Текст книги "Сыщики в белых халатах. Следствие ведет судмедэксперт"

Глава 4
Жестокость

 
Мы падаем, толпа бессильная,
Бессильно веря в чудеса,
А сверху, как плита могильная,
Слепые давят небеса!
 

З. Гиппиус

– Уважаемые пассажиры! Наш самолет, рейс… совершил посадку в аэропорту Столицы… командир корабля и экипаж… желают вам…

– Ну вот и прилетели, – вздохнул я про себя, – вот круг и замкнулся, опять замкнулся!

Я еще немного посидел в кресле и одним из последних вышел на трап. По странному совпадению самолет остановился в том же месте, где и девять лет назад. С высоты трапа я непроизвольно вгляделся туда, где в тот день стояла Ангелика, но там конечно же никого не было. Да и с чего бы это? Однако в глубине души появился какой-то холодок. Все-таки теплилась – в чем и себе-то боялся признаться – робкая надежда, что Лика просчитает время прилета и придет туда, где мы расстались. Выругав себя за беспочвенные фантазии и нетерпеливость, я поехал в город. И хотя я всячески утешал себя тем, что приехал в Столицу просто в отпуск, просто отдохнуть, а встреча с Ликой это так, это может быть, а может, и не быть. Но все же, но все же…

День тянулся бесконечно, казалось, конца ему не будет, казалось, что 25 июня так и не наступит… А ведь впереди еще ночь, такая же бесконечная, долгая, долгая… и страшная. Как та, последняя… Только там – безнадежность и тоска разлуки, тут – нетерпеливое ожидание встречи и сомнения, сомнения, сомнения: а не придумал ли я сам себе сладкую сказочку о встрече? Не выдал ли желаемое за действительное? Но, глядя в свою душу, в самую ее глубину, я понимал, что все это не так. Я помнил, как мы расставались, я помнил ее письмо, а в моей голове до сих пор звучали и звучали ее слова, сказанные тогда, девять лет назад: «И запомни, мой хороший, мой любимый, одно, накрепко запомни – я никогда не пожалею о нашей любви. Никогда! Что бы ни случилось и как бы жизнь ни повернулась. Я была счастлива!»

Эти слова, эти воспоминания помогли мне дождаться вечера, скрасили нетерпенье и страх перед долгой, изматывающей нервы и все не кончающейся ночью. На столе гостиничного номера стояла бутылка вина, Ее любимый сыр и две рюмки – все как тогда! Я ходил и ходил по комнате и шептал ее любимые стихи. Блок, Есенин, Ахматова… Они и тогда были с нами, они и сейчас соединяли нас. Они помогали забыться, помогали протянуть ниточку из такого короткого, но счастливого прошлого, в настоящее, в неизвестное настоящее… Но было и еще одно стихотворение, новое, найденное совсем недавно, поразившее меня до глубины души, которое Ангелика конечно же не знала, но звучавшее в моих ушах отныне только ее голосом:

 
Ночь без света, непроглядная,
Обняла меня за плечи,
И шептала: «Ненаглядная!»,
И вела чудные речи.
Подарила сон-награду,
Сон-несчастье подарила…
И смеялась: «Что, не рада?..
Или я не угодила?»
 

(Т. Гринкевич. «Ночь»)

Оно было удивительно созвучно и моему состоянию, и моим чувствам, особенно в эту ночь. Однако вопреки звучавшему в нем мотиву мне эта ночь сна так и не подарила. Лишь под самое утро я на часок забылся полусном-полуявью, в котором мелькали неясные образы Ангелики. Ее светлые волосы разлетались под сильными порывами теплого ветра. Лика мне что-то все стремилась сказать, даже прокричать, но ветер относил эти слова в сторону, и только ее улыбка, тихая и немного застенчивая, светилась сквозь мрак ночи и дарила мне надежду…

Утро, с его яркими лучами солнца, бьющими прямо в окна номера, смело все ночные сомнения и страхи, и уже в половине восьмого, бодрый и энергичный, я стоял на ступеньках главпочтамта. С огромным внутренним напряжением и трепетом я вглядывался в лица всех, подходящих к дверям. Вот восемь, половина девятого… Лики все не было. Я, думая, что мог ее не заметить, снова зашел в зал, но и там ее не было. Зал по случаю выходного дня был почти пуст. Немного постояв, я развернулся и снова вышел на улицу.

– Простите, вы Александр? – услышал я сзади голос и оглянулся. Ко мне подходил молодой невысокий мужчина, которого я только что мельком видел еще там, в зале.

– Да, – несколько удивленно ответил я. – Что вы хотели?

– Я сын Ангелики Александровны, Иван.

– Ванечка, – удивился я, оглядываясь, – а где же Лика, она что, не приехала? – Его лицо как-то странно исказилось, казалось, что он закричит… или заплачет, однако, сдержавшись, помолчав пару секунд, он глухо с мукой в голосе ответил:

– Она не приедет, она больше никогда не приедет… ее нет… она умерла…

– Что… как… умерла… я же письмо получил… когда… почему? Что ты говоришь такое… нет! – Я еще что-то говорил, спрашивал, но в груди уже появился и все разрастался ком ужасающего холода и страха и по этому мертвенному холоду я понял, что это – правда, я понял, что Ангелики нет, совсем нет! В ушах, в голове все нарастал и нарастал какой-то звон, шум и сквозь него до меня с трудом доходили слова Ванечки:

– Неделю назад… пьяный водитель… переходила улицу… сбила машина… сразу насмерть… она дни считала, она так хотела вас увидеть… как я вас ненавижу… приехал сказать об этом… Вы отняли у нас маму… будьте вы прокляты!!!

Я повернулся и, чувствуя, что мне не хватает воздуха, на слабеющих ногах пошел к скамейке. Пот градом струился по лицу. Всеми силами я пытался вдохнуть воздух, но не мог… Казалось, грудная клетка заполнила всю улицу, а воздуха все не было и не было… Но вот и скамейка, вот она, рядом… шаг, еще шаг… И вдруг я понял, что не иду, а падаю лицом вперед, прямо на ее край… Я еще успел отвернуть лицо, успел почувствовать вспышку острой боли в виске… Потом все померкло!

* * *

Мир медленно вращался. Все было зыбко и больно. Казалось, какие-то огромные волны меня то поднимают, то опускают. Я попытался пошевелиться, но не смог. Тела не чувствовалось. Вот только жутко болела голова и пульсировала комками взрывной, острой боли.

– Да-да, я же ударился виском, – подумалось мне. Однако вскоре я осознал, что боль – вот странно! – находится не внутри меня, а снаружи. Это было необычно. Как это голова может болеть снаружи? Затем я понял, в чем дело. Просто со всех сторон слышался очень неприятный и болезненный грохот. Было ощущение, что где-то вдали, а может, и рядом, падают и с сухим, громоподобным стуком сталкиваются и крошатся гигантские каменные глыбы. Вот этот стук и отдавался в моей голове мучительной болью. Вдруг, как ни странно, в этом грохоте я стал ощущать нечто осмысленное, даже знакомое. Смех, осенило меня! Конечно же, это смех! Так может смеяться какой-то гигант, великан. Я понял, что он смеялся, глядя именно на меня – беспомощного и ничтожного. Вдруг этот великан как-то понял, что я осознал его присутствие, пророкотал тем же лязгающим, грохочущим, так же трудно воспринимаемым голосом:

– Что, Человечишка, доигрался… игрался… ался… ался.

Этот вопрос грохотал и пульсировал в моей больной голове, то отскакивая от каких-то стенок, то проникая прямо в мозг, мучительно раздирая его. Я попытался спросить, узнать, ответить, но ни слова не смог вымолвить. Язык не повиновался!

– Все сломал, все разрушил, – опять загрохотали сталкивающиеся глыбы. – Теперь твой путь пройден…

Я чудовищным усилием воли все-таки разлепил губы и неповинующимся голосом спросил:

– Ты… х-то?

– Я ТОТ, КТО ЕСТЬ ВСЕГДА!!!

– Нет, нет, кто бы ты ни был, мой путь не пройден, мне нельзя… я не хочу… у меня есть дочь, у меня есть Стася!

– Дочь? – грохочущие глыбы посыпались сплошным, гулким и, как показалось, нервным, злобным и скрежещущим потоком. – А думал ли ты о ней, когда бросил ее?

– Я не бросал ее, не бросал… я не смогу ее бросить!

– Не-е-т!!! – и в этом механическом реве я впервые услышал осуждение, яростное осуждение и гнев! И от этого мне вдруг стало страшно, по-настоящему страшно!

– Ты именно предал ее, – яростно загрохотал голос, – ты предал свою дочь! Ты предал женщину, Богом тебе данную, ты предал женщину, любившую тебя, ты сделал несчастными ее детей! Тебе нет прощенья, тебе придется за все ответить… ветить… ить!!! – Грохот этих гигантских сталкивающихся камней яростно и многократно усилился, слился в сплошной, неразборчивый рев, и я – вдруг это отчетливо понял! – сейчас исчезну, растворюсь навсегда, действительно уйду!

– Нет!!! – напрягаясь изо всех сил, закричал я. – Не хочу, не хочу… не хочу! – И в этом крике, видимо, было столько чувства, столько внутренней силы, столько любви к дочери, что окружающий меня яростный грохот стал уменьшаться, уменьшаться и почти исчез… Наступила тишина, почти полная тишина, перемежаемая редкими, негромкими, совсем слабыми постукиваниями маленьких сталкивающихся камешков… и моим хриплым дыханием! И когда я понял, что слышу свое дыхание, то услышал отдаляющийся, уходящий в сторону грохот, даже не грохот, а слова, сказанные почти обычным голосом:

– Что ж, живи… если сможешь… можешь… жешь… ешь. – Этот уже не страшный голос все истаивал, уходил и возвращался все слабеющим и слабеющим эхом, а взамен в мое сознание стали врываться звуки и запахи окружающего – живого мира!

Прожить две жизни

«Ни солнце, ни смерть нельзя разглядывать в упор».

Ф. Ларошфуко

Эксперт уже полчаса разгуливал по коридору суда и в подробностях изучил все висевшие на стенах плакаты, включая и пути эвакуации людей в случае пожара. Он ждал вызова в зал судебного заседания, куда был приглашен в качестве эксперта с целью «дать разъяснения по некоторым пунктам своего экспертного заключения». Думая об этой экспертизе, он морщился, а его и так-то неважное настроение портилось окончательно.

Тогда, в начале сентября прошлого года, его среди ночи разбудил длинный звонок в дверь.

– Менты обнаглели, ведь отпуск же, – вяло подумал он и, обреченно вздохнув, пошел открывать дверь. Однако не успел он ее толком открыть, как…

– Иваныч, Иваныч! – раздался вскрик, и в дверь ввалился его старый знакомый Сергей Сергеич:

– Антошка… внук… на машине… разбился… они двое погибли, – и заплакал так, как плачут только дети: навзрыд, захлебываясь от нестерпимого горя.

Кое-как успокоившись, он рассказал, что еще утром к его дочери приехали гости – муж с женой и двумя ребятишками. Гостья, как и его дочь, работала в прокуратуре. В обед они сели за стол, и это праздничное застолье плавно перетекло в вечерние посиделки. Когда стемнело, Антон – его 16-летний внук – решил покатать ребятишек на «семерке», машине, оставшейся от покойного отца. Уговорил маму, уговорил гостей и, насажав полную машину ребятишек, повез их кататься по ночному городку. А на одном из перекрестков в них врезалась другая легковушка. В итоге погиб внук Сергеича, погиб сынишка гостей, а остальные четверо получили травмы различной тяжести.

Эксперт, как сумел, его поддержал, напоил чаем, но Сергеич никак не мог успокоиться и постоянно спрашивал:

– Как они могли разрешить ребятишкам поехать?.. Как, взрослые и грамотные… по темноте, в дождик… Как??? Почему???

Эти же вопросы крутились и в голове Эксперта. Такой поступок взрослых, отпустивших детей кататься по темному и дождливому городу одних, непонятен и необъясним. Ну понятно, Антон – балованный мальчик и частенько из матери веревки вил – это всем было известно! – но ведь там и другие взрослые были. Ответа на этот вопрос не было. Уже под утро Сергеич ушел, попросив, чтобы трупы мальчишек вскрыл именно он – Эксперт. А Эксперт, хоть и был в отпуске, отказать ему не смог – старый знакомый…

На следующее утро Эксперту принесли постановление о проведении судебно-медицинской экспертизы. Из него он узнал, что уголовное дело возбуждено и виновником является водитель другой машины – тоже, кстати, «сынок».

После этого Эксперт вызвал санитарку, и они пошли работать – вскрывать двух мальчишек, которые никогда уже не станут мужчинами. По вскрытию никаких трудностей не было. Пока санитарка их приводила в порядок, мыла и одевала, Эксперт напечатал описательные части экспертных заключений. Хоронили внука Сергеича на следующий день, народу было очень много.

А потом случился сюрприз, очень пакостный сюрприз. Когда через пару недель из судебно-химической лаборатории пришли результаты исследований крови и мочи, Эксперт, увидев результат, сильно удивился. В крови Антона обнаружилось более трех промилле этилового спирта, что очень много. Такое количество этанола можно было найти в крови взрослого, пьющего и погибшего, но для шестнадцатилетнего паренька – это многовато, даже не многовато, а просто много. Кстати, у другого погибшего мальчика этанола в крови не было найдено. Эксперт в тот же день позвонил матери Антона (все же она была заместителем прокурора) и, пригласив ее приехать, сообщил об этом. Она очень удивилась и сказала, что такого быть не может. На том и разошлись. После этого отношения Эксперта с Сергеичем и его дочерью испортились совершенно, ибо они через несколько дней во всеуслышание заявили, что Эксперт фальсифицировал результат в угоду, что он продался… что он негодяй и так далее. Для Эксперта это было неожиданно – это если мягко сказать! Это был шок! Он недоумевал, почему, несмотря на долгие годы довольно тесного и дружеского общения, они ни о чем другом не подумали, не спросили, не выслушали! Они сразу же поставили клеймо – продался! Других вариантов даже не рассматривали…

Тут дверь зала судебного заседания открылась и оттуда выглянула секретарь. Эксперт встал и двинулся было к двери.

– Вы – Иванов? – спросила секретарь.

– Нет…

– Иванов! – крикнула она, не удосужив более Эксперта и взглядом. – Свидетель Иванов!!!

С лестничной площадки выскочил паренек и поспешно вошел в зал, а Эксперт, уныло вздохнув, присел на краешек скамейки и задумался: «Так… Это ж сколько лет я знаком с Сергеичем?.. Так… да, пожалуй, года двадцать два. Да, именно столько! Тогда я работал психиатром-наркологом…«Скорая помощь» привезла алкаша с белой горячкой – с белочкой! – как сейчас говорят. Мне удалось и «белочку уговорить», и найти общий язык с больным. Вот им-то и был Сергей Сергеевич. С тех пор у нас наладился хороший контакт. Сергеич мне, как психиатру, доверял абсолютно, строго выполняя все рекомендации. Мы вдвоем сумели справиться с его запоями…»

С тех пор Эксперт стал бывать у них дома. Сначала по необходимости, а потом просто так, в гости. Тогда их дочери – теперешнему заместителю прокурора района – было пятнадцать или шестнадцать лет. А потом у Сергеича запила жена, пройдя классически короткий путь женщины-алкоголички. Впервые в жизни попробовав спиртное в двадцать пять лет, она уже к тридцати пяти спилась и валялась в грязи на улицах Городка. Тогда по просьбе Сергеича он стал и ее лечить. И это тоже ему удалось – пить она бросила, но – увы! – рано умерла! В возрасте сорока четырех лет, прямо во сне – острый инфаркт миокарда. Он же ее и вскрывал, ибо к тому времени ушел из психиатрии и уже восемь лет был Экспертом.

Тут Эксперт вздрогнул от резкого и, как ему показалось, требовательного голоса той же секретарши:

– Свидетель Петров, – чуть брюзгливо пропела она. – Вас просят зайти! – И, с некоторым пренебрежением оглядев сидящих людей, скрылась в зале. «Вот интересно, – подумал Эксперт, – а что ж меня не вызывают? А может, ну их всех на фиг? Некогда мне груши здесь околачивать, повестки не было, я не расписывался, пришел по личной просьбе судьи… А теперь меня же и маринуют в коридоре. Все… уйду… к чертям собачьим… я им что, пацан?» Однако, покипев пару минут, Эксперт решил, что коли пришел, то лучше сейчас отмучиться, чем потом снова тащиться сюда. Приняв это решение, он успокоился, и мысли его снова убежали в прошлое: «Да… то, что случилось с Антоном, эта его трагическая гибель – может и есть его искупление?..»

– Кто из вас Эксперт? – выглянувшая из двери зала, где проходило судебное заседание, секретарь назвала его фамилию. – Вас приглашают пройти в зал.

Эксперт зашел в зал и первое, что он там увидел, – холодно-возмущенное лицо Сергеича и заплаканное, но неприступно-высокомерное – его дочери, матери Антона. Эксперт поздоровался с ними кивком, но они не ответили и даже отвернулись.

После всех формальных вопросов о месте работы, должности, стаже, взятия расписки о том, что Эксперт предупреждается о последствиях за заведомо ложные показания, Судья сказал, что к Эксперту имеются вопросы по некоторым аспектам его заключения, и предоставил слово адвокату со стороны погибшего мальчика Антона:

– Скажите, господин Эксперт, чем вы руководствовались, написав в ответе на, – тут адвокат полистал копию его заключения, – на 12-й вопрос, что в крови трупа мальчика было обнаружено 3,1 промилле этилового спирта?

– Результатом судебно-химического исследования, – ответил Эксперт.

– Позвольте спросить, откуда оно взялось, это исследование?

– Из судебно-химической лаборатории Областного бюро, – недоумевая, ответил Эксперт, ибо не мог понять, куда и к чему клонит господин адвокат.

– А скажите тогда, каким образом объект исследования – кровь из трупа погибшего оказалась в вашей лаборатории, если вы ее туда не направляли?

И только тут Эксперт увидел свой промах: он забыл написать в конце своего заключения, что кровь и моча из трупа направлены на судебно-химическое исследование. От этого Эксперта даже в краску бросило, и у него мелькнула мысль: «Надо же так вляпаться – когда хочешь сделать как лучше, получается только хуже!»

– Ну, вы же понимаете, господин адвокат, что это чисто техническая ошибка, технический брак!

Они с адвокатом препирались несколько минут, после чего тот ходатайствовал перед судом о признании результатов судебно-химического исследования недопустимым доказательством и просил их исключить из заключения.

Судья, выслушав все стороны процесса, удалился для разрешения ходатайства, объявив перерыв на 30 минут.

Эксперт вместе с остальными участниками процесса вышел из зала и, постояв пару минут в коридоре суда, подался на улицу. Остановившись на широком и высоком крыльце, стал разглядывать окружающие дома (суд проходил в другом районе, где он бывал довольно редко). Эксперт стоял и размышлял: почему же люди сначала думают о самом плохом? Почему, несмотря на долгие года знакомства, они заподозрили его, почему решили, что он мог польститься на деньги? И в который уже раз Эксперт попытался ответить на вопрос: а откуда взялись такие цифры этанола в крови? Перепутал пузырьки с кровью? Теоретически такое может быть. А практически – все давно и четко отработано… Да и отпуск был. Он тогда отправлял на исследование кровь всего от трех трупов – двоих мальчишек и «висельника», причем все флакончики были подписаны. Перепутать в такой ситуации – это постараться надо! Тем более что в крови, взятой из трупа повесившегося, этанола было немногим меньше – 2,6 промилле.

В этот момент из дверей вышли Сергеич с дочерью, и на секунду он встретился с ней взглядом. В нем он увидел такую боль и презрение, что ему стало не по себе, и он отвернулся, после чего они разошлись в разные стороны, будто никогда и не знали друг друга.

Никогда не знали… Эксперт пошел в сторону аллеи и там, присев на лавочку, снова вспомнил, как эта девочка закончила школу, как со второго раза поступила на юридический, как они с ее отцом – Сергеичем – ездили к ней в город, вспомнил, как она замуж выходила, как родила одного сына, затем второго. И как старший сын убил младшего…

– Участники заседания, пройдите, пожалуйста, в зал! – раздался громкий голос секретаря с крыльца. – В зал, в зал!

И эксперт пошел на второй этаж, размышляя при этом: «Удовлетворит ходатайство судья или нет? Ведь понятно, что ошибка… А впрочем, какая разница…»

Судья в зал зашел почти одновременно со всеми и, когда все успокоилось, зачитал:

– …выслушав мнения сторон… постановил… признать результат судебно-химического исследования недопустимым доказательством… полученным с нарушением требований закона…

Эксперт молча выслушал решение судьи, внешне никак не среагировав на это, однако в душе у него было пакостно – нечасто его, как последнего разгильдяя, взяв за шиворот, окунали в дерьмо по самую макушку. Огласив это решение, судья объявил перерыв в судебном заседании, после чего Эксперт вышел из зала. А на улице его встретил Сергеич и ехидно поинтересовался:

– Небось денюжки теперь возвращать придется?

Эксперт круто повернулся и взял Сергеича за куртку:

– Слушай, ты, друг… прошлогодний! Неужели ты в самом деле считаешь, что я – я! – за деньги пошел на махинацию? Неужели ты всерьез думаешь, что я смогу так поступить с вами? С теми, с кем не один пуд соли съел? Нет, в самом деле? Вот никогда не говорил, но вы ведь все живете только потому, что я вложил в вас свои умения, знания и опыт. Ведь ты, Сергеич, уже давно бы сдох от водки. Дочь твоя – прокурорша задрипанная – ни за что не поступила бы на юридический! А ты не учел того момента, что если бы я на самом деле решил смахинировать, то никогда так глупо бы не поступил. Ведь только идиот мог «сделать» такую концентрацию алкоголя в крови трупа – 3,1 промилле. Да если бы я это делал, в крови трупа было бы 1,0 промилле и никто бы не подумал, что дело нечисто… э-э-э… да что говорить… – И Эксперт, махнув рукой, повернулся и хотел уйти, но Сергеич, ухватив его за рукав, горестно и тихо сказал:

– Если честно, я так не думаю. Так думает дочь и… ты пойми, пожалуйста, Иваныч, – она сейчас потеряла в жизни все, и ей легче думать, что все вокруг виноваты. Так ей проще, она часть вины на других перекладывает. Она ведь тоже казнит себя за то, что отпустила Антона… А я не могу ее переубеждать… Прости, Иваныч!

– Да ладно… И ты прости, Сергеич, что я про дочь твою так сказал. Это я в запальчивости. Прощай! – и Эксперт, повернувшись, пошел к автобусу. Там, в полупустом салоне, устроившись у окна, он подумал о проклятии – а иначе и не скажешь! – семьи Сергеича.

Все началось (впрочем, может, и продолжилось) лет пять назад, когда Антон, взяв с собой младшего братишку, пошел купаться на пруд. Там они нашли самодельный плотик и поплыли на нем кататься. И на середине пруда плот застрял, зацепившись за корягу. Ребятишки пытались высвободить плот, как-то отцепить его, но у них ничего не вышло. Вскоре младший стал хныкать, что хочет к маме, домой, что он устал. Тогда Антон не придумал ничего лучше, как посадить братика себе на плечи и поплыть к берегу. Никто не знает до сих пор: то ли Антон стал тонуть и сбросил братишку, то ли братик сам испугался, соскользнул с плеч и утонул. Тело нашли через пару часов.

Случай этот прогремел на весь Городок, были пышные (терпеть не могу это слово по отношению к таким событиям) похороны. И там, на кладбище, кто-то из зевак сказал: «Это бабушка внучка забрала».

Эту трагедию особенно сильно переживал отец мальчиков. Однажды Эксперт его встретил на улице, и они очень спокойно поговорили, вроде ни о чем – просто легкий треп. И в какой-то момент он сказал Эксперту:

– Вот знаешь, дядя Саша, я часто слышу голос сына, слышу, как он плачет, слышу, что жалуется мне, слышу, как зовет меня. А я не могу помочь! Никак не могу… Вот разве что… – и тут он умолк, и они разошлись. Эксперт до сих пор не может себя простить за то, что не понял его намерений, а ведь психиатр. Не понял и не попытался вникнуть, не попытался помочь…

А отец мальчика через неделю повесился…

Эксперт, погрузившись в свои воспоминания, вдруг от резкого толчка открыл глаза. Автобус въезжал в их Городок, и тут до него донеслись слова одной из женщин, что сидели спереди от него:

«Это судьба, Аня, и никто не может ее перебороть. Антошка расплатился за себя и свои грехи».

«А может, и за грехи родителей», – подумал Эксперт и вышел из автобуса, благо это была его остановка.

Тот судебный процесс длился еще пару недель. По его итогам виновника аварии приговорили к 4 годам колонии общего режима. А в адрес Бюро судебно-медицинской экспертизы было вынесено частное определение, в котором суд обращал внимание руководства о нарушениях в проведении судебно-медицинских экспертиз отдельно взятым Экспертом…

В соответствии с определением суда Начальник Бюро «выписал» дисциплинарное взыскание Эксперту, выразившееся в матерной характеристике методов его работы.

О чем еще сказать? А, вот: проклятие – если оно, конечно, было – с той семьи снято. Дочь Сергеича через пару лет вышла замуж и вскоре родила… двух сыновей-погодков. Сейчас им уже 4 и 5 лет. По слухам, они живут хорошо и дружно – насколько это возможно после пережитого. Вот так! Не каждому человеку удается прожить две жизни! Эксперт же с Сергеичем и его дочерью с тех пор не встречался. Если случается мельком увидеться на улице – вежливо здороваются, и не более того.

Да, и еще об этом злосчастном этиловом спирте. Как позже выяснилось, старшая сестра виновника аварии, ну, того, что к четырем годам приговорили, училась в то время в медицинском институте и подрабатывала уборщицей в… судебно-химическом отделении бюро судмедэкспертизы. Имеет ли этот факт отношение к случившемуся – Эксперт не знал. Да и никто «разборок» по этому случаю не производил.