Текст книги "Реликвия Викингов"

Скутельник грустно вздохнул:

– Финансировать, если не дано создавать, – сказал он.

– Опуститесь на землю, Венедикт. Сейчас вы мне напомнили моего мужа. Он не заметил, как из юного мечтателя превратился в великовозрастного глупца. Вы не «пустышка» и возможно в чем-то талантливы. Время для поиска у вас еще есть. Ищите себя, но не разменивайтесь на утопии. Раскрепоститесь. Вы очень скованны. Боитесь ошибок. Это мешает движению.

– Движению куда? – Скутельник раздраженно крутил фужер вокруг своей оси. Он злился, чувствуя себя мальчишкой и прожектёром. Ему показалось, что за последние пять минут он повзрослел на несколько лет.

– Куда угодно! Вперед, назад, вверх, вниз, в сторону, вправо, влево. Движению мысли, наконец. И не надо злиться. Вам это не идет. У вас становятся тонкими губы, и заостряется нос.

– Предлагаю выпить за вас, – заявил Венедикт.

– Согласна, – Тамара Петровна легонько ударила хрустальным фужером о фужер Скутельника. По комнате поплыл нота «ля». – За что такая честь?

– Вы мой поводырь в беспросветном мраке сомнений. Чем меньше во мне останется иллюзий, тем быстрее я полысею, растолстею и упрусь лбом в тупик разочарований.

– Да вы законченный оптимист!

Венедикт выпил шампанское залпом. В голове зашумело. Он подлил вина Тамаре Петровне и себе.

– Вношу ещё одно предложение.

– Вся внимание.

– Выпьем на брудершафт.

Брови Тамары Петровны приподнялись и сложились домиком.

– В связи с чем? – осведомилась она.

– Раскрепощаюсь, следуя совету друзей.

– Я всегда говорила, что алкоголизм освежает голову и обостряет мысль, – Тамара Петровна подняла подбородок и секунду смотрела на Венедикта в замешательстве. – Хорошо, будь, по-вашему. Просьба гостя – закон для хозяина. Но при одном условии. На работе мы на «вы».

– По рукам. – Скутельник легонько пожал пальцы Федосян.

Они встали, сплели руки и, осушив фужеры, поцеловались, как целуются любящие родственники при встрече на вокзале – смачно и непродолжительно. Тамара Петровна отодвинулась от Венедикта.

– На сегодня достаточно, – сказала она. – Вам… Тебе пора.

Венедикт сделал движение, чтобы обнять женщину, но она отстранила его руки.

– Тебе пора, – повторила она тоном преподавателя, окончившего урок.

Ударивший было в голову Венедикту хмель, рассеялся. Скутельник глубоко вдохнул и выдохнул. Не теряй чувство меры, сказал он себе и, поблагодарив за «прекрасный вечер», ретировался.

Ночь он ворочался без сна. Из головы не шёл разговор с Рафаилом Даниловичем. Идея написать статью о временах Штефана чел Маре и увязать прошлое и настоящее будоражила ум Вени. Он встал с постели, зажег настольную лампу и взял с книжной полки том «Русской истории в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» Николая Костомарова. Отыскал времена правления Ивана третьего Васильевича, сына Василия Тёмного, и углубился в чтение. Скупые строки о Елене дочери молдавского господаря Стефана, который выдал ее за сына Ивана третьего Ивана-молодого, сильнее раззадорили Веню. Он снял с полки книгу по истории Молдавии. К утру письменный стол был обложен книгами с закладками между страниц. Сам Веня, склонившись над общей тетрадью, быстрой рукой делал выписки, больше походившие на китайские иероглифы. Шариковая ручка едва поспевала за стремительной мыслью Скутельника. К семи утра, времени, когда Венедикт обычно просыпался, основная концепция будущей статьи сформировалась. Заключалась она в следующем.

Штефан чел Маре ши Сфынт, сын Богдана второго из династии Мушаты, правил государством сорок семь лет и ушел из жизни от болевого шока во время процедуры прижигания старых ран. Но прославился он, конечно же, не этим, а мудрым управлением страной и умелым противодействием врагам, внутренним и внешним. В двадцатом веке, когда Молдавия отрезана от моря со всех сторон, трудно себе представить, что Штефан имел собственный флот, который бороздил просторы Черного и Средиземного морей. История умалчивает о размерах этого флота, и где он базировался – в Килии в устье Дуная или в Четатя Алба (ныне Белгород – Днестровский), но факт, что суда Штефана посещали Геную и Венецию, подтвержден историками. Это были торговые корабли.

Именно на них во второй половине пятнадцатого столетия купцы привезли и вручили Великому господарю «чудо», повлиявшее на ход истории Валахии, Трансильвании и Молдавии. «Чудо» было приобретено в Генуе мелкопоместным боярином и купцом по совместительству Богданом Никулеску у норвежского капитана Эрика Храброго, который именовал себя потомком Торвальда Эрикссона, брата знаменитого Лейфа Эрикссона, посетившего Америку за пятьсот лет до Христофора Колумба.

Богдану Никулеску попала в руки удивительная вещь – череп, выполненный из горного хрусталя. Череп завораживал совершенством линий и полным отсутствием следов ручной работы: ни сколов, ни шлифовки, ни прикосновения резца, так будто принадлежал он некогда живому существу неземного происхождения. На свету, по мере передвижения солнца по небесному своду, череп менял цвет, становясь, то нежно-розовым, как перо фламинго, то голубоватым, то отливал золотом. Чем выше поднималось солнце, тем ярче загорались глазные впадины. Их свет становился нестерпимым для зрительного восприятия. Сияние над черепом, приводило смотрящих на него моряков в благоговейный трепет.

Эрик Храбрый рассказал купцу Никулеску историю хрустального черепа.

В стародавние времена доблестный и бесстрашный Лейф Эрикссон по прозвищу Счастливый, сын викинга Эрика Рыжего, первооткрывателя Гренландии, встретил бывалого морехода Бьярни Херьюльфсона, который рассказал, будто видел очертания земли на западе и даже намеревался доплыть и перезимовать на ней, но передумал, потому что оказался в тех краях случайно, сбившись с пути. А путь его лежал к престарелым родителям в Гренландию, куда Бьярни направил свой драккер. Рассказ Бьярни заинтересовал Лейфа Эрикссона. Он купил у морехода его корабль и предложил отправиться к новым землям с ним и его командой, но Херьюльфсон отказался. В предстоящей экспедиции, полной опасностей и неожиданностей, больной старик не захотел оказаться обузой.

Лейф и его люди достигли неизвестного континента и дали название первому виденному ими региону Хеллуланд (ныне Баффинова Земля), затем обогнули полуостров Маркланд (Лабрадор) и, продолжив исследование, высадились на побережье, где обнаружили огромное количество виноградных лоз, отчего и назвали место – Винланд (Ньюфаундленд).

Наступающая зима делала обратный путь небезопасным. Моряки разбили лагерь и стали готовиться к зимовке. Местные аборигены, скрелинги, встретили пришельцев настороженно. Открыто нападать опасались, но особого дружелюбия не выказывали. Викинги не отличались деликатностью и если не могли договориться «по-хорошему», применяли силу. Индейцам не нравилось соседство непрошеных гостей. Они то и дело досаждали поселенцам незваными визитами и норовили что-нибудь умыкнуть или отнять. Суровым людям Лейфа Эрикссона было не привыкать сражаться с превосходящим их численностью войском, поэтому воины из племени беотуков частенько возвращались в свои вигвамы с помятыми рёбрами и основательной «подсветкой» под глазами. Это оскорбляло гордый народ, и чтобы не нагнетать и без того напряжённые «международные» отношения мудрый Лейф отплыл весной восвояси от греха подальше. А грех прелюбодеяния у недавно обращённых в христианскую веру норвежцев приобретал вполне осязаемые очертания в виде молодых девиц-беотучек на выданье и жён почтенных руководителей племени. Сильные и цветущие организмы викингов изнывали под бременем воздержания, от чего, в общем-то, дело и доходило до рукоприкладства с местными.

История пестрит конфликтами локальными и вселенского масштаба из-за женщин. Разумеется, предлоги, в результате которых развязывались кровопролитные войны, звучали вполне убедительно: за веру, за отечество, за брата, кума и свата. Но, в сущности, рубились мужики из-за женщин. Победитель обычно, что брал в качестве трофея? – материальные ценности и баб. Или, если там, где он победоносно воевал, ему была не нужна женщина, воин по возвращении на родину тратил захваченные у противника материальные ценности на жену, невесту, мать, сестру, бабушку или тёщу, что в итоге означало – воевал он «за» и из-за женщин.

Та же история знает немало примеров, когда «роковая» любовь толкает женщин на предательство. Предательство своей семьи или целого народа. Именно в результате пылкой страсти между молодым викингом и юной девушкой из племени беотуков норвежцам стало известно о существовании в вигваме вождя «чудо черепа» и мужских причиндалов к нему так же, как и череп, выполненных из горного хрусталя. Благодаря им, старый вождь не знал устали в любовных утехах, а его враги не знали покоя и боялись могущества беотуков. Вождь не проиграл ни одного сражения и не пропустил мимо ни одну «юбку», отчего соплеменники сильно недолюбливают своего бессменного руководителя. На этой нелюбви хитрые викинги решили сыграть. Они подговорили «рогоносцев» во время очередной стычки броситься в бегство и оголить центр строя, где с пригорка за сражением будет наблюдать блудливый вождь. Викинги не станут убивать заслуженного человека, а просто в пылу «рубки» аккуратно отхватят ему мечом его мужское достоинство. А взамен получат от «заговорщиков» хрустальный череп и остальные хрустальные принадлежности. Беотуки согласились, скрепя сердце, с планом викингов. Им не хотелось иметь вождя-евнуха. Уж лучше пусть он падёт в бою и будет с почестями сожжён в священном костре, чем останется на руководящей должности ни «он», ни «она», а «оно» какое-то. Но, убив вождя, викинги боялись окончательно испортить «международные» отношения, поэтому большинством голосов план был одобрен обеими сторонами.

Однако хитроумные индейцы перехитрили недостаточно хитроумных викингов. В нужный момент они побежали с поля боя. Вождь отмахивался томагавком от врагов до последнего. С пеной у рта он требовал принести череп, чтобы с помощью его чар остановить наседавшего противника, но это ему не помогло. Гонец с мешком из оленьей кожи, где хранился череп, прибежал слишком поздно, когда плачущего от боли и обиды вождя унесли с пригорка. Викинги решили, что череп отдадут им, как договаривались. Но не тут-то было. Из леса с улюлюканьями и визгом, размахивая ножами, копьями и томагавками выскочили беотуки, вымазанные с ног до головы красной краской, отчего впоследствии получили от французов презрительное и обидное название «краснокожие». Опасаясь, чтобы с ними не сделали то же, что они сделали с вождём, викинги бросились в драккар и отчалили от берега, держа путь в Гренландию, с затаённой обидой на «обманщиков».

Набравшись сил, викинги снарядили новую экспедицию в Винланд (Северную Америку). Лейф Эрикссон, обременённый государственными делами, отказался участвовать в новом походе. Он отправил вместо себя родного брата Торвальда, названного так в честь своего деда. Узнав про «хрустальные изделия» беотуков, Торвальд вознамерился любой ценой завладеть ими, так как роль вечно второго лица в государстве ему поднадоела, да и с женщинами у него не всегда получалось. Но официально целью визита в Винланд было укрепление дружеских связей с скрелингами и освоение целинных земель.

На этот раз викинги прибыли к аборигенам не с пустыми руками. Они привезли подарки: изделия из слоновой кости, красиво расписанную глиняную утварь, а главное, железные лопаты и другой полезный в хозяйстве инвентарь. Старый вождь расчувствовался и писклявым голосом кастрата, – а какой был бас у человека?! Басище! – пригласил иноземцев на шашлык из оленины. Викинги выкатили из драккара пару бочонков доброго вина и принялись пить с вождём на брудершафт. Им-то ничего, а старичок быстро окосел. Напились и его соратники. Потеряли бдительность, а викинги под шумок стащили из вигвама вождя его знаменитый мешок с хрусталём и подсунули вместо него такой же, но выполненный из стекла. Надоумил их совершить подлог Эрик Рыжий, отец-язычник Лейфа и Торвальда. Он же раздобыл где-то стеклянные заменители.

В разгар веселья вождь отошёл за вигвам справить малую нужду. Суровая действительность вынуждала старика прятаться от позора и делать это сидя, по-женски, чтобы не намочить парадные штаны из оленьей кожи. Выпитое вино сильно накренило первого руководителя племени вперед. Он не удержал равновесия и рухнул в вигвам с «чёрного» хода, в узкий проём между двух медвежьих шкур, который был предусмотрен на случай незаметного исчезновения. Падая, вождь споткнулся о мешок, послышался звон битого стекла и как ни был пьян старик, а смекнул, что дело нечисто. Сунув руку в мешок, он сильно порезался. На крик сбежались его сподвижники. Подлог был обнаружен. Дружеская пирушка обратилась в поножовщину. В свалке Торвальда ударили томагавком по затылку, и он отключился. Очнулся предводитель викингов в драккаре. Обложив борта круглыми щитами, норманны приготовились отражать атаку скрелингов, которые подгребали к ним на кожаных лодках. Торвальд встал на ноги и взялся за меч. Пущенная наугад стрела пролетела между бортом и щитом и угодила Торвальду подмышку. Перед смертью он завещал похоронить себя по христианским обычаям, поставить крест в голове и ногах. Ещё он попросил передать мешок его брату и посоветовал скорее поднять парус и уходить домой. Торвальд умер. Это была первая смерть в стычке с аборигенами.

Викинги сделали всё, как завещал Торвальд. Получив «чудо-череп» в подарок от покойного брата Лейф поместил его в своём родовом поместье в Братталиде в Гренландии, унаследованном им после смерти отца Эрика Рыжего. Участников первых походов в Винланд с Лейфом и Торвальдом смерть постепенно забирала. О существовании хрустального черепа и «интимных принадлежностей» некому было рассказывать. О реликвии забыли. Но не забыл Лейф Эрикссон, получивший прозвище Счастливый. Прозвище это получил он не только потому, что некогда в море снял с камня потерпевших кораблекрушение людей, а за ум и взвешенные решения. Их он принимал, удалившись в комнату, откуда из дверной щели пробивался голубоватый свет. Лейф никогда не употреблял свою власть во зло. Ещё его приближённые подметили, что завистники и недоброжелатели Лейфа погибали собственной смертью, не успевая навредить ему. Кто-то тонул в море, смытый волной. Иной давился косточкой за трапезой. Третьего затаптывала взбесившаяся лошадь…

Прошло почти пятьсот лет. Череп с мужскими причиндалами оказался в руках морехода Эрика Смелого. Продавать «сокровище» он не собирался, но расстаться с ним ему всё же пришлось. Отважный капитан проиграл хрустальные изделия валахскому боярину Никулеску в кости. Так «реликвия» норманнов оказалась у молдавского господаря.

Историки утверждают, что Штефан чел Маре побеждал в битвах, оберегаемый и ведомый святым мучеником Георгием. Икона с ликом святого неизменно присутствовала в войске господаря. Это внешняя сторона «исторической медали». На деле же в канун сражений Штефан удалялся от своей челяди и подолгу не выходил из палат или походной палатки и очевидцы утверждают, что видели исходящий из помещения голубоватый свет. Когда свет пропадал, Штефан выходил к придворным с просветленным ликом и, казалось, над ним мерцало лёгкое голубоватое свечение. Так было перед битвой с турками в Васлуе, когда Великий Штефан разгромил стотысячное войско противника армией значительно уступающей мусульманам в численности.

Во внешней политике Штефану также сопутствовала удача. Он выдал единственную дочь Елену за молодого княжича Ивана, став сватом Великого князя Ивана третьего, разорвавшего ханскую грамоту перед татарским послом и отказавшегося платить дань Ахмату. Иван Васильевич умел выбирать друзей, он мог бы подобрать своему сыну лучшую партию, но выбрал дочь молдавского господаря. Царю Ивану очень полюбилась невестка, и даже чары и противодействие жены князя Софии Фоминичны Палеолог не могли разрушить этой отеческой любви. Существовала сила, против которой чародейство Софии становилось бессильным. Будучи по материнской линии внучкой последнего франкийского князя Ахайи Чентурионе второго Дзаккари, София знала о существовании «чуда-черепа» и в чьих он руках, но добыть его не могла. Чентурионе происходили из генуэзского купеческого рода и до Софии дошли слухи о выигрыше некоего молдавского купца у норвежского капитана «волшебной силы». Обладатель этой «силы» становился несокрушимым в битвах и удачлив в делах. Жизнь его продлевалась, если её естественному течению не препятствовала смерть от клинка и прочих неожиданных неприятностей.

Ненавистная Елена Волошанка родила свёкру внука Дмитрия. Счастливый царь объявил его единственным наследником престола. София Фоминична прекрасно понимала, откуда дует ветер. Дул он с юга, где успешно управлялся с делами в своём государстве господарь Штефан. Пока «череп» находился у него, попытки Софии посадить своего сына Василия на российский престол оставались тщетными.

Царица подсылала к Штефану Богдановичу тайных агентов, задача которых состояла в изъятии «чудо черепа и дополнений к нему» у молдавского господаря. Но бдительная охрана не подпускала к палатам Штефана чужаков и строго следила за подозрительными лицами русской национальности, отирающимися возле их бессменного руководителя. Так бы планам Софии Фоминичны и не суждено было сбыться, если бы не пресыщенный ратными подвигами господарь Штефан не надумал удалиться на покой и уйти в монахи. Хрустальный череп перестал интересовать его и забытый лежал в чулане в мешке. Эта опрометчивость стоила дочери и внуку господаря свободы, а впоследствии и жизни. Чары черепа прекратили своё действие. Великий князь Иван Васильевич неожиданно охладел к невестке. Он изменил «завещание» и отобрал у внука Дмитрия «великое княжение», отправив его и его мать в заточение. В 1504 году в Сучаве скончался господарь Штефан чел Маре. Через год за ним последовала его дочь Елена. Еще через четыре года за дедом и матерью отправился «развенчанный» княжич Дмитрий.

Софии Фоминичне было мало победы над соперницей и её сыном. Ей не давала покоя мысль о существовании «черепа», который получил в наследство сын Штефана Богдан третий по прозвищу Кривой. История умалчивает, каким образом Кривой упустил волшебную реликвию отца, а с нею и возможность прославиться, как он, и достичь его величия. Известно, что череп был похищен всё тем же купцом Никулеску, который не сошёлся характером с новым правителем и решил переметнуться к более сильному и перспективному руководителю Великого княжества Российского Василию Ивановичу. Но «черепу» не суждено было оказаться в руках русского князя. На пути из Сучавы купца Никулеску заколол ножом неизвестный, но заветную реликвию обнаружить не удалось. Видимо Никулеску, предчувствуя близкую кончину, зарыл «сокровище» где-то между нынешними Бендерами и Дубоссарами.

Штефана похоронили в монашеской одежде в монастыре Путна. Много лет спустя, когда исследователи разрыли его могилу, в ней не оказалось даже гроба. «Череп» также не был найден.

Можно было бы предположить, что существование хрустального черепа всего лишь красивая легенда, если бы в 1927 году в непроходимых джунглях Гондураса британский археолог и писатель Фредерик Альберт Митчелл Хеджес не обнаружил у руин древнего алтаря индейского племени майя хрустальный череп, аналогичный тому, что викинги украли у индейцев Северной Америки. По преданию древних индейцев таких черепов в мире тринадцать. Эти черепа находили в разных странах, но собрать их воедино никому не удавалось. Так же как никому не удавалось увидеть их ВСЕ хотя бы отдельно друг от друга. Жрецы тщательно стерегут реликвии, происхождение которых не разгадано по сей день.

С больной от бессонницы головой Венедикт явился на работу. Директор Битков и завуч Садыковский нахмурились.

– К нам проверка из гороно, – сообщил Битков. Он был трезв, пострижен и выбрит. – А на следующей неделе придут из спорткомитета. Предупредили.

– Неспроста, – уныло проговорил Садыковский, – «копают».

– Ты, Венедикт, посиди пока на больничном, – попросил директор. – Человек ты новый. Многого не знаешь. Будут задавать вопросы, а ты не ответишь как надо. Мы с Сергеем Владимировичем без тебя управимся.

– И долго мне «в подполье» скрываться? – осведомился Веня.

– Дадим знать, – неопределённо ответил директор. – О зарплате не беспокойся. Когда всё закончится – премию получишь. Из внебюджетного фонда, так сказать, – пообещал Битков. – А пока помоги «хрусталь» в автомобиль загрузить.

«Хрусталём» оказалось несметное количество пустых бутылок из-под вина, коньяка и водки, которые стояли на полках склада рядом со спортивным инвентарём. «Улики» ударного коммунистического труда уложили в восемь мешков, погрузили в «ушастый» «запорожец» Садыковского и двумя ходками отвезли и сдали в пункт по приёму стеклопосуды. Приёмщик в синем халате и с приклеенной к губам дымящейся папироской бойко рассортировал бутылки по пластмассовым ящикам, отсчитал засаленными рублями и трёшками положенную сумму и выдал Биткову. Произошёл некий круговорот в природе – на вырученные средства директор и завуч купили шесть бутылок коньяка и закуску к нему, чтобы было чем встретить «дорогих» гостей.

Директор и завуч готовились к приходу комиссии основательно. Уборщицы драили тряпками территорию спорткомплекса. Тренеры сменили шорты и футболки на спортивные костюмы.

– Венедикт, – обратился Битков к Скутельнику, – у нас с Сергеем Владимировичем небольшое затруднение, – директор замялся и пояснил, – недостача. У тебя дома имеется спортивный инвентарь под списание? Старые кроссовки, кеды, шаровары, куртки и прочее барахло, которое не жалко выкинуть?

Венедикт подумал и уверенно ответил: «Есть».

– А у друзей твоих?

– Надо спросить.

– А у друзей твоих друзей? – не унимался директор.

Битый час Венедикт обзванивал бывших одноклассников, сокурсников, знакомых спортсменов. Те в свою очередь обратились к своим знакомым. Словно волна от камня, брошенного в озеро, расплывалась кругами по городу просьба Венедикта сдать «бэушные» вещи. Ушастый «запорожец» Садыковского курсировал по улицам. Скутельник выходил из автомобиля и собирал пакеты у знакомых и малознакомых людей. К вечеру пол на складе был завален футболками, майками и трусами всевозможных размеров и расцветок. Веня вытряхивал «товар» из пакетов. Директор сортировал его, завуч укладывали на полки. Положив последний рваный кед в коробку из-под обуви, Битков сел на стул передохнуть.

– Мы в тебе не ошиблись, – сказал он к Венедикту, который едва стоял на ногах от усталости и тоже присел рядом. – Ты не думай. Это бывший завхоз подвёл нас «под монастырь».

– А я и не думаю, – ответил Веня. Он знал от рабочих, что с незапамятных времён ключ от склада хранился у Садыковского, который пережил не одного завхоза.

– Сегодня ты помог нам, завтра – мы тебе, – пообещал Садыковский.

– Знаю – человек человеку друг, товарищ, брат и жена соседа, который всегда в командировке.

– Напрасно иронизируешь.

– Жизнь покажет, – философски ответил Веня.

– Расходимся, – сказал Битков. – С завтрашнего дня ты на «больничном», – напомнил он Венедикту.

Садыковский взялся подвезти Скутельника и высадил того по его просьбе возле дома Работников просвещения на тёмной улице. Свет горел только над главным входом и на верхнем этаже в кабинете Евсеева. У ограды Веню облаяла рыжая лохматая дворняга с ошейником, но, обнюхав, признала, и вяло повиляла хвостом, давая пройти. Сторож-студент впустил внутрь. Венедикт прошел в актовый зал, зажёг свет и поднял крышку чёрного рояля. Прежде чем начать занятие он отправился проведать Евсеева. Завхоз сидел в старом полуразвалившемся кресле. Обивка его свисала клочьями так, словно об неё точили когти кошки. На коленях Анатолия лежала раскрытая энциклопедия. Он поднял голову:

– Веня?! Привет, коллега в квадрате. Я думал это сторож в зале…

Скутельник поднял стул за спинку и переставил напротив Евсеева. Меньше всего он ожидал увидеть Анатолия за чтением.

– Почему в квадрате? – поинтересовался Скутельник.

– Ты пианист и я пианист, ты завхоз и я завхоз… Что удивлён? – спросил Евсеев. – Думал, кроме пьянства я ни к чему не приспособлен?

– Вовсе нет.

– Иногда для разнообразия полезно полистать. – Евсеев захлопнул книгу и положил на стол. – И по клавишам для общего развития тоже полезно постучать. И в хоре попеть. И винца выпить. Всё что не во вред – то во благо.

– То есть занятия музыкой для тебя развлечение?

– А для тебя нет?! – Евсеев искренне удивился. – Ты действительно рассчитываешь окончить школу, поступить в училище и продолжить музыкальное образование в консерватории или институте искусств имени Музическу?

– Я так далеко не заглядывал, но почему бы нет.

Евсеев с любопытством и сожалением смотрел на приятеля.

– Единственно, чего ты добьёшься на этой стезе, это выступление с фольклорным ансамблем «молдавский депурпле» на сельских свадьбах, крестинах и похоронах. В двадцать четыре года можно попробовать играть в покер или бридж, но претендовать на лавры Генриха Нейгауза, Харви Ван Клиберна, Эмиля Гилельса или Святослава Рихтера более чем глупо. Уже в детстве они давали концерты. При наличии огромного таланта и не менее огромной усидчивости к тридцати годам ты, возможно, дотянешь до уровня кишинёвской госфилармонии и то на третьих, ну, если повезёт – на вторых ролях, но никогда не заиграешь хотя бы так, как играет Миша Альперин или, скажем, Александр Палей, ныне благополучно эмигрировавший в штаты. Если ты серьёзно думаешь о карьере музыканта, то, – Евсеев запнулся, подбирая слова, – округ и без тебя хватает идиотов.

– Вообще я собирался выучиться вокалу…

– Я тоже люблю попеть после бутылки портвейна. Знаешь – оттягивает.

– А если серьёзно?

– А если серьёзно, Веня, моя главная задача – заработать денег и обеспечить себе сытую и, к сожалению, неминуемую старость. Все эти бемоли, диезы и тритатушки под шотландскую волынку хороши для пенсионеров и школьников. По-моему, ты ещё не вынырнул из детства, Веня. Живёшь фантазиями, – Евсеев закурил. – Пытаешься запрыгнуть в давно ушедший вагон и даже не знаешь, твой ли это поезд. Хочешь, я угадаю, зачем ты пришёл в Дом работников просвещения? (Веня кивнул). Наслушался попсы или рока, взыграла гордыня, захотелось славы Джона Леннона, Элтона Джона, Фредди Меркьюри или Томаса Андерса. Все мы заслушивались «битлами» и «роллингами», все хотели походить на них, но далеко не всем дано дотянуться до их уровня. Мы родились не в той стране, Веня, и росли не в той среде и не в том обществе. Опустись на землю. Таким, как мы, нужно зарабатывать на хлеб насущный в поте лица, а не мечтать о кренделях небесных.

– Ты меня призываешь отречься от служения музам и посвятить жизнь добыче презренного металла? – полушутя спросил Скутельник. Последние дни второй человек призывал его «опуститься на землю».

– Скоро едем к братьям-румынам. Ты готовишься?

Веня пожал плечами. О Румынии он не вспоминал.

– Зачем тебя устроили завхозом в спорткомплекс, а?

– Зарплату получать.

– Зарплату, – передразнил Евсеев. – Нет, правда, Веня, ты какой-то малахольный! Наведи дружеские мосты с директором, поговори «по душам». Возьми в «долю». Он тебя снарядит в поездку, как родного. Трудовая книжка пристроена, начальник прикроет при необходимости. Делай своё дело и не забывай «благодарить» начальника. Тогда между вами получится полная любовь и взаимопонимание. Сейчас самое время для хватких людей.

– А если я не «хваткий».

– Если не если! Разберёмся. А музицировать можно в свободное от работы время. Нужно было перед армией музыке учиться, а не сейчас. Лупил бы в барабан или в дудку дудел.

– А ты что ж перед армией не пошёл музыке учиться?

– Я в армии не служил по причине слабого здоровья.

Скутельник критически оглядел приятеля. Щёки Анатолия рдели здоровым румянцем. Признаков косоглазия и внешних увечий не наблюдалось.

– Очень служить не хотелось, – пожаловался завхоз. – Я напился и устроил соседям дебош. Вызвали милицию, потом скорую, я «белочку» с чертями разыгрывал. В «психушке» мне поставили диагноз «… шизофрения на почве алкоголизма». После «принудительного лечения» отпустили на вольные хлеба. Так что, ты бойся меня, я буйный.

Веня рассмеялся.

– Тебе смешно, а я едва работу нашёл. Хорошо сюда пристроился, хвала аллаху и Наталье – директрисе «дома просвещённых». Сжалилась надо мной, взяла. Отовсюду гнали. Как узнавали про диагноз – отмахивались от меня, как от чумы. Ладно, иди лобай – «лабух». Я еще книжки полистаю…

Пока Скутельник отсиживался на «больничном» Битков и Садыковский держали «круговую оборону», отбиваясь от наскоков членов рабочей комиссии из «гороно». Негласная резолюция «сверху» поставила перед носителями коренной культуры задачу «очистить руководящие посты» от русскоязычных «узурпаторов». Дабы избежать обвинений в разжигании межнациональной розни чиновники от образования взялись отыскивать недостатки в работе директоров подведомственных им организаций. Болгарин Битков и уроженец Львова Садыковский мало того, что умудрились родиться не молдаванами, они за сорок с лишним лет жизни на территории Молдавской республики не удосужились выучиться местному диалекту. О каком директорстве теперь могла идти речь?

Но Думитру Кириллович, так директора стали называть в духе надвигающихся «великих перемен» уборщицы бассейна, молдаванки по происхождению, и Сергей Владимирович, «натасканные жизнью» перед лицом опасности в виде грозной комиссии, вели себя безукоризненно. Документация, дисциплина в коллективе, безупречный вид сотрудников, минута в минуту без опозданий и проволочек начало и окончание занятий с детьми, всё до последней запятой и точки соответствовало утверждённым образовательным стандартам.

Усилия чиновников из Госкомспорта с целью «выявления недостатков в работе» так же с треском провалились. Журналы тренеров и методическая литература находились в идеальном порядке, так же как склад спортивного инвентаря и имущество школы.

На прощанье, подписывая формальное заключение, «главный» в комиссии, изъясняясь на русском языке с лёгким акцентом, не скрывая досады, заявил Биткову с глазу на глаз:

– Вам, Думитру Кириллович, все равно придётся уйти.

– У вас есть нарекания? – не моргнув, осведомился директор.

– К сожалению, нет. Но я вам обещаю в скором времени новые комиссии по «многочисленным жалобам граждан о нарушении трудовой дисциплины», выговор, еще выговор, строгий выговор… не мне вам рассказывать, Думитру Кириллович, как это делается. К тому же языка вы не знаете, а ведение документации планируется латинской письменностью и на румынском языке.