Текст книги "Лик Черной Пальмиры"

Глава четвертая

Питер встретил их пасмурным небом, неприятным моросящим дождичком и заплеванным перроном. Лариса Наримановна тут же взнуздала ближайшего носильщика; на его тележку и остальные легионеры погрузили немногочисленные вещи. Только Швед остался с сумкой на плече – свой ноутбук он не доверял никому. Прошли по перрону, миновали здание вокзала. Под ногами валялся всякий мусор – окурки, обертки, клочки газет. Перед выходом на Лиговский у вентиляционной шахты грелось целое сонмище бомжей. Тут же рядом два синюшных типа давили с горла дешевый азербайджанский портвейн, а чуть в стороне, у неопрятного забора, натужно блевала увядающая дама в старомодном плаще и такой же старомодной шляпке.

Арик брезгливым взором обозрел все это. Лайк, перехватив его взгляд, усмехнулся и развел руками:

– А чего ты хотел? Культурная столица!

Дождик все сыпал и сыпал. Никто, понятное дело, украинский десант не встречал, видимо, у местного Дневного Дозора нашлись дела поважнее. Например, переложить стопку документов с одного стола на другой.

Ефим шустро отловил три машины; носильщик погрузил вещи, получил денежку и убрел назад, в грязь вокзала. Впрочем, на улицах было ненамного чище.

Прямо из машины Лайк позвонил наблюдателю от Светлых:

– Алло! Герр наблюдатель? Оставьте приветствия, они все равно неискренни. Имею вам сообщить, что мы прибыли и приступили к работе. Да. Кстати, не советую за нами таскаться. Ну, чао, чао, как говорят итальянские вампиры…

Сунув мобильник в карман, Лайк закурил. Ираклий с заднего сиденья с сомнением поинтересовался:

– Думаешь, он послушает тебя и не станет за нами шпионить?

– Не думаю, – равнодушно ответил Лайк. – Именно потому и не послушает. А то ты не знаешь Светлых…

Шеф киевлян отвернулся и принялся глядеть в окно.

Питер производил мрачное и гнетущее впечатление – на всех, за исключением, пожалуй, только находящегося в прострации Джованни.

В «Советской» быстренько поселились, не прибегая ни к каким особым воздействиям: хватило банального воздействия достаточно больших денег. Впрочем, в таких гостиницах всегда найдутся свободные места. Выбрали люксы, те, что подороже, в дальнем крыле. Потом все, кроме Ларисы Наримановны, вернулись в высотный корпус, по длинному коридору. Симонов попытался заглянуть в попавшийся по пути бар «Bavaria», но Лайк его мигом одернул.

В окна стучался дождь.

Арик не ожидал, что в другом баре, напротив гостиничной стойки, сидеть станут совсем недолго. Всего по два коктейля. После второго Лайк решительно встал, затушил сигарету в пепельнице и объявил:

– Всем спать! Завтра вы нужны мне свеженькими и бодренькими. Кто вздумает продолжить… применю санкции. Уразумели?

– Так точно! – Ефим залихватски приложил ладонь к виску. На американский манер.

– Вольно, – пробасил Лайк и царственным жестом всех отпустил. А сам направился к выходу из гостиницы.

Наутро свеженький и бодренький Лайк привел свою свеженькую и бодренькую команду на верхний, восемнадцатый этаж высотного корпуса, где не было номеров, только просторный холл со стеклами во всю стену да небольшой кинозал. Кинозал был заперт; Иным не составило бы труда проникнуть в него, но сейчас всех привлекли окна.

С высоты Питер производил еще более гнетущее впечатление, нежели с поверхности. Особенно в такую слякотную погоду, ничуть не изменившуюся со вчерашнего вечера. Особенно если взглянуть через сумрак. Город распластался внизу, словно гигантский нарыв на теле земли – черно-серый, подернутый мутным туманом, зловещий и недобрый. Где-то там, внизу, орудовали среди ничего не подозревающих людей Черные – Иные, которым вскоре предстояло навсегда рассеяться в сумраке.

Никто из команды Лайка не питал беспочвенных иллюзий, даже Ефим. Ни о каком перевоспитании и речи быть не могло. Инквизиция развоплощала Иных и за куда более мелкие прегрешения – а что же говорить о человеческих жертвах?

– А где тот дом, о котором ты говорил? – спросил Арик, обращаясь к Лайку.

Лайк неподвижно стоял перед стеклянной стеной.

– Сам не видишь, что ли? – Лайк наконец шевельнулся: пожал плечами.

– Попробуй угадать.

– М-м-м… – промычал Арик, шаря взглядом по пейзажу за Фонтанкой. – Вон тот, частично рыжий, частично серый?

– Разумеется, – фыркнул Лайк. – Какой же еще?

Над домом и впрямь цвела остаточная аура – мрачно-багряных тонов. Соседние дома, правда, выглядели немногим лучше, но этот…

– Вообще-то не мешало бы туда наведаться, – заметил Лайк. – Прямо сейчас, Арик. Бери Шведа и Димку – и вперед.

– Через мостик со сфинксами, да? – уточнил наблюдательный Швед. Сфинксов он заметил из окна машины.

– Ну а как же еще? Мост, кстати, зовется Египетским.

– Ладно. – Арик переглянулся со Шведом и Рублевым, и все трое неторопливо пошли к лифтам. Прочие остались глазеть на Питер с восемнадцатого этажа.

Выйдя из гостиницы, разведчики подались чуть вправо, прошли по Лермонтовскому, миновали упомянутый Египетский мост; потом метров полста прошагали по набережной. И оказались на месте.

Не будь у дома таких мрачных и грязных стен, он был бы, пожалуй, даже красивым. Эркеры и фронтоны, высокие окна – все это, слившись воедино, сделало бы архитектуру любого здания неповторимой, единственной.

– Климов переулок, девять. – Швед прочел надпись на чумазой, некогда белой табличке. – И одновременно – набережная Фонтанки, сто пятьдесят девять. У него что же, два адреса?

– Как видишь, – сказал Димка Рублев и задрал голову, разглядывая верхние этажи. На лицо ему легли мелкие дождевые капли.

– Они здесь определенно психи, – проворчал Швед.

Левее дома, если смотреть с набережной, когда-то стоял еще один – об этом красноречиво говорили глухие, без единого окна, соседствующие стены. Нынче между глухих стен располагался небольшой, поросший чахлой травкой пятачок, обильно к тому же загаженный собаками. Зато за пятачком открывался бывший закрытый дворик. Стены интересующего их дома со стороны дворика выглядели светлее – никаких рыжих и серых тонов, только грязно-лимонный, с потеками. Одиноко и очень не к месту у одного из подслеповатых окон притулилась спутниковая антенна.

– Кажется, нам сюда, – предположил Арик, указывая на средний подъезд.

Вошли. Изнутри подъезд выглядел так, будто по лестнице раз сто туда-сюда промчалась ватага варваров, вооруженных кирками, фломастерами и граффити-баллончиками. Квартир на каждом этаже было по две. Квартиры первого этажа носили номера два и пятнадцать.

– Ну и ну! – не удержался и хохотнул Димка. – Интересно, что за номера у квартир второго этажа?

– Думаю, – глубокомысленно заметил Швед, – двенадцать и пятьдесят три.

Димка снова хохотнул, но стоило подняться этажом выше, как смех его иссяк сам собой. Хозяева квартиры справа поставили металлическую дверь, но прикрепить к ней табличку с номером не удосужились. Зато левая дверь, древняя и деревянная, гордо несла в верхней части номерок – 53.

– Ой. – Димка Рублев даже растерялся. – И правда пятьдесят три! Ты что, вероятности глядел, а, Швед?

– Не, не вероятности, – невозмутимо пояснил Швед. – Я табличку глядел перед входом в подъезд…

– Не подъезд, а парадное, – перебил Арик. – Мы же в Питере! Разве не видишь, какое все шикарное и торжественное?

– Особенно паутина и надписи, – вставил Рублев.

Стены множественно украшало известное российское троебуквие, на любой вкус – печатными буквами, прописью, готикой и даже стилизацией под японские иероглифы.

– Выше этажом расположены квартиры «три» и «шестнадцать», – сообщил Швед.

– Но, сдается, нам туда не нужно.

– Бдя. – Рублев отчаянно потряс головой. – Но какая в этом логика? Если подряд идут квартиры «пятнадцать», «два», «двенадцать» и «пятьдесят три»?!

– При чем здесь логика? – удивился Арик. – Это же Питер. Не ищи логику там, где ее нет и быть не может и где такие вот загаженные места называют «парадными».

– А не хватит ли чесать языками? – поинтересовался Швед. – Нам ведь сюда. В пятьдесят третью. Причем в данный момент там никого нет. Войдем, осмотримся?

В тот же миг всех троих что-то коснулось – через сумрак, через глубинные его слои: «Входите! Осматривайтесь!»

– Хм, – оценил Арик. – Кажется, нас подбадривает шеф. Ну, раз так, то двинули!

Он привычно рухнул в пятнышко своей тени и оказался в мире Иных, где не существовало преград вроде запертых в обычным мире дверей.

Квартира была нежилая. Хотя чувствовалось: бывают тут довольно часто. Но больше она напоминала не то захудалый офис, с которого вывезли за долги все убранство и обстановку, не то перевалочный склад, в данный момент пустой. Богаче всего на мебель оказалась кухня: там нашелся древний обшарпанный стол и два колченогих табурета, давно утративших естественный цвет. Из крана в ржавую раковину тоненькой струйкой стекала вода.

Ближняя комната, самая маленькая, была практически пуста, если не считать матраса у стены и одеяла с подушкой на нем. И матрас, и подушка, и одеяло выглядели неожиданно чистыми и опрятными, словно их только-только принесли из магазина. Тут же, рядом, в запаянных пакетах, лежала стопочка железнодорожного постельного белья. В общем, тут можно было совершенно спокойно переночевать, не рискуя подхватить вшей или чесотку. Еще в комнате имелась люстра, пыльная-пыльная, до полной непрозрачности плафонов. Ветхие обои так и норовили отстать от стен; было видно, что по углам их периодически подклеивают, но без особого тщания. Так, абы не свисали лохмотьями.

В соседней комнате, раза в два большей размерами, по центру громоздилась картонная коробка из-под телевизора, несомненно выполняющая роль стола, ибо на ней обнаружилась прорва грязной посуды, в основном одноразовых стаканчиков и доисторических фарфоровых чашек, все как одна с отбитыми ушками. Вокруг «стола» сгрудились импровизированные стулья самого разного облика: видавшее виды пластиковое креслице (наверняка спертое из ближайшей летней кафешки), два пластиковых же ящика из-под пива «Балтика», деревянная чурка с подушечкой поверх, приколоченной двумя гвоздями, две поставленных друг на друга пачки книг, древний-предревний телевизор «Рекорд-12» и даже отслуживший свое унитаз, поперек которого стыдливо примостили фанерку. На фанерке размытыми чернильными буквами проступали два адреса – скорее всего эта фанерка некогда служила крышкой посылочного ящика.

Одна из стен комнаты сплошь была заклеена одинаковыми плакатами: знаменитые васнецовские богатыри, надпись «Печеночный дозор» и адрес какой-то клиники, почему-то харьковской. На подоконнике – куча импровизированных пепельниц, по углам – шеренги пустых бутылок.

Вместо люстры – просто свисающая на витом шнуре лампочка. Китайская двухкассетная магнитола у стены; антенна выдвинута до отказа. Значит, радио тут слушают. Выпивая и покуривая.

А вот третья комната была заперта.

В сумраке.

Вскоре после того, как Турлянский, Швед и Рублев ушли осматривать подозрительный дом, Лайк, предварительно пошептавшись о чем-то с Ларисой Наримановной и услав куда-то Ефима, предложил Ираклию и Симонову прогуляться на Невский. Внизу они без всяких хлопот уселись в такси и спустя четверть часа высадились на углу Садовой и Невского, у Гостиного Двора и недалеко от «Метрополя».

Симонов, которого так и подмывало засыпать шефа вопросами еще в машине, наконец не утерпел, нацепил на всех троих заклинание неслышимости, заодно прикрывающее и от нудного дождя, и первым делом поинтересовался:

– Лайк, скажи, а почему ты думаешь, что в том доме бывают Черные?

– Я не думаю, я знаю.

Лайк остановился купить сигарет.

– Откуда? – не унимался Симонов.

– От Махмуда, – буркнул Лайк. – Это оперативная информация. Из Праги.

– А, – сразу расцвел Симонов. – А я-то думал… Ну, тогда быстро их найдем.

– Да и так бы нашли, – спокойно и уверенно произнес Лайк, закуривая.

– Взгляни, к примеру, во-он туда, через проспект.

Симонов послушно повернул голову, недоуменно пошарил глазами по толпе пешеходов и только потом сообразил взглянуть в сумраке.

По тротуару шел демон. Типичный демон в воображении насмотревшегося дешевых ужастиков юнца. Краснокожее рогатое чудовище, когтистое и шипастое. Аура его была темно-багряной, и в ней отчетливо просматривались перевернутые пентаграммы, причем выглядело это безвкусно и аляповато, словно пластиковые стеклопакеты в окнах деревянной церквушки.

– Это Черный? – прошептал Симонов, оглядываясь.

Лайк и Ираклий стояли рядом, тоже в сумеречных обликах. И Лариса Наримановна обнаружилась неподалеку, и наблюдатель от Инквизиции Хена, и наблюдатель от Светлых Алексей Солодовник. Жаль, нигде не удавалось углядеть Пресветлого Гесера. Такое впечатление, что Иные назначили на Невском сходку и теперь медленно сползаются с разных сторон.

Синий мох шевелился на стенах зданий. Медленно-медленно скользили по мостовой тени машин. Глухо и басовито звучали звуки. Сумрак жил, как жил тысячи лет до этого и как будет жить всегда. Что ему возня обитателей, большая часть из которых лишь бесплотные тени? Да и сам он, по большому счету, лишь тень истинного мира?

Черный шел не оборачиваясь и ни на что не обращая внимания.

– Ты заметил? – спросил Лайк у Ираклия. – Он полупогружен в сумрак. И поэтому мы для него сейчас плохо видимы.

– Заметил. – Ираклий с неудовольствием покосился на Светлого наблюдателя. – И все равно неплохо бы этому идиоту убраться с дороги Черного.

За миг до этих слов Лариса Наримановна исчезла – ушла на второй слой сумрака. А еще спустя несколько секунд исчез и старательный дуралей Солодовник. Вероятно, не без помощи ведьмы.

Хена вел себя не в пример мудрее. Он просто стоял на углу с бокалом пива в руке и смотрел Черному вслед.

– Ираклий, переходи через проспект, – распорядился Лайк. – И топай потихоньку за ним. Симонов, ты идешь по этой стороне. Только не слишком на него пялься. Я на подхвате. Все, прочь из сумрака.

Они вернулись в обычный мир, где прошло совсем немного времени.

Меньше полуминуты.

Симонов зафиксировал взглядом Черного – в обычном мире тот выглядел как обычный студент: джинсы, футболка с изображением какой-то металлической команды, бандана с черепом, кроссовки, зонт, рюкзачок на плече. На молнии рюкзачка болтался металлический череп на короткой цепочке. Пожалуй, будь Симонов просто человеком, он не сумел бы различить череп с противоположной стороны Невского. Но Симонов, легионер из Винницы, был Иным. И, выполняя свою миссию в злом северном городе, он двинулся по проспекту влево, мимо Гостиного Двора. Параллельно курсу Черного.

Тем временем Ираклий и Лайк перешли улицу. Ираклий зашагал чуть позади Черного, метрах в двадцати, а Лайк прямо на ходу просочился в троллейбус. Лариса Наримановна если и вышла из сумрака, не показалась, так же как и Светлый. Хена остался на перекрестке.

Черный по-прежнему не замечал слежки – пер себе и пер по проспекту, пока не дошел до Дома книги, куда благополучно и юркнул. Ираклий неотступно следовал за ним, без труда выделяя нужную спину в толпе. Поспешил перейти и Симонов; Лайк же в свойственной ему манере сошел с троллейбуса на ходу и в Дом книги вломился тоже сквозь стену.

«Да, – подумал шеф киевских Темных с неожиданным воодушевлением, – давненько мне не приходилось изображать Пинкертона. Все больше в «Виктории» «Оболонь» попивал да сигары покуривал…»

Впрочем, он с удовольствием отметил, что никаких навыков не утратил, а рядовая работа на улицах даже приносит определенную радость и вселяет веселый охотничий азарт. Значит, не совсем еще заплесневел, невзирая на годы…

Питерец топал уверенно и целеустремленно, явно заранее зная, куда направляется. И привел украинскую троицу в отдел фантастики. Только тут он принялся неторопливо бродить между стеллажами, то и дело беря в руки книги и некоторое время изучая их. В очередном проходе он застрял надолго. Ираклий запер один выход, делая вид, что зачитался свежим Корнеевым, Симонов занял позицию с противоположной стороны, роясь на полке уцененки. Лайк величаво и неторопливо приблизился к Черному, встал рядом и взял с полки свежий роман Ярослава Зарова «Новые карты рая», изданный «Новой космогонией».

Минуты три оба простояли, листая страницы. Лайк, найдя действительно понравившееся ему место, одобрительно цокнул языком, покачал головой и произнес вполголоса:

– Хорошо!

Черный невольно покосился на обложку. Увидев, что это Заров, он презрительно скривился, словно в обеденной тарелке поверх гарнира узрел жирного земляного червя.

– Не читали? – вполне по-дружески обратился к нему Лайк. – Отлично пишет!

– Эту малоинтеллектуальную муть пусть москвичи читают, – высокомерно отозвался тот.

Лайк довольно улыбнулся. Вот и повод для пикировки!

– Ай-ай-ай, – укоризненно покачал головой киевлянин. – А ведь в определенных кругах за подобные слова можно и того… по рыльцу схлопотать. Впрочем, тексты Зарова действительно не для первого встречного.

Черный медленно поставил книгу, которую до этого держал в руках, на полку и столь же медленно повернулся к Лайку.

– Схлопотать? – спросил он вкрадчиво и нехорошо улыбнулся. Хищно как-то, по-злодейски.

И почти сразу ушел в сумрак. По-своему – не целиком, а лишь частично, как нормальный Иной при легком мимолетном воздействии. Похоже, это была его обычная манера.

Лайк, естественно, давно уже был закрыт, дабы напоминать обычного человека. Он глядел на Черного в демоническом обличье именно так, как тому хотелось бы, с ужасом и паникой, но на самом деле с трудом удерживался от смеха, настолько нелепо и по-дурацки выглядели действия нелюбителя текстов Зарова.

Впрочем, будь на месте Лайка обычный человек или даже слабенький Иной, ему бы не поздоровилось. Черный вознамерился выпить жизненную энергию жертвы – похоже на то, как это делают вампиры. Только без всякой крови – голая биоэнергетика. Лайк видел, что подпитка Черному не нужна, сыт под завязку, а запасать энергию впрок умеют далеко не все Иные. Этот определенно не умел. Он собирался выплеснуть ее вовне, отчего наверняка пострадали бы многие окружающие, которых нелегкая занесла в отдел фантастики именно в этот момент.

Симонов и Ираклий исподтишка наблюдали, каждый со своей стороны, готовые в любое мгновение вмешаться.

«Ну, ладно, дитя, – подумал Лайк. – Хочется тебе покуражиться – куражься какое-то время».

После чего соорудил нехитрый силовой контур, в Иных кругах именуемый Кольцом Горменгаста. Суть его состояла в том, что сильный маг черпал энергию из нижних слоев сумрака, отдавал ее как свою, а все, что выплескивалось, отводил опять же в сумрак, в нижние слои.

Черный питерец толком не знал даже первый слой сумрака, а о существовании нижних, похоже, вообще не подозревал. Неудивительно, что он ничегошеньки не сообразил. Просто начал тянуть энергию, принимая ее за жизненную силу жертвы.

Однако далее события принялись развиваться в неожиданную сторону. Не успел Черный впитать и выплеснуть хоть сколько-нибудь, откуда ни возьмись, вынырнул Светлый. Откуда-то из-за стеллажей, словно прятался там, притаившись на нижней полочке.

– Ночной Дозор Санкт-Петербурга! Всем выйти из сумрака!

Голос был тонкий и срывающийся, как у подростка.

Именно в этот момент Лайк очень тонко изобразил случайный прорыв неинициированного Иного – провал в сумрак, вопреки команде Светлого. Именно там, в мире серого полумрака и раскатистых звуков, глава киевлян впервые встретился взглядом с демоном-питерцем. Тот глядел малость растерянно – во-первых, из-за появления Светлого, во-вторых, из-за того, что недавняя жертва неожиданно оказалась его родней.

Симонов уже решил было вмешаться, но тут фигура Светлого вдруг скомкалась, будто промокашка, и очень знакомо ухнула слоем ниже. Безошибочно угадывался почерк Ларисы Наримановны.

А Лайк словно только того и ждал – вывалившись из сумрака, потный и взлохмаченный, он невольно увлек за собой и Черного.

– Бежим! – рявкнул Лайк, дергая его за рюкзачок.

И Черный подчинился стадному инстинкту – как и всякий простофиля.

На входе их едва не повязала охрана, но бдительные рамочки не засвистали тревожно, да и Ираклий с Симоновым малость поспособствовали, прикрыли шефа. Лариса Наримановна так и не показалась.

С Невского они сразу же свернули, некоторое время неслись по тротуару, чудом не сбивая с ног опасливо жмущихся к стенам прохожих. Потом юркнули в первую попавшуюся подворотню.

Только там, в грязном и мокром питерском дворе, Лайк позволил себе перевести дыхание.

– Дьявол! Что это было? Что все это значит? – очень натурально прохрипел он в сторону Черного и опасливо зыркнул на собеседника.

Тот многозначительно помолчал и неожиданно торжественно ответил:

– Похоже, ты – один из нас. Из избранных.

– Из кого? – Лайк вопросительно заломил бровь, в душе хохоча.

Питерец покровительственно положил Лайку руку на плечо:

– Я не могу сейчас говорить. В свое время узнаешь. Приходи завтра вечером, часов в десять, на набережную Фонтанки у Египетского моста. Тебя встретят. И ничего не бойся – очень скоро бояться будут тебя.

– Это напротив гостиницы, что ли? Здоровой такой?

– Да, напротив «Советской». Только на противоположной стороне Фонтанки.

– А что там?

– Я же говорю – узнаешь. Все, мне пора. Приходи обязательно.

Черный суетливо окутался тенью и ушел в стену. Все-таки странно он погружался в сумрак. Как-то топорно и неумело.

Лайк некоторое время тупо глядел на шероховатую штукатурку в месте, где питерец исчез, потом вздохнул и закурил, прикрывая огонек ладонью от назойливой мороси.

Ираклий с Симоновым позволили себе показаться лишь спустя пять минут.

Лайк дымил «Лаки Страйком» и пребывал в раздумьях.

– Ну, как? – осведомился нетерпеливый Симонов.

Ответил Лайк далеко не сразу. Сперва малость подымил.

– Сносно. Поймайте машину.

– Там на улице Лариса Наримановна в «лянче» дожидается.

– Так чего мы стоим? – удивился Лайк. – Пошли!

В подворотне нестерпимо воняло мочой – почему-то в запале бегства Лайк не обратил на это внимания. Только сейчас, когда все мало-мальски улеглось.

Помимо ведьмы на заднем сиденье «лянчи» обнаружилась некая потная и взъерошенная личность, в которой без труда опознавался незадачливый дозорный из Светлых. Симонов и Ираклий, словно пара торпед из гангстерских боевиков, сели в машину с двух сторон и зажали его между собой. Лайк, хоть и был боссом, любил ездить впереди, если только не на лимузине с Платоном Смерекой.

– Выбрала же ты машину, Лариска, – фыркнул Лайк. – В этом городе не дороги, а кошмар неизбывный, выбоина на яме и канавой погоняет. Ходовую побьешь.

– Не журчи, шеф, – весело ответила ведьма. – Тачка заговоренная.

Лайк многозначительно хмыкнул.

– Слушаю я тебя, Лариса Наримановна, и поражаюсь. Вроде почтенная женщина, умудренная годами и разве что сединами не убеленная. Откуда этот тинейджеровский жаргон?

– А мне плевать, – так же весело ответила ведьма. – Я молода. Моложе даже этого сопляка – если захочу. Думаешь, с Бахтеревым или Джованни я общаюсь посредством подобного жаргона?

– Ну, для Бахтерева или Джованни ты и одеваешься иначе…

Сейчас ведьма была одета в блестящие брючки-стреч, туго обтягивающие все соответствующие формы, эфемерную блузку и алую кожаную курточку. Немного портили впечатление кроссовки – но Лариса Наримановна, как истый профессионал, в деле предпочитала туфлям на шпильках именно кроссовки. Впрочем, как только беготня прекращалась, кроссовки исчезали, ибо у настоящей ведьмы всегда под рукой целый гардероб и немалый обувной шкаф. Однако в машине Лариса Наримановна тоже предпочитала кроссовки туфлям.

– Я одеваюсь не для Бахтерева или Джованни, а для себя, – веско заявила Лариса Наримановна. – А то ты не понимаешь.

Рулила ведьма очень лихо, не один водила сегодня проклял сумасшедшую дамочку на дорогой машине. Но разве возможно человеку проклясть опытную ведьму, вдобавок пребывающую в превосходном расположении духа?

Никак невозможно.

Светлый сомнамбулически таращился в пустоту. На него периодически косился Симонов; когда разговор Лайка и Ларисы Наримановны постепенно угас, Симонов осторожно кашлянул и справился:

– Шеф, а с этим фруктом что делать будем?

Лайк вышвырнул за окно окурок и беспечно ответил:

– Допросим и сдадим на руки Пресветлому Гесеру. В качестве первого отчета и первого штыря. Дескать, Светлый маг пятого уровня Кирилл Батурин сорвал операцию особой группы под тройным патронажем, ля-ля, три рубля и все такое прочее.

– А он сорвал? – забеспокоился Симонов.

Лайк только фыркнул – издевательски так, подразумевая даже не «обижаешь!», а «дурак ты, Симонов».

«Лянча» болидом перемахнула Египетский мост и ушла вправо, к ступеням гостиницы, нырнув под проворно поднятый шлагбаум и заставив притормозить огромного, как автобус, джипяру. Из джипяры высунулась было бритая морда в темных очках, но при первом же взгляде на выскочившую из «лянчи» Ларису Наримановну морде все стало понятно без слов. Джипяра и его хозяин отчалили, сглотнув обиду и старательно шевеля «дворниками».

Совещание назначили в номере Ираклия. Лайк, Лариса Наримановна и сам Ираклий около часа возводили магические щиты и окутывали номер полупроницаемым колпаком. «Полу» – потому что войти в номер мог всякий достаточно сильный Иной. А вот подслушать снаружи – никак. Очень тонкая работа, Лайк извел на нее сразу два старых амулета из своего далеко не неисчерпаемого арсенала. Арику это казалось странным – разряжать старые амулеты ради рядового совещания? Но с другой стороны, Арик знал, что Лайк ничего не делает попусту. Даже когда кажется, что он в пьяном угаре швыряется деньгами, можно быть уверенным: он не швыряется, он вкладывает.

И тем не менее.

Пока ожидали приглашения к Ираклию, заявился Ефим, донельзя довольный собой. Значит, с успехом выполнил очередное задание шефа. Ефим взрослел прямо на глазах: не только не принялся хвастаться собственными достижениями, но и не стал раньше времени расспрашивать старших коллег о визите в подозрительный домик.

Потом заявился незнакомый хмурый ведьмак и назвался шефом питерского Дневного Дозора. Иному такой силы в Москве не доверили бы даже руководство отделом. В Киеве отделов вообще не было. Но в Питере никого лучше не нашлось. Швед при случае расправился бы с подобным противником легким движением мизинца. Арик – вообще без движений.

«Тьфу на меня, – одернул себя Арик. – Это же Темный! С чего мне или Шведу с ним воевать? Совсем ошизел я в этой Пальмире, будь она неладна! Правду говорил Лайк, жрет она всех, всех без разбору, исподволь, с улыбочкой и расшаркиваниями. Наверное, Черные могли возникнуть только здесь. Где жрать себе подобных почитается не просто нормой, но доблестью».

Швед от ноутбука так и не отлип; вскоре заглянул Димка Рублев и объявил, что «всех просють».

В номере Ираклия помимо троицы киевлян-высших уже присутствовали также наблюдатель Алексей Солодовник и двое Светлых, навскидку – пятого-шестого уровней и третьего-четвертого. Эти сидели особняком, у письменного стола, прямые, будто привязанные к спинкам стульев. Лайк цинично валялся на необъятной кровати; Лариса Наримановна сидела на краешке этой же кровати – более чем в метре от Лайка. Ираклий оккупировал кресло. Рублев с порога направился ко второму, так что на долю Симонова, Шведа, Ефима, Арика и местного Темного достались разрозненные стулья.

Лайк картинно поглядел на часы.

– Н-да, – изрек он с некоторым даже сожалением. – Пресветлый Гесер, видать, не покажется, раз до сих пор не показался.

Солодовник неприязненно уставился на Лайка и пробурчал:

– А с чего ему появляться? Наблюдатель – я.

– Наблюдатель? – Лайк рывком вскинулся, принимая сидячее положение. – Саботажник ты, а не наблюдатель! Кто тебя тянул за нами на Невский?

– Я работал, – хмуро сказал Солодовник и опустил взгляд.

– Работали мы, – уточнил Лайк ехидно. – А ты нам всеми доступными способами мешал. Какого, спрашивается, рожна ты торчал на пути у выслеживаемого нами объекта?

– Вы его случайно встретили, – огрызнулся наблюдатель. Не слишком, впрочем, уверенно.

– А случай работы не отменяет, – непререкаемым тоном заявил Лайк. – И раз уж Черный сам приплыл нам в руки, нужно было немедленно убираться. Вместо этого ты торчал на углу, словно прожектор на угольном складе. Ларисе Наримановне делать больше нечего, как разгонять всякую мелочь из района операции!

– Я честно выполняю свои обязанности, – попытался оправдаться Светлый.

«Угу, – подумал Арик. – Оправдываться – любимое дело Светлых. Виноват кто угодно, кроме них самих: обстоятельства, случай, рок, судьба. Но ни в коем случае не Светлые! У Светлых намерения всегда чисты и незапятнанны!»

Ведь самое смешное – они и впрямь полагают свои намерения чистыми. На свой манер, разумеется.

– Твои обязанности, милок, – продолжал добивать незадачливого наблюдателя Лайк, – сидеть в какой-нибудь затхлой норе и слать Гесеру пространные отчеты. Меня даже мало интересует, что конкретно ты будешь ему слать. Правды там все равно окажется мало. Меня интересует положение, когда наблюдатель Ночного Дозора не срывает нам оперативную работу. Так и передай Гесеру. Усек? Теперь вы.

Лайк повернулся к другим Светлым:

– Ты, если не ошибаюсь, руководишь Ночным Дозором Санкт-Петербурга. Так?

Тот, что посильнее, молча кивнул.

– Замечательно. Значит, ты должен был получить те же директивы и предписания, что и Гесер.

Лайк состроил насколько возможно уместную гримасу: смесь презрения, брезгливости и жалости.

– Ну, в меру твоей компетенции, разумеется, ибо ты рядом с Гесером – молекула. И тем не менее. Ты обязан знать, что на вверенной тебе территории, очень, надо отметить, гнусной территории, осуществляется выездная операция особой группы Иных под тройным патронажем. И обязан довести сию информацию до своих подчиненных. И наказать: в случае столкновения с членами особой группы ни при каких – подчеркиваю: ни при каких обстоятельствах! – не вмешиваться в происходящее, а, наоборот, как можно скорее покинуть место событий. Думаю, не нужно объяснять почему, разрази вас Маниту? Знал ты о нашей миссии или нет?

– Знал, – прошептал Светлый.

– До подчиненных доводил?

– Доводил…

– Так какого?.. – риторически и коротко вопросил Лайк.

– Кирилл зашел в магазин случайно, он не находился в тот момент при исполнении…

«Ну, разумеется, – прокомментировал Арик мысленно. С некоторой ехидцей. – Дело ведь было днем, а не ночью».

– Да плевать мне! – прервал новый поток оправданий Лайк. – Впрочем, это пустые разговоры. С Гесером и Инквизицией я свяжусь сам. А вы зарубите себе на носу: если я в процессе операции увижу еще хоть одного Светлого, это будет расценено как прямая попытка сорвать оную операцию. После чего информация окажется в Праге. В ту же минуту. Уяснили?