Текст книги "Дорогой славы и утрат. Казачьи войска в период войн и революций"

В Терском казачьем войске средний казачий пай составлял в начале XX века 16,8 дес. земли [177], а к началу Первой мировой войны он снизился до 15,1 дес. [178]. Наибольшая величина пая была в Кизлярском отделе – 24,9 дес., наименьшая – в Сунженском отделе – 9,6 дес. земли [179].

В Забайкальском казачьем войске средний казачий пай составлял 55 дес. земли [180]. Но поскольку в войске не были проведены необходимые землеустроительные мероприятия, не разграничены и четко не определены границы станичных юртов, распределение земли между казаками разных отделов и станиц было крайне неравномерным. Так, например, в станицах Акшинской и Чалбучинской 2-го отдела на один пай приходилось всего по 7,28 дес. земли. А в станице Дуроевской этого же отдела казаки имели паи по 126,32 десятины [181]! Контраст разительный.

Из-за очевидных издержек существовавшего положения после довольно длительного обсуждения этого вопроса 1 сентября 1911 года правительство утвердило специальные «Правила размежевания земель Забайкальского казачьего войска», в соответствии с которыми надел на одного казака должен был составлять не менее 30 десятин всей земли. В него по нормам данных правил помимо используемых под пашню удобных земель, которые составляли половину всей величины пая, включались и участки под сенокосы, выгоны и даже лесные массивы. Самостоятельно очищенные от лесов и осушенные от болот земельные участки должны были входить и в станичные, и в поселковые, и в личные наделы сверх установленных норм и отведенных земельных наделов [182]. Но, несмотря на принятые решения, процесс размежевания станичных земель шел очень медленно и не завершился вплоть до революции 1917 года.

Вот данные относительно величины казачьего пая в 1913 году. Одни авторы считают, что в среднем пай равнялся 50,55 дес. [183], другие – 46 дес. [184], третьи – до 34 дес. [185], четвертые – до 27 дес. [186], а пятые – около 10 дес. [187]. Разница огромная. Причем все отмеченные точки зрения основываются на тех или иных статистических выкладках. Причина, видимо, кроется в использовании исходного материала не комплексно, не в целом по войску, а по отдельным округам и даже станицам, в задействовании различных методик его отбора и обработки.

Данные относительно сведений о размерах среднего казачьего пая в Сибирском казачьем войске также весьма существенно различаются между собой. По одним сведениям, средний пай был равен здесь 27,4 дес. [188], согласно другим – около 41,6 дес. [189], по третьим – в пределах 30–50 дес. [190], а по четвертым – от 27 до 43 дес. земли [191]. В специальной литературе наиболее распространена последняя точка зрения. Нам же представляются наиболее верными данные о величине среднего пая в Сибирском войске в размере около 41,6 дес. земли. Они вычислены нами на основе базовых статистических выкладок, содержащихся в работе сибирского исследователя Б.В. Коршунова, по количеству трудоспособного казачьего населения в каждом из трех отделов войска и общего количества земли в каждом из трех отделов Сибирского войска по отдельности. В Сибирском войске, по нашим данным, наибольшие наделы имели казаки 2-го отдела, а наименьшие – казаки 3-го отдела [192].

В Уральском казачьем войске на один казачий пай в 1913 году в среднем приходилось до 80 дес. земли [193]. Но необходимо учитывать, что удобной земли там было в три раза меньше. Одновременно надо отметить и то обстоятельство, что в целом социально-экономическое положение и вопросы землевладения и землепользования уральских казаков изучены крайне слабо.

Определение величины среднего казачьего пая в Амурском казачьем войске также сталкивается со значительными сложностями. Первоначально, учитывая, что войско образовывалось на практически совершенно необжитой обширной территории, занятой в основном лесами и болотами, в «Положении об Амурском казачьем войске» 1860 года было сказано, что земельный надел казакам должен был отводиться в соответствии с «...силою и возможностями оную (т.е. землю) расчистить от леса, осушить из-под болот и обратить в полезное хозяйственное употребление» [194]. Позже, на основании норм «Мнения» Государственного Совета «О поземельном устройстве в казачьих войсках» от 21 апреля 1869 года, рядовым амурским казакам, как и казакам всех других войск, полагался надел 30 дес. земли. Исходя из этого, в 80-х годах XIX века на прилегавших к станицам землях было проведено временное землеустройство. Каждый казак, имевший право на пай, получал надел в 30 дес. удобной пахотной земли. В дополнение к этому каждой казачьей семье было отведено еще по 10 дес. удобной земли «на прирост». На Амурское войско с учетом ландшафтно-географических условий (лесисто-болотистая местность) и с целью стимулирования, вовлечения в хозяйственный оборот неосвоенных земель было распространено специальное правительственное решение, в соответствии с которым вся земля, которую казак осушал от болот и расчищал от леса, передавалась ему в частную собственность. Однако самостоятельно освоить эти территории амурским казакам было очень трудно, поэтому объемы их частных земель оставались крайне незначительными.

После передачи в распоряжение войска обширных земель «отвода Духовского» средний надел на казачью семью значительно увеличился и составил до 140 дес. земли [195]. В то же время до 85% выделенных земель пустовало, поскольку казаки попросту не могли их освоить [196]. А после упразднения «отвода Духовского» и передачи составлявших его земель Переселенческому управлению министерства земледелия общие размеры казачьих паев резко сократились. Накануне Первой мировой войны средний пай в войске составлял, по одним сведениям, 104,3 дес. [197], по другим, варьировал в пределах от 17 до 50,3 дес. [198], по третьим – от 17 до 51 дес. [199], по четвертым – 19,7 дес. [200], а по пятым, он не достигал и половины установленной нормы, т.е. равнялся 15 дес. земли [201]. Данные о величине пая в более чем 100 дес. правомерны, по нашему мнению, только для периода 1894–1913 годов, т.е. времени существования «отвода Духовского», а его размеры в 15–19 дес. следует отнести только к удобным землям. Исходя из этого, наиболее правомерным представляется определение величины среднего пая в размере более 50 десятин земли.

Определяя средний пай в Уссурийском войске, исследователи приводят сильно разнящиеся между собой сведения. Так, в одних работах говорится, что на одного казака приходилось 145,6 дес. земли [202], а в других речь идет всего о 18,1 дес. [203]. В третьих, и эта точка зрения наиболее распространена, указывается, что средний душевой надел в войске составлял 16–18 дес. земли [204].

Несмотря на большую разницу в приводимых сведениях, они все-таки отражают некоторые аспекты землепользования уссурийских казаков. Первые данные о более чем 145 дес. наделах относятся ко времени существования «отвода Духовского», а вторые и третьи – о 16–18 дес., отражают наличие в пае только удобных земель. Таким образом, картина землепользования в Уссурийском войске совпадает с положением в Амурском войске.

Юридически все необходимые правила и нормы землевладения и землепользования в Семиреченском войске были окончательно определены специальным законом «Об установлении правил и наделении землей Семиреченского казачьего войска» от 3 июля 1914 года. По нему на каждого имевшего право на пай казака полагалось по 30 десятин удобной (!) земли. Кроме этого каждой станице и выселку полагалось дополнительно еще до одной трети, т.е. до 10 дес. на каждый пай, общей площади «в запас».

По сведениям дореволюционных исследователей, на средний пай в этом войске приходилось 95,3 дес. земли [205]. В ряде современных работ, без каких-либо пояснений, даются на них ссылки, и их авторы соглашаются с приведенными цифрами [206]. Хотя, по общепризнанному мнению современных исследователей, средний пай в Семиреченском войске составлял всего порядка 28 дес. земли [207].

В Астраханском войске средний пай равнялся, по данным некоторых дореволюционных исследователей и согласных с ними отдельных современных авторов, 49,1 дес. [208]. Но, по мнению других современных исследователей, он равнялся всего 8 дес. [209]. Доминирующими же в современной специальной литературе являются данные, что размеры пая в этом войске колебались от 24 до 36 десятин земли [210].

Иркутские и енисейские казаки пользовались землей на тех же основаниях, что и крестьяне этих губерний. Результатом этого было постоянное уменьшение их земельных наделов. Казаки испытывали значительные трудности с земельным обеспечением. Большинство их имело наделы в лучшем случае в 5–6 десятин земли [211].

Характеризуя земельное обеспечение казаков, необходимо учитывать не только среднюю конкретную величину их земельного пая в общем, но и особенно выделять количество удобной земли, на которой велось пашенное земледелие. Ведь доходы и общее экономическое состояние казачьих хозяйств, основным видом деятельности которых являлось пашенное земледелие, зависели от наличия именно максимально пригодных для земледелия удобных земель. Данное важное обстоятельство учитывалось и особо выделялось официальной статистикой того времени. Поэтому практически во всех статистических отчетах указывалось не только общее количество земли в том или ином войске, станице, пае, но и отдельно – количество удобных земель. Конечно, наиболее важное значение это обстоятельство имело в тех казачьих войсках, где основная масса казачьих хозяйств носила или исключительно, или преимущественно земледельческую зерновую направленность. Прежде всего это конечно же войска юго-востока европейской части страны (Донское, Кубанское, Терское), а также, хотя и в несколько меньшей степени, Оренбургское, Сибирское и Уральское. А для дальневосточных войск (Забайкальского, Амурского, Уссурийского) и Семиреченского войска, где хозяйства казаков являлись скотоводческо-земледельческими и где ведение рентабельного земледельческого хозяйства было практически невозможно в силу существовавших там природно-климатических условий, данный фактор не имел столь определяющего значения.

Удобных земель в среднем казачьем пае в Донском войске было порядка 10,4 [212] – 11 дес. [213]. (Сведения, содержащиеся в работах некоторых дореволюционных авторов о том, что на надел донского казака приходилось 5–10 дес. удобной земли [214], представляются явно преуменьшенными.)

В Кубанском войске на средний пай приходилось, по официальным данным того времени, 7,6 [215] – 7,7 дес. удобной земли [216]. Современные авторы, в частности авторитетный кубанский исследователь В.Н. Ратушняк, обстоятельно изучив этот вопрос, пришли к аналогичному выводу [217]. В Оренбургском войске данные показатели равнялись 20 [218] – 24 дес. [219], в Уральском – 31,1 дес. [220], в Сибирском – до 24,7 дес. [221], в Забайкальском – от 27 [222] до 43,1 дес. [223] (последние данные представляются явно завышенными), в Амурском – до 19,7 дес. [224], в Уссурийском – до 18,1 дес. [225], в Терском – 12,3 [226] – 12,4 дес. [227]. (В 1905 году было 13,7 дес. [228], т.е. за 8 лет сокращение составило без малого 1,5 десятины, что весьма существенно.)

Данные о количестве удобной земли в среднем казачьем пае по Астраханскому и Семиреченскому войскам отсутствуют. Дореволюционные авторы приводили цифру 18,2 дес. удобной земли в среднем пае астраханских казаков, с чем полностью согласились и некоторые современные исследователи [229]. Другие современные авторы, например П.В. Казаков, указывают, что площадь запашки на одно казачье хозяйство в Астраханском войске составляла около 8 дес. земли [230]. При этом они подразумевали общее количество земли в пае, поскольку об удобных землях вообще ничего не говорили.

Существовавшие порядки землевладения и землепользования во многих казачьих войсках имели и другие специфические особенности, которые серьезно сказывались на хозяйствах казаков и, естественно, на их общем экономическом положении. Так, в казачьих войсках юго-востока европейской части России (Донском, Кубанском, Терском) имевшийся земельный фонд был практически весь задействован, его потенциал с большим трудом покрывал ежегодно увеличивавшиеся потребности казачьих хозяйств (вследствие естественного прироста казачьего населения) в земельных наделах. Это обстоятельство свидетельствовало о неуклонном нарастании внутреннего кризиса всей системы казачьего землевладения и землепользования. Причем кризиса практически неразрешимого в существовавших условиях. В результате с каждым годом возрастал дефицит юртовых земель, подавляющее большинство станиц этих войск испытывало значительный земельный голод. Стремление к максимально равномерному распределению станичных юртов на паи как по количеству, так и по качеству земли закономерно приводило к росту так называемого клинового деления юрта, а это, в свою очередь, увеличивало и без того большую чересполосицу [231]. Постоянно сокращались и сроки переделов станичных земель на паи. На Кубани, например, 14,7% станиц делили землю через год(!), 22,4% – через четыре года, 46,3% – через пять-шесть лет [232]. Самым непосредственным образом это сказывалось на соблюдении агротехнических норм и принципов, вело к нерациональному использованию земельных ресурсов, снижению плодородия почв и в конечном счете сокращению доходов казачьих хозяйств от земледелия.

В большинстве войск ощущался значительный недостаток наиболее пригодных для земледелия удобных земель. Причем это было характерно не только для войск юго-востока европейской части страны, но и для обладавших весьма обширными земельными массивами войск востока страны (Амурского и Уссурийского).

Свои особенности в различных войсках были и в порядках землепользования. В Сибирском войске, например, внутри казачьей общины действовали зачастую различные направления так называемого захватного права. В результате лучшие надельные земли занимали наиболее зажиточные казаки, имевшие экономически сильные хозяйства. Нормы использования земли ими также не соблюдались. А бедные казаки иногда не имели даже положенного им по закону количества земли. В том же войске в тех станицах, где активно велось пашенное земледелие, сильно различались сроки переделов надельных земель на паи – от довольно частых до пожизненных. А в тех станицах, где определяющую роль в хозяйствах казаков играло скотоводство, отмечались даже случаи отсутствия раздела станичных земель на паи, норм запашки. Об этом, в частности, писал бывший войсковой агроном Н.Г. Овчинников накануне Первой мировой войны [233]. В то же самое время во всех сибирских станицах вследствие широкого развития скотоводства строго соблюдались нормы раздела на паи лугов. Для достижения их равенства переделы станичных лугов осуществлялись ежегодно. А в некоторых станичных обществах для достижения равенства использования выгонов даже устанавливались предельные нормы содержания количества скота в каждом казачьем хозяйстве. При их превышении казаки платили своеобразный местный налог в станичную казну [234].

Захватная форма землепользования довольно широко практиковалась и в Забайкальском войске. Предпосылками для этого служило отсутствие размежевания многих станиц [235].

Своя особенность в землепользовании отмечалась и в Уральском казачьем войске. Она, к сожалению, практически полностью выпала из поля зрения исследователей, хотя отдельные эмигрантские авторы о ней упоминали. В войске официально присутствовал порядок, при котором в тех станицах, где не было проведено земельного размежевания, а таких там было немало, каждое казачье хозяйство имело право занимать и бесплатно пользоваться 20 дес. удобной земли при условии, что она была свободна и не поделена на паи. Если же казак хотел занять большее количество земли и для этого были соответствующие возможности, он был обязан заплатить в войсковую казну сумму из расчета 3 рублей за 1 десятину [236].

В Оренбургском войске особенностью землепользования являлись довольно длительные сроки передела паев – 12 лет. Спецификой ведения казачьих хозяйств было то, что, несмотря на довольно большие земельные наделы, засевалось зерновыми культурами в основном не более 7–10 дес. Большая же часть паев, как правило, сдавалась казаками в аренду по цене от 3 до 10 руб. за десятину в год [237].

В Семиреченском войске помимо полагавшихся казакам 30 дес. удобной земли станицам дополнительно отводились земли «в запас» для обеспечения новых паев, необходимость чего диктовалась естественным приростом казачьего населения. Причем размеры этих дополнительных земель составляли до одной трети общих масштабов станичного юрта. Такая практика была характерна только для этого войска. Семиреченские казаки, так же как и оренбургские, производительно использовали только часть своих земельных наделов [238]. В результате накануне Первой мировой войны под посевами у них были заняты довольно небольшие земельные площади, составлявшие в своей совокупности по войску чуть более 67 тыс. дес. [239]. Здесь также очень широко практиковалась сдача и казаками, и войском своих земель в аренду местным русским крестьянам, инородцам и переселенцам.

В Амурском и Уссурийском войсках наблюдалось, с одной стороны, наличие значительных массивов неосвоенных земель, а с другой – отсутствие необходимого количества удобных земель. Местные казачьи хозяйства, имевшие скотоводческо-земледельческую направленность, были малопроизводительными и в основе своей носили натуральный характер. Серьезно сказывался и негативный природно-климатический фактор. Территории этих войск находились в зоне так называемого рискованного земледелия. Неурожаи здесь были явлением достаточно частым.

Аналогичная ситуация с недостатком удобных земель и негативными для занятия земледелием природно-климатическими условиями складывалась в Астраханском войске. Поэтому основными сферами хозяйственной деятельности астраханских казаков являлись не земледельческие отрасли, а рыболовство и скотоводство.

В Астраханском, Уральском и Донском войсках очень большое значение имело рыболовство, являвшееся здесь отдельной и важной отраслью местной экономики. В Астраханском войске до 25% всех казачьих хозяйств являлись чисто рыболовными, а в хозяйствах смешанного земледельческо-промыслового типа рыболовство давало до 32% доходов от всей производительной деятельности [240]. Причем в станицах 1-го отдела войска выручаемые от продажи рыбы и рыбной икры денежные средства составляли до 70% общего ежегодного дохода. В целом же по войску денежные поступления от рыбного промысла достигали 57% его совокупного ежегодного дохода [241]. Доходы от рыбных промыслов на Дону ежегодно составляли более 1 млн руб. [242]. Весьма большую статью доходов составляла продажа рыбы и рыбопродуктов в Уральском войске.

При этом в каждом из данных войск рыбный промысел имел свои особенности. В Уральском войске, например, он носил не индивидуальный, а общинный характер [243]. А в Астраханском войске постоянное рыболовство казаков ограничивалось только районами их станичных рыболовных вод, в которых рыбы было не очень много. В обильных рыбой больших водах, принадлежавших войску, казаки имели право ловить рыбу только в период с 15 ноября до 15 марта. Во все остальное время, когда собственно и осуществлялась путина, эти воды сдавались войсковыми правлениями в аренду любым физическим и юридическим лицам. При этом все арендаторы после вылова рыбы обязаны были продавать ее войску и по заранее определенным твердым ценам [244].

Неплохим подспорьем для казачьих хозяйств являлись доходы от рыболовства и в некоторых других войсках, в частности в Кубанском, Амурском, Уссурийском. В двух последних они составляли ежегодно 10–15 руб. на душу мужского пола [245].

Среди других важных промыслов казаков можно назвать существовавшее во всех войсках огородничество. (Причем в некоторых из них, например в Донском и Кубанском, вблизи крупных городов оно носило ориентированный на рынок промышленный характер.) Во всех казачьих войсках, кроме Забайкальского, Амурского и Уссурийского, развивалось скотоводство. В Астраханском и частично в Донском и Кубанском войсках существенных размеров достигало бахчеводство. Кубань являлась крупнейшим в стране производителем подсолнечника [246].

В войсках на востоке страны существовал звериный промысел. Важное место он занимал в Забайкальском, Уссурийском и Амурском войсках. Доход от него в Забайкальском войске составлял 46 тыс. руб. в год, в Уссурийском – 26,5 тыс. руб., чуть меньше в Амурском [247]. Этот промысел существовал и в Сибирском войске, но большого значения для казачьих хозяйств не имел [248].

Казаки всех войск в большей или меньшей мере занимались и другими самыми разнообразными промыслами, такими как: пчеловодство, выращивание технических культур, смолокурение, виноградарство, табаководство, добывание соли. А также охотничьим, лесным, извозным и другими промыслами. Но все они в экономике основной массы казачьих хозяйств играли, как правило, вспомогательную роль. В то же самое время значение дополнительных доходов во многих из них постепенно возрастало.

На всю существовавшую в казачьих войсках систему социально-экономических отношений значительный отпечаток накладывали взаимоотношения местного казачьего и неказачьего населения. И хотя анализ положения последнего не входит в задачи данной работы, его некоторые характеристики представляются все же необходимыми.

Все население казачьих областей невойскового сословия подразделялось на три основные социальные категории, обладавшие различным правовым статусом и имевшие разное социально-экономическое положение. К первой относилось так называемое коренное крестьянство – это местное крестьянское население, в том числе коренные жители, проживавшие на территориях казачьих войск либо еще до их организационного оформления, либо до реформы 1861 года, либо имевшие переселенческий статус. Коренные крестьяне обладали всеми законодательно оформленными основными гражданскими и имущественными правами, в том числе всеми правами собственности, включая земельную. Они проживали в принадлежавших им на праве частной собственности подворьях, располагавшихся или на их собственных надельных, или на государственных землях. Личное хозяйство они вели либо на собственных, либо на арендуемых у войска или частных лиц, либо (и это было наиболее распространенным явлением) и на тех, и на других одновременно землях. Их правовое и социально-экономическое положение было близко к положению казачества.

Ко второй категории относились так называемые иногородние, имеющие оседлость. (В казачьих областях на востоке страны их в обиходе именовали разночинцами.) В основном это были лица из числа пришлого населения. Они имели право приобретения недвижимости на территории войска (домов, усадеб, земли). Свое хозяйство они вели или на собственных, или чаще на арендуемых землях. В то же время данная категория населения была ограничена и в правовом, и в имущественном отношениях, занимала более низкое положение на социальной лестнице. На этих людях, помимо общих для всех жителей области, лежали и юридически узаконенные дополнительные обязанности, главной из которых была ежегодная уплата в станичные кассы посаженной платы. Она начислялась с каждой занимаемой ими десятины земли. Конкретная величина посаженной платы зависела от различных условий каждого войска и общего количества занимаемой этими крестьянами земли.

Третью категорию составляли иногородние неоседлые (во многих войсках в обиходе их называли квартирантами). Они не имели в своей собственности земли и другой недвижимости. Эта категория крестьян либо вела хозяйство на арендованных у войска или частных землевладельцев землях, либо нанималась на различные работы.

В начале XX века невойскового населения в Терском войске было 80,4% от всех жителей, в Донском – 57,2%, в Кубанском – 55,4%, в Уральском – 45,6%, в Сибирском – 42,3%, в Семиреченском – 19,9%, в Оренбургском – 17,5%, в Астраханском – 14,2%, в Амурском – 12,1%, в Забайкальском – 3,4%, в Уссурийском – 2,2% [249].

В большинстве казачьих войск общее социально-экономическое положение проживавшего там неказачьего населения было худшим, чем казачьего. Исключение составляли Сибирское, Забайкальское, Амурское и Уссурийское войска, где у местных крестьян был более высокий уровень жизни, чем у казаков. Говоря о неравенстве социально-экономического положения казачьего и неказачьего населения, большинство исследователей акцентирует внимание на существовавших диспропорциях в их земельном обеспечении в пользу казаков. Такой подход является односторонним. Во-первых, подобное положение дел было характерно отнюдь не для всех казачьих войск страны. Во-вторых, и это, пожалуй, главное, при этом не учитывались ни общее соотношение доходов и расходов различных категорий населения казачьих областей, ни влиявшие на них особенности их правового статуса, ни специфика ведения хозяйств, их производительность, хозяйственно-экономическая направленность. Даже если сравнивать только земельное обеспечение войскового и невойскового населения, необходимо учитывать существенную разницу в положении разных категорий последнего (коренных и иногородних крестьян). На Дону, например, ситуация в данном плане была следующей. На одно казачье хозяйство здесь приходилось в среднем 16,9 дес. земли, на одно хозяйство коренных крестьян – 15,1 дес., а на одно хозяйство иногородних крестьян – 7,7 дес. [250]. Как видим, разница между хозяйствами казаков и коренных крестьян была небольшой, а по сравнению с хозяйствами иногородних крестьян – весьма значительной. В других войсках, особенно на востоке страны, ситуация была обратная. В Сибирском войске, например, во многих станицах и поселках казаки имели наделы меньше крестьянских [251]. В Амурском войске [252] величина крестьянских наделов, как старожильческих, так и переселенческих, заметно превосходила казачьи. (Причем и общий уровень жизни крестьян был выше казачьего [253].) Таким образом, и само общее социально-экономическое положение неказачьего населения, и в частности его земельное обеспечение, и его сравнение с положением казачества в разных казачьих войсках имели свои отличия. Общим же для всех войск являлось то, что взаимоотношения казачьего и неказачьего населения оказывали значительное влияние на существовавшие в них системы социально-экономических отношений и на их общественную жизнь.

Хотя в целом общее экономическое положение основной массы казачьих хозяйств во всех войсках было довольно устойчивым, с течением времени оно в связи с ростом расходов казаков на несение военной службы и исполнение других обязанностей и одновременном сокращении их доходов постепенно ухудшилось. Данный процесс протекал неуклонно, хотя достаточно медленно, внешне зачастую даже незаметно. Это беспокоило не только самих казаков, но и официальные властные структуры. Озабоченность и правительственных, и войсковых органов данной проблемой была вполне объяснима: ведь от уровня общего благосостояния казачьих хозяйств самым непосредственным образом зависело исполнение казаками своих обязанностей, и прежде всего воинской. А это, в свою очередь, исходя из доли и значения казачьих частей в общем составе кавалерии Русской армии, могло негативно сказаться на общем состоянии столь важного рода войск.

В самом конце XIX века правительство предприняло попытки выяснения действительного экономического положения казачества и уровня его благосостояния в некоторых войсках. Так, в 1897 году на Дону работала социальная комиссия по изучению экономического положения Донского казачьего войска во главе с генерал-лейтенантом Н.А. Маслаковцом. На основании итогов обследования десяти станиц[11]11
  То обстоятельство, что комиссия Н.А. Маслаковца обследовала только 10 донских станиц и на этом основании сделала свои выводы, как правило, почему-то выпадает из поля зрения исследователей. Хотя станицы для обследования выбирались в разных округах войска, все же делать итоговые выводы об общем экономическом положении всего донского казачества, основываясь на весьма ограниченных данных, методика получения которых также вызывает ряд вопросов, вряд ли правомерно. Тем не менее некоторые авторы брали данные этой комиссии в качестве основной источниковой базы своих работ. Такой подход не может не вызывать серьезных возражений. – В. Т.


[Закрыть] члены комиссии пришли к заключению, что только 21% донского казачьего населения существуют в благоприятных экономических условиях, позволяющих ему нести все тяготы воинской повинности, для 45% это сопряжено «со значительными потрясениями хозяйственного быта», а 34% казачьего населения было отнесено к несостоятельному. По данным этой комиссии, только 52% казаков самостоятельно обрабатывали свои паи. Остальные же вынуждены были сдавать их в аренду, либо это делалось в принудительном порядке по решению станичных правлений в счет погашения долгов [254].

Через год по инициативе правительства и с ведома императора создаются комиссии для всестороннего обследования экономического положения казачества в Терском и Кубанском войсках. В их состав вошли правительственные и областные чиновники, наказные атаманы войск и атаманы отделов. В 1898 году приступила к работе комиссия по изучению общего экономического состояния казачьих хозяйств Терского войска. Всесторонне рассмотрев все интересовавшие ее вопросы, комиссия в качестве основных причин ухудшения материального положения терских казаков признавала общее понижение доходности земледелия и значительный рост расходов, связанных с исполнением ими военных обязанностей. В материалах этой комиссии говорилось, что доход, получаемый с паевого надела, «далеко не соответствует затратам на снаряжение казака на службу». Отмечалось также, что снижение уровня материального благосостояния казаков происходит с угрожающей быстротой [255]. Через год, в 1899 году, к аналогичным выводам пришла и комиссия по выяснению причин «оскудения» кубанского казачества. По мнению ее членов, таковыми являлись нерациональное ведение казаками хозяйства, постоянный передел ввиду малоземелья станичных юртов и конечно же большие издержки, связанные с несением военной службы. Признавалось, что отрицательные последствия для экономического состояния казачьих хозяйств имеют не только расходы, связанные с выходом казака на службу, но и постоянное отвлечение от хозяйства на длительное время наиболее дееспособного казачьего населения. Все это крайне негативно сказывалось на общем экономическом положении казачества и вело к усилению социальной дифференциации в казачьей среде. Так, после обследования Лабинского отдела в одном из документов комиссии указывалось, что казаки «...имевшие даже среднее состояние, оставляя таковое при женщинах или дряхлых стариках, после 4-летней действительной службы по возвращении домой уже переходили в разряд неимущих, с каждым годом увеличивая эту категорию казаков и тем самым понижая общий уровень казачьего благосостояния» [256].

В 1900 году с целью оценки воинского потенциала и ознакомления с экономическим положением донского казачества на Дон прибыла специальная инспекция Военного министерства, которую лично возглавлял военный министр генерал от инфантерии А.Н. Куропаткин. После проведенного обследования он представил императору доклад, в котором отмечалось осложнение экономического положения донского казачества. В качестве одной из мер его поддержки военный министр предлагал ввести правительственные денежные единовременные пособия выходящим на службу казакам [257].