Текст книги "Бунт. Книга II"

Дивились этому несведущие люди, говорили: «Да с таким богатством, как у вернувшихся с похода казаков, можно пожить широко да погулять всласть!»

А Разин и его казаки в Черкасск, в войско Донское, не торопились, рыли землянки, укрепляли свой стан, будто надолго там обосновывались.

Поздняя осень уходила, и наступала зима. После затяжных, моросящих дождей вдруг установилась ясная погода. Ударил морозец и заковал в крепкий лед лужи и тихие заводи на Дону. На быстрине реки льда еще не было, и темная вода вяло и нехотя текла по узкому ледяному проходу.

Глядя на морозное голубое небо, березовую рощу, покрытую пушистым инеем, отчего лесок стал еще более пышным и воздушным, Степан радовался хорошей погоде и предстоящей встрече с женой Аленой.

Посланный им сотник Иван Волдырь сегодня в полночь должен был привезти из Черкасска его жену, детей и брата Фрола.

Вот уже несколько дней как Разин расположился небольшим лагерем с полусотней казаков в тридцати километрах от Черкасска, на берегу Дона, в небольшом березовом лесочке, поджидая сотника. Прождали они Волдыря почти трое суток, но он не возвращался. Каждую ночь Разин подходил к условленному месту на берегу реки, вглядывался до боли в глазах в ночную темень, прислушивался к шорохам ночи, ожидая лодки с другого берега. Степан уже стал волноваться и хотел было двинуться со своим отрядом к Черкасску и, наверно, сделал бы это, боясь как бы верхушка войска Донского не задержала его жену с братом. Но вот накануне вечером приплыл на лодке старый казак Еремей. Когда его привели к атаману, дед, с усмешкой разглядывая выцветшими глазами Степана, спросил:

– Поди, уже заволновался, что долго Ивана-то нет?

Разин заторопил деда:

– Что там случилось, говори, не тяни, почему их так долго нет?

– Завсегда ты, Степка, нетерпеливый был, – неторопливо заговорил Еремей, набивая длинную трубку душистым табаком. Затем выхватил из костра уголек, прикурил, блаженно затянулся, выпуская изо рта клубы сизого дыма, и заговорил опять:

– Завсегда ты был, Степка, нетерпеливый. Помню, дружили мы с твоим отцом Разей еще в станице Зимовьевской. Тогда частенько бывал я в вашем курене. Бывало, возьму тебя на колени, так ты весь искрутишься, глазенки озорные, и все рвешься бежать: какой беспокойный мальчонка был, таким ты и остался.

– Да не тяни ты, Еремей! Что там произошло, – с нетерпением спросил Разин.

– За куренем твоим Корнило наблюдение установил, так что Иван никак не мог попасть к женке твоей, сообщить ей, что ты рядом и чтобы она собиралась к тебе. Тогда он в темноте прокрался ко мне и обсказал все о том, как ты его ждешь. Завтра ночью встречай: привезет Иван твою красавицу, деток и братца твоего беспутного. Жди!

Степан Разин провел день в томительном ожидании. И вот наступил вечер, а затем и полночь. Дед Еремей, посмотрев на звездное ночное небо, перекрестился и сказал:

– Пора, ребята, идти к броду.

– А что, здесь есть брод? – с удивлением спросил Степан.

– Есть. Нынче река неглубокая, лето-то было сухое, так что в одном месте на перекате можно на лошадях переехать на ту сторону.

Разин очень обрадовался возможности самому встретить жену. Он резко свистнул, давая сигнал казакам, что пора в путь.

Вскоре разинцы были уже у брода. Брод был удобный, и поэтому казаки быстро переправились на другой берег. Их кони зацокали копытами по прибрежным камням, затем остановились у рощицы молодых дубков. Было прохладно, с реки тянул холодный ветерок. Вдруг со стороны чернеющего вдали холма послышался протяжный волчий вой. Это был условный сигнал Степану Разину о том, что Иван Волдырь со своими спутниками где-то недалеко. Не выдержав ожидания, Разин хлестнул плетью своего коня и помчался в темноту, увлекая за собой казаков. Впереди показались всадники, атаман вздыбил коня, остановился, вглядываясь в темноту и пытаясь угадать, где же его жена, но Алены не было видно. Пристальней вглядевшись в приближающихся верховых, увидел Корнилу Яковлева.

– А, крестный, пожаловал, – с усмешкой заговорил атаман, – что, за женкой моей следил?

– Ага, уследишь за ней, – зло ответил Корнило.

– Зачем явился?

– Поговорить мне надобно с тобой, атаман.

Всадники сблизились вплотную, их взгляды скрестились: насмешливый и жгучий Степана, и жесткий, спокойный, расчетливый – Корнилы. Они долго, молча и враждебно смотрели друг на друга.

В это время из темноты вынырнули еще всадники во главе с Иваном Волдырем. Оставив Яковлева, Разин слез с коня и помчался навстречу подъезжающим.

– Степан! – воскликнула Алена, быстро соскочила с коня, кинулась в крепкие объятия мужа. Они стояли какое-то время прижавшись друг к другу, а остальные смотрели на них. Наконец, освободившись от сильных рук атамана, Алена сказала, показывая на детей:

– Погляди-ка, Степан, на своих ребят – ишь, как выросли: настоящие казаки!

Степан подошел к Афанасию и Алексею, чмокнул их в губы, обнялся с братом Фролом, затем скомандовал: «По коням!».

Все вскочили на лошадей и направились уже к броду, как раздался голос Яковлева:

– Степан, погодь-ка, нам с тобой потолковать надобно.

– О чем это нам с тобой говорить? – сердито спросил Разин.

– Есть о чем, – настаивал на своем Корнило.

Степан и Яковлев отъехали в сторону, чтобы поговорить:

– Почему, атаман, в Черкасск не явился – в войско Донское? И народ продолжаешь мутить?

– А ты кто таков, чтобы я тебе отчет держал! – зашелся Разин.

– Да хоть бы твой крестный. Я твоему отцу обещание давал, когда он при смерти лежал, что за вами пригляжу и на путь верный наставлю. Да и поручение от войска Донского к тебе имею. Просил Михаил Самаринин узнать, что вы собираетесь делать.

– Хотите казачишек моих ободрать, скупить у них за бесценок да за сивуху и кислое вино все добро, которое они привезли?

– Ну, уж ты хватил! Никто их обдирать не собирается, да и поторговать с твоими казачками не мешало бы, а вообще-то, волнует всех старшин, почему не распустил ты свое войско.

– А потому не распустил, что жду из Москвы станицу, что послал к царю Алексею Михайловичу для прощения наших грехов.

– Так вам уж царь простил грехи, а в Астрахани, вроде бы, Прозоровский выдал вам на то грамоту.

– Так, может, они, бояре-то, сами ее придумали, а вот когда от государя мои ребята ее привезут, тогда поглядим, что нам делать.

– А зачем же ты опять голытьбу и пришлых с России людей принимаешь к себе? И еще, говорят казаки, будто опять в поход собираешься?

– Это кто ж тебе такое, крестный, сказал? – с деланным удивлением спросил Степан.

– Земля слухами полнится. Закинь, Стенька, народ мутить, ведь богатства ты навез, говорят, столько, что хватит тебе на всю жизнь. В народе слава о тебе идет немалая, царь грехи все ваши простил. Вернись, Стенька, в Черкасск! Христом Богом прошу! А там, глядишь, станешь войсковым атаманом; Самаринина мы быстро спихнем.

– Худое дело мне советуешь – бросить своих товарищей, хапнуть себе побольше привезенного из-за моря богатства, а потом жить всласть. Нет, Корнило, не таков я!

– Что тебе эти людишки, что тебе от них? Помяни мое слово: люди идут за тобой, пока удача с тобой, а как запнешься, покинет тебя удача – отхлынет народ, бросят тебя одного: таковы уж люди! Думай, Степан, больше о себе.

– Ладно, Корнило, говорить что попало, я жить по твоему совету все равно не смогу. Хоть и многому ты меня научил в молодости, и любил я тебя раньше, и подражал во всем, только не вбил ты мне в голову, чтобы радел я только за себя. Не могу я видеть, как страдает народ, изнывает под боярами, помещиками да воеводами.

– Слышал я, Степан, будто ты собираешь новый поход, да еще на Русь! Ты в своем уме, скаженный?! Ведь не раз же ты бывал в Москве со станицей, знаешь, какие огромные силы у царя и воевод, сомнут они тебя, разгонят твое войско, а тебя на плаху под топор отправят. Это тебе не по Хвалынскому морю гулять, с персидским шахом шутки шутить.

Степан резко развернул коня, хлестнул его плетью и поскакал вперед за удаляющимися всадниками, которые уже выбирались на противоположный берег.

– Степан! Степан, постой! – кричал Корнило, но слова его пропали в ночи. Ему казалось, что он еще чего-то важного не сказал Разину, потом плюнул, в досаде выругался, направил своего коня к группе всадников, которые поджидали его в стороне.

– Айда, ребята, к дому! – крикнул расстроенный вконец встречей с Разиным Яковлев, стегнул с силой коня, да так, что тот под ним присел от боли, и помчался в направлении Черкасска.

* * *

В казацком стане близ Кагальницкого городка прибывшую семью Разина ждала просторная землянка. За время отсутствия Степана Еремка привел ее в порядок, отмыл рубленые из бревен стены, дощатый пол, украсил жилье веточками елок.

Алена, оглядев избушку засмеялась: «Эх вы, казаки, и порядка навести в своем курене не можете». Затем ввела ребят, стала хлопотать у узлов, разбирая нехитрые вещи.

Вскоре состоялась небольшая гулянка по случаю приезда жены атамана в казацкий стан.

Степан пригласил к себе лишь самых близких есаулов. За столом много ели, нахваливая приготовленные Аленой блюда. Обильную пищу казаки сдабривали изрядными дозами хмельного. К вину Разин почти не притрагивался, но был весел, шутил, то и дело поглядывая на свою жену.

Когда все разошлись, Алена быстро убралась в землянке и стала стелить постель. Взбивая пуховые подушки, лукаво глядя на Степана, спросила:

– Говорили люди, будто была у тебя в походе зазноба – княжна персидская. Правда ли это, Степан?! – с тревогой и надеждой, что это не так, прозвучал голос жены. Она с осуждением смотрела на мужа глазами, в которых отражались боль и тоска.

Хоть Степан и готов был к такому вопросу, но именно сегодня его не ожидал. Он знал, что людская молва уже давно принесла эту весть его жене. На какое-то время Разин смутился, опустил глаза, но быстро нашелся, что ответить, хотя и знал, что Алену провести почти невозможно, и, чувствуя осуждающий взгляд жены на себе, зевнул и нехотя заговорил;

– То, что люди говорят, будто была у меня в войске ясырка, это правда. Действительно, держал я ее около себя, боясь, чтобы казаки до нее не добрались, так как большой выкуп за нее назначили, а потом ее выкупили персидские купцы. А то, что люди придумали, это напраслина, у людей-то язык без костей.

Степан подошел к жене, обнял ее за плечи, нежно поцеловал в губы, затем в шею и прижался к ее груди. Его чуткие ноздри уловили знакомый запах волос, кожи, и от этого захватило дыхание, закружилась голова. Степан повлек жену на постель, но Алена, отвыкнув от мужской ласки, стыдливо его оттолкнула, подошла к постели детей, которые, сбросив с себя одеяло, крепко спали. Укутала она потеплее Алексея и Афанасия, задула горящую свечу, не спеша разделась. В темноте ее подхватили сильные руки Степана…

Степан Разин продолжал готовить новый поход. Куда и против кого, никто не знал.

Казацкие разъезды отовсюду поворачивали торговых людей в свой городок. Многие купцы поначалу сопротивлялись, но в разинском стане их ждал не грабеж, а честная и выгодная торговля. Покупали казаки у купцов оружие, порох, съестные припасы, расплачивались щедро заморскими товарами. Захваченный ясырь, многие дорогие товары они продавали, а на вырученные деньги строили струги.

Целыми днями с утра до темноты в казацком стане был слышен перестук топоров, визг пил, в кузницах стучали молоты, ковалось оружие для нового похода.

Нескончаемый поток бежавших из России людей шел к Разину, пробиваясь через стрелецкие заставы. Россия бунтовала против крепостной неволи. Не хотели русские люди, а также татары, мордва, черемисы, башкиры жить под тяжким игом помещиков, бояр и монастырей, которые душили народ непомерными поборами и налогами.

* * *

Степан Разин, Иван Черноярец, Фрол Минаев сидели за столом в землянке атамана, обсуждая войсковые дела:

– Уже многих гонцов я услал в Чигирин на Украину к гетману Петру Дорошенко и кошевому атаману войска запорожского Ивану Серко. Только согласия помогать нам я до сих пор так и не дождался. Хотелось, чтобы они нам в походе немного помогли, – сообщил атаман, обращаясь к есаулам.

– Зря ты, Степан, на них надеешься, не поведут они своих казаков к нам на подмогу. Когда в Яицком городке стояли, мы посылали к Дорошенко Леску Черкашина со станицей. Хитрил, мудрил гетман да так и не дал никакого ответа. Приехал тогда Леско ни с чем.

Степан на какое-то время задумался, затем заговорил:

– Это ты, Иван, верно сказал, но все-таки заманчиво уговорить их выступить вместе с нами.

– Запорожские казаки привыкли служить, где им выгодно, тому, кто хорошо платит. Если больше платят татары, служат татарам, а если больше платят Речь Посполитая или турецкий султан, то им, – с раздражением сказал Фрол Минаев.

Степан задумчиво забарабанил пальцами по столу, затем заходил по землянке, заговорил как бы сам с собой, не обращаясь ни к кому:

– И то верно, что не хотят они защищать каких-то голых людишек, а потом дуванить добычу наравне с ними. Старшины запорожского войска привыкли хватать кусок пожирнее да побольше, – заломив папаху на затылок, сверкнув решительно глазами, атаман с воодушевлением произнес: – А вдруг все-таки мы их уговорим, а вдруг надумают! – и, уже обратившись к Черноярцу, попросил: – Пошли, Иван, завтра еще станицу в Чигирин, да подбери казаков посметливее, пусть привезут ответ, чтобы я знал, рассчитывать мне на них или нет. Уже многие простые запорожские казаки идут к нам, а старшин никак не уговорим.

Заскрипев навесами, открылась дверь, и в землянку вошел Еремка. Обращаясь к Разину, сообщил:

– Степан Тимофеевич, гонцы из Черкасска вернулись. Велели спросить: сейчас с ними говорить будешь или потом?

Степан радостно воскликнул:

– А ну, давай их сюда!

Вскоре в землянку ввалилось трое казаков. По всему было видно, что проделали они большой путь: сапоги и одежда забрызганы грязью, лица серые, утомленные.

Поглядев на измученных путников, Разин распорядился:

– Поднеси-ка, Еремка, им по чарке водки. Пусть отойдут душой.

После выпитого гости немного взбодрились, лица оживились, они начали рассказывать о своей поездке в Черкасск.

Высокий худощавый мужик, с серыми живыми глазами, стал рассказывать:

– Добрались мы до Черкасска добре. А вот там нам уж пришлось быть осторожными. Приказал Михаил Самаринин всех гонцов от тебя, батько, хватать и в острог сажать. А там, как говорят казаки, спрос ведут с пристрастием. Так что довелось нам быть в городке с превеликим остережением. А войсковые старшины почти каждый день собираются в войсковой, ведут тайные разговоры. Простых казаков в это время не пускают, гонят от дверей. Так что, атаман, не обессудь: вызнать почти ничего не удалось.

Прервав говорившего казака, Разин сказал:

– Гадать тут нечего. На той седмице перехватили мы ихнего гонца, что пробирался к Москве, а при нем грамоту, написанную в посольский приказ, нашли. Там доподлинно Михаил Самаринин с Корнилой Яковлевым пишут о том, что прибрали мы много пришлого народишку, вооружаемся и готовимся к новому походу, а куда – неведомо. В Черкасске о нас многое знают. А вот вы пробыли почти две недели в городе, но так ничего не узнали.

– Как это не узнали? – возмутился говоривший. – Узнали, что в Черкасске ждут посланца из Москвы.

– А откуда вам это ведомо? – сразу же заинтересовался Степан.

– Да Подкорытов по пьяному делу в кабаке трепался, будто ждут войсковые старшины посланца из Москвы, и что вот-вот он явится, – затем, сомневаясь, добавил: – Может, так трепался, а может, правда.

– Скорее всего, правда, – опять вмешался в разговор атаман, – наверно, Москва изветчика пришлет узнать, что тут у нас на Дону делается, а уж тогда начнут слать стрелецкие полки в волжские понизовые города.

Степан отослал гонцов и сказал, обращаясь к Черноярцу:

– Надобно, Иван, усилить разъезды да заставы казаков, и чтобы муха не пролетела.

– Интересно, что там задумали войсковые старшины, – проговорил Фрол Минаев.

– Надобно, ребята, послать еще казаков в Черкасск, да таких, чтобы их там никто не знал. Пусть живут, приглядываются и сообщают нам, – посоветовал Иван Черноярец.

– А если московит все-таки проскочит в Черкасск, что тогда делать будем? – поинтересовался Фрол Минаев.

– Если это случится, то мы сами туда явимся, – с улыбкой сказал Разин.

– А если они нас пушками встретят? – опять спросил Фрол.

– Мы явимся так, что они даже не узнают, – хитровато прищурившись, ответил Степан, затем встал с лавки, подошел к двери, открыл ее и воскликнул:

– Глядите-ка, ребята, на улице-то что творится!

Иван Черноярец вышел из землянки, оглядел ясное голубое небо, вздохнул всей грудью и весело воскликнул:

– Весной пахнет, ребята! Весной! И лед на Дону вздулся, посинел – скоро ледоход будет.

Разин подошел к Черноярцу, снял папаху, огляделся кругом:

– Да, ребята, дождались мы весны. Горячее времечко пришло. Идите, казаки, по делам, а я посмотрю, что делается в стане, узнаю, как идет постройка стругов, сколько сковали в кузнях оружия, гвоздей.

Пружинистой походкой атаман направился к плотникам, которые большой ватагой дружно вели работу по постройке лодок.

– Здорово, ребята! – громко поздоровался он, подходя к плотникам.

– Здорово, батько! – вразнобой ответили мужики, прекратив работу.

Худощавый, жилистый, рябой мужик, с соломенными седеющими волосами, с быстрыми зелеными глазами, одетый в робу и лапти, ловко бросил в бревно топор, и он до половины лезвия воткнулся в дерево.

С удивлением поглядев на мужика, атаман спросил:

– Как зовут тебя, ловкач?!

– Алексеем, – хриплым голосом ответил он.

– Ловко ты топориком орудуешь, – с восхищением сказал Разин.

– Так, Степан Тимофеевич, почитай всю жизнь с топориком-то и провел, с малых лет обучен плотницкому делу, хоромы Нарышкиным на Москве строил.

– Откуда ты, братец, такой? – поинтересовался Степан.

– Из-под Москвы я, батько, холоп князя Нарышкина.

– Почему к нам пристал?

– Взбунтовалась, Степан Тимофеевич, наша деревня, что Михайловкой зовется, против крепостной неволи, тяжелых налогов да поборов. Особенно лютым был приказчик: и для князя старался, и себе карман набивал. Поймали мы этого грабителя нашего да в ярости зашибли его до смерти, а к его дому подпустили красного петуха. Через несколько дней явился в деревню сам Нарышкин с полком стрельцов. Ожесточился князь за наше непослушание, не стал жалобы на приказчика слушать, хотя мы имели надежду, что Нарышкин справедливо во всем разберется; велел всех мужиков бить батогами, а зачинщиков вздернули на дыбу, рвали ноздри, резали уши. Вот так, по справедливости, рассудил нас князь.

– А как же ты от наказания убежал? – спросил атаман.

– Всыпали мне в тот раз батогов – да так, что я без памяти день лежал, а как очухался, так сразу же сбег к тебе на Дон.

– Потерпи маленько, Алексей! Придет время, посчитаемся мы за обиды твои, вашей деревни и всех русских мужиков. Будут эти князья да бояре и всякие приказчики валяться у нас в ногах, будут просить пощады. Дай только срок. Будут, – твердо сказал атаман и пошел в направлении кузниц, где слышался перестук молотков.

Кузнецов в казацком стане находилось несколько, и все они были до отказа заняты работой. Приходилось им много ковать оружия, чтобы дать в руки всем прибывающим беглым людям хотя бы пики с железными наконечниками.

Войдя в одну из кузниц, никем не замеченный, Степан остановился в дверях и какое-то время с интересом наблюдал за работой. Здесь руководил Иван Красулин. Раздетый по пояс, лоснясь от пота, он ловко работал молотом, куя клинок сабли. Его мускулистые руки постоянно были в движении. Работа спорилась. Почувствовав на себе взгляд и поглядев на атамана, Иван приветливо улыбнулся, обнажил ряд белых зубов. Схватив щипцами заготовку, он бросил ее в бочку с холодной водой. Вода зашипела, к потолку рванулись клубы пара. Красулин снял с себя кожаный фартук, подошел к атаману и спросил:

– Когда, Степан Тимофеевич, в поход двинемся? Надоело ковать, пора и сабелькой помахать!

– Помашем еще, Иван, саблями, ты их пока делай побольше, – ответил Разин и, показав на Данилу, спросил: – Как твой подручный, дюже ли тебе помогает?

– Дюже, Степан Тимофеевич!

Данило, тоже сняв кожаный фартук, подошел к Разину и Красулину, улыбнувшись, спросил:

– Что, батько, посмотреть пришел, ладно ли справляемся с работой?

– Пришел, Данило, поглядеть, – и, хохотнув, Степан добавил: – Узнать, не собирается ли подручный кузнеца опять служить Прозоровскому истцом?

Данило виновато потупился, ответил:

– Нет, батько, как тогда меня веслом по башке стукнули, так сразу же на путь наставили. Спасибо Ивану, что спас меня, а то так бы и утоп в Волге.

– Знать, уразумел, когда по голове стукнули? – захохотав, переспросил атаман.

– Уразумел, батько, уж куда лучше.

– Много ли оружия наковали, кузнецы? – поинтересовался Разин.

– Много, Тимофеевич, – ответил Иван, – и еще больше сделали бы, если бы было железо.

– С железом, ребята, у нас плохо, мы уж и так всех купчишек к стану своему заворачиваем.

Степан Разин еще постоял в кузнице, поговорил о разных делах, затем пошел к берегу Дона – посмотреть, скоро ли тронется лед. Подошел к крутому берегу, вгляделся вдаль, задумался, размышляя про себя: «Сидят Михайло Самаринин с Корнилой Яковлевым на Дону – в Черкасском городке, а мы – в Кагальницком городке, и образовалось теперь два войска, два круга и два атамана. Нет бы подмогнуть нам в великом деле, в походе на воевод да бояр, но не дождешься от них этого. А народ все-таки идет к нам со всей Руси великой. Хватит заигрывать с воеводами да князьями, теперь под моим бунчуком более четырех тысяч казаков. Можно заговорить с врагами по-другому. Но за ними стоит царь. Как на него, пресветлого, поднять руку? И надо бы, да боязно…»