась, дальше вела широкая тропа, засыпанная опавшей листвой. Парни зашли в пустой и тихий осенний лес. Птиц не было. Слышен был только шелест дождя в ветвях высоких сосен, елей и осин, да изредка ругань отставшего Витька, который пытался еще сохранить товарный вид своим ботинкам и штанам, обходя грязевое месиво на размокшей лесной дорожке.

Наконец они вышли на поляну с видом на озеро и решили разбить лагерь. Николай скинул с плеча тюк, достал топор и пошел с Петром за дровами. Сёма и Витя остались ставить палатку. Вскоре в лесу раздался звук топора. Когда Николай с Петром вернулись, таща на плечах сосновую сушину, то увидели следующую картину. Палатка была развёрнута и лежала на земле. Рядом брошен чехол с алюминиевыми трубками и мешок с колышками. На палаточном брезенте возлежали как римские патриции Витя и Сёма, прикрыв ноги тентом, у последнего в руках была открытая, ополовиненная уже бутылка водки и пластиковый стаканчик, у Витька такой же, только недопитый, и бутерброд в другой руке.

– Миклуха с Маклаем на привале, немая, блядь, сцена, Гоголь отдыхает – заметил Пётр.

– Сейчас стемнеет, туристы, где палатка? – спросил Николай.

– Коля, как собрать твою палатку, без инструкции и ста грамм не разобраться, – сказал Сёма, доставая еще два стаканчика и разливая водку.

– Присоединяйтесь господа, присоединяйтесь, – добавил Витёк, и махнул призывно рукой с надкусанным бутером.

Николай начал было рубить сушину на чурбаки, остановился и воткнул топор в деревину.

– Ай, ладно, с вами всё ясно, наливай, а то уйду, – махнул рукой Николай и сел на брезент. – Присаживайся Петруша, с этими кренделями кашу не сваришь.

Они сидели, укрывшись палаточным тентом, смотрели на свинцовую гладь Онежского озера и допивали водку, закусывая Сёмиными бутербродами. В городе, на том берегу зажглись огни. Темнота обступила поляну. Дождь не переставал. Стало как-то совсем сыро и неуютно.

– Попробуем хоть костёр разжечь, что ли, – сказал Николай.

Он встал, выдернул топор из сушины, пару чурбаков расколол на поленья, одно полено расщепил на лучины и сложил в кучку.

– Бумага есть у кого? – спросил Николай.

Бумаги ни у кого не оказалось.

– У меня есть мелочь, двести рублей, – сказал Сёма, и показал две голубенькие бумажки.

Николай взял их, закрыл костровище спиной от дождя, достал зажигалку и поджег купюры, они загорелись с голубовато-зеленоватым переливом, он положил горящие бумажки под сосновые щепки, потянуло дымком.

Возможно, человеку из двухтысячных и десятых годов показалось бы диким поджигание костра деньгами. Зажрались мол, купечество гуляет. На самом деле никакого тут ухарства нет. С тем хаосом в стране и катастрофическими темпами инфляции, к 96-97-му году за двести рублей можно было купить, разве что коробок спичек. После деноминации в 1998 году, двести рублей превратились в двадцать копеек. Вот. А парни, зато костёр развели, погрелись.

Пламя разгорелось и стало веселее. Палатку решили не разбивать, а сделать на ней стол по-восточному. Николай нарезал хлеб и сала, почистил лук, открыл кильку. Раздал каждому, под довольные возгласы, по бутылочке «Карнавального». Потом взял сухую деревину и затащил конец ствола в костёр.

Ребята жевали сало, хрустели луком, и запивали кильку сладкой алкогольной гадостью. О чём-то шутили, и безумно хохотали над своими же дурацкими шутками. Пётр встал спиной к костру и очень экспрессивно и смешно изобразил диалог Жириновского и Ельцина. Потом все хором спели песню Гражданки «Всё идёт по плану». Наступил тот максимальный экстремум веселья, после которого в мужской компании, без вливания алкоголя, перемены места или появления людей противоположного пола, всегда наступает постепенное затухание радости и последующая апатия. Так и произошло с нашими друзьями. Дождь и не думал заканчиваться, уровень напитка в бутылках стремительно падал, ну а костёр, конечно затухал. Впереди их ждала сырая и холодная, октябрьская ночь. Первым приуныл Витёк.

– Вчера в профилакторий, заехало на смену несколько девчонок с педфака, ничего такие, веселые, – вдруг, нарушаю общую нить разговоров, вспомнил Витя.

– Таки шо, нам с этого будет? – спросил его Пётр, в стиле героев Бабеля.

– Можно было бы в гости зайти, вечеринку забабахаем, я бы договорился, вас пустят, – заверил Виктор.

– Прямо сейчас, что ли? – спросил Сёма.

– Можно и сейчас, – сказал Витя.

– Ребята, вы вроде на природу очень хотели? А как же, костёр, лес, палатка? – спросил, вставая Николай. Он махнул рукой вокруг. – Вот лес, огонь, всё есть, что вам ещё надо?

– Вымокнем только все, я уже насквозь мокрый, да и бухло заканчивается, – возразил ему Витя. – Пойдем, пока еще не поздно, всё устрою в лучшем виде.

– Тоже мне, настоящие герои, – сказал Николай. – Хорошо, давайте голосовать, кто за то, чтобы сейчас идти обратно в город?

Витя сразу поднял руку, через секунду и Сёма. Немного погодя, и как бы нехотя, за сбор проголосовал Петя.

– И ты, Пётр? Ладно, что с вами делать, туристы херовы, – сказал Николай. – Сворачиваемся. Затыкай, нанюхались.

Сборы были быстрыми. Ребята встали, отряхнулись. Допили остатки из бутылок. Тару и банки от кильки бросили в тлеющие угли костра. Николай упаковал палатку с тентом в чехол. Кстати на следующий день он захотел просушить её на балконе. Развернув полотнище при свете дня, Коля был немало удивлен, увидев в брезентовых недрах остатки вечерней трапезы, мятые пластиковые стаканчики, куски хлеба, лука и даже забытую вечером, открытую и недоеденную банку с килькой.

В кромешной тьме незадачливые туристы двинулись в сторону города. По дороге, отставший Витя споткнулся о корень и растянулся во весь рост. Чертыхаясь, он долго ползал на четвереньках и ощупывал мох и лесную подстилку в поисках своего зонта. Через час они вышли к жилью, правда немного не в том месте, где заходили в лес. На окраине частного сектора горел фонарь, на свет которого брели путники. Хмель еще шумел в голове. Сёма с Петром пошатываясь двинулись вперед, а Николай остался ждать Витька. Через некоторое время из леса появилась фигура в штатском. Витя подошел к фонарю. Все пальто, рубашка, галстук, руки и даже лицо было вымазано в грязи, с прилипшими еловыми иголками и листьями.

– Это откуда у нас такой красивый старичок-лесовичок взялся? – давился от смеха Николай.

– Чего ржёшь, как я теперь завтра на учебу пойду, что Светка скажет? – обиженно заворчал Витя. – Всё поход ваш гребаный, за каким вообще с вами пошёл. Последние, сука, романтики.

– Ладно, не ной, природная грязь не техническая, высохнет, отпадёт, – сказал Николай, – Пойдем догонять. Может, на автобус ещё успеем, а то пешочком до профилактория твоего далековато топать.

Они двинулись прямо, по пустынной, тёмной улице с деревянными заборами. Впереди Николай услышал какой-то шум и знакомые голоса. Через минуту он с трудом разглядел в темноте силуэт грузовика. Подойдя поближе, Коля не поверил своим глазам. Кабина машины, старого ГАЗа-53, была открыта, и там кто-то зажигал спички, освещая приборную панель – это был Сёма, а рядом сидел Пётр и что-то советовал ему.

– Ребята, вы что делаете, вы совсем рехнулись, хозяин с ружьем сейчас выйдет, или ментов вызовет, кончайте нахрен, вылезайте, – зашипел Николай, стараясь не повышать голос.

В соседнем дворе залаяла собака, её подхватили еще несколько псов и через минуту вся округа была охвачена собачьим концертом.

– Не ссы, Колямба, сейчас заведем газик, доедем красиво, а то я все ноги стоптал, – промычал нетрезвым голосом Семён, и начал копаться в проводах под приборной доской.

– Ладно, не хотите по-хорошему, будет как обычно, – сказал Николай, обошёл дверь и опустил чехол с палаткой к колесу. Тут он нагнулся, взял зажигалку из кармана, чиркнул, и закрывая огонь от дождя, посмотрел сбоку на кабину. Потом обошел машину кругом, потушил зажигалку, выпрямился, подошел обратно к Семёну. – Ну что Шумахер, вылезай, и ты Петя, тоже. Хорош придуриваться, Боливар ваш без колес, на чурбаках стоит.

– Коля, шутишь? Правда что-ли, вот блин, – с этими словами Сёма выпрыгнул из кабину. Чувствовалось, что ему очень неловко.

– Ну, Сёма, это я никогда не забуду. У меня тоже машина есть во дворе, деревянная с рулем, совмещенная с песочницей. Приходи, будем заводить, – ехидно сказал Витя, он стоял рядом и всё слышал.

– Завали хлебало, Витёк! Если кто узнает об этом, ты меня знаешь, – Сёма взял красивого за галстук и поднес кулак к его носу.

– Вы ещё подеритесь тут, Вепска волость, туммат пойятт, – сказал Пётр, разводя парней. – Никто ничего не скажет. Двигаем к остановке. Девчонки ждут.

– Хорошо, что они пока ещё не догадываются, какое счастье к ним привалит, – добавил Николай и захлопнул кабину.

Он закинул палатку на плечо, и парни тронулись дальше. Где-то вдалеке показался свет фонарей. Ребята выбрались на главную дорогу, повернули налево и спустились к мосту. За переправой останавливались автобусы. Минут через десять подъехал пустой «Икарус», который довез их до центра.

По дороге парни задремали, и чуть не пропустили, нужную остановку. Хотя Виктор уже стоял у выхода и, кажется, не собирался их будить. В последний момент Николай, Семён и Пётр выскочили из автобуса. Витя перебежал через проспект Ленина, с такой прытью, которая, не была за ним замечена ранее в полевых условиях. Ребята тоже ускорились за ним.

Профилакторий находился в пятиэтажном здании общежития №2. У входа Витя остановился и подождал товарищей.

– Пацаны, дело такое. Пока здесь постойте. Я сейчас поднимусь, договорюсь с девчонками, организую комнату, устроимся! Посидим, выпьем, мафон есть, музыка будет! Через десять минут спущусь. Договорились? – Витя поднялся на крыльцо и обернулся к парням, ожидая ответа.

– Не вопрос, только давай не задерживайся, – сказал Николай.

Втроем они зашли под козырек у входа. Николай достал последнюю бутылку «Карнавального» пустил по кругу, все выпили по глоточку в полной тишине, только дождь стучал по бетону над головой, и где-то на верхних этажах глухо играла музыка. Больше пить не хотелось. Николай завинтил крышку и положил бутылку в карман штормовки.

Прошло десять минут, потом еще десять.

– Кажется Витя нас наебал, впрочем, не удивительно, – сказал через полчаса Петр. – Пойдем наверх.

Они поднялись по грязной лестнице к профилакторию и встали на площадке перед большой двухстворчатой дверью. Сёма слегка подергал за ручку. Дверь была заперта.

– Виктор! Вит-я-я! Открывай сучара! – Сёма стал дергать изо всех сил и барабанить по дверям.

– Кончай, Сёма, пойдём по домам, – сказал Николай.

Семён не успокаивался. Он кричал, бил по дверям, обещая Витьку страшные кары и мучения.

В это время с улицы поднимались трое персонажей. Двое были очень похожи друг на друга, явно не студенты, крутые, здоровые лбы, в расстёгнутых кожаных куртках, малиновых пиджаках и черных водолазках. Различались они разве что стрижкой, один был обрит наголо, а у другого модная для начала 90-х стрижка – площадка. Николаю еще бросилась в глаза, что у этого быка с площадкой, на шее висела золотая цепочка с мизинец толщиной, прямо поверх водолазки. Третий парень – похоже, студент, был поменьше ростом, сухощавый и коротко стриженный, в джинсовой варёнке.

– Эй, алё-малё, бакланва, чё тут трётесь? – неторопливо захрипел лысый, растягивая слова и чувствуя своё физическое и моральное превосходство. Он шагнул на лестничную площадку и встал напротив злого и возбуждённого, повернувшегося на его вопрос Семёна. Он был гораздо шире и тяжелее Сёмы, но ростом не намного выше. Двое других стояли на ступеньку ниже по лестнице. Петр был справа от Сёмы, в углу площадки, а Николай находился как раз напротив бычары с цепочкой. Коля, прекрасно знал Семёна и с тоской понял: что-то будет. Воздух на маленьком лестничном пятачке за мгновение стал каким-то густым и клейким, как в плохом сне в душную ночь.

Пять секунд, прошло только пять секунд после вопроса лысого бугая, и он уже визжал от боли, согнувшись, держался ладонями за лицо, или что там от него осталось, а Семины кулаки мелькали, ломая пальцы и лицевые кости соперника.

– Падлаа, завалю нах..! – заорал мужик с цепочкой и сунул руку в карман. Коля выхватил бутылку и со всей дури опустил её на ровную, волосинка к волосинке, стриженую голову. Разлетелись стёкла и брызги. Липко пахнуло спиртом и малиной. Чувак в джинсухе шагнул на ступеньку назад, потом ещё на одну и вдруг стремительно бросился бежать вниз, перепрыгивая через пол пролета. Бычара с цепочкой качнулся и как-то неловко стал оседать боком на перила, рука вывалилась у него из кармана. В ней был зажат ствол. Пальцы расцепились, и пистолет с глухим стуком упал на лестницу.

– Уходим! – закричал Пётр, схватил Семёна за плечи и оттащил от лысого, который сразу рухнул на задницу и забился в угол, всхлипывая и размазывая по широкому лицу кровавые сопли.