Текст книги "Осенний блюз"

– А зачем ей это? Она будет скучать там, она будет скучать по восторженным взглядам на нее, комплиментам… Мишель к этому так привыкла. Мишель, ты очень красивая…

– Да, да, да, Мишель, ты очень красивая. Вот если бы ты капризно попросила Марата… То он сам бы взял очень острый нож и вонзил бы его в себя… Все равно когда-нибудь умирать. Он бы уберег тебя от превращения в «злую старуху». Все равно когда умирать.

– Нет, не все равно…

Они вышли на балкон, вынесли туда все садовые креслица и столики и стали готовить разные закуски. Они доставали из многочисленных пакетов продукты и с шумом, наперебой предлагали только что придуманные рецепты этих закусок… И тут же начинали их готовить и пробовать. И самой лучшей приправой для всех рецептов были наивный и заразительный смех Мишель и доброе, шуточное передразнивание его: «Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!» И от этого передразнивания ее смеха шума становилось еще больше. Мишель искренне смеялась над ними, а они восхищались ею… «Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!»

И никто из них еще не знал, о чем и о ком Мишель напишет статью… Но по прочтении этой статьи, они сейчас были уверены в этом, они будут смеяться вот так же, как и сейчас: «Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!» Они были в этом уверены. Поэтому решили писать статью завтра, а сегодня друзья Олега должны были увидеть Мишель, выпить немного французского вина и послушать что-нибудь из ее репертуара под гитару.

Олег решил очень быстро продать свою старенькую машину соседу, который уже давно просил у него купить ее. Сосед же должен был встречать на улице друзей Олега и раздавать им деньги на дорогое вино, на дорогую закуску и на подарочек для Мишель, который случайно оказался у него в кармане: «На долгую память и от чистого сердца самой красивой женщине».

В этом спектакле все играли с большим удовольствием, даже с восторгом… Многие монологи и мизансцены дописывались на ходу и даже повторялись… И каждый любовался своей игрой, и каждый был благодарен всем за поддержку его в этом спектакле. Вот все долго ждали появления в этой квартире очень красивой женщины. Красивой и умной. Всем хотелось к своим умным, очень умным речам добавить артистизма… Да, пришла пора, и всем захотелось восхититься собой; что в другое время было бы поднято на смех, сегодня оценивалось легкими аплодисментами и одобрительным смехом… А Мишель была в восторге ото всех. Начавшийся спектакль, как и должно было быть, оказался самой реальной жизнью… И сами слова, и интонации были давно подготовлены, выверены и, наконец, произнесены перед почтенной публикой. Легкие поклоны, легкие аплодисменты, радостный и искренний смех, слезы, совсем немного вина и в обязательных паузах общий взгляд на просторы и небо.

Совсем еще не старый, с очень большой бородой профессор истории уже давно не читал лекций и исторических книг, он считал их враньем. Побороть свою привычку носить с собой книгу он не мог, поэтому всегда носил с собой хорошо иллюстрированный, толстый «Календарь огородника». Свою научно-историческую книгу о средневековой Руси, которую писал двадцать лет, он считал ересью и называл ее: «Фальшивые истории, рассказанные глупцом». Познакомившись с каким-нибудь человеком, он сразу предупреждал его, что никакого татаро-монгольского ига не было.

– Дорогая Мишель, красивый человек, вот если б ты знала, как не смиренно я прохожу свой путь от жизнерадостного, самодовольного идиота к тихому, слезливому человеку, сидящему у морковной грядки с бутылкой вина!.. Не было никакого татаро-монгольского ига! И мои подозрения в этом были в самом начале моей научной карьеры… Но как мне хотелось жить! Быть красивым и умным, быть кандидатом, доктором, профессором! Я выходил на улицу – и солнце освещало только меня! И совсем не глупые особи смотрели на меня с восторгом, они аплодировали мне и расступались передо мной. И я шел, шел… Куда? И что мне теперь за это будет? Нет, не жалости я прошу для себя. Пожалеть меня – это еще раз пнуть меня. Понять и простить? Простить-то можно, а вот понять… Только жалость я вижу во взглядах на меня. Вот плачу и пью вино. Я долго выводил новый сорт тыквы. И в прошлом году из последнего семечка вырастил большую тыкву. Огромную тыкву! Все приходили фотографироваться рядом с ней… А потом я ее стал один грузить в машину, чтоб везти в другой город на выставку за медалями и почетом, и нечаянно разбил ее и истоптал на мелкие части, и плакал… Вот так вот и моя жизнь… И опять первым утешать меня приехал Олег и собрал все оставшиеся семена, а их уже вовсю клевали птицы. И я их высушил, и разложил их по пакетикам, и теперь раздаю их.

Профессор вложил пакетик с семенами тыквы в руки Мишель и поцеловал ее в щеку. И под общий смех стал показывать руками, какой была его тыква, и вытирать свои слезы.

Все ждали от Мишель: «А теперь давайте выпьем совсем немного вина, чтоб понравиться друг другу еще больше».

Продавец мыльных пузырей сегодня продал все свои мыльные пузыри. Он продавал их в клоунском костюме. Он выбирал в парке капризных детей – и опустошал кошельки их родителей. И потом, не жалея себя, он очень артистично рассказывал об этом и заканчивал одной и той же фразой: «Вот так старый артист идет к своим последним аплодисментам».

– Мишель, у театра уже давно нет ролей для меня. А я все равно жду. И еще выше прыгаю, когда вижу идущего по парку артиста… Чтоб он рассказал в театре, что я в прекрасной форме. А мне так нужна одна последняя роль, чтоб… ушел из театра, не попрощавшись с ним… Я тогда обиделся на всех… Я старый дурак.

Мишель, я тебе еще прочту свои монологи, я теперь их сам пишу.

– Хорошо, хорошо, не плачь, я куплю у тебя твои мыльные пузыри. Вот я наливаю тебе вина, вот я целую тебя…

Друзья Олега принимали Мишель за его невесту, поэтому искренне восторгались ею. Они пили, пели, танцевали, смеялись и плакали, были счастливыми, они все были уверены, что увидят ее еще не раз, и они были рады тому, что они нравились ей.

После долгой паузы отец Иоанн, который пришел в тельняшке с длинными рукавами, запел тихо и мелодично. Он, может быть, хотел запеть что-то другое, ему просто захотелось вот сейчас услышать свой красивый, добрый, мягкий голос, который он сам уже давно не слышал, услышать самому и показать всем… Но он запел «Отче наш»… И в другое время ему подпевали все тихонько, но сегодня никто не делал этого… Очарованная его пением, его голосом, Мишель смотрела на него и на горизонт.

– Мишель, вот уже второй год как я не служу… Пришлось уйти… Сын, восьмиклассник, потребовал от меня научного доказательства существования Бога. Он вычитал в Интернете, что всему должны быть научное доказательство и объяснение. Да если б один раз, один день… Я, говорит, всем в этом мире все могу объяснить… Восьмиклассник! И, поверишь ли, Мишель, я сейчас осознаю себя свободным человеком… Нет, свободным человеком жить нельзя – это выдумки и гордыня… Но иногда на какое-то время ты обязательно должен почувствовать себя свободным человеком… Немного полетать… Выходит, что я был сомневающимся. И сын мой это понял… Нет у меня никакого доказательства существования Бога. И я еще не умер…

Когда черные птицы с гамом пролетали над домом назад в город и все люди смотрели вверх на них, Мишель, Олег и Сергей молча смотрели на заходящее солнце. Все остальные ушли. Солнце было большим и красным. И облака у горизонта были какими-то тревожными: черными, оранжевыми, красными… Но они были очень далеко, и совсем не редко погожий летний день заканчивался именно такой картинкой, такими красками. Поэтому так хотелось дождаться первых звезд на еще светлом небе и обратиться к ним: «Звезды, мы хотим говорить с вами: нам не хочется умирать. Мы хотим всегда быть с вами. Мы хотим всегда говорить с вами. Для этого мы придумали очень много умных слов. Мы все разные, как и вы. Если не говорить с вами, то зачем жить?» И звезды в ответ начнут мигать: «Да, да, говорите с нами, мы вас слышим, мы пьем красное вино вместе с вами. А куда нам спешить, мы можем вам уделить очень много времени».

Утро следующего дня началось поздно, но очень сумбурно: никаких философских разговоров и воспоминаний о вчерашнем дне, только быстрое умывание холодной водой и чашка кофе… Завтрак с вином решили сделать в лесу. Собралась вся вчерашняя компания. И только в машине стали спрашивать присланного за ними водителя: зачем едем, не опоздаем ли, много ли людей соберется и будет ли обед с вином? И будет ли этот обед на траве или за большим столом? Оказалось, что сам председатель колхоза за границей во Франции перенимает у них опыт современного сельского хозяйства высоких урожаев и передает им опыт выращивания экологически чистых продуктов для людей. Стены квартиры уже вчера начинали сковывать полет мысли. Конечно, топтание на одном месте было виртуозным, но хотелось долгого полета без взмаха крыльями и ощущения какой-то общей радости. И всем хотелось ей, красивой Мишель, еще очень много рассказать и показать. Да просто быть рядом с ней, восхищаться и любоваться ею. За городом людей стало совсем немного. А потом и совсем никого. Поля, леса, овраги, дорога вверх, дорога вниз, целые поля в цветах… На несколько минут съезжали с дороги в лес, глушили мотор, доставали раскладные креслица и слушали многозвучный лес. И попробуй, выбери, что больше тебе по душе: шум макушек высоких-высоких берез, птичьи голоса и магическое лесное эхо, пчелиные перелеты с цветка на цветок или лесной аромат, который не перечислить?! И не могли понять, для кого все это… Хорошо, вот сегодня для них, а завтра, послезавтра?.. Какое расточительство!.. Остаться здесь навсегда!.. «Ку-ку, ку-ку, ку-ку…» И ехали дальше – заезжали на горку и оттуда смотрели вокруг, еле различая, где земля соединяется с небом, и, ощущая на себе теплые и игривые потоки воздуха, удивлялись, почему платье Мишель развивалось в одну сторону, а облака плыли в другую сторону. А Мишель все вращалась и пела песню то по-русски, то по-французски. И все стали вращаться. Все расставляли руки в стороны и кого-то обнимали, и кто-то очень нежно и ласково обнимал их. И все восклицали: «Кто это, кто меня обнимает? Вот кто-то, оказывается, меня любит! И я, и я, и я тебя тоже люблю!» И волосы у всех поднимались вверх. Еще чуть-чуть, и можно было полететь… «Куда мы едем?! Зачем?!»

Председатель колхоза имени Ленина Александр Александрович говорил всем, что вот не зря ему Господь послал в друзья такого доброго и умного человека, как Олег. Лет десять назад он прочел философскую статью Олега: «Ласковая просьба и душевный пендаль, или Кто друг твой и чей ты друг?» Александру Александровичу очень понравилась статья, но в ней для него было много спорного. Он нашел Олега, и они три дня пили вино у товарного вагона молдаван и философствовали… И с тех пор Александр Александрович часто обращался к Олегу за советом. Вот и в этот раз…

Бюст Ленина стоял перед правлением колхоза и потихоньку разрушался ветрами и дождями, но его всегда подмазывали и подкрашивали. И стоял он уже давно, и все к нему привыкли, и иногда даже не замечали его. Олег специально останавливался у бюста надолго и говорил Александру Александровичу: «Да, вот не менять бы содержание, а только форму… Да сесть рядом со стаканом вина! Ха-ха-ха! Да пофилософствовать. Да помечтать». И он рассказывал свое видение нового памятника…

В этот раз Александр Александрович просил Олега первым увидеть новый памятник. И дать добро на его открытие. Да и проверить, можно ли будет, как он и хотел, сесть невдалеке под кронами деревьев и выпить стакан «философского» вина.

Памятник Ленину был совсем небольшой, в натуральную величину, он стоял на небольшом постаменте высотою в одну ступень и был далеко от правления. Он был накрыт пологом, но ноги лошади были видны. От памятника в лес вела широкая, выложенная брусчаткой дорожка. И лошадка должна была сойти с этого совсем невысокого пьедестала и пойти не спеша в лес. И рядом с ней, хватало еще места, должен был идти человек и говорить с седоком. Через лес дорожка поворачивала к крутому берегу реки, где был сооружен точно такой же совсем невысокий пьедестал. Куда и становился любой человек, прошедший по этой дорожке, и говорил, глядя на реку: «Ах, как же здесь красиво! Ах, как хочется жить, творить и петь!» Скульптора, автора этого памятника, рядом не было, и его начали искать…

Пока ждали самого скульптора, ходили вокруг и рассматривали все. И все нравилось: скамейки, столики, начинающийся лес, тропинки… Ослик, совсем недавнее приобретение колхоза, стоял под навесом и с любопытством рассматривал всех.

Олег немного приподнял полог и увидел ногу седока. На ноге была китайская сандалия из бамбука. Он с некоторой тревогой вернулся к столику и спросил у всех: «А не пора ли нам выпить вина?» Но все решили, что надо подождать скульптора.

Скульптором оказался китаец Ли. Этот китаец перед тем, как начать с кем-то разговаривать, называл себя «умным китайцем». Одет он был очень просто, как какой-нибудь китайский крестьянин позапрошлого века. Разговаривал на русском очень хорошо, он уже более двадцати лет жил в России. И вот сегодня сбылась его мечта. И вот сегодня сбывалась его мечта. Сегодня он сможет смотреть на свою скульптуру глазами зрителей. Полог со скульптуры был снят…

К радости Олега, Ленин на лошадке был Лениным, а не китайцем. Но он был моложе, чем привычное изображение его на монетах, медалях, денежных купюрах, плакатах, – лет сорока. И поэтому становился проще и ближе, и сразу появлялось желание похлопать его по плечу и обнять этого Ленина на невысокой лошадке. На Ленине была поношенная футболка с изображением Че Гевары, на груди октябрятская звездочка «с кудрявой головой», а за спиной маленький рюкзачок, на котором было написано: «Made in China».

Олег стал медленно обходить скульптуру. Все вместе стояли вдалеке. А Ли был рядом с Олегом и готов был отвечать на все вопросы. Олег медленно обходил скульптуру и хмурил свои брови очень строгого критика… А в душе он ликовал: вот так вот смело и просто, и с любовью, и ничего лишнего. Олег уже еле сдерживал слезы и отошел в сторону, чтоб смотреть издалека. Время шло, Ли стоял рядом, было тихо, и Ли не выдержал:

– Тебе понравился? Александр Александрович сказал, чтоб я тебя очень внимательно слушал. Больше всех. Тебе понравился?

– Вот если бы ты сделал другого, тогда бы ты меня сильно ранил. И не только меня…

Все подошли к скульптуре и начали очень шумно обсуждать ее. А Ли долго стоял молча. Потом к нему подошла Мишель, она обняла и поцеловала его. А потом к нему подошли все и начали поздравлять его и говорить ему, какой хороший получился памятник и какой он хороший скульптор.

Олег никогда не гладил ослика, никогда не ездил на нем, никогда так близко не подходил к нему, он никогда не видел живого ослика, но он всю свою жизнь мечтал об этом. Он подождал, пока все деликатно отказались покататься на ослике, подошел к нему и крепко его обнял: «Эх, друг ты мой долгожданный, как долго я ждал этого дня. Поехали. Но если ты устал или тебе тяжело, то я смогу понести тебя». Но ослик не устал и послушно повез Олега. И Олегу показалось, что ослик тоже давно ждал его. Он почти доставал ногами до земли: «Вот зачем я еду на нем, ему, конечно, тяжело? Я вполне мог бы идти рядом…» Но рядом уже шла Мишель, а сзади шли все и любовались ими.

– Мне так его жалко, что я готов даже нести его на руках. Я как мальчишка после покупки ему долгожданного щенка овчарки, с которой он собирается защищать всех обижаемых. Мне хочется обнимать его и шептать ему: «Родной ты мой. Я так сильно тебя люблю. Я так сильно буду любить тебя всегда-всегда». И все же мне хочется ехать на нем куда-то долго-долго, очень долго, останавливаться на отдых, наливать ему совсем немного вина, приносить ему сочную травку, смотреть в его глаза, видеть в них свое настоящее отражение – это тебе не плоское зеркало… И говорить, говорить, говорить… Рассказать про всю свою жизнь: какой она должна была быть и какой она есть на самом деле – он все выслушает с пониманием… Надо же кому-то все-все-все рассказать.

– Говори, мы с ним тебя внимательно слушаем.

– Дорогой мой друг…

– Давай назовем его как-нибудь…

– Давай.

– Давай назовем его Маратом.

– Маратом?!

– Ему все равно…

– А мне?!

– Вот ты когда-нибудь сядешь писать ему умное, философское письмо… Он, может быть, уже и умрет к тому времени. Да, скорее всего, он никогда и не узнает, что кто-то его звал Маратом. Зато как ты сможешь начать свое письмо: «Марат, хочу высказать тебе некоторые свои мысли, посетившие меня сегодня по поводу “ослиного” и “человеческого” счастья… Ха-ха-ха! Они эмоционально были одинаково счастливы… Ха-ха-ха!»

– Мишель, у меня это письмо давно написано. Я только не могу определиться, кому я его написал… Конечно, начал я его писать самому себе, и оно было сначала очень большим… Но с каждым годом письмо становится все короче и короче.

– Вот ты его и напиши себе, едущим на ослике Марате… Ха-ха-ха! Хорошо, хорошо, упомяни и меня.

– Мишель, Марат и я.

Они дошли до леса, все сзади стали звать их обратно, и Олег попытался несколько раз повернуть ослика обратно, но тот упрямо шел вперед под смех Мишель.

– Ха-ха-ха! Вы оба просто очаровательны!

– Вот так вот «добрый ослик» превращается в «упрямого осла». Марат, куда ты меня везешь?! Да разве там самая сочная трава?!

– А разве ты сам не хотел пройти по этой дорожке до конца?!

Все остальные повернули обратно. А они вышли на высокий берег и остановились на постаменте. Река делала поворот в этом месте. На противоположном берегу когда-то был пляж пионерского лагеря. Он не был полностью заросшим: виднелись металлические каркасы скамеек, навесов, кабинок для переодевания, маленькие футбольные ворота в песке…

– Упрямый осел, добрый ослик, да как же ты сумел меня затащить на это облако. Я очень благодарен тебе. Когда-то я только мечтал переплыть эту реку и взобраться на этот высокий берег и отсюда размахивать своими трусами моим товарищам: «Эй, я вас всех вижу, я сижу на облаке!»

– Олег, ты купался в этой реке на том пляже. Ты был пионером в том пионерском лагере?

– Я купался в счастье… Среди точно таких же счастливых людей.

– А я знаю финал своего сегодняшнего дня: «Она добилась от него обещания закончить свою книгу за месяц на необитаемом острове. Где будут только он и она».

– Ты будешь со мной на острове целый месяц?

– Я буду с тобой целый месяц, пока ты не закончишь свою книгу, которую так хотят прочесть твои друзья. Они хотят прочесть книгу о себе. Они очень хотят стать лучше, чем они есть сейчас, они очень меня просили об этом. Ночью на костре мы будем варить уху и петь песни… И как будет называться твоя книга?

– Книга будет называться: «Мишель, Марат и я». Я давно понял, что у человека может быть по-настоящему счастливым только один день. И он обязательно в твоем детстве. В твоем беззаботном детстве, когда перед тобой в твоих мечтаниях твоя обязательно счастливая жизнь. В тот свой день ты выплескиваешь в космос столько радостного и доброго, что потом за всю свою жизнь едва ли наберешь столько, – ты выплескиваешь всего себя. А потом ты долго, всю жизнь, будешь становиться чуть-чуть тупее, чуть-чуть злее, эгоистичнее. Но твоя память без ошибки всегда напомнит тебе о том дне. Таким счастливым ты уже не был никогда. В тот день я, двенадцатилетний пионер, отстал от своего отряда, который спешил к обеду в лагерь, вернулся на этот пляж, разделся и лег на горячий песок, расставил в стороны руки и закрытыми глазами смотрел на солнце. И передо мной быстро-быстро, но очень детально, пробежали все сценки нашего веселого сегодняшнего купания и то, что будет с нами потом, через много-много лет, когда мы будем взрослыми и даже старыми, но такими же веселыми и счастливыми, как сегодня… И на пляже я был один, чтоб запомнить навсегда именно этот день. Да ведь он почти не отличался от других дней!.. Потом я быстро оделся и стал догонять отряд… И когда я бежал вслед за отрядом, то мне казалось, что это я, отталкиваясь от земли, вращаю ее. Ха-ха-ха! И поэтому бегу не так быстро… И бежал еще быстрее. А когда я догнал своего друга, то радостно и очень беззаботно сказал ему и всем-всем-всем: «А не кажется ли тебе, мой друг Портос, что мы обязаны сегодня выпить дюжину бутылок вина и обратить в бегство гвардейцев кардинала». И я запомнил все запахи того дня, все интересные рисунки облаков, все счастливые лица, окружавшие меня… И я не мог заснуть ночью и вышел на улицу смотреть на звезды… И через какое-то время ко мне подсел наш пионервожатый с бутылкой вина, студент исторического факультета, и говорил мне, себе и всем: «Вот не страшно умереть на нашей земле, потому что знаешь про нее все – все люди погибнут от потопа или от страшного холода… Но через десятки, сотни тысяч лет они опять появятся, и будут на метр или два выше нас, и пройдут все тот же путь до потопа или беспощадного холода… Одни с мотыгой в поле не будут разгибать своей спины под палящим солнцем, а другие будут на них смотреть через жалюзи из своего банка и, устав смотреть на них, будут смотреть на “Черный квадрат № 2”. Какой-то бациллой заражена наша земля… Но ты, Олег, наверное, со мной не согласен?.. Когда-нибудь я с интересом послушаю тебя или прочту…»

Они уже шли обратно, ведя за собой ослика, а Олег все перечислял и перечислял детали того дня и запахи, которые ему запомнились на всю жизнь, он даже показывал счастливые детские лица своих друзей и потом не сразу мог выйти из их образа… И Мишель каждый раз долго смеялась над ним.

В машине на обратном пути Олег не проронил ни слова. Он все время молча улыбался и смотрел на всех и в окно. Но все догадывались, о чем он думает: вот если тот день был самым счастливым, то этот день должен идти вслед за ним!

День уже заканчивался, все уже давно разошлись и разъехались. Солнце село, уже стали появляться на небе первые звезды, и только два молодых спорщика сидели за столиком недалеко от памятника. Они решили сегодня спорить до утра. Невдалеке, под навесом, стоял ослик, а рядом с ним огромная корзина сочной травы. И он внимательно слушал молодые, уверенные голоса: то звонко поющие, то читающие стихи, то спорящие… Скульптор Ли укладывался спать у памятника на душистом сене, он выбирал такое место, чтоб Ленин мог видеть его. Сегодня его Ленин будет смотреть на луну и звезды… Всего лишь три дня тому назад он смело крутил на небольшом кране эту скульптуру. Перематывал веревками человека и лошадку, он очень смело и привычно стучал по ним киянкой. Он даже прикрикивал: «Сиди на ней легко, но крепко, чтоб никакой ветер тебя не сдул! Слышишь? Чтоб никогда и никакой ветер тебя не сдул!» А теперь Ли смотрел на свой памятник с восхищением и трепетом. Большая луна постепенно превращалась в самый красивый ночной светильник над всей землей. А спор между молодым либералом и молодым коммунистом достиг апогея… Они перешли на крик, молодой либерал с визгом вопрошал:

– Тогда почему Ленина так не любит Бог?! Ха-ха-ха! Ответь, молодой коммунист!

Молодой коммунист был высоким и худощавым, он мягкими, ангельскими движениями достал нательный крестик на крепкой веревочке, поцеловал его три раза, перекрестился и отвечал:

– Да как же это Господь не любит Ленина?! А кто же тогда дал ему такую огромную любовь народа на долгие годы?! Ха-ха-ха.

– Ха-ха-ха! Ты сумасшедший! Ха-ха-ха!

– Нет, батенька, это ты сумасшедший! Ха-ха-ха!..

Ли подошел к молодым и красивым спорщикам и еще раз предупредил их, чтоб они не подходили близко к памятнику, что памятник еще официально не открыт. А еще лучше, чтоб они по дорожке шли к реке и там пели свою прекрасную песню о том, какие они молодые и как им хорошо живется на этой земле, и пили свое прекрасное вино, и смотрели на очень красивую реку, которая может унести их слова далеко-далеко и ласкать чей-то слух.

Ослик жевал траву и согласно кивал головою. Через минуту луна освещала на поблескивающей дорожке двух «путников», двух друзей, у которых уже было огромное желание стоять, обнявшись, на высоком берегу реки и вместе петь очень мелодичную песню, которая обязательно будет услышана еще кем-то. И возле памятника наступила тишина. И Ли сразу закрыл глаза, чтоб смотреть свой долгожданный и такой желанный сон: «День открытия памятника». Ослик потерся о прикрепленную сегодня табличку «Марат» и глубоко вздохнул. А Ленин со своим добрым прищуром смотрел на две удаляющиеся фигуры: «Вот сейчас они скроются в тени деревьев, и я вспомню свой самый счастливый день. Ах, как я когда-то хотел спокойно ехать на лошадке под луной и мечтать о чем-нибудь…» А скульптор Ли уже видел первые картинки своего сна: вот он подошел к микрофону, заиграл на гитаре и начал петь:

 
«А в музее Ленина —
Два пальто простреленных,
Два костюма стареньких,
Да пара башмаков,
Да кепка,
Да книги,
Да больше ничего»[1]1
  Слова и музыка М. Ножкина.


[Закрыть]…
 

Ли закончил песню, ему стали аплодировать, и он во сне заплакал и сказал: «Ленин, я тебя никогда не брошу».

Олег и Мишель стояли в квартире у картины. Сергей уехал в Москву, но обещал скоро вернуться. Мишель держала в руках букет васильков. Олег налил совсем немного вина ей и себе.

– Я была не права – это не мумия. Марат еще живой, это от болезни он бледный. Он все еще просит тебя: «Спаси».

– Да. Прежде, чем на острове дописывать свою книгу, я должен дописать эту картину.

– И я тебе должна в этом помочь? Ты хочешь, чтоб моя фигура была на картине?

– Нет. Рядом с ним не было красивой женщины. Вот я сегодня закончу картину… Я сделаю всего лишь последний мазок, который давно уже подобран у меня на палитре, и объявлю ее законченной. И мои слезы потекут сами… И красивая женщина вытрет их и обнимет меня.

– Нет, красивая женщина сама знает, когда надо обнять…

Они перетащили диван на балкон, удобно сели на него, вытянули ноги на креслица и стали смотреть на заходящее солнце. А солнца становилось все меньше и меньше, все меньше и меньше… А когда оно село, чтоб завтра взойти, они, не сговариваясь, вместе сказали вслух:

– Вот так прошел день русского человека.

И как-то заразительно и искренно засмеялись от этого: «Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!»

– В 1920 году мой прадедушка на последнем пароходе подростком покинул Россию, чтоб в нее вернуться… И он всегда всем говорил: «Мои потомки все обязательно русские люди».

– Только так не было… Ты первая.

– И в этом я убедилась сегодня. А ведь ты мне предлагал прокатиться на ослике… Ты сегодня первый раз в жизни увидел живого ослика… Мне сейчас так сильно захотелось самой нарвать ему сочной травы и долго-долго обнимать его и гладить… Как это делал ты. И так же плакать…

– И-а, и-а, и-а…