Текст книги "Гремящий мост"

Глава 9
ДЕНЬ ОЛЕНЕЙ

Вождь ходил на холм много дней. Вместе с ним ходил и Волк. Он расспрашивал у вождя, как живут другие племена, учился говорить жестами, с помощью которых можно разговаривать с человеком любого охотничьего племени, не зная его языка.

– Волк не такой, как все, – одобрительно заметил как-то вождь. – Волк любит учиться. Волк будет вождем и победит шамана. – Глаза вождя блеснули хитрецой.

– А для чего шаман ходит в Горячую долину? – спросил Волк.

Вождь задумался.

– Шаман часто ходит в Горячую долину, – сказал он. – Но ничего там не делает. Только смотрит. Молодые охотники как-то видели, сказали вождю. Смотрит на горячие водяные столбы. И как только вернется в стойбище, собирается в страну Огня. А иногда сидит дома, и тогда горы пляшут. Один раз у старейшины заболели кости. Шаман пообещал сводить старика к Светящемуся озеру. И других стариков тоже. У них всегда побаливают кости, а после купанья перестают. Озеро успокаивает боль. Так вот. Шаман сходил в Горячую долину и не повел стариков. Может быть, он узнал там, что идти нельзя?

«Красный водяной столб, – вспомнил вдруг Волк. – Волк его видел, и скоро после этого плясали горы, бушевали огненные слуги. Да и другие водяные столбы были большие, громко шипели. Это они говорили, что у Каменного Хозяина будет праздник. Значит, когда они спокойные, можно идти в страну огня».

Костры на юге все не зажигались, и вождь очень тревожился.

– Видно, олени пошли стороною, – сказал он, наконец, и спустился с холма, не дожидаясь рассвета.

На следующую ночь дежурил Волк. Он-то и увидел далеко-далеко во тьме золотистые мерцающие точки, выстроившиеся в треугольник, а рядом мерцало еще пять точек.

Волк поднял вождя.

– Стадо идет большое, – кивнул вождь, всмотревшись во тьму, – идет по долине мимо стойбища.

Загонщики заняли места в зарослях кедрача по обе стороны долины, а стрелки затаились в зарослях ниже по течению речки. Они накрылись шкурами, прикрепили к головам рога и теперь, издалека, сквозь заросли, казались настоящими оленями.

Шорох, перерастающий в костяной грохот, усиливался, и, наконец, сплошной лес рогов, вытянутых голов с влажными глазами залил долину. Олени бежали, постукивая копытами, сталкиваясь рогами. Дозорные, пропустив стадо, шли за ним, время от времени пугали его криками, но держались поодаль, чтобы стадо не свернуло в другую долину. А, приблизившись к долине, побежали прямо на оленей, громко крича и размахивая руками.

Теперь стадо пропустили загонщики, а как только оно побежало мимо них, сомкнулись позади цепью и с воплями погнали вниз по долине на стрелков. Видя впереди своих сородичей, олени продолжали бежать вдоль реки. Когда в воздухе засвистели первые стрелы, они все еще не могли понять, откуда стреляют, и бежали прямо на охотников.

В ход пошли копья. Сбросив шкуры и рога, люди метались среди обезумевших от ужаса животных, разили копьями, били дубинками.

Вся долина покрылась серовато-коричневыми тушами, а охотники продолжали гнаться за убегавшими оленями, бросая копья из копье-металок, стреляя из луков. Волк и другие молодые охотники, победившие в соревнованиях, далеко опередили старших и могли, поэтому, бить оленей копьями. Замахнувшись копьем, Волк вдруг почувствовал резкую боль в плече и остановился, выронив копье. На него наткнулся Рысь и тоже остановился. Остановились и Лис с Каланом.

– Стрела, – удивленно сказал Калан, выдергивая стрелу из плеча друга. – Чья-то стрела случайно попала в Волка.

Лис осмотрел стрелу.

– Странно, – пробормотал он. – Метки нет. – И добавил, подумав: – Это не глупая стрела. Кто-то стрелял в Волка.

Подбежавший Ворон услышал последние слова Лиса. Он был сзади и видел, что случилось.

– Это старики, – проговорил он, задыхаясь от бега. – Им не нравится, что молодые охотники стреляют лучше их. Старики не хотят, чтобы молодые были охотниками.

Лис согласно кивнул.

Несколько дней племя разделывало туши. Женщины нарезали мясо тонкими ремнями, которые потом развешивали вялиться на солнце. Коптили мясо в густом дыму, жарили. Вытягивали жилы, скребли и вычищали шкуры, дубили их в солевых растворах, красили корой ивы, земляными красками.

Старейшины не работали. Мало работали и стрелки. Все легло на плечи молодежи и женщин. Только Тюлень улизнул в свой вигвам и отлеживался там, лакомясь свежим мясом.

Наставница накладывала на рану Волка целебные травы, перевязывала ее травяной повязкой. Стрела вонзилась неглубоко, и уже через три дня Волк свободно двигал рукой.

– Волк убежал от стрелы, – посмеивался Лис. – Если бы Волк стоял или бежал медленнее, стрела бы пробила плечо.

– А может, и спину, – мрачно добавил Ворон. – На бегу плохо целиться.

Глава 10
ВОЛЧЬЯ ДОЛИНА

Наставница собирала целебные травы, цветы, корешки, а девочки помогали ей. Некоторые травы и цветы нужно было срывать ранним утром, другие вечером, ночью…

Целый день круглая фигура наставницы маячила вокруг стойбища, то склоняясь, то снова выпрямляясь. Целый день журчал ее мягкий, ласковый голос, прерываемый девичьим взвизгиванием, хохотом, разговорами. Она вновь и вновь повторяла, когда и как рвать ту или иную траву, что с чем смешивать. Как варить, высушивать, какие болезни какой травой лечить. Но девочки слушали невнимательно, больше собирали букеты и плели венки из красивых цветов. Только не по летам серьезная и молчаливая Гагарка да Розовая Чайка, напуганная раной Волка, прислушивались к ее наставлениям.

Женщины постарше собирали мохнатую траву, сдирали молодую кору ивы, вымачивали их, терли на камнях, свивали нитки и веревки, которые переплетали потом в легкую ткань для летней одежды и повязок. Из коры березы делали корзинки для ягод и грибов, время для которых, правда, еще не наступило.

Небольшие стада оленей все еще шли мимо стойбища, и охотники, накрываясь оленьими шкурами, подбирались к ним, поражая стрелами и копьями…

Вслед за оленьими стадами шли волки. Они охотились на слабых, больных и отставших оленей. Волчьи стаи сопровождали оленей в теплые края, а к весне возвращались в снежную страну. Недаром люди Красной Птицы называли их «оленьими собаками».

Когда приходила весна, волчья стая распадалась на пары. Каждая пара занимала свое прошлогоднее логово или рыла в земле новое. А волки и волчицы, оставшиеся одинокими, селились неподалеку от семейных сородичей и помогали им воспитывать волчат.

Больше всего логовищ было в Волчьей долине, и когда волчата подрастали, Волк отправлялся туда, чтобы познакомиться со своими новыми братьями, захватив с собой мясо и вяленую рыбу для угощения. Он пересек гряду холмов и вышел к знакомому логову. Сначала волчата забились в нору, но, видя, что взрослые волки спокойно обнюхивают человека, осмелели и вскоре уже резвились возле его ног, выхватывая угощение прямо из рук, отталкивая друг друга.

Самец забрался на вершину ближайшего холма и завыл, поворачивая во все стороны лобастую голову.

«Приглашает на совместную охоту», – понял Волк.

Он залег в кустах, приготовил лук и стрелы, а волки, обежав заросли кедрача, редкой цепочкой начали прочесывать его, выгоняя на Волка зайцев и косуль. Когда они, наконец, подбежали к нему, неподалеку от молодого охотника лежало три зайца и две косули… Одного зайца и половину косули Волк забрал с собою, а остальное оставил своим серым друзьям.

Через месяц волчата научились узнавать шаги Волка и выбегали к нему навстречу, ласково урча и помахивая куцыми хвостиками, а один прошлогодний волчонок провожал его до стойбища, но, испуганный шумом и многолюдьем, каждый раз убегал обратно к логову. Он сопровождал Волка в его походах и любил лежать у ног человека, внимательно наблюдая за малейшими изменениями выражения лица молодого охотника. И Волк проводил со своими серыми друзьями больше времени, чем со своими сверстниками.

Глава 11
ВЕСЕННИЕ ЗАБОТЫ

Вернувшиеся птицы уже откладывали яйца, и молодые охотники с ребятами отправились к черным скалам. Еще издали ребят оглушил птичий гомон. И неудивительно. Тысячи и тысячи пернатых вились над скалами, перьевым ковром покрывали утесы, улетали в море на ловлю рыбы и вновь возвращались. У них не было гнезд. Прямо на камни, между россыпями каменных обломков, откладывали они яйца и здесь же их высиживали. Яйца имели форму груши и поэтому не падали с выступов даже при порывах сильных морских ветров, а цветом они ничем не отличались от морской гальки. Поэтому хищники, да и другие обитатели птичьего базара, которые не прочь были полакомиться яйцами соседей, плохо их видели. Гомон, писк, щебет стояли над скалами. Прогревали на солнце белые брюшки кайры; суетились чистики, важно расхаживали гагарки, потряхивали изящными чубчиками конюги. Желтые носы ипаток, красно-голубые тупиков, черные, серые, розовые сплетались в разноцветный ковер. Издалека казалось, что черные уступы усеяны цветами.

Птицы не боялись хищников. Пернатые не решались нападать на такое скопище, а звери не могли забраться по скалам.

Но…

Взобравшись на скалы с пологой стороны, ребята спускались на длинных кожаных ремнях в птичье царство и собирали яйца в кожаные мешки. Птицы, впрочем, относились к этому разбою довольно спокойно. Люди не трогали их, а поэтому не было нужды поднимать тревогу, улетать, защищаться. Ну, а яйца… Что ж, можно будет снести новые.

Как только мешок наполнялся, его подтягивали наверх, а там пересыпали яйца в большие плетеные корзины, которые дети относили в стойбище. Женщины варили яйца в кожаных мешках, опуская туда камни, раскаленные на костре. Готовые яйца очищали от скорлупы и растирали на плоских камнях, а порошок высушивали на солнце, заготавливая на зиму.

А потом наступил День рыбы. Сотни тысяч кет, горбуш, чавыч заполнили реку, блестели, переливаясь живой радугой, серебром. Их было столько, что копье, брошенное в косяк, стояло, поворачиваясь, как живое, и двигалось вместе с рыбами вверх по течению.

Рыбу били копьями, шестами, черпали корзинками, хватали руками на перекатах.

Два-три движения острым ножом – и на землю летели головы и внутренности, а жирные просвечивающие тушки женщины развешивали на ремнях вялиться на солнце, коптили в дымокурах, засаливали. Отдельно сушили икру. Работали все, даже маленькие дети. За недолгие дни хода рыбы надо было успеть заготовить ее как можно больше.

Стонали от обжорства полудикие собаки, крутившиеся под ногами у людей. Сотни пернатых хищников вились над рекою, лакомились нежным сочным мясом лососей. Волки, лисы, рыси, росомахи, песцы выедали только мякоть, или головы, или икру, в зависимости от вкуса, бросали недоеденное. Наевшись, таскали рыбины на берег, заваливали их камнями, засыпали песком про запас. Медведи, бок о бок с людьми, тяжело плюхались в воду, выбрасывая на берег полуметровых чавыч, пестрых горбуш со сросшимися удлиненными челюстями, серебристую кету…

Всеобщий мир наступил у реки. Пищи хватало всем.

А рыба все шла и шла, обдирая чешую на каменистых перекатах, перепрыгивая водопады, без отдыха, без пищи… Она плыла в верховья реки, где когда-то из икринок появилась сама, откуда начался ее далекий путь по реке в океан.

– Хороший ход, – одобрительно говорили старейшины, осматривая запасы, – хватит надолго.

Серый Медведь не ловил рыбы, и Волк несколько раз оттаскивал ему в вигвам то крупную жирную кету, то чавычу, которую в племени называли вождем рыб. И каждый раз, когда Волк входил в вигвам, Медведь прикрывал шкуркой что-то, над чем он трудился, и принимался отжимать оленьим рогом пластинки от куска черного льда или раскалывал его на большие и мелкие куски для копий и стрел.

И другие мастера племени не ловили рыбы.

Дуб сверлил костяной трубочкой полосатые камешки. Насыпал на камень крупный песок и, захлестнув тетивой трубочку, вращал ее, время от времени подсыпая песок.

Просверленные камни он нанизывал на оленью жилу, и получалось красивое ожерелье.

Одинокий Морж, покусывая длинные свисающие усы, вырезал из клыка мамонта фигурки оленей, волков, медведей… Он был хорошим мастером, и фигурки получались, как живые. Очень приятно было нашить такие на одежду, прикрепить к ожерелью. Мамонтовой кости у мастеров было немного. Редко забредали в земли племени волосатые гиганты.

Трудно было убить их копьями, а стрелы увязали в толстой шкуре. По нескольку дней гнались за мамонтами охотники, кидали в них новые и новые копья, пытались подрезать сухожилия, пока северные слоны не падали обессиленными. Опасная это была охота, хотя мамонты почти не защищались и пускали в ход бивни, хобот, толстые ноги только тогда, когда им преграждали путь. Иное дело – шерстистые братья мамонтов, носороги. Маленькие глазки их наливались кровью при одном только виде охотников. Опустив массивную голову, увенчанную длинным черным рогом, носорог бросался на людей, поддевал рогом, высоко подбрасывал в воздух, растаптывал. Так погиб сын Серого Медведя. С тремя товарищами он наткнулся в тундре на шерстистого носорога. Молодые охотники в первый раз встретились с носорогом и решили, что справятся. Разойдясь полукругом, они метнули в шерстистого копья. И в тот же момент носорог бросился на них. Он казался неуклюжим и медлительным, но бегал не хуже оленя. Двое бросились бежать, двое ждали носорога, выставив копья. Но остановить взбешенную махину копьем было то же, что палочкой преградить путь каменной лавине. С пронзительным криком взлетел в воздух один охотник, подброшенный страшным рогом, упал и замер неподвижно.

Молниеносно повернувшись, носорог догнал второго охотника, успевшего отскочить, сшиб его и растоптал. А потом, утробно фыркая, погнался за двумя беглецами и гнал их до самого озера. Озеро было широкое, вода ледяная, и, хотя носорог не полез в воду, он бегал вдоль берега, не давая охотникам выйти из воды. Им пришлось плыть через озеро в тяжелой меховой одежде, пропитавшейся водою. Доплыл только один. Он и рассказал о случившемся.

Глава 12
ПРАЗДНИК ДЛИННОГО ДНЯ

Солнце всходило все раньше, все позже заходило. Ночи становились все короче. Наступил праздник Длинного дня, дня, когда не бывает темноты.

Два дня женщины готовили пищу к празднику. Мясо и рыба копченые, жареные, сваренные в кожаных мешках, яйца, мозги, молодые побеги, коренья, лук, сушеные грибы, жир, порошок из высушенных ягод.

Более ста блюд умели приготовить женщины племени. Запивали яства перебродившим соком ягод.

Для любителей напитков покрепче в сок ягод добавляли мухомор, истертый в порошок.

Готовились к празднику и мужчины. Они разрисовали лица друг другу веселыми праздничными красками – розовой и желтой. Две длинные полосы вдоль носа обозначали клюв матери племени, а желтые круги вокруг глаз – ее глаза.

Продольные полосы на груди обозначали оперение Красной Птицы. Любившие пощеголять надевали ожерелье из клыков хищников, а на голову каждый повязывал повязку с пышным султаном разноцветных праздничных перьев – зеленых, желтых, красных… Старейшины накинули на плечи плащи, сделанные из перьев. Изготовить плащ-крылья было очень трудно, и ценились они очень высоко.

Старейшины, с двойным рядом красных перьев на голове, не спеша, важно, шли навстречу гостям – людям из племени Лохматых. Юноши и девушки Лохматых смешались со своими сверстниками Птицами и тут же затеяли шумную возню. Девушки рассматривали наряды друг друга, украшали одежду и волосы цветами, обменивались украшениями. Юноши боролись, бегали наперегонки, прыгали. Соревнования по стрельбе и бой на дубинках на праздниках запрещались.

А старейшины Лохматых, усевшись в кружок вперемежку со старейшинами Красной Птицы, вели неторопливую беседу.

Лица Лохматых были размалеваны желтой и коричневой красками. Так же, как и у Птиц, были подчеркнуты нос и глаза…

Белая краска, окаймляющая губы, обозначала оскаленный рот медведя. На плечах Лохматых висели медвежьи шкуры, выменянные у соседей, так как по законам племени ни один из них не мог охотиться на своих четвероногих братьев – медведей.

После взаимных приветствий начался торг.

По знаку вождя молодые воины вынесли несколько мешков с обсидианом и красками, медвежьи шкуры и ожерелья из медвежьих клыков. Лохматые положили рядом мамонтовые бивни, шкурки каланов и бусы из ракушек, выменянные ими у Береговых людей.

Время от времени то тот, то другой старейшина подходил к товарам, внимательно осматривал их и откладывал в сторону часть товаров из кучи своего племени, если ему казалось, что кучи неравноценные. Когда же, по мнению всех, кучи уравнялись, в них начали подкладывать отложенные товары в строгом соответствии с уже установленной меновой ценой.

Торг закончился, и все направились на широкую площадку в центре стойбища, устланную оленьими шкурами, на которых стояла еда и лежали кожаные мешки с веселящими напитками.

Старейшины ели не спеша, степенно передавая друг другу мешки с напитками. Молодежь же быстро насытилась и затеяла танцы под рокот бубнов и писк костяных дудок, которые музыканты время от времени передавали кому-либо из танцующих, чтобы потанцевать самим.

Сначала танцевали танец Оленя – любимый танец обоих племен. Девушки с зелеными веточками в руках, изображающими оленьи рога, переступая мелкими шажками, кружились посреди поляны – «паслись». А юноши с ветками потолще – «копьями» – подползали к ним, внезапно вскочив, врывались в толпу, «кололи» «копьями» и, подхватив на плечи «убитого оленя», тащили за пределы поляны, а подружки старались отбить «жертву», вернуть в «стадо».

Это был танец-игра, и продолжался он долго, до тех пор, пока последний «олень» сам убежал с поляны. После этого девушки побежали в вигвамы, чтобы переодеться для самого главного танца – танца Цветов.

Когда они снова вышли на поляну, юноши замерли, ослепленные. Каких только не было тут нарядов!

Платья, расшитые разноцветными оленьими жилами, с нашитыми на них ракушками, осколками обсидиана. Платья, раскрашенные разными красками, и одноцветные платья: синие, красные, желтые… Шили их из шкурок песцов, выдр, соболей, куниц. Шкурки долго скребли, вымачивали, чтобы они стали мягче и тоньше. Чтобы ниспадали плавными складками. Мех на шкурках подстригали или выщипывали. Ожерелья из зубов зверей, из морских ракушек, из пластинок моржовой кости с нанесенными на них узорами сверкали на солнце, переливались чистыми красками…

Гагарка расшила свое платье разноцветными перьями и теперь походила на яркую пеструю птичку.

Задорно потряхивала короткой челкой веселая Конюга. Она подбегала то к одной, то к другой подружке, о чем-то шептала, щебетала, пересмеивалась с ними.

Гордо держалась Кайра в платье из золотисто-коричневых шкурок каланов, расшитом разноцветными жилами. Ожерелье се из пластинок моржовой кости свисало ниже пояса, и на каждой пластинке был вырезан свой узор, раскрашенный в какой-то цвет. Цельная полукруглая пластинка прикрывала ее лоб. На этой пластинке были вырезаны люди, растения, животные.

Кайра улыбалась под завистливыми взглядами и вдруг увидела Розовую Чайку. Улыбка ее мгновенно погасла.

Сделанное из оленьей шкуры, платье Чайки было такое тонкое, что напоминало легкое травяное платье. Розовая Чайка полностью выщипала всю шерсть и долго мяла, скребла, вымачивала шкуру. В отличие от простых платьев, которые мешком сидели на женщинах, мягкие складки платья Чайки плавно ниспадали вниз, добавляя грациозности и без того стройной девичьей фигурке. Платье ее было расшито всего несколькими узорами, но зато это были совершенные узоры, сразу привлекающие взгляд. Ожерелье из перламутровых пластинок, тщательно отшлифованных, было не коротко, не длинно, в самый раз. Оно выгодно отличало ее от тех девушек, наряды которых топорщились от украшений. Но самой главной в украшениях Чайки была налобная пластина. Вырезанная из моржового клыка, она казалась окаменевшей паутиной, настолько тонкими узорами покрыл ее старый Морж. И в этих костяных кружевах сверкали и переливались фиолетовые, нежно-синие каменные цветы.

Девушки толпой окружили Чайку, не в силах оторвать восхищенных глаз от этого чуда, а она, смущенно и радостно улыбаясь, бесконечно счастливая, благодарными глазами искала в толпе Волка, который только что, перед танцем, подарил ей это украшение.

Кайра убежала, капризно оттопырив губки, умолкла Конюга, Гагарка проталкивалась через толпу, чтобы поближе рассмотреть узоры на платье.

Но заиграли дудки, и танец начался. С венками на головках, с пышными букетами цветов в руках, девушки кружили по поляне, плавно приседали, помахивая букетами, сводя их вместе в один большой букет, и вновь рассыпались по всей поляне, превращая ее в цветущий луг. Глухо, задумчиво рокотали бубны, тонко попискивали костяные дудки. Но постепенно темп убыстрялся, и на поляну выбежали юноши. Они высоко подпрыгивали, перебегая с места на место, резко меняя направление, наносили удары, поражая невидимого врага, а потом разбежались по поляне, срывая каждый свой «цветок», уводя его с поляны под смех, визг, болтовню и слезы «несорванных» «цветов».

Наконец в круге осталась одна Казарка. Она не плакала, но не могла скрыть огорчения. Еще недавно девушка верховодила среди подружек, дружила с мальчиками, которые охотно принимали ее в свои игры. В беге, в прыжках, в стрельбе – она ни в чем не уступала им. Резкая, решительная, слово ее было законом для сверстниц, да и для молодых сверстников тоже. А потом как-то вдруг все изменилось.

Подружки, весело болтавшие между собой, умолкали при ее приближении, сторонились ее. Юноши тоже редко смотрели в ее сторону. Время детских игр прошло, а в танцах… Вот и опять. Никто не захотел «сорвать» ее, и это не в первый раз. Она стояла одна, с опущенной головой и думала.

Вглядываясь в воду, Казарка убеждалась, что она ничем не хуже других девушек, и платье ее не хуже. Танцевать она тоже умеет. В чем же дело? Не первый раз думала девушка об этом, но никогда ей не было так горько, как на этом празднике. Она видела, что Ворон не «сорвал» ни одного «цветка». Но он не «сорвал» и ее, а ушел один. А ведь раньше они так дружили…

Мягкая теплая ладонь опустилась на голову девушки.

– Казарке грустно, – услышала она голос наставницы. – Наставница видит.

– Но почему, почему?! – не сдержалась девушка. – Чем Казарка хуже других?!

– Пойдем, – сказала наставница, уводя Казарку с поляны. – Слушай. Мать защищает детеныша. Почему?! Детеныш слабый, беспомощный. Посмотри! Юноши хвалятся перед девушками силой, ловкостью, потому что девушки слабые. Не друг перед другом: тогда может быть драка. Перед девушками. Девушки слабые, и юноши показывают, что могут защитить их. Они сами этого не знают. Они просто хвалятся. Но получается так. А Казарка сильная. Кто же будет защищать сильную? – Наставница помолчала немножко и продолжала решительно: – Пусть Казарка научится скрывать силу, казаться слабее, чем она есть. Ходить медленнее, а не бегать, говорить тихо, а не грубо…

– Но почему женщина должна быть слабее? – возмутилась девушка.

– Так у всех. Волчица слабее волка, олениха слабее оленя, женщина слабее мужчины… Но слабее ли? Воин ранен, болен. Кто защитит и накормит племя? Вот и подумай. Нужно ли, чтобы женщины были, как мужчины? Кто же тогда будет вместо женщин? А женщины главнее, чем мужчины. Для племени… Вот. Подумай…

Наставница обняла девушку за плечи и повела обратно в гудящую толпу.

Волк не любил танцев. Поэтому он ушел с поляны, как только «сорвал» Чайку, и подсел к воину Лохматых – Поморнику, с которым познакомился еще на прошлом празднике.

Старейшины осоловели от сытной еды и веселящих напитков. Им захотелось петь. Сначала каждый тянул свою песню. Но потом кто-то запел «Гуся, который остался», ее подхватили воины, любившие эту песню, и заглушили всех остальных, сопровождая пение хлопками ладоней.

«Стая улетела, – говорилось в песне, – а один гусь, с больным крылом, улететь не смог. Он смотрит на пролетающие стаи и вспоминает, как летал вместе с другими. Он плавает возле берега и не прячется от врагов. Он уже умер, хотя еще жив». Язык Лохматых мало чем отличался от языка Красной Птицы, поэтому песню пели все. Потом Лохматые затянули свою племенную песню, в которой славились сила и ловкость их воинов. «В толпе врагов он, как медведь в стае волков, – хрипло выводили воины, – и если даже погибнет, то много врагов погибнет вместе с ним».

С другой поляны донеслась женская песня о цветочке-ребенке и его маме – горячем весеннем солнышке.

Эта песня была намного мелодичней мужских песен, и все невольно смолкли, прислушиваясь.

Воспользовавшись паузой, Волк тихо спросил у Поморника:

– Почему Лохматые выменивают черный лед у людей Птицы? Разве у Лохматых нет своего шамана? Разве шаман Лохматых не ходит в страну Огня?

– Шаман-то есть, – тихо протянул Поморник, – но в страну Огня не ходит.

– И никто из Лохматых не знает дороги туда? Поморник задумался.

– Может, Белая Сова, – сказал он нерешительно и добавил, оживившись: – Пусть Волк пойдет с Лохматым, когда они будут возвращаться в свое стойбище. Пусть сам расспросит Белую Сову. Белая Сова теперь не уходит далеко от стойбища. Но когда-то много ходил.