Текст книги "Смерть или слава"

9. Михаил Зислис, оператор станции планетного наблюдения, Homo, планета Волга

«Смену сегодня хрен дождешься», – мрачно подумал Зислис и с неудовольствием покосился на Бэкхема.

Все телеметристки сбежали вслед за Суваевым – правда, сам Суваев вскоре вернулся. Бэкхем смерил его негодующим взглядом, но смолчал. А Суваев, беззаботно насвистывая, уселся на свое место и перевел телеметрию на себя, раз уж вернулся.

– Ну и переполох в городе! – сообщил он, как ни в чем не бывало. – Директорат в полном составе плюс семьи погрузился на лайнер – тот, что недавно у Офелии отсудили. Давка там была – страсть.

– Ну, своих-то ты пропихнул, – не сомневаясь, сказал Веригин.

– Да уж постарался, – вздохнул Суваев. – Только не думаю я, что лайнер сумеет улететь.

Голос его сразу стал жестким.

– Почему это? – оживился в своем углу Зислис. – Зачем им пассажирский лайнер, чужим?

– Не знаю, – Суваев неуютно передернул плечами, отчего Зислису захотелось сделать то же самое. – Предчувствие.

– Взлетают! – пробормотал Бэкхем, глядя в полевой монитор.

На канале без устали тараторили десятки голосов – кто-то с кем-то ругался, кто-то кого-то умолял, кто-то нудным голосом требовал некоего инженера-консультанта Самохвалова из директората. Зислис перестал обращать внимание на этот нестройный гул еще час назад.

– Сколько сейчас чужаков на орбите? – спросил Суваев. – Много, поди?

Бэкхем не ответил – только губу выпятил.

– Сотни три, – Веригин подышал на стеклышко часов и принялся полировать его манжетой. – Разных. Побольше, поменьше. Я насчитал четырнадцать типов.

В гул голосов на канале вплелась предупредительная сирена.

– Лайнер пошел… – продолжал бормотать Бэкхем.

Два грузовоза взлетели несколько раньше; сейчас они должны были начинать разгон.

Но разогнаться им, видно, было не суждено: Суваев, занявшийся телеметрией, вывел на диаграмму свежие данные. К двум точкам-грузовозам быстро приближалась продолговатая черта – корабль чужих. В некотором отдалении следовал еще один. Суваев сноровисто тасовал схематичные изображения телеметрии и живые картинки со спутников. Постепенно две черточки превращались в округлые пятнышки – крейсеры, формой напоминающие спортивные диски, разворачивались с ребра на плоскость.

– Это легкие крейсеры азанни, – со знанием дела сообщил он. – Причем стратегические крейсеры, они могут садиться на планеты земного типа.

Он помолчал несколько мгновений и вдруг спросил:

– Миша, а ты с семьей попрощался?

– У меня нет семьи, – проворчал Зислис. – Ты что, не знаешь?

Суваев озадаченно хмыкнул.

– Слушай, – спросил Зислис с неожиданным интересом. – А откуда ты так хорошо знаешь корабли чужих? Я вот ни в жизнь бы не понял, что это крейсеры азанни. Кто они вообще такие – азанни?

– Птички, – пояснил Суваев. – Небольшие такие, с индейку.

Суваев умолк; Зислис продолжал с нажимом глядеть на него.

– У меня дед работал на Земле в конторе, которая занималась инопланетянами. Тогда это еще представлялось важным и секретным. Потом все развалилось, а дедовский архив остался отцу. Отец перебрался на Волгу, архив захватил с собой. А потом я на него наткнулся, в промежутке между компьютерными играми. Еще пацаном…

Суваев вздохнул.

– Но это все ерунда. Меня другое поразило, когда я понял.

Зислис был уже вполне заинтригован.

– Что?

Веригин и даже Бэкхем глядели на Суваева и слушали, затаив дыхание. Суваев знал о чужих поразительно много. Преступно много.

– Архив все эти годы пополнялся, – сказал Суваев ровно. – Сам собой. Я заметил это, когда увлекся кораблями чужих. В каталоге все время появлялись новые типы, а на некоторые падал служебный гриф «устарел».

Веригин подозрительно прищурился.

– Слушай, Паша… А ты не сочиняешь, а?

Суваев уныло пожал плечами.

– Мне никто не верит. Никогда. Кажется – зря.

Тем временем на диаграмме происходило следующее: переднее пятнышко, в котором Суваев опознал крейсер чужих, исторгло облачко точек. Точки быстро рассыпались, охватывая грузовозы правильной полусферой. Двигаясь быстро и слаженно, они заставили грузовозы изменить направление полета, потом снова изменить – и скоро оба волжских корабля уже не удалялись от планеты, а приближались к ней. А крейсер пошел на перехват лайнера – тот как раз выходил за пределы атмосферы. Второй крейсер пассивно ожидал в отдалении, продолжая медленно дрейфовать к Волге.

– Это еще что за блохи? – пробормотал Веригин. – А, Паш? Что скажешь?

– Это истребители. Одноместные. Для боя в ближнем космосе.

Веригин чмокнул губами и некоторое время задумчиво созерцал точки на диаграмме. Суваев лениво переключал на своем экране сигналы с разных спутников. Потом оживился.

– О! Глядите! Точно – это одноместные корабли-истребители подчиненного класса. Любой крейсер-матка несет их несколько тысяч.

Продолговатый, похожий на каплю, предмет мелькнул на экране Суваева; тот переключился на запись, отмотал кадры назад и зафиксировал истребитель в неподвижности. Действительно, капля, с несколькими небольшими выростами по бокам. Никаких стабилизаторов или чего-нибудь похожего – чужие строили корабли по чужим принципам. Зислис, жадно глядящий в экран, с сожалением вздохнул.

В эфире продолжалась суматоха, только теперь там царила еще большая сумятица, чем перед взлетом, – панические передачи с грузовиков и лайнера сделали свое дело. Чужие принуждали корабли к посадке назад, на космодром. И людям ничего не оставалось делать, как подчиняться.

– То-то директорат сейчас в штаны наложил! – злорадно заметил Веригин.

– А ты бы не наложил? – спросил Бэкхем, как показалось Зислису – ревниво.

Веригин честно признался:

– Да и я бы, наверное, наложил… Такие махины!

– Да не очень-то они большие, – проворчал Суваев. – Истребители-то. Метров по десять-двенадцать, не больше.

– Я о крейсерах, – вздохнул Веригин.

– Но лайнер наш даже истребители, поди, сожгут и не почешутся… – Зислису страшно захотелось закурить, но сегодняшнюю сигару он уже выкурил. Час назад. Прямо здесь, в зале. Правда, сначала по полу ее повалял, как ребенок – врученный родичами гостинец.

Веригин продолжал любопытствовать:

– А о самих чужих ты что-нибудь знаешь? Какие они? Их что – несколько разновидностей? Я думал – только свайги…

– Не-е-е! – сказал Суваев. – Не только. Свайги – ящеры, это почти всем известно. Кроме них есть азанни – мелкие птицы и цоофт – крупные птицы, вроде страусов. Есть еще Рой – это семья гигантских насекомых и а’йеши – создания, которые живут в сильном холоде, минус сто по Цельсию для них самое то. Я не вполне разобрался, но мне кажется, что это неорганическая жизнь.

– И кто с кем воюет? Птички с этими… холодильниками?

В Веригине неожиданно проснулось жадное любопытство. Он не знал – верит в россказни коллеги или не верит. Но слушать было до жути интересно.

– Нет, – Суваев замотал головой. – Все пять разновидностей чужих давным-давно заключили союз. А с кем они воюют – архив умалчивает. По-моему, с пришельцами вообще черт-те откуда – чуть ли не из-за пределов галактики.

Зислис задумчиво вздохнул:

– Это какие ж корабли надо строить, чтоб перемахнуть в соседнюю галактику…

Невольно он передернул плечами, представив себе эту бездну – миллионы световых лет пустоты. Там ничего нет – даже звезд, даже межзвездной пыли. Впрочем, кто из людей может знать хоть что-нибудь определенное о межгалактической бездне? Разве что чужие знают, они, по крайней мере, там бывали…

– Заходят на посадку, – Бэкхем встрепенулся. – Быстро они что-то!

Оба грузовоза и лайнер уже валились на поле космодрома; причем снижались они слишком стремительно. Стремительнее, чем полагалось таким кораблям. А следом снижалась громада крейсера – необъятный, в полнеба, диск.

– Утренний, самый первый, был куда больше! – заметил Веригин неуверенно. – Кстати, Паша! Чей это был корабль? Насекомых?

Суваев поднял на Лелика Веригина ничего не выражающий взгляд.

– Я не знаю. О таких кораблях в архиве ни слова не говорилось.

– Может, это враги? Враги наших чужих, из другой галактики? – предположил Зислис.

Бэкхем фыркнул; Веригин удивленно покосился на Зислиса.

– Ну, ты сказанул! Наших чужих! – и он хихикнул, но получилось как-то жалко и неубедительно.

– А что? – Зислис ничуть не смутился. – Разве это не так? Мне чужие из своей галактики как-то милее… Даже эти… низкотемпературные. Нутро подсказывает.

– А мне нутро подсказывает, – пробормотал Суваев, – что разнесут Волгу на кварки к чертям свинячьим. Невзирая на наше присутствие.

– Зачем же они тогда лайнер сажали? Жгли бы прямо в космосе, и никакой мороки. Чисто и гигиенично. Вакуум не щадит…

Веригин вдруг вспомнил, что на лайнере находится жена и дочь Суваева, и осекся.

– Почему ты не улетел? – спросил вдруг Бэкхем Суваева. – Бросил пост, побежал спасать семью и вдруг вернулся. Я не понимаю.

– Что тут понимать? – Суваев пожал плечами. – На лайнер я их пропихнул за бабки. Мне места уже не оставалось. Да и какая разница, где подыхать – здесь или в космосе? Здесь хоть дышать можно до самого конца.

– Что-то настроение у тебя чересчур мрачное, – Зислис вздохнул и добавил: – Впрочем, у меня тоже.

– Действительно странно, – Веригин неопределенно повертел ладонями перед лицом. – Не находите, а? Весь космодром попытался дать деру, только на наблюдении четверо балбесов остались.

– Эти четверо балбесов в лицах пронаблюдали, как всех давших деру профилактически ткнули мордами в песок, – глубокомысленно изрек Зислис и прицелился пальцем в расчерченный на квадраты потолок. – Мораль: сиди на месте и не трепыхайся. Все произойдет само собой.

– Слушайте! – спохватился вдруг Веригин. – А что наша старательская семерка? У них же тоже есть корабли!

Суваев равнодушно повел плечами:

– Это ж старатели. Небось, половина хозяев-летунов уже перестреляна веселыми ребятами из «Меркурия» и теперь ребята выясняют, кто же из них умеет управлять звездолетом. Да только зря все это – чужие и им не дадут уйти. Вон сколько добра на орбите. Крейсеры на любой вкус.

– Надо бы их волну послушать…

– Чью? Крейсеров?

– Старателей-звездолетчиков, балда!

– А зачем?

– А затем, – пояснил Зислис, – что у меня там друзья.

– Среди старателей? – удивился Веригин. – Это ж сброд, отребье.

– Дурень ты, Лелик, – спокойно сказал Зислис. – Они такого же мнения о горожанах и директорате. Хотя отребья среди старателей действительно хватает, если уж совсем начистоту.

Веригин не стал возражать.

А грузовозы и лайнер могучая неведомая сила уже опустила на летное поле, опустила аккуратно, без перегрузок и болтанки. Гигантский, похожий на кристалл под микроскопом, крейсер чужих завис над космодромом, накрыв окрестности невидимым колпаком силового поля, а стая истребителей снизилась почти до самой травы и порскнула в разные стороны, разлетаясь прочь от космодрома.

Из посаженного лайнера вышли люди, опасливо взирая на небо. Точнее, на громаду, заслонившую небо. Матери прижимали к себе детей. Мужчины бессильно скрипели зубами.

Спустя четверть часа второй крейсер завис над Новосаратовом.

– Начинается… – пробормотал Бэкхем.

– Не начинается, – поправил его Суваев. – Продолжается. Началось все утром.

Он встал и направился к выходу.

– Пойду отыщу своих… – сказал он, и на этот раз начальник смены даже не пытался его задержать.

– Пошли и мы, что ли? – спросил Веригин. – Чего здесь сидеть? На космодроме теперь новое начальство, и мы ему не нужны.

Он многозначительно покосился в окно, туда, где застила небо Волги чудовищная тень. Похожая на кристалл под микроскопом.

– Ты иди, – Зислис потянулся к пульту. – Я все-таки старателей послушаю.

Веригин выбежал вслед за Суваевым. А потом медленно и неохотно, словно стыдясь собственного малодушия, зал покинул Стивен Бэкхем.

Михаил Зислис остался на посту станции наблюдения в полном одиночестве. Впервые в жизни.

10. Роман Савельев, старатель, Homo, планета Волга

– Ну, – спокойно, даже как-то буднично спросил Костя. – Куда будем прятаться? Под купол? Или в звездолет?

Я мысленно застонал. Попробуй выбери! Скорлупку свою бросать – да ни за что! Но и оставаться в ней опаснее, чем в жерле ожившего вулкана. На починку привода уйдет, при самом удачном раскладе, не менее четверти часа, а за это время вездеходы десять раз приблизиться успеют. А там – если среди гостей найдется знающий человек – «Саргасс» можно лишить летучести и снаружи. По закону подлости человек такой, конечно же, найдется.

– Ладно, – решил за меня Костя. – Я пойду в купол. Они наверняка подумают, что мы оба в корабль спрятались. А в куполе у меня бласт есть…

И он, не дожидаясь моего согласия, развернулся и потрусил к шлюзу, стараясь, чтобы между приближающимися вездеходами и им оставался покатый блин корабля. А я нырнул в коридор и задраил люк. Свернул в тупичок, прихватил сумку с инструментом да коробку с тестером и вошел в рубку.

Вездеходы пылили уже совсем рядом.

Я втянул голову в плечи, содрал с гравираспределителя серебристый кожух и углубился в ремонт, стараясь не оглядываться на обзорные экраны.

Довольно быстро я докопался до причины неполадок – сместилась пластина спин-разводки, разводка несколько циклов шла несимметрично, и, как следствие, вдрызг расстроился гравиподавитель. А пока не включен подавитель, искусственное поле не возникнет. Пластину я поправил и закрепил сразу же, осталось правильно настроить подавитель, а это часа три, если никто не станет мешать.

Мне мешали.

– Эй, на корабле! – крикнули снаружи. Я скосил взгляд, не желая вытаскивать руки из недр механизма разводки. Кричал крепкий мужчина в кожаной куртке, джинсах, остроносых сапогах и широкополой шляпе. В руках мужчина держал мощный двухпотоковый бласт с прикладом – не чета даже моему зверю. Подле кричавшего, мрачно сжимая такие же прикладные бласты, только однопотоковые, стояло с пяток крепких ребят помоложе, похожих, как шахматные пешки. С виду все смахивали на старателей откуда-нибудь из захолустья; вероятно, так оно и было на самом деле.

За спинами первой шеренги прошлась еще пара вооруженных людей – эти направлялись ко входу в купол. А краем глаза я заметил любопытную детскую рожицу, высунувшуюся в полуоткрытую дверь одного из вездеходов, и явно женскую руку, что втащила рожицу внутрь прямо за вихры.

– Эй! Ответьте, черт, побери!

Я неохотно оторвался от ремонта и сел в кресло у пульта.

– Ну?

– Нам нужен корабль. Вы возьмете нас на борт, и мы вместе уберемся с Волги куда подальше.

– А сколько вас? – поинтересовался я на всякий случай.

– Три семьи. Девятнадцать человек, плюс дети.

– Корабль шестиместный, – проворчал я. – И не резиновый, если вы не в курсе.

– Ничего, поместимся, – не допускающим возражений тоном процедил оратор в шляпе. – У нас есть припасы на несколько недель.

– А куда вы хотели бы попасть? – спросил я зачем-то. Словно это имело хоть какое-нибудь значение.

– Куда угодно. Лучше всего, конечно, на Офелию, но можно и на любой рудник Пояса Ванадия. Сейчас выбирать особо не приходится, не так ли, приятель?

– Я тебе не приятель, – буркнул я неприветливо. Да и с какой стати любезничать?

В общем, я уже понял, что это за публика. Слава богу, это не головорезы вроде Плотного с дружками. Действительно старатели из глуши, из глубины каспийского массива. В Новосаратове и на космодроме поднялся шухер, вот они и всполошились. Пытаются спастись, вывезти семьи. Но, черт возьми, если такой вот прочнее прочного укоренившийся на дальних заимках люд срывается с насиженного места, на то должна быть веская причина! Чужие чужими, но пока подобным провинциалам задницу не опалит, они и не почешутся.

Как бы их отослать куда подальше? Ну не вывезет «Саргасс» такую ораву, обогатители не справятся, задохнемся, как мыши в запаянной колбе. Но попробуй донести эту простую истину до долдона с двухпотоковым бластом и его тугодумов-сынков! Влип ты, дядя Рома, на ровном месте. И стрелять, вроде бы, негоже, и убраться тебе с Костей не дадут. Миром, по крайней мере.

Тут из купола показался Костя в сопровождении трех ребятишек с пульсаторами. Видно, решил, что единственного бласта будет маловато. Ребятишки, то бишь карьерные роботы с насадками для дробления монолитной породы посредством направленных микровзрывов, при умелом управлении таких дел наделать могут, что держись-закапывайся. И гости это, похоже, прекрасно знали. Точно, старатели!

Костя, игриво помахал пультом.

– Привет, коллеги! Проблемы какие-нибудь?

Предводитель пришлых мало смутился, но наглости у него заметно поумерилось.

– Мы хотим улететь с Волги. Вот, договариваемся, – объяснил он Косте.

– Этот корабль, во-первых, мал для вашей группы, а во-вторых, уже занят. Ищите спасения в другом месте, – сказал, как отрезал, Костя. Умеет он говорить убедительно. Даже завидно, ей-право!

Я отвлекся было, но тут пискнул радар-искатель. В небе над Астраханью, на востоке, быстро перемещались две точки, оставляя за собой могучие инверсионные следы – белые, быстро расползающиеся струи на фоне пронзительной голубизны. Сначала они равномерно ползли на запад, вглубь материка, потом качнулись, изменили курс и стали быстро снижаться.

Прямо к заимке.

Я выругался. Патрульные ракетопланы, что ли?

Но это оказался не патруль. Два уплощенных аппарата, отдаленно напоминающих формой скутер-крыло, пронеслись над заимкой и быстро пошли на разворот.

И тут мое пресловутое чутье скомандовало мне: рви отсюда, дядя Рома! Куда угодно! Да поживее, поживее!

Я вскочил, бросил на пол инструмент и кинулся к выходу. Люк еще не успел толком зафиксироваться в открытом положении, а я уже нырнул наружу головой вперед, упал в пыль, перекатился и припустил бегом к куполу. Я успел увидеть круглые Костины глаза, намалеванные рожицы на корпусах ребятишек-роботов, и тут сверху сплошным потоком полился огонь. Кто-то страшно закричал, сгорая заживо, спину мне ошпарило, а потом я рухнул за выступ купола у самого шлюза, на меня плюхнулся Костя, больно заехав пультом в висок, но эта боль меркла перед жаром, который жрал нас, жрал и все не мог проглотить.

А потом все кончилось – сразу и вдруг. Жар отступил. Нестерпимо воняло паленой органикой.

Над нашей спасительной щелью заклинило косой обломок с рваными краями – я узнал его, едва взглянув. Это был кусок обшивки «Саргасса». Самое странное, что он остался холодным. Будто и не было никакого жара минуту назад.

Костя пошевелился, чертыхнулся сквозь зубы, и ударом ноги сшиб обломок на землю. Встал. Следом поднялся и я.

Кулаки сжались у меня сами собой, а на глаза навернулись предательские слезы.

На месте моего верного кораблика, моего трудяги-»Саргасса» чернела безобразная воронка, полная искореженных железок, в которых узнавались как останки звездолета, так и останки парочки вездеходов. Рядом с воронкой, совершенно неповрежденные, валялись двухпотоковый бласт и широкополая шляпа предводителя старателей. Самый дальний от воронки вездеход не разорвало на части – его просто отшвырнуло на купол, запрокинув набок, гусеницами, скорее, кверху, чем наоборот, и внутри вездехода сейчас кто-то гнусаво хныкал.

Между воронкой и куполом тремя оплавленными комками торчало все, что осталось от горняцких роботов.

В стороне поднялся один из пяти старательских сыновей-пешек. Бласта в руках у него уже не было, а лицо сделалось совершенно очумелым.

А в голубом небе Волги, виляя инверсионными хвостами, уходили прочь два истребителя чужих. Они явно не собирались совершать еще один заход – заимка им была неинтересна. Звездолет сожгли – и убрались. Наблюдение это отложилось куда-то на самое дно сознания.

С минуту я отрешенно таращился на обломки. Потом зачем-то подобрал бласт. Уцелевший старатель тотчас поднял руки и испуганно поглядел на меня. В вездеходе продолжали хныкать.

Костя опомнился первым – заглянул, пригнувшись, внутрь вездехода. Откинул до отказа дверцу и запустил руки в кабину. Оттуда он вытащил мальца лет четырех, зареванного и перепачканного в крови. Но кровь, похоже, не его – малец остался целехонек, просто был напуган дальше некуда.

Я подошел, заглянул тоже. Женщина внутри вездехода просто не могла остаться живой – ее поза совершенно это исключала. Сомневаюсь, что у нее уцелел позвоночник.

– В дверь ее не вытащить, – сказал Костя без выражения. – Давай-ка попробуем поставить его на гусеницы.

Мы уперлись спинами в теплый бок купола и налегли что есть силы.

– Давай сюда, чего пялишься? – гаркнул Костя на очумелого старателя, и тот послушно подбежал и тоже налег, хотя я заметил, что он осторожно косится на брошенный мною папочкин двухпотоковый бласт.

Вездеход, тяжелый, зараза, как вырезанный пласт руды, все же поддался, нехотя перевалился через правую гусеницу и встал как положено, некоторое время покачавшись на амортизаторах. Костя тут же сунулся в кабину. Женщину он взял на руки, но мне показалось, что он держит тряпичную куклу, а не человека.

– Мама, – тихо сказал малец, размазывая по лицу грязь и кровь. Странно, но он не заревел снова, хотя я видел, что из глаз его все еще катятся слезы.

– Все, пацан, – глухо сказал я. – Мамы у тебя больше нет. И остальных, если были, тоже нет.

Я знал, что это жестоко. Но сюсюкать я просто не смог.

– Эй ты! – я обернулся к уцелевшему старателю. – Да перестань ты на пушку пялиться! Никто в тебя стрелять не собирается, если не заслужишь. Это твой родич? – я кивнул на окаменелого пацана, неотрывно глядящего, как Костя уносит мертвую мать.

– Сосед, – отозвался старатель нетвердым голосом. – Сынишка соседский.

Кажется, он так и не поверил, что в него не собираются стрелять.

Изломанную женщину Костя оставил на краю воронки. И вернулся ко мне.

– Зачем они это сделали, хотел бы я знать… – пробормотал он. – Как ты думаешь?

Я пожал плечами. Что тут ответишь? Война… Не дурацкая перестрелка в «Меркурии» или на атакованной заимке. Большая война. С крейсерами и звеньями истребителей в небе.

Но что плохого мы сделали чужим? Или это по-прежнему из-за красной кнопки и явившегося корабля?

Тогда эти люди на твоей совести, дядя Рома. Вот этот пацан, в одночасье ставший сиротой, – на твоей совести. Что ты будешь делать дальше?

Усилием воли я отогнал черные мысли. Не время. Может, мне и суждено когда-нибудь раскаяться. Но не сейчас, это точно.

Что же дальше? Корабля у меня больше нет. Старатели по всему континенту, скорее всего, озверели, и помощи ждать неоткуда. Только от Юльки или других летунов. Но как им дать знать о себе?

Юлька убеждена, что я уже вытащил Чистякова Костю и в данный момент пытаюсь разузнать, что с Риггельдом.

– Костя, – спросил я. – У тебя связь-станция космодромную волну берет?

– Берет, – ответил Костя, и я сразу оживился. Хоть в этом повезло. Если берет космодромную волну, значит и наш график возьмет. Наш график – волну, которую слушают старатели-летуны.

– В куполе? – справился я, нацеливаясь на вход.

– Ну а где же еще?

Рядом со шлюзом валялся обломок, который прикрыл нас с Костей. В стороне темнели в рыжей пыли еще два. Дасфальт был усеян мелкой керамической крошкой, осыпавшейся с внешней обшивки «Саргасса». Я зло скрипнул зубами. Все, дядя Рома. Ты теперь не летун. Проворонил, тля, батин корабль… Семейную реликвию, которой просто не было цены. Во что она теперь обратилась? В груду обломков да в керамическую крошку на дасфальте?

Разиня.

Я потряс головой. Не время казниться. Да и не помочь теперь никакими стенаниями и укорами.

Костя рядом со мной быстро набрал входной код на сенсор-панели рядом со шлюзом. У самой панели сверхпрочный спектролит был вмят, словно тонкая жесть. Но все же купол выдержал, не раскололся.

Под куполом было прохладно и почти не воняло горелым. Только от нас самих. Старатель, подхвативший на руки пацана, вошел тоже и притих у самого шлюза. Растерянное выражение все не покидало его лицо. Кажется, парень не блистал особым умом. А если когда-то и имелись к этому какие-нибудь предпосылки, они погибли, скорее всего, в раннем детстве при посредстве папашиного диктата.

Я тяжело опустился в кресло перед пультом; Костя оживил комп и вытащил на консоль программу управления связью. Как и я, Чистяков не любил графические интерфейсы, и манипулятор-мышь у него чаще без дела скучал на пульте. Зато клавиатура была потертая и заслуженная, под стать моим, что в куполе, что на «Саргассе»… второй, впрочем, больше нет. Да и первой, наверное, тоже, после визита банды Плотного.

Хорошая, словом, у Кости была клавиатура.

И правильно. Старая добрая командная строка и двухстолбцовые окошки «Миднайт коммандера» – что может быть лучше? Не дурацкие же иконки в псевдообъеме, в которые нужно тыкать курсором…

Выставив частоту, я подтянул к себе микрофон на тонкой хромированной подставке и переключил звук на внешний громкоговоритель.

На волне космодрома было тихо. Такое впечатление, что службы наблюдения и диспетчерская обезлюдели. И переговоров кораблей не слышно. Я вспомнил, что сотворили истребители чужих с несчастным «Саргассом», и стиснул зубы. Если бы мне сказали, что в окрестностях Волги не осталось больше ни одного человеческого звездолета, я бы поверил. И ничуть не удивился бы.

Тогда я настроился на наш график и сразу же услышал низкий голос Курта Риггельда:

– …стоит, мне кажется. Не мальчик, разберется сам.

– Он обещал все время слушать волну! – с не меньшим облегчением я узнал голос Юльки отчаянной. – Что-то случилось, я чувствую.

– Погоди, – остановил ее Риггельд. – Кажется, кто-то подключился. Слышала?

– Рома, ты? – с надеждой спросила Юлька, и от этой ее надежды в голосе у меня даже слегка защемило где-то в области сердца.

Черт возьми, приятно сознавать, что о тебе волнуются! Что ты кому-то нужен. И вдвойне приятно – когда волнуется женщина, которая и тебе самому небезразлична.

– Я, – отозвался я; почему-то голос у меня прозвучал очень устало.

– Ты цел? – спросила Юлька.

– Я-то цел…

– Урод! – сердито перебила Юлька. – Wo treibst du dich herum? Ты же обещал отвечать сразу, Hol dich der Teufel!

Когда она сердилась или волновалась, она часто переходила на немецкий.

– Я не мог ответить, – по-прежнему устало объяснил я.

– Почему не мог? Ты где?

– У Чистякова на заимке.

Юлька рассердилась.

– Мы же договорились: ни минуты лишней на поверхности! Взлетай немедленно!

– Юля, – сказал я как можно спокойнее. – Я не могу взлететь. «Саргасса» больше нет.

Юлька соображала что к чему долгие пять секунд.

– То есть… как это нет?

– Чужие сожгли. Прямо на земле, около заимки. Я еле успел убраться в сторону.

– Чужие? – я почувствовал, как Юлька напряглась. – Они что, уже начали активные действия?

– Получается, да. И на космодроме тишина. Да и есть ли он еще – космодром?

– Я связывалась минут десять… нет, уже больше. Минут пятнадцать назад. Чужие посадили все взлетевшие корабли – наши корабли я имею в виду, а над космодромом завис здоровенный крейсер. Другой завис над Новосаратовом. Но они ничего не жгли, мне Зислис сказал.

– Зислис? Он что, еще тут? А, ну да, корабли ведь вернули…

– А он никуда и не летал, – сообщила Юлька. – Сидел на наблюдении с Веригиным и этим американером… как его…

– Бэкхем, – подсказал молчун-Риггельд и снова умолк.

– Ага, точно. Суваев еще с ними был одно время, потом ушел.

Юлька растерянно вздохнула.

– А Костя с тобой?

– Со мной. И еще тут один типчик… – я покосился на шлюз. Старатель с пацаном на руках изваянием маячил на фоне серой оболочки купола. – Точнее, даже не один. Полтора.

Юлька не стала уточнять – о чем я. Умница она, Юлька.

– Надо вас вытаскивать, – протянула она задумчиво. – «Саргасс» уже не починишь?

– Юля, – терпеливо сказал я. – «Саргасса» больше нет. Вообще нет. Из обломков даже шалаш не сложишь. И, между прочим, истребители, которые его сожгли, пошли в сторону заимки Курта. Эй, Курт, ты слышишь?

– Слышу, – отозвался Риггельд. – Только я не на заимке. Не на основной, точнее. Я на островке. Архипелаг Завгар знаешь?

– Это в южном полушарии, что ли? За Землей Четырех Ветров?

– Да.

«И у Риггельда есть левые рудники, – отметил я машинально. – Ну почему эта дурацкая шкатулка попалась именно мне?»

Я спиной чувствовал взгляд старателя и его малолетнего соседа. Если бы не я – сидели бы они сейчас по домам, занимались бы привычным. У мальца мать здравствовала бы. У этого долдона – братья и отец, какой уж ни есть.

Одно нажатие кнопки – и все кувырком. Как причудлив мир!

И как беспощаден.

– Юлька, – сказал я. – А ведь полеты сейчас опасны. Кто знает, сколько чужих истребителей сейчас рыщет в небе над Волгой? Сколько крейсеров торчит на орбите? Они, поди, и с орбиты тебя пожечь могут, что им стоит?

– То есть? – спросила Юлька недоуменно. – Ты намекаешь, чтобы я вас бросила?

Я промолчал.

– Рома, – сказала Юлька ласково. – Я тебе при встрече челюсть на сторону сворочу. Понял?

Я опять промолчал.

– Сидите на заимке, и никуда. Ясно? – велела Юлька сердитым голосом.

– А если чужие начнут жечь и заимки? Тоже сидеть? Савельев и Чистяков, запеченные под куполом, подавать с зеленью и белым вином… – я сокрушенно вздохнул.

Ну вот, опять. Начинаю нести всякую околесицу, когда нужно думать, думать, и еще раз думать. Почему-то мое хваленое чутье помогает и подсказывает только когда враг рядом и готов в меня выстрелить. А вот в… э-э-э… долгосрочном планировании – помогать отказывается наотрез. Обидно, честное слово!

Тут на графике прозвучал характерный щелчок – включился еще кто-то.

– Ау! – позвал новый голос; я сразу распознал голос Смагина.

– Ну? – отозвалась Юлька.

– Никто только что частоту патруля не слушал? – осведомился Смагин. Голос его звучал странно и необычно, и я не сразу понял, что голос дрожит. Смагин был напуган и растерян.

– Нет, а что?

– Я слушал переговоры – пара патрульных ракетопланов завидела корабль Василевского и пыталась его вызвать. «Хиус-II» отмолчался. Потом вблизи объявились истребители чужих. И все – канал очистился. Тихо, как в могиле.

«Вот именно, – подумал я. – В могиле. Очень метко подмечено».

Не нужно было обладать развитым воображением, чтобы понять суть произошедшего. «Саргасс» сожгли на площадке, «Хиус-II», посудину Василевского, а заодно, наверное, и патруль – в воздухе.

– Василевского на корабле не было, – объяснил я зачем-то. – Его убили раньше. Так что скорбеть именно сейчас не стоит.

– Я знаю, что его там не было, – нервно сказал Смагин. – Меня другое волнует. Чужие жгут корабли. Это что, война, так получается?

– Сообразил, наконец-то, – фыркнула Юлька. – Мыслитель!

– Какая это, Donnerwetter, война? – вставил с неудовольствием Риггельд. – Избиение младенцев это, а не война. Мы против чужих бессильны. И безоружны.

– Но что-то ведь нужно делать? Или просто дохнуть по очереди – покорно, как баранам на бойне? – не успокаивался Смагин.