Текст книги "Я, дракон (сборник)"

Михаил Ера
Пилон

Барон Карл Вильгельм, риттер фон Тирлиц вошел в спальные покои, окинул оценивающим взглядом огромную, укрытую бежевым балдахином кровать, тяжелые темно-зеленые шторы, массивные серебряные канделябры, тусклые гобелены с изображением драконов и столетний выцветший восточного орнамента ковер.

– Томас! – позвал он.

– Я здесь, господин барон, – тут же отозвался слуга, явно ожидавший у двери.

– Старый добрый Томас, – риттер Карл улыбнулся. – За годы странствий мне приходилось останавливаться на ночлег в самых неподходящих для этого местах, но теперь я вернулся домой… нет, ты не вини себя Томас… Я получил в наследство от отца состояние, титул и родовой замок, но мне… Мне не уютно здесь, в отцовской спальне. Надеюсь, моя комната в пригодном состоянии?

– Конечно, господин барон, – подтвердил Томас. – Я подготовил оба помещения, вот только позвольте… – слуга направился к кровати, на мгновение скрылся за балдахином, а когда появился вновь, держал в руках ночную рубашку и колпак, – …позвольте перенести это, – договорил он.

– Оставь, Томас, – рассмеялся риттер Карл. – Неужели ты думаешь, что в угоду старому протоколу я напялю ночной колпак?! Ни-ко-гда!

Риттер Карл широко распахнул руки, вдохнул полной грудью, потянулся.

– Да, Томас, теперь я барон, но к черту протоколы! Я не умею жить скучно, Томас! Ночные рубашки и колпаки, мягкие тапки и домашние халаты, манерные жесты и высокомерие – все к черту, Томас! Все!

Не смотря на жаркое лето, в покоях чувствовалась сырость, от темных гранитных стен веяло холодом. Опустив взгляд на наполированный мастикой старый дощатый пол, риттер Карл осекся.

– Полы… Они здесь со времен крестовых походов… Знаешь, Томас, насчет тапок и халата я, пожалуй, погорячился, а остальное к черту! – уточнил риттер Карл. – А здесь, – он обвел рукой пространство отцовской спальни, – здесь все будет иначе. И здесь обязательно будет паркет, Томас. Ты не представляешь, по какому шикарному полу мне довелось ходить во дворце русской царицы!.. Да, Томас, да, и у нас все будет устроено так, как пожелает баронесса. Ты понял меня, Томас?

До того слушавший господина с открытым от удивления ртом Томас вдруг осунулся, его опечаленный взгляд уткнулся в пол.

– Вы надеетесь вернуть госпожу Ульрику Аннету? – тихо спросил он.

– Я не надеюсь, Томас, я верну ее! И плевать, что я совершенно не знаю, где следует искать, но я помню ее умный пронзительный взгляд и знаю, что приведу в этот дом настоящую баронессу!..

Томас еще ниже опустил взгляд, еще больше осунулся и засеменил к выходу.

– Наверно это и называют любовью, – едва слышно шепнул он, и скрылся за дверью.

– Это не любовь, – задумчиво проговорил риттер Карл. – Откуда ей взяться?.. Это нечто иное… Тебе этого не понять, добрый Томас. Впрочем, я и сам пока не понимаю…

* * *

Небольшая комната в двух шагах от отцовской спальни оказалась гораздо меньше, чем запечатлела ее память девятнадцатилетнего юноши. Обстановка совсем не изменилась. Отец бережно хранил память о сыне, не позволив Томасу убрать со стола ни книгу, ни пожелтевшие от времени листы бумаги, ни письменный прибор. Карл обратил внимание, что перо аккуратно заточено, чернила свежи, книга раскрыта на той странице, на которой он случайно поставил чернильную кляксу. Он помнил, как это произошло. В углу все так же стояли рыцарские доспехи кого-то из пращуров. Карл лично перетаскивал их с чердака. Тогда он грезил походами, сражениями мечников, верховыми поединками за право получить алую розу из рук самой прекрасной из принцесс. Это были славные времена его детства и юности.

Большой гобелен на стене с изображением свирепого трехглавого дракона. Он был повешен здесь по настоянию отца. Ночами, когда казалось, что, взмахнув крыльями, жуткий змей слетал с полотна и атаковал сонного «рыцаря», Карл бесстрашно сражался со змеюкой. Теперь он усмехнулся, обратив внимание на аккуратно заштопанные Томасом дырочки в гобелене. Когда-то он снес змею все три головы тем самым мечом, что зажат в железной перчатке рыцарских доспехов. Отец был недоволен не только порчей гобелена, но самим фактом «сражения». «Три головы змея – это три смертных греха, – говорил он. – Гордый взгляд, лживый язык и руки, проливающие невинную кровь. Пробить три дыры в тряпице – не значит победить. Битва с этим драконом продолжается всю жизнь, а одолеть его под силу лишь Пилону». О том, кто такой этот загадочный Пилон, отец рассказывать отказался. Единственное, что тогда удалось узнать Карлу, что пилонами французы называют мостовые опоры, а до битвы с трехглавым чудовищем рыцарь должен подчинить своей власти множество мелких драконов и дракончиков – Лесть, Зависть, Страх, Лицемерие, Подлость… список их имен так и остался висеть на стене отцовского кабинета. Со временем Карл понял, что драконы с именами человеческих пороков – не более чем воспитательная игра, сказка, выдуманная отцом для сына.

* * *

Двенадцать лет минуло со дня венчания девятнадцатилетнего корнета Карла Вильгельма фон Тирлица с четырнадцатилетней Ульрикой Аннетой фон Лее.

«Это было воистину таинство, я бы даже сказал – тайна, – рассказывал сам риттер Карл, когда заходила об этом речь. – Истинные причины этого скоропалительного брака и поныне остаются не ясны. Отец сказал, что если я буду упрямиться, то нас ожидает полный крах. Я был молод и всецело находился под его властью. Девочку же, ставшую мне законной женой, видел лишь единожды, непосредственно у алтаря. Пастор спросил, хочу ли я взять в жены Ульрику Аннету, отец ответил – да, от имени Ульрики отозвался ее папенька, таинство тут же состоялось, из чего вытекает, что обвенчанными оказались двое почтенных мужей. После церемонии меня сразу отправили в полк, Ульрика осталась жить со своими родителями, а вскоре я получил известие, что она утратила рассудок. Отец сказал, что придет время, я все узнаю, пойму и смогу вернуть драгоценную потерю жены. Он умер, а понял я лишь то, что за прошедшие годы мог бы выгодно жениться с добрый десяток раз, однако многоженство у нас, увы, не приветствуется».

Если изъять из слов Карла его обыкновенную браваду и иронию, добавить по пуду горечи и обиды, приправить страстным желанием разобраться и исправить эту дикую ненормальность, то получится истинная правда. Он даже обращался в суд с просьбой о разводе, но церковь категорически воспротивилась, пастор заявил, что рассудок – это вовсе не то, что требуется женщине для продолжения рода, и Карл получил отказ.

Между тем, жизнь била ключом – Карл в составе своего полка участвовал в двух войнах, а, получив отставку, посетил Китай, Турцию, на некоторое время обосновался в России, но известие о болезни отца заставило вспомнить о родном доме. Он опоздал на неделю. Родителя похоронили со всеми почестями, а вопросы так и остались без ответа. По приезде, уединившись у могилы отца, помимо множества невысказанных прощальных слов, Карл произнес:

– Отец, ты поступил дурно, уйдя из жизни и не оставив даже намека на то, что означала эта странная женитьба, как и где я теперь должен искать утраченный рассудок собственной жены. Но раз уж суждено нам было обвенчаться, то баронесса Ульрика Аннета фон Тирлиц должна жить рядом со своим мужем. Да и, в конце концов, мне нужен здоровый наследник, а ради этого я готов отыскать что угодно, даже то, о чем не имею и малейшего представления. И заметь, отец, какое-то время я вполне мог бы подтирать сопли юному фон Тирлицу. Не веришь? Я сам себе не верю. И все же ты поступил дурно. Ведь – ерунда какая-то: ищи то, не знаю что, ищи там, не знаю где…

* * *

Ночью Карл долго не мог уснуть. Казалось бы, долгий путь из России, ночевки на постоялых дворах, постоянные хлопоты с перекладными лошадьми, бесконечная тряска и надоедливый скрип колес должны были измотать его силы, но множество эмоций, обрушившихся на голову по приезде, взвинтили до бессонницы. Мешали и комары – вечный бич окруженных водой замков.

Легкий, неизвестно откуда налетевший ветерок отогнул край балдахина, Карл невольно коснулся взглядом освещенного ярким лунным светом гобелена с драконом. Трехглавый змей, вытянув шеи, смотрел на него и ехидно улыбался в три пасти.

Привиделось, подумал Карл, когда тонкая ткань вернулась на место. Но тут же послышались шепот и приглушенное хихиканье. Голоса были высокими, словно женские или детские. Карл привстал, отвел рукой балдахин. Гобелен оказался пуст… то есть, фон на нем остался: замок наподобие его собственного, лес, у самого горизонта упирающийся в горы… Но не было дракона, а на месте, где прежде находились его шеи, теперь более отчетливо выделялись заштопанные дыры.

Над головой вдруг захлопало так, словно в окно влетела птица. Карл поднял взгляд и с ужасом обнаружил над собой дракона размером с голубя.

Шпага – неизменная спутница дворянина, вместе с одеждой оставленная на стуле, в долю секунды перекочевала в руку. Карл рубанул наотмашь, острое жало со свистом разрезало воздух, не причинив дракону никакого вреда. Еще взмах, еще и еще… Звонкая сталь бессильна перед птицей-драконом.

Устав гоняться за призраком, Карл присел на кровать. Дракон устроился на карнизе балдахина и с любопытством поглядывал вниз. Только теперь до Карла дошло, что у этого дракона не три, а лишь одна голова.

– Тебя зовут Страх? – вдруг вспомнив о списке в отцовском кабинете, спросил Карл.

Дракон, услышав свое имя, встрепенулся, как это делают намокшие под дождем воробьи, и вдруг уменьшился до размеров того же воробья.

– Лети сюда, – раскрыв ладонь, приказал Карл.

Дракон послушно спорхнул вниз.

– Держу в руках собственный страх, – хмыкнул Карл. – Значит, отец все это не выдумал?

Он подошел к столу, постелил на край лист бумаги, высадил на него дракона.

– Сиди здесь, я свечу зажгу, – сказал Карл.

Дракон кивнул и уселся, вытянув хвост во всю длину.

Едва затрещала свеча, в комнату ворвался другой дракон. Страх, сидевший на столе заметно подрос. Пронесшийся по комнате дракон оказался размером с сову. Сделав несколько кругов, он опустился на пол у самой двери и всем своим видом показал, что где-то там – в коридоре или другой комнате – происходит нечто, на что стоит посмотреть.

– Ты – Любопытство, – признал нового гостя Карл. – Ступай и ты сюда, – приказал он, но Любопытство лишь покачал головой и, шагнув сквозь дверь, махнул на прощанье хвостом.

– Непослушный какой, – почесав затылок, высказался Карл.

Он решил не идти за дверь «на поводу» у Любопытства: хотелось поближе рассмотреть дракончика, ожидавшего на столе.

Страх оказался совершенно ручным и послушным. Багровый оттенок чешуи придавал ему отнюдь не устрашающий, а скорее стыдливый вид. В огромных глазах читались доверчивость и добродушие.

– А ты славный малый, – погладив ящера по голове, проговорил Карл. – Будем друзьями, – подставив палец под лапу дракончика, предложил он.

Страх кивнул, улыбнулся и хлопнул лапкой по пальцу.

– Ну что, друг Страх, усаживайся на плече, – одевшись, пригласил Карл крылатого приятеля. – Пойдем, посмотрим, куда звал Любопытство.

Дракон Любопытство дожидался у входа в отцовскую спальню. В тусклом свете свечи он походил на утку, устроившуюся на ночлег. Заметив Карла, дракон встал, зевнул, потянулся, просунул голову сквозь полотно двери, словно проверяя, все ли там, как надо, и влез туда целиком.

Едва Карл вошел в отцовские спальные покои, с гобеленов один за другим, словно плюшевые игрушки, начали сыпаться на пол дракончики. Они поднимались на ноги, осматривались и расправляли крылья.

Страх вдруг стал очень тяжелым. Он соскользнул с плеча Карла, вскоре дорос до размеров большой собаки и по-собачьи же сел у ног хозяина. Один из драконов, что кружил под потолком, опустился рядом с Карлом, и подобно Страху уселся по другую сторону.

– Меня зовут Удивление, – представился он человеческим языком и тут же догнал в росте Страха.

– Карл риттер фон Тирлиц, барон, – зачем-то представился хозяин, вопросительно поглядывая на Страха.

– Нужды не было, вот и молчал, – хмыкнул Страх в ответ на немой вопрос Карла.

Не обращая внимания на человека, беглецы с гобеленов переговаривались на своем драконьем языке, и, кто пешком, кто влет, отправлялись к старому восточного орнамента ковру в углу комнаты, поочередно исчезали за ним.

Вскоре спальня опустела. У ковра стоял лишь Любопытство, выросший до гусиных размеров. Он расправлял крылья, словно собираясь лететь вслед за «плюшевой» стаей.

– Куда это они? – спросил Карл Любопытство.

– Пойдем, узнаем, – лукаво ответил тот.

– Я бы не советовал, – вставил свое мнение Страх.

– А по-моему, там есть что-то вкусненькое, – возразил Удивление.

– Интересная ситуация, – почесав затылок, проговорил Карл. – Не прошло и часа… Как все изменилось…

– Ничего не изменилось, – ответил неизвестно откуда появившийся посреди комнаты дракон. Заложив крылья за спину, он принялся расхаживать взад-вперед. – Мы всегда были рядом с тобой, всегда подсказывали, всегда спорили, и всегда вели тебя к цели. Мы – это ты. Без нас нет тебя как разумного существа, – объяснял он.

– Но я не видел вас прежде, – удивился Карл. – Конечно, страх, любопытство, удивление… все это я испытывал, как и любой человек… – он на мгновение осекся. – Стоп, стоп, стоп! Выходит, от Ульрики сбежали ее драконы?.. Поэтому она… Она даже говорила, что видела их… Все смеялись… и я тоже… Зря, наверно…

– Ты на правильном пути, – ответил новый дракон.

– Надо идти за ними, – махнув лапкой в сторону ковра, сказал Любопытство.

– Там много вкусного, – снова высказался Удивление.

– Там неизвестность, а это плохо, – возразил Страх.

– Туда ушли драконы с гобеленов, там и надо искать потерянных драконов Ульрики, – подвел итог новый дракон.

– Как тебя зовут? – спросил всезнайку Карл.

– Интуиция, – с поклоном представился дракон.

За ковром не оказалось стены, только ясная лунная ночь, усыпанное звездами темное небо, лягушачий хор внизу, комары и…

– Откуда взялся этот мост, и куда он ведет? – удивленно проговорил Карл, трогая руками толстые канаты веревочного моста. – Похоже, он очень старый. Ступать на эти трухлявые дощечки не очень-то хочется, правда, друг Страх?

– Угу, хлипкие дощечки, – подтвердил Страх.

– Я же говорил, что здесь все очень аппетитно, – облизнулся Удивление.

– Если есть мост, то должен быть и человек, для которого он существует, – сделал умозаключение Интуиция.

– Человек среди нас один, а мост должен вести к другому берегу, ведь к чему-то привязаны эти канаты с той стороны, – высказался Любопытство.

– И чего это вы все решаете за меня? Я и сам понимаю, что мосты делаются людьми для людей, но я не понимаю, откуда он появился и почему ведет в стену второго этажа моего замка? И куда, спрашивается, делась часть стены за ковром… Это, дорогие мои дракончики, как-то все неправильно. Такого быть не должно, – высказался Карл.

– Не должно, – тут же согласился Страх.

– Но это есть! Вот, потрогайте, попрыгайте, понюхайте!.. – запротестовал Любопытство. Он первым ступил на мост и бесстрашно проделал все, что предлагал. – Оно настоящее, достаточно крепкое, и пахнет… как заманчиво пахнет!..

– Ты не рад, что у тебя есть путь, что ты можешь пройти по нему? Или мы прекратим поиск утраченных драконов, так и не начав его? – спросил Интуиция. – Они там, – он махнул крылом в темноту, что скрывала неизвестный берег, к которому, несомненно, были привязаны дальние концы канатов.

У Интуиции вдруг появилась вторая голова, она и продолжила начатую первой реплику:

– За ними нужно идти! Твой отец говорил, что придет время узнать и найти! Оно пришло! Иди же вперед – к цели! Это твой путь! Этот мост для тебя!

– Вкусно, вкусно! – вдруг развеселился Удивление.

– А ты откуда вылез? – ткнув пальцем в сторону новой головы Интуиции, спросил Карл.

– Из туловища, – недовольно отозвалась новая голова.

– Это Упрямство, – пояснил Интуиция. – Он иногда появляется в каждом из нас, а у меня гостит часто.

– Ладно, идем, – согласился Карл.

Мост и впрямь оказался крепким. Он лишь слегка прогибался и покачивался из стороны в сторону, из чего Карл заключил, что «тот берег» где-то совсем близко. Однако даже при яркой луне не было видно ничего похожего. Внизу виднелись кусты цветущего шиповника, слева и справа – верхушки деревьев, а впереди канаты уходили вверх, и, похоже, крепились к промежуточной опоре, что и создавало иллюзию близкого берега.

– Вкусненько, вкусненько! – вдруг воскликнул глупыш Удивление.

– Любопытно, – озадачился Любопытство.

– Не нравится мне все это, – проговорил Страх.

Дойдя до первой опоры, подвесной мост раздваивался. В направлении, куда уходил левый путь, виднелись шпили башни какого-то замка, по правую руку путь вел к скале.

– Надо идти к замку, – высказался снова одноголовый Интуиция.

– Не думаю… Горы – любимое место для всякого дракона. Надо идти к скалам, – возразил Любопытство.

– Если не знаем правильного пути, то лучше вернуться и все хорошенько обдумать, – заявил Страх.

– Интересненько! – вдруг воскликнул Удивление, глядя назад широко раскрытыми глазами, чем заставил всю компанию оглянуться.

Часть моста, ведущая от опоры, на которой они теперь стояли, до замка Карла, исчезла. Не было ни канатов, ни дощатого настила. Не было видно и самого замка. Не стало и направлений – влево, вправо; теперь либо вперед, либо… тоже вперед, но в противоположную сторону.

– М-да, – Карл почесал затылок. – Пути к отступлению уничтожены, значит, идем к замку, – объявил решение он.

– Правильно, – поддакнул Страх. – Там хоть люди… – продолжил он, но почему-то осекся, – могут быть, – едва слышно закончил Страх.

– Ночь, полнолуние, таинственный незнакомый замок… Мне нравится, – согласился Любопытство.

– Там могут встретиться вкусненькие привидения! – потирая лапками, воскликнул Удивление.

– А, может, лучше к скале? – неуверенно шепнул Страх, и быстро удвоился в росте.

– К замку, – твердо сказал Карл, и в этот момент в его глазах отразился Упрямство.

Край моста упирался в глухую стену высокой башни. Никаких входов, прорех в кладке, лестниц и лазов не было видно. Карл остановился, прикоснулся к холодному граниту, осмотрелся, прислушался. Ему показалось, что внутри кто-то поет. Мелодия была грустной, жалостливой, а голос женским – мягким и добрым.

– Чего стоим? – спросил Любопытство. – Кого ждем?

– Стена. Гранит, – хмыкнул Карл.

– Не вижу проблемы, – ответил Любопытство, и тут же протиснулся сквозь стену.

– Что там? – спросил Карл, когда Любопытство вернулся.

– Стоит взглянуть, – неопределенно ответил тот.

– Он не может вот так, сквозь стену, – заявил Страх.

– Это он из-за тебя не может! – вдруг начал задираться Любопытство. – Вечно из-за тебя самое интересное мимо проходит!

– Терпеть не могу сквозь стены лазить, – заявил Страх. – Мало ли что там, за стеной, может быть?! А вдруг бац, и все?!

– Что «бац», что «все»? Трус!

– Да, трус! Ну и что?! Без моей трусости бац уже давно бы бацнул, понял?!

– Эй, дракончики! – вмешался Карл. – Чего расшумелись?! А ну-ка живо прекратите!

Оба разгоряченных спором дракона вмиг умолкли, и удивленно уставились на Карла.

– Вполне съедобно, – вдруг заявил Удивление, и неожиданно для всех высказался: – Нет, ну в принципе так и должно быть: драконы сильного человека должны соблюдать дисциплину. Но все равно вполне съедобно, и даже имеет тонкое послевкусие… да.

– Войди туда, просто войди, – по-приятельски попросил Интуиция. – Мне кажется, ты сможешь. Стоит попробовать хотя бы потому, что мы уже видели здесь чудеса. Соберись, задействуй Упрямство. Он сейчас в тебе. Сам, добровольно. Ты ему сразу понравился. Честно.

– Ты думаешь… – неуверенно отозвался Карл.

Он взглянул на Страха – тот обиженно молчал, но становился все выше и шире, взглянул на Любопытство – тот явно догонял Страха в габаритах, посмотрел на Интуицию – тот одобрительно кивнул и тоже принялся расти. Располнел и Удивление. Он хоть и старался помалкивать, но всем своим видом демонстрировал удовольствие.

Вдруг что-то затрещало, и мост покачнулся. Компания стала слишком тяжелой, пеньковые канаты начали расползаться. Страх вмиг возвысился над всеми, за ним устремился Интуиция, Удивление чуть уменьшился, а Любопытство просто исчез.

Карл уперся руками в гранит и принялся толкать, отчего канаты еще сильнее затрещали и стали провисать.

– Просто иди, словно нет никакого препятствия! – выкрикнул Интуиция.

– Я подтолкну, – сказал Удивление.

– И я! – вдруг завопил Страх, и со всей своей уже гигантской силой вдавил Карла в стену.

* * *

Внутри башни царил полумрак. Где-то у нижних ступеней винтовой лестницы, на вершине которой оказался Карл, горел факел, в три узеньких бойницы вливался лунный свет, на половице под дверью, в которую упиралась лестница, тоже виднелась светлая полоска. Из-за двери доносилась то самое трогательное печальное пение, что слышалось ему за стеной.

Драконов не было видно.

– Эй, где вы? – шепнул Карл, опасаясь привлечь внимание обитателей замка.

Никто не отозвался.

Карл подумал, что драконы остались за стеной или, что еще хуже, рухнули вместе с мостом, но едва он почувствовал страх за их судьбу, как вдруг проснувшаяся внутри интуиция подсказала: они подчинились хозяину, они внутри тебя самого – там, где и полагается быть дисциплинированным драконам.

Карл успокоился и огорчился одновременно. Да, теперь он не переживал за своих драконов, но одиночество – не лучший попутчик в чужом жутковатом мире.

Дверь оказалась не заперта. Карл, стараясь ступать как можно тише, вошел в просторную залу, в центре которой стояла укрытая балдахином кровать. В каждом из канделябров, что висели в простенках множества больших окон этой круглой комнаты, горело по одной свече. На легкой ткани балдахина оттенялся женский силуэт. Тень сидела на краю постели, чесала длинные волосы гребнем и тихо напевала.

Карл подумал, что ему не следует тут находиться, что это бестактно и даже низко – вламываться среди ночи в комнату незнакомой женщины, пялиться на ее постель, на саму хозяйку. Он решил немедля уйти, но, повернувшись к двери… к тому месту, где минуту назад была дверь, он застал огромный, в полный рост, портрет супружеской пары фон Тирлиц: Ульрики Аннеты и его – Карла Вильгельма. Дверь же почему-то оказалась в совершенно другом месте, но идти к ней Карл уже не стремился.

Он вдруг понял, что все волшебство этой ночи: драконы и дракончики, исчезающий и ведущий в стену веревочный мост, в тысячи раз сокращенное расстояние между их родовыми замками, – все это часть какого-то сложного плана, что все это устроено для того, чтобы он смог попасть сюда, в комнату собственной жены… Но зачем? Для чего? Ведь он мог в любой день явиться сюда верхом или в карете, как подобает барону. Возможно, разгадка тайны утраченного рассудка находится сейчас в этой комнате или в самой Ульрике? Вполне может быть, что лишь взявшись за руки и отправившись в путь, сообща они найдут способ решить проблему? А, может, сегодня именно та единственная в жизни ночь, в которую возможны чудеса?

Карл кашлянул, чтобы привлечь внимание Ульрики. Пение прервалось.

– Кто там? – настороженно спросила она. Тень на ткани балдахина отложила гребень и напряженно замерла.

– Карл Вильгельм, ваш муж, сударыня, – как можно мягче отозвался он.

Тень вздрогнула, вскочила, но тут же села вновь, схватилась руками за голову, что-то прошептала.

– Это так неожиданно… – донеслось растерянное. – Право, вам стоило предупредить о визите…

Тень снова на мгновение вскочила, в руке появилось что-то, что могло быть зеркалом.

– Простите, Ульрика, я не желал вас беспокоить в такое время… но случилось столь неожиданное… – начал Карл и осекся, не зная как объяснить свое появление в этой комнате и при этом не выглядеть полоумным фантазером; ведь расскажи он все как есть, то впору и его признать утратившим рассудок. Он решил не продолжать, оправдав молчанье сдержанностью.

– Но как вы сумели войти без доклада? – и Ульрика показалась, наконец, из-за занавесей балдахина.

Карл снова не нашелся что ответить, а взгляда отвести уже не смог. Пред ним явилась красавица с большими, глубокими глазами, дно которых было словно усыпано изумрудами; ее длинные золотисто-каштановые волосы, походили на растревоженное бурей поле спелой ржи. Красота в простоте, изящество в естественности, очарование в добродетели. Карл никогда прежде не видел Ульрику такой: босоногой, в простой, до пят, ночной рубашке, не особо скрывающей женские изгибы и выпуклости. Он помнил ее совсем другой.

Все эти корсетные платья и дурацкие парики с буклями, пудра и мушки на лицах, театрально-манерные жесты, натренированные у зеркала вздохи и ахи превращают человека в некое подобие куклы! Какое удивительное чудо, что ему удалось увидеть это женщину в ее настоящем облике…

– Ну что же вы молчите? – окликнула его Ульрика.

– Я… – Карл смутился, даже покраснел. – Вы знаете… Нынешняя ночь… Мне говорили, вы тоже видели их… В общем, я прибыл необычным способом, сударыня. Прошел сквозь стену, если вы в состоянии мне поверить. Вот здесь, у входа в вашу спальню…

– Так вас привели ко мне драконы? – прямо спросила Ульрика.

Она совсем не удивилась словам Карла, а лишь улыбнулась, столь искренне и доброжелательно, что Карл почувствовал облегчение.

– Да, – ответил он. – Я так понимаю, что видеть их дано не каждому, а тем, кто видел, лучше промолчать. Но если вы об этом знаете нечто и разделяете со мной бремя умения видеть скрытое, то я теперь могу смело признаться.

– Ну, слава богу, больше я не одинока в мире, – проговорила Ульрика. – Вы правы, Карл, в том, что я тоже принадлежу к умеющим видеть драконов. Однако все они при мне, и я их не теряла.

– Выходит, что я ошибался, отправляясь на их поиски. Впрочем, что-то все равно не так, да? Ведь зачем-то я был нужен? Ясно, что наши отцы не случайно предназначили нас друг другу. Раньше я полагал, что речь лишь об обычнейшем устройстве будущности их детей, то есть нас с вами, но теперь догадываюсь… Впрочем, нет, я совершенно не в силах догадаться, что все это значит.

– Я понимаю, – улыбнулась Ульрика. – Вы о Пилонах слышали, друг мой?

Карл изумился.

– Разве, припоминаю что-то из детства… Отец сказал вроде бы, что эти рыцари способны победить трехглавого дракона…

– Рыцари, говорите? Победить дракона? – Ульрика рассмеялась. – Пойдемте, Карл, вам нужно многое узнать, – она протянула ему руку, и он принял ее так, как словно это была та самая заветная алая роза – награда прекраснейшей из принцесс победившему в поединке рыцарю. С такой нежностью и трепетом он никогда прежде не принимал женской руки. Карл вдруг осознал, что влюблен. Самым дурацким образом влюблен в собственную жену, которую еще вчера в глубине души считал самым ненужным ему человеком на всей земле…

– Ну что же вы замерли? Идемте! Или вы страшитесь? – Ульрика потянула Карла к их портрету. И он пошел за ней. В эту минуту он готов был идти куда угодно, лишь бы не выпустить драгоценную награду – теплую и нежную руку Ульрики.

– Да, старый добрый Томас, – едва слышно проговорил Карл. – Наверно это и называют любовью.

Ульрика отчетливо слышала каждое произнесенное Карлом слово. Она лишь на миг замерла, удивленно взглянула на супруга, и ее лицо озарилось счастьем. Она ускорила шаг, таща Карла за собой, не дав сообразить, что они с легкостью прошли не только сквозь портрет, но и сквозь стену.

* * *

Яркий солнечный свет заставил Карла на миг прикрыть глаза, но когда он их открыл, то изумлению не было предела. Ульрика так и держала Карла за руку, а оказались они на вершине необыкновенно высокой опоры, от которой в три стороны расходились веревочные мосты, и все три обрывались не далее, чем в пяти шагах, но почему-то не провисали, а оставались натянутыми. Там, куда устремлялся один из мостов, насколько хватало взгляда, Карл видел залитый светом, утопающий в зелени хрустальный город. Он необычайно отчетливо мог разглядеть людей в разноцветных одеждах, гуляющих по красивым мощеным улицам-аллеям, смотрел на белоснежные лодки с парусами, бороздящие воды обрамленного в каменные берега озера. Жизнь там казалась легкой и беззаботной, это был город мечты из мира счастливых снов, что иногда посещали Карла, и с которыми он так неохотно расставался по утрам.

Ульрика ничего не говорила. Она позволила Карлу осмотреться – прочувствовать, понять увиденное. Сама же она не наслаждалась созерцанием красот хрустального города, а, прикрыв глаза, казалось, впитывала в себя нечто более тонкое, что Карл едва-едва чувствовал, но осознать пока не был готов.

Противоположный мост вел в сторону, где все казалось серым, тусклым и до боли знакомым: темные замки, окруженные наполненными водой рвами, убогие крестьянские домишки, ползущие там и сям по ухабам телеги, брички и кареты, запряженные усталыми лошадьми. Карлу не нужно было всматриваться, чтобы увидеть боль и отчаяние, обиду и горечь, уничижение, изворотливость, лицемерие и гордыню… все это витало в воздухе, словно ядовитый дым. Карл физически ощутил желание этих несчастных людей переехать в хрустальный город, но, к своему удивлению, он почувствовал не меньшую тягу жителей волшебного города грез перейти на противоположную сторону, чтобы оказаться именно там, откуда так стремятся уйти первые. Это удивило Карла. Он хорошо понимал, как можно хотеть попасть в город, подобный раю, но обратно?! Он вопросительно посмотрел на Ульрику.

– Сколько времени вам нужно, чтобы пресытиться полным бездельем? – словно читая мысли Карла, спросила Ульрика, не открывая глаз. – Год? Два? Пять? А если всю жизнь не происходит ровным счетом ничего? Совсем ничего: похожие один на другой дни, недели, месяцы…

– Не понимаю, как может наскучить беззаботная жизнь, – пожал плечами Карл.

– Чтобы это понять, нужно вспомнить себя там, но граница миров стирает память всем, даже Пилонам, – ответила Ульрика.

– В хрустальном городе люди живут без драконов внутри? – догадался Карл.

– Их место заняли тараканы. Мелкие, суетливые существа, не способные внушить человеку глубокие чувства.

– Тараканы?! – хмыкнул Карл.

– Да, – подтвердила Ульрика. – Это вовсе не шутка, а чистая правда. Да и по ту сторону у многих тоже тараканы вместо драконов. Дракона внутри себя нельзя убить, но бесконечное угнетение превращает его в таракана. Это не хорошо и не плохо, это просто другой способ жить.

Карл вздрогнул от поразившей его догадки. Быть Пилоном – не значит убить трехглавого змея, а лишь изгнать его из своей жизни, превратить в таракана, в ничтожество, навсегда забыть о гордыне, лжи и не желать никому смерти. Отец это знал, поэтому и ругал юного рыцаря за дырки в гобелене, и вообще за это «сражение»; он не хотел, чтобы Карл даже мечтал стать Пилоном.